Сталинский рынок

Постоянная дискуссия, не утихающая вокруг имени Сталина, подпитываемая, насколько можно судить, зримым ничтожеством многих его преемников, вынуждает вспомнить забытые особенности его системы.

Наша история непредсказуема не только потому, что мы «ленивы и нелюбопытны», но прежде всего из-за культурно обусловленной открытости России: ее развитие примерно поровну определяется внешними и внутренними факторами. Этого не могут принять ни «западники», ни «почвенники»: для первых дико то, что «быдло» влияет на свою судьбу не меньше блистательных ясновельможных панов, для вторых — то, что жизнь «народа-богоносца» во многом определяется «жидомасонами».

Дорываясь до власти, они искореняют «неправильное» из учебников: ведь история — не столько наука, сколько способ формирования (или уничтожения) нации. Лишение народа части его опыта снижает его жизнестойкость.

В частности, при рассмотрении сталинской системы фатально замалчивается роль сознательно и последовательно сохранявшейся в ней рыночных отношений.

Прежде всего, Советский Союз остро зависел от внешних рынков. Когда зерно подешевело из-за «Великой депрессии», нужные для выживания в войне средства мог дать лишь экспорт леса: это вызвало рост ГУЛАГа как производственного комплекса и возникновение в нем хозрасчета. При всей жестокости («убивает большая пайка, а не маленькая»), хозрасчет показал эффективность, и в феврале 1941 года

Пленум ЦК ВПК(б) принял решение о его распространении на остальную экономику.

Несмотря на войну, в ряде секторов рыночные отношения закрепились (их выкорчевал уже Хрущев: они мешали оформлявшемуся классу партхозноменклатуры).

Так, малый бизнес, называвшийся кооперацией, давал перед войной не менее 6 % промышленной продукции, включая 40 % мебели, 70 % металлической посуды, почти все игрушки. На 114 тыс. предприятиях промышленности (в Москве в 1936 году их было 15 тыс. ) работало 1, 8 млн. чел.

Первые советские ламповые приемники (с 1930 года), радиолы (с 1935) и телевизоры (с 1939 года) выпускала ленинградская артель «Прогресс-Радио». В предпринимательском секторе работало около ста конструкторских бюро, 22 экспериментальных лаборатории и даже два полноценных НИИ. Промкооперация имела свою пенсионную систему (которой в то время было лишено село), потребительское и даже жилищное кредитование.

Ее льготы заметно превосходили сегодняшние льготы малого бизнеса, а ее руководители, помимо прибыли, поощрялись наряду с промышленными руководителями сопоставимого уровня.

Торговля сельхозпроизводителей облагалась налогом в 3 % с оборота, что делало ненужным бухучет. Попытки отрезать их от рынков сбыта и закабалить (в чем преуспевает сейчас мафия) карались беспощадно. Регистрация промысловых артелей занимала менее дня.

Другой неизвестный успех нашего народа — система активизации массовой творческой активности на производстве, применявшаяся с конца 30-х по середину 50-х годов.

За превышение каждого значимого параметра плана определялась премиальная шкала, известная всем до начала работы, — и премия выплачивалась всем поровну.

Индивидуальные премии полагались за рацпредложения, позволившие перевыполнить план, и за руководство их внедрением. Они в разы превышали премию, полученную за превышение соответствующего параметра каждым работником.

Эта система распространяла успехи одного на всех, заставляя коллективы выявлять, холить и лелеять творцов.

Благодаря ей за годы войны себестоимость производства большинства видов оружия упала в 2–3 раза.

В коллективах возникали взаимная доброжелательность, взаимопомощь. Начальник стремился разъяснить каждому его роль в общем деле: активность подчиненного несла ему премию. Система меняла психологию до такой степени, что эффект этого держался после ее отмены еще целое поколение.

Ждет своего исследователя и не сводимая к «шарашкам и шпионажу» система управления творческим трудом, позволившая стремительно создать атомное и водородное оружие, средства их доставки, систему ПВО и электронику. А ведь килотонны издаваемой на эту тему литературы показывают: проблема управления творчеством так и не решена «цивилизованным миром».

Высмеиваемое либералами понижение цен выражало стремление обеспечить эффективность рынка для общества, — вплоть до бесплатности основных жизненных благ. Именно оно позволило отменить карточки в разрушенном СССР в 1948 году (их возвращение началось в конце 70-х) при том, что в США они были отменены в 1947, во Франции в 1949, в Англии — в 1954 году.

В наше же время отказ от понимания рынка как инструмента общественного блага, превращение государства в слугу отдельных фирм удерживает страну в бедности и грозит новой Смутой.

Из опыта СССР все чаще заимствуется плохое.

В последние годы Сталина невыгодность рабского труда была очевидной даже его соратникам, хотя директора требовали все новою бесплатного «спецконтингента». Его использование почти блокировало технологический прогресс, — как сейчас блокирует его труд гастарбайтеров.

Но ряд забытых после Сталина социальных механизмов полезен и сейчас. Еще большее их число придется использовать, если Россия будет сброшена в новую Смуту.