Роман с никотином

 

Когда я был маленьким, очень хотелось примерять на себя личину взрослого. Надо было играть во что‑ то значительное. Для значительности требовались атрибуты: красной акварелью рисовалось пятно на бинте, и он обматывался вокруг головы. Пачка листков от отрывного календаря изображала деньги, а выломанная из ручки веника палочка – сигарету. Игралось перед зеркалом, говорилось что‑ то очень серьёзное, шпионское – собственному отражению. Курение вообще почиталось занятием героическим – все положительные герои и в наших и в зарубежных фильмах постоянно курили, стоя у ночного окна с глубокомысленным лицом – мода была такая. Однажды попробовали с дачным соседом Димкой Войцеховским покурить чай – вроде бы похож на табак. Ни черта не вышло. Помню, мы едем в «Волге» какого‑ то папиного приятеля (у нас машины никогда не было), он курит за рулём папиросы «Любительские» – лиловая пачка, сбоку нарисованы три папироски. Восхитительно пахнет дым! По мере приближения к критическому возрасту в 14 лет курение надвигалось неотвратимо. Пацаны в школе уже дымили вовсю, я покуривал с ними, угощался, но это всё ещё было баловство – для посвящения себя в настоящие независимые курильщики надо было самому купить сигареты – в ларьке. Не мог, робел, откладывал на завтра – казалось, все на меня смотрят, что‑ нибудь скажу не так – не продадут, погонят с позором. Наконец, однажды вечером, возвращаясь с подготовительных курсов рисунка из института, решил: всё, сейчас! Выбрал ларёк у гостиницы «Метрополь», долго издали присматривался к рядам пёстрых пачек за стеклом – какие взять? Я не знал. После получасовых раздумий и хождения туда‑ сюда выбрал «Новость» – и небольшие, скромненькие такие, и с фильтром. Подошёл, протянул в тёмную дырочку мелочь, попросил небрежным фальшивым голосом. Получилось! Отошёл взволнованный, переводя дыхание, попытался закурить. Тут же передо мной остановился Сан Саныч Попов – папин друг, огромный дядька, снял с меня ушанку, закрывавшую пол‑ лица, заглянул внутрь, как в чайник, увидел меня с торчащей сигаретой, удивился, надел шапку на место и пошёл дальше. Я чуть не провалился сквозь землю. Это событие оттянуло день моего вступления в ряды настоящих курильщиков. Впрочем, ненадолго. На первом курсе института я уже вовсю разбирался в сортах и марках – недолго покурив «Пегас», обратился к истинному табаку – «Приме». Четырнадцать копеек, красная пачка из шершавого картона, никаких тебе целлофанов, на лицевой стороне – чёрная полоса и белой прописью – «Прима». Сейчас вспоминаю – довольно траурный был видок у пачки. Тогда не казалось. Сзади картон некрашеный, серый, и там написано, на какой фабрике сделано. Лучшая «Прима» – краснодарская. Допускался московский «Дукат». Открывать пачку следовало с умом, надорвав её с уголка, чтобы только одна сигарета и пролезала. Если легкомысленно открыть всю пачку, то сигареты в ней по мере убывания станут болтаться, и табак из них высыпется прямо в карман. Да – никакого фильтра, разумеется. Ходила легенда, что «Приму» любит курить английская королева, вот для неё и пачку делают понарядней, и фильтр присобачивают, но у нас этого в продаже нет, это только специально для Англии, папа одного приятеля был в командировке и видел. Перед курением «Приму» надо было подсушить, разложив на батарее – овальные такие в сечении, аккуратненькие сигаретки. За ночь они идеально просыхали и при курении потрескивали, как пионерский костёр. Продвинутые девочки Архитектурного вставляли в «Приму» вместо фильтра обломок спички – чтобы табак не лез в рот. Парни мужественно сплёвывали. Сигарета «Прима» вызвала культурный шок в Америке. Когда я закурил её в джазовом клубе, ко мне тут же подошёл огромный охранник и, положив руку на плечо, сказал: «Sorry, sir, no marijuana here». Пришлось его угостить. Из прочих табачных изделий допускался «Дымок» – подороже (16 коп. ) и похуже, немножко пах дустом. Тоже без фильтра, но сигарета уже круглая в сечении – какой‑ то другой станок. Самым дешёвым в этой компании был «Памир» – по‑ моему, копеек девять, но это курить уже было невозможно, лепили их, видимо, из конского помёта. Вполне элегантно шёл «Беломор», самый шик – питерский, фабрики Урицкого. Болгарские братья «Дымка» – «Шипка» и «Сълнце» – были ничего, но пачка у них была сделана из совсем тонкой бумажки, не держала форму, сигареты в кармане мялись и ломались. Из пижонских сигарет с фильтром можно было курить «Яву» – 30 коп., тоже предварительно подсушив. И уже пафос высшего полёта – болгарские «БТ», 40 коп., твёрдая пачка, белая в микроскопическую полоску, красота неземная. Всё остальное была гадость. Параллельно, правда, продавались сигареты дружественной нам Кубы – «Партагас», «Лигерос», «Ким». Делали их из отходов сигарного производства, и прелесть их запредельной крепости я познал несколько позже. Забавно получилось с кубинскими сигарами – мы не понимали нашего счастья. Счастье состояло в том, что братская Куба расплачивалась за советские ракеты чем могла – своим плохим сахаром и восхитительными гаванскими сигарами, которые продавались в каждом ларьке и стоили копейки. Всё официально доступное в период советской власти вызывало недоверие – если каким‑ то чудом прилавки вдруг оказывались заваленными итальянским вермутом, казалось, что это всё‑ таки не настоящий итальянский вермут, не может такого быть в принципе. Если бы нам сказали тогда, сколько стоят эти сигары в свободном мире и как ценятся они среди знатоков – мы бы не поверили. Потому никто и не курил их всерьёз – так, девчонок попугать. Другое дело сейчас – по двадцать долларов за сигарку, вот это дело. Роман с трубкой (у кого же его не было! ) длился недолго. Сам факт общении с трубкой – благородным мужским предметом, всякие аксессуары и необходимые вспомогательные действия, целый свод полутайных знаний и правил – как хранить табачок, как замешивать, как не пересушить, как чистить трубку, как и когда давать ей отдыхать, – всё это завораживало и грело мужское самолюбие. Некоторое время даже собирал трубки – занятие истинного джентльмена. Собирать нравилось больше, чем курить, – трубки гасли, воняли в кармане, намертво забивались смесью «Золотого руна» и «Капитанского» – и там и там встречались палки. Табак то оказывался сырым и не хотел гореть, то вдруг сразу пересыхал, становился едким и трескучим. Однажды увидел у кого‑ то пушистые белые ёршики для чистки трубок, выпросил один, протащил его через чубук любимой трубки, увидел, что там внутри, и с трубками было покончено навсегда. Курил я много, и кончилось это вдруг годам к сорока: я перестал курить. Почти перестал. Потому что ничего я не бросал и не собирался – мне просто расхотелось, стало невкусно. Удивительно, что точно такая же история в свое время случилась с моим отцом – в этом же примерно возрасте. Мне кажется, по отношению к табаку люди делятся на две категории. Если вам хочется закурить, когда вы собрались отдохнуть пять‑ десять минут, переключиться или вдруг потому, что ваш товарищ так красиво распечатал пачку и щёлкнул зажигалкой, – вы не безнадёжны. Сигарета нужна вам для отдыха. А вот если вы не можете без затяжки сосредоточиться, погрузиться в дело, и сигарета необходима вам для работы – ваше дело плохо. Я всегда относился к первой категории, мой друг Маргулис – ко второй. В семьдесят седьмом мы жили на юге в одной комнате, и на тумбочке у него рядом с очками лежала пачка «Беломора». Проснувшись утром настолько, чтобы шевелиться, но не настолько, чтобы открыть глаза, Гуля тянулся к пачке. Во мне всегда в эти минуты просыпался садист, и я отодвигал пачку сантиметров на пятнадцать. Гулина рука находила пустоту, на лице отражалось детское изумление, но глаза не открывались. Лапка тянулась дальше, я отодвигал «Беломор» к самому краю, выражение изумления сменялось детской же обидой, но глаза не открывались! В конце концов, мне становилось страшно, что мой друг так и не проснётся без затяжки и навсегда останется в коме, я подпихивал пачку к руке, рука с неожиданной ловкостью выуживала оттуда папиросину, вставляла её в рот, зажигалка щёлкала, Женечка глубоко затягивался и – открывал глаза. «Доброе утро! » Сегодня отношение моё к курению и курящим двойственное, если не сказать – ханжеское. В вечернее время табачный дым в небольшой концентрации совершенно не раздражает, я и сам могу поддаться магии вкусно курящего человека (есть такие) и закурить за компанию. А вот если утром, да ещё до завтрака, да ещё в моём дому кто‑ то закурит – запросто могу убить одним ударом и прийти с повинной. Странная штука жизнь!

 

* * *

Впервые курить травы и ароматические вещества люди начали давно. В индийских храмах сохранились фрески с изображением курильщиков. В Египте при раскопках захоронений знати, относящихся ко второму тысячелетию до нашей эры, были обнаружены курительные приборы. Но табак как таковой пришел к нам с Колумбом. Это растение считалось священным у индейцев, и они научили испанцев курить скрученные листья, которые они называли старо. Из второй экспедиции на корабле «Эль‑ Ниньо» в 1496 году были доставлены специальные растения с острова Табого, давшего ему название. Табак относится к тому же семейству пасленовых, что и картофель, помидоры, перец.

Изначально табак в Европе разводили и как декоративное растение. Курили только сигары и в меньшей степени трубки. Сигары были дорогими, но сигарные окурки крошили, растирали и делали из них самокрутки. Так появились сигареты. Подлинно широкое распространение сигареты получили в Первую мировую войну, когда их включили в солдатские пайки.

Для дам в это же время придумали мундштуки – чтобы табак не попадал в рот. Мундштуки позднее превратились в фильтры современных сигарет. Трубка осталась оригинальным прибором первичного использования табака индейцами, хотя и пережила серьезные изменения. Как и положено долгожителям, сигары и трубки – это ритуал, некий стиль жизни, требующий неторопливости и обстоятельности.

В Россию табак начали завозить в XVI веке, и он получил распространение. Но домостроевские устои того времени осуждали курение табака. А в 1683 году был даже издан указ, по которому курильщиков наказывали шестидесятью палочными ударами по пяткам, а торговцам табаком «рвали ноздри и резали носы». Петр I, сам заядлый курильщик, не только снял все ограничения и запреты на ввоз табака, но и активно насаждал эту привычку как проявление европейских взглядов.

Активным веществом, определяющим действие табака, является никотин. Никотин повышает частоту пульса, концентрацию сахара в крови, возбуждает кору головного мозга, расслабляет периферические мышцы.

Автор точно привел два примера зависимости: собственный – психологический и Маргулиса – никотиновый. Чтобы быть точным, скажу, что чистых случаев нет, но есть преобладание той или иной формы. То, что курение вредно, – знают все, и про бедную убитую никотином лошадь тоже, однако даже при современном тотальном наступлении на эту дурную привычку человечество не скоро расстанется с горящими палочками и трубками.

 

Разное

 

Само название книги, как ни верти, обязывает меня рано или поздно выйти за дозволенные рамки «алкоголь‑ табак». Ну что ж, поехали.

Сразу исключаю из поля зрения препараты, которые вводятся в организм с помощью иглы. Детская ненависть к уколам, а также сама мысль о том, что ради чего‑ то необязательного предстоит добровольно проделать в собственном теле отверстие с помощью острого металлического предмета, варварски вмешаться извне в тайный ход крови и соков по организму – делает эту процедуру абсолютно невозможной. Как говорят на зоне – «я у себя один». (Был, правда, смешной медицинский случай, но об этом позже. ) Это же можно отнести к заглатыванию разнообразных колёс, предназначенных изначально совсем для другого лечения от каких‑ то недугов. Грубо, недейственно, безрассудно по отношению к собственному телу. Тело, как известно, ломается не постепенно, а скачками, как автомобиль: распредвал уже истёрся, но ещё работает, и ты ничего не замечаешь – а завтра он полетел. Только тело, в отличие от тачки, на автосервис не загонишь.

Что касается травы, то мне мешает встать в ряды бьющихся за её легализацию полное равнодушие к ней собственного организма – в результате я просто захочу спать и переводить на меня продукт бессмысленно. На самом деле, трава обладает гораздо более мягким воздействием, чем тот же алкоголь. Чтобы дойти до состояния человека, выпившего бутылку водки, надо выкурить чемодан травы, что невозможно. В отличие от водки, трава никогда не толкает к агрессии, и в том, что мировой официоз на неё ополчился, мне видится несправедливость. Музыканты всего мира покуривают траву, всем об этом известно и на это почти закрывают глаза – изредка задержат в аэропорту какого‑ нибудь сэра Пола Маккартни с пакетиком анаши. Разговоров!

Последнее время медики несмело сообщают, что марихуана, оказывается, лечит и предупреждает массу болезней – от астмы до рака. Оговариваются: в строго определённых дозах – ни больше, ни меньше. Так назовите эту дозу, чёрт возьми!

Имею ещё одну индивидуальную особенность, удерживающую меня от употребления – находясь под воздействием чего‑ нибудь такого, я буду с удовольствием слушать музыку, но играть её не возникнет ни малейшего желания. В семьдесят втором году в студенческом лагере «Буревестник» произошёл показательный случай: какие‑ то продвинутые грузины принесли на танцы, где мы играли, большую рукотворную папиросу и торжественно её нам подарили. С легкомыслием, присущим юности, мы употребили её по назначению перед самым выходом на сцену – как положено. Думаю, что это был гашиш. Началось вступление к песне «Ты или я», и я со всей отчётливостью понял, что барабаны и бас‑ гитара уже настолько и самодостаточно звучат, что портить эту красоту своей гитарой и особенно голосом ни в коем случае не надо. Я присел на колонку и заслушался. Артисты сильно смеялись.

Некоторое время я играл джем с одной известной группой, любившей на том отрезке жизни покурить. Меня не покидало ощущение, что все медленные их пьесы играются медленнее, чем надо, мало того – каждая следующая четверть оттягивается назад, попадать вместе было трудно. Причём друг с другом музыканты попадали идеально – они находились в одном состоянии, а я из него вываливался: я считал в голове «раз – два – три – четыре» и добавлял еще одну сто двадцать восьмую – тогда получалось. Казалось, что музыка их идёт по какой‑ то клейкой резине, и ноги отрываются с трудом. Я мог бы это отнести на счёт собственных субъективных ощущений, но группа перестала курить траву – и это ощущение исчезло! Восхитительная история: семьдесят второй, тот же лагерь «Буревестник», ночь, мы с барабанщиком Юркой Фокиным сидим на лавочке у совершенно пустой танцплощадки и думаем, где бы найти сигарет. Вокруг ни души. Я вспоминаю, что привёз из Москвы пачку махорки. Не знаю, зачем я её купил: понравилось название – «Махорка. Крупка» и цена – «6 коп. ». Купил из любопытства, никогда раньше не видел настоящую махорку. Это оказались такие маленькие табачные дрова. Бегу к себе, отыскиваю на дне чемодана сплющенную пачку, возвращаюсь к Юрке, мы сворачиваем из газеты огромную козью ногу, засыпаем туда махорку, закуриваем. Через минуту на горизонте возникает какая‑ то хипповая герла – припозднилась из гостей. Увидев двух известных артистов, она присаживается к нам и спрашивает, что это такое странное мы курим. Не успеваю я открыть рот, как Фокин сообщает ей, что это коллекционная индийская трава, страшно сильная, поэтому девушкам никак нельзя. Ещё минут десять герла упрашивает нас дать ей хоть капельку дёрнуть. Наконец Юрка протягивает ей остаток самокрутки со словами «Только осторожней! », герла затягивается и со словами «Вот это кайф! » падает с ног.

Кажется, это называется «кайф по мнению».

Касаемо галлюциногенов, столь популярных в хипповую эпоху конца шестидесятых, – написано об этом предостаточно и людьми куда более опытными и продвинутыми, не мне чета. ЛСД представляется мне препаратом, открывающим на время совершенно отдельный пласт восприятия, обычно находящийся под замком. Мало того – произведения, созданные при участии ЛСД, несут в себе помимо явных своих качеств некий зашифрованный слой информации, и считывается она только под воздействием этого же препарата, поэтому, скажем, при прослушивании музыки в этом состоянии какие‑ то артисты будут звучать как обычно, а какие‑ то – иначе. Всё это имеет отношение к очень тонким материям и вообще узкоспециально. Обдолбаться кислотой и пойти на дискотеку – верх идиотизма. Можно, конечно, компьютером колоть орехи, только зачем?

Во время поездки в Амстердам имел любопытный опыт с какими‑ то мексиканскими грибами под названием «Философские камушки». Любопытно, но не более того.

Был однажды случай насильственного вмешательства наркотика в мою жизнь, и вот как это произошло. Лет шесть назад я возвращался домой поздно ночью и изрядно, признаться, выпив. Дело было зимой. Мой пёс, огромный кавказец Батя, встречал меня у крыльца, радости его не было предела – сейчас пустят в дом! У меня же, как часто бывает в этом состоянии, любовь затмила разум, я кинулся к нему обниматься, он прыгнул на меня своей восьмидесятикилограммовой тушей, я поскользнулся, упал назад, ударился спиной о порожек джипа и понял, что сломал ребро. Вдохнуть не получалось. Проклиная себя, зиму, дурака Батю, я дополз до крыльца, с трудом отпер дверь и добрался до кровати.

Наутро мы должны были лететь с «Машиной» в Алма‑ Ату. Хмель прошёл, стало хуже, и я понял, что если дышать в минимальных пределах я как‑ то наловчился, то петь совершенно точно не смогу. Я позвонил директору – все уже ехали в аэропорт – и попросил отменить поездку. Через пять минут директор сообщил мне, что Алма‑ Ата умоляет не отменять концерт и стягивает лучшие медицинские силы прямо в аэропорт, – и я сломался.

Действительно, у самого трапа меня ждал рафик «скорой помощи» и милейший молодой врач. Мы поехали в больницу, где мне перво‑ наперво сделали рентген. Выяснилось, что ребро не сломалось, а только треснуло, всё не так плохо, уже от этого мне стало лучше, и я предположил, что, может быть, справлюсь с концертом. Доктор настойчиво предлагал мне укол промедола. Однажды, после не очень удачного удаления аппендицита, я уже испытывал на себе действие этого препарата – штука очень забавная, но никак не для работы. Я высказал свои опасения молодому доктору. Но ему так хотелось сделать мне приятное! «Всего два кубика, Андрей Вадимович! » – кричал он, и я уступил. Доктор уложил меня на кушетку, сестра торжественно внесла ампулу с промедолом и кольнула меня в плечо. После чего доктор предложил помочь мне дойти до машины – до концерта оставалось минут сорок. «Да нет, спасибо, я сам» – ничего со мной не происходило. Доктор слегка удивился, пожелал мне удачи, и машина тронулась. И тут промедол догнал меня. Если бы в течение секунды я выпил литр очень плохой и тёплой водки – вот на что это было похоже. Координация движений нарушилась, в животе образовалась противная невесомость, мысли разъехались, и во рту возник вкус медной ручки. За всем этим взрывом ощущений боль действительно скрылась начисто, но это не имело никакого значения, так как я не мог вспомнить ни одного слова, ни одной песни, плохо представлял себе, как берут аккорды на гитаре и чувствовал себя отвратительно. Такого меня и привели на сцену – под руки. Я глупо хихикал от ужаса и просил артистов перед каждой песней сообщать мне тональность, а также стоять, развернувшись ко мне гитарами, чтобы я мог видеть аккорды и начинать петь без меня, если я вдруг не вступаю. Через минуту занавес поехал вверх, и мы грянули. Никогда в жизни я с такими усилиями не цеплялся за реальность. Убеждён, что усилием воли можно ослабить и даже приостановить действие любого препарата – включаются могучие резервы организма. Мы же знаем случаи, когда человек собрался и мгновенно протрезвел – какая разница? У меня ушло на это минут десять – первые три песни, длиной в жизнь. Не знаю, сколько нервных клеток лопнуло от перенапряжения воли. Я победил.

Нет‑ нет, господа, никаких наркотиков на работе!

В последнее время набирает силу теория, согласно которой человеку следует питаться тем, что произрастает на его родине и чем питались его предки. Что‑ то в этом есть. Организму проще выстроить взаимоотношения с родными продуктами, созревшими в том же воздухе и на той же воде. Именно поэтому я уделил основное внимание питию – ну сложилось так исторически, не курил Илья Муромец анаши и грибами не баловался – мёд‑ пиво пил. Ну, не Кастанеды мы. Так что нам бы с питием разобраться. Да и не с питием – разберитесь с собой, друзья мои. И если вам это удастся, и азы мировой гармонии забрезжат перед вами – я за вас спокоен. Можете по этому случаю даже выпить – если захотите.

Удачи!

 

* * *

Желание постичь новые ощущения и измененное состояние сознания присутствовало уже в древности. Пытливый ум homo sapiens использовал для этой цели все эмпирически найденные средства. Строго говоря, отнесение к разряду наркотиков каких‑ либо веществ является вопросом юридическим, а не медицинским. И водка и табак явно должны относиться к этой категории, но это вопрос экономический. К тому же зависимость может вызвать и употребление, скажем, сала, а это уже вопрос политический. Уже в VIII тысячелетии до нашей эры в Китае культивировали мак, есть его изображения и на табличках шумеров, которым 5 тысяч лет. Раскопки на севере Европы вблизи Боденского озера показали, что в бронзовом веке населявшие этот район племена разводили мак и использовали несозревшие коробочки мака. Из этих коробочек получали опий – засохший млечный сок, вызывающий наркотическое опьянение. Человечество научилось выделять из опия морфий, делать на его базе спасшие много жизней препараты, в частности, промедол, жертвой которого пал наш автор. Тот же порошок – основа одного из самых разрушительных и опасных наркотиков – героина. Геродот в V веке до нашей эры, описывая быт скифского племени массагетов на севере Каспия, отмечал местный обычай садиться вокруг костра, бросать в него какие‑ то растения и плоды и вдыхать дым. При этом «скифы делались от дыма пьяными, как эллины от вина». Сжигать могли и мак и коноплю.

Каннабис сатива – конопля, марихуана – растет по всему миру. Название происходит от португальского mariguano – «пьянящий». Марихуана – это верхняя часть растения с листьями. Гашиш – пыль смолы, которая выделяется каннабисом для защиты от солнца и жары. Соответственно в жарких странах смолы больше. Китайцы использовали каннабис в III веке до нашей эры в фармакологии. Им лечили боль, отводили злых духов. Из Китая растение попало в Индию. Архатва Веда – один из древнейших памятников индуизма – включает каннабис в число пяти секретных растений. Отдыхавшие на Гоа, согласятся, что с той поры был проведен серьезный маркетинг продукта.

Считается, что для того, чтобы получить максимальное удовольствие, надо «прикуриться». Думаю, что все очень индивидуально. У каждого свой рецепторный набор и способность усваивать внешний продукт – разная. Кроме психических реакций, есть соматические. И они могут быть резко отрицательными. В Америке на протяжении тысячелетий индейцы использовали листья коки и экстракты из них в качестве тонизирующего и психостимулирующего средства.

Другой американский продукт – кактус пейотль – вызывает опьянение и причудливые видения. Действующее психотропное начало пейотля – мескалин. Индейцы ацтеки считали пейотль божественным, а испанцы – «корнем дьявола».

Тысячелетия назад индейцы майя, как и их дальние родственники в Сибири, ели волшебные грибы, содержащие активный психотропный галлюциноген псилоцибин. Вещества, подобные мескалину и псилоцибину, называют психотомиметиками. Они содержит индол, проникающий в нейроны и встраивающийся в естественный процесс нервного импульса.

Справедливости ради следует сказать, что употребление наркотиков в древности ограничивалось религиозными ритуалами жрецов и медициной. В XIX веке начался бурный расцвет использования наркотиков как одурманивающих веществ, XX век ознаменовался взрывом морфинизма и кокаинизма в начале века.

Интересно, что морфинистов предлагалось лечить кокаином. Кончалось дурно – развивались обе зависимости.

В середине XX века началось массовое распространение синтетических наркотиков – амфетаминов, ЛСД, крэка и, наконец, «клубного наркотика последнего поколения» – экстази.

Говоря об опытах с ЛСД, надо отметить, что этот наркотик относится к классу психоделиков (от греческого «psyche» – «душа» и «delia» – «иллюзия»). Диэтиламид лизергиновой кислоты появился как медицинский препарат и стал популярным творческим стимулятором в 60‑ е годы. «Lucy in Sky with the Diamonds» битное – один из лучших примеров такого творчества, читаемого, как говорят специалисты, только под воздействием ЛСД.

Все наркотики имеют аналоги в организме. Небольшие физиологические концентрации эндогенных наркотиков неожиданно замещаются убойной дозой извне, блокируя рецепторы данной категории и вызывая непредвиденную гиперреакцию. Рецепторы снижают чувствительность, адаптируются, и, чтобы вызвать такой же эффект, нужно увеличить внешнюю дозу. Так наступает привыкание.

Мне довелось бывать и работать в американском институте «Эсален» на побережье Тихого океана в Калифорнии. В этом удивительном месте, считавшемся колыбелью хиппи, проводились работы по исследованию измененных состояний сознания. Там работали Джон Лилли, Станислав Гроф, Майкл Гарнер – выдающиеся исследователи и пионеры изучения психоделиков. Их работы стали классикой жанра. Но вот что удивительно: вне зависимости от факта запрета на исследуемые вещества они пришли каждый своим путем к нефармакологическим способам изменения и расширения сознания. Джон Лилли активно работал с барокамерой, дельфинами, музыкой. Гроф основал известный метод дыхания, носящий его имя и технологию «повторного рождения». Майкл Гарнер активно адаптировал шаманские техники, которые мы позднее трансформировали в психоритмотерапию.

Как выяснилось, все наркотики уже есть внутри нас. Надо лишь уметь их мобилизовать. Природа дала нам возможность испытывать самые разные состояния и эмоции без химической помощи извне.

 

⇐ Предыдущая234567891011

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: