 |
IV. «Canimus surdis». «Поем глухим»
|
|
|
|
Скорбно восклицает великий поэт Италии. Опять целый ворох сведений! И все о том же!
Вот приостановление издательства в Германии. Вот денежные затруднения в научном мире Голландии. Вот нужда в Болгарии. Вот конец журнала в Калькутте. Вот временное закрытие музея в Детройте. Вот потрясающие цифры безработных в Америке. За один последний месяц в одном Чикаго разрушилось тридцать восемь банков. Вот трудности в Швеции. Вот невозможность существования прекрасно задуманного детского театра. Вот невозможность увековечить историческое событие. Вот прозорливый Уэллс предупреждает о спешной необходимости строить новый Ноев Ковчег для спасения Культуры и цивилизации. Бесконечна подавленность. Бесконечны сведения несчастья из писем и газет. Всюду какие‑ то темные силы обрушиваются прежде всего на культурные проявления. Точно бы именно культура мешает им довершить адски задуманное разложение мира.
Среди этих всплесков хаоса раздаются единичные голоса, мечтающие, чтобы все, по мановению, стало по‑ прежнему. Болдвин советует: «Покупать мудро и широко! » Нью‑ йоркский «Таймс» помещает крупные заголовки: «Возрождение торговли необходимо, чтобы положение безработицы улучшить», «Требуется нормальная покупка». Глава советует: «Покупайте автомобили». Чего лучше?
Именно, пусть положение десяти миллионов безработных улучшится! Пусть водворится радостное приобретение. Но ведь эти призывы пенятся, как волны о скалы. Из пены может быть выделан ценный продукт! Может быть, но пока хлещут волны новых бедственных сведений, ревущих в свирепости своей против культуры.
Даже доброхотные обыватели начинают шептать: «О культуре ли думать? », «Где тут цивилизация, когда есть нечего». Большие, сильные люди борются с океанскими волнами культурных невзгод. Посмотрите, что пишет кровью сердца своего известный, прекрасный писатель: «Наше личное положение неописуемо тяжко. Однако бьемся из последних сил, храня веру и дух бодрости и любовь к искренним друзьям. Единственный плюс в нашем положении – это полное отсутствие боязни завтрашнего дня, потому что он хуже сегодняшнего быть не может. Но изнемогли и постарели еще на десять лет. Все же стоять и быть под ярмом долгов сплошь восемь лет и не иметь возможности делать то, что главнее всего, – это надо быть какими‑ то железными или задубелыми в упорстве. Гибель мира надвигается».
|
|
|
Этому сильному, славному подвижнику отвечено: «На перекрестке были спрошены прохожие, чем они строят век будущий? Один огрызнулся: «Ядовитыми газами». Другой прошептал: «Подводными лодками». Третий захохотал: «Понижением фондов». Четвертый: «Гольфом». Пятый: «Наркотиками». Шестой: «На мой век хватит». Седьмой утвердил: «Культурою».
Разве не чудо, если из семи прохожих один все‑ таки вспомнил о Культуре. Не только вспомнил, но и не постыдился сказать такое для некоторых неудобное слово. Может быть, одним этим словом прохожий навлек на себя гонение?
Но все же чудесно, если даже среди сутолоки перекрестка произнеслось это священное, вдохновляющее, ведущее ввысь понятие.
Мой друг думал, что на сотню прохожих не более одного вспомнит о той основе, которая создавала все расцветы, все радости, все благосостояние, все мужество и все подвиги.
Если бы давалась эта панацея без труда, не на краю пропасти, не у креста, не у чаши яда – она и не была бы тем драгоценным камнем, основою жизни. Если благословенны трудности, то, прежде всего, благословенны они во имя Культуры, воплотившей и Свет, и Служение, и неуклонность подвига, и красоту, и познание.
|
|
|
Если препятствия хранят в себе потенциал возможностей, то именно трудности во имя Культуры расцветают серебряным Лотосом. Лишь бы не обронить Камень и не расплескать Чашу. Беспредельность не имеет конца. Не отвлеченность, но жизнь. Сейчас несчастий больше, чем удач, ибо человечество отступилось от культуры. Человечество перевело насущность культуры в роскошь. Никто не признает, что сейчас нормальное время. Даже разбойные ракетиры, и те понимают анормальность условий и ухищряют свои грабительские уловки, чтобы использовать час затмения. Но ведь молодых сердец, откликающихся на все светлое, немало. Только нужно осознать, насколько спешно необходимо обратиться ко всему культурному, облагораживающему вкус и все стремления жизни. «Хотя и не часты сознательные борцы за культуру, но тем больше признательности и чести им, хранящим истинные сокровища человечества. Они, как антенны, звучат по миру и воспринимают и шлют зовы благородства, утонченности и созидательства».
«Вспоминаю, когда в Монголии экспедиция чудесным образом вышла из опаснейшего положения, то седой бурят, торжественно подняв руку, закричал: «Свет побеждает тьму». Это уже не отвлеченность, не мечтание, но прозорливый житель пустыни понял реальность Великого Света и понял, что в конце концов тьма осуждена на поражение. И так идущие со Светом все‑ таки победят, но колеблющиеся могут быть втянуты в бездну тьмы».
Неужели же столько глухих?
Часто кажется, точно бы пути культуры и условия обихода разошлись. Но если разошлись рычаги одной и той же машины, то, естественно, нельзя же ожидать полного хода, – нельзя же избавиться от губительных перебоев.
Даже детский разум понимает, что просвещение, образование, культура составляет огонь, топливо двигателя.
Троглодит вопит: «К черту культуру, деньга на стол». Но на то и троглодит, на то его место в пещере, но не в трапезной Культуры.
Троглодит даже среди разорения находит золото, чтобы купить себе кровавое зрелище боя быков, петушиного боя, зрелище разбития скул, вывихов рук, похоти, конской гоньбы. Для этих развлечений деньги найдутся. Даже найдется лицемерное оправдание в бормотании о физическом здоровье. Но как только подойдем к вопросам облагораживания вкуса, творчества, к восхождениям духа, тут и уши и глаза закрываются. И вы понимаете, откуда произошла старая французская поговорка: «Особенно глух, кто не хочет слышать». Знавал таких глухих и венецианский поэт, восклицавший «глухим поем».
|
|
|
В то же время проскальзывают сведения о новой пуле, пробивающей любую броню, о новых наспинных щитах для подползаний, о новых, особенно смертельных газах и о прочих «человеколюбивых» приспособлениях.
На тех же страницах раздаются голоса возмущения против всего братоубийственного. Но троглодит хохочет, ибо ему удалось разъединить провода двигателя. Мрачные Альберих и Миме думают, что пришло их царство, когда все связанное со светом будет посрамлено, а сатана, даже не трудясь возводить на гору, получит все им желаемое.
Появление троглодитов страшно. Оно не преувеличено. Объявления бальных платьев, празднества, и обеды, и призы скачек не покрывают несчастий. В каждой газете пестреют сведения о сокращениях и прекращениях культурных мероприятий.
Троглодиты торжествуют этим, думая, что их доктрина брюха и похоти наконец восторжествует поверх прочих условий. Складываются особые интернационалы света и тьмы. Никакие призовые фанфары не заглушат Армагеддона.
Но разве не последний час, именно теперь, объединиться всем, для кого культура не звук пустой? Разве не последний час, чтобы остановить пресечение ценного, творческого, молодого?
Если речь зайдет о желудке, похоти, спекуляции, то, пожалуй, еще вас признают искренним, но всякая попытка обратиться к красоте, знанию, смыслу жизни будет сопровождена недоверием, подозрением в неискренности. Вы скажете, что пословица «человек человеку волк» тоже не от вчерашнего дня, и луна и солнце все те же.
Правда, другой поэт давно сказал: «Равнодушная природа красою вечною сиять» и «К добру и злу постыдно равнодушны». Но ведь это строки о равнодушии относились к людям, знавшим, казалось бы, гораздо меньше людей нашего времени.
Сейчас даже и природа не совсем‑ то равнодушна. Даже в далеких горах толкуют о необычных землетрясениях, извержениях, о солнечных пятнах. А институт, учреждаемый в Ницце, почти астрологическим языком толкует о воздействии на людей солнечных пятен, если верить последнему сообщению «Матэн».
|
|
|
Но не от солнечных пятен современное гонение на культуру. И пятна на людской совести за безответственность вовсе не от солнца. От тьмы, от невежества эти пятна безответственности.
«Невежество – величайшее преступление» – так сказано в древнейших заветах. Тот, кто решается сказать: «К черту культуру», – есть величайший преступник. Он есть растлитель грядущего поколения, он есть убийца, он есть сеятель мрака, он есть самоубийца.
«Глухим поем», – скорбно ужасается поэт Италии. Но поэт «Бэды Проповедника» отвечает космическою бодростью:
«Замолк грустно старец, главой поникая.
Но только замолк он, от края до края
«Аминь» ему грянули камни в ответ».
Гималаи.
1 июля 1932
|
|
|
