Либерализм во Франции. Б. Констан

Революция во Франции расчистила почву для свободного развития капиталистических отношений. Возникают многочисленные торговые и промышленные предприятия, расцветают спекуляция, коммерческий ажиотаж, погоня за наживой. Освобожденные от феодальной зависимости крестьяне и высвобожденные из узких рамок цеховой регламентации ремесленники зависели от всех случайностей свободной конкуренции. Разоряясь, они пополняют ряды растущего класса наемных рабочих.

Государственный строй Франции этого периода был монархическим; политическими правами пользовались дворянство и очень узкий круг крупных капиталистов. Тем не менее даже наиболее реакционные правительства Франции не в силах были упразднить основные завоевания революции, отменившей сословные привилегии, решившей аграрный вопрос в буржуазном духе и коренным образом перестроившей правовую систему. Показательно, что Гражданский кодекс 1804 г. сохранял свое действие при самых реакционных правительствах Франции.

В этих условиях идеологи французской буржуазии уделяют основное внимание обоснованию “индивидуальных прав и свобод”, необходимых для развития капитализма. Опасность для свободы усматривается уже не только в возможных попытках наступления феодальной реакции, но и в демократических теориях революционного периода.

Наиболее значительным идеологом либерализма во Франции был Бенжамен Констан (1767 – 1830 гг.). Перу Констана принадлежит ряд сочинений на политические и историко-религиозные темы. Констан уделяет основное внимание обоснованию личной свободы, понимаемой как свобода совести, слова, свобода предпринимательства, частной инициативы.

Он различает политическую свободу и свободу личную.

Древние народы знали только политическую свободу, которая сводится к праву участвовать в осуществлении политической власти (принятие законов, участие в правосудии, в выборе должностных лиц, решение вопросов войны и мира и др.). Пользуясь правом участвовать в осуществлении коллективного суверенитета, граждане античных республик (за исключением Афин) в то же время были подчинены государственной регламентации и контролю в частной жизни. Им предписывались обязательные религия, нравы; государство вмешивалось в отношения собственности, регламентировало промыслы и т.д.

Новые народы, считал Констан, понимают свободу иначе. Право участия в политической власти меньше ценится потому, что государства стали большими и голос одного гражданина уже не имеет решающего значения. Кроме того, отмена рабства лишила свободных того досуга, который давал им возможность уделять много времени политическим делам. Наконец, воинственный дух древних народов сменился коммерческим духом; современные народы заняты промышленностью, торговлей, трудом и поэтому они не только не имеют времени заниматься вопросами управления, но и очень болезненно реагируют на всякое вмешательство государства в их личные дела.

Значит, заключал Констан, свобода новых народов – это личная, гражданская свобода, состоящая в известной независимости индивидов от государственной власти.

Особенно много внимания Констан уделяет обоснованию религиозной свободы, свободы слова, свободы печати и промышленной свободы.

Отстаивая свободную конкуренцию как “наиболее надежное средство совершенствования всех промыслов”, Констан решительно высказывается против “мании регламентирования”. Государство, по его мнению, не должно вмешиваться в промышленную деятельность, ибо оно ведет коммерческие дела “хуже и дороже, чем мы сами”. Констан возражает и против законодательной регламентации заработной платы рабочих, называя такую регламентацию возмутительным насилием, бесполезным к тому же, ибо конкуренция низводит цены труда на самый низкий уровень: “К чему регламенты, когда природа вещей лишит закон действия и силы?”

В обществе, где у наемных рабочих еще не было собственных организаций, способных бороться с промышленниками за сколько-нибудь сносные условия труда и заработной платы, такая защита промышленной свободы, которую Констан считал одной из главных свобод, была откровенным оправданием коммерческого духа, по сути дела апологией развивающегося во Франции капитализма. Но Констан защищал и другие свободы – мнений, совести, печати, собраний, петиций, организаций, передвижений и др. “В течение сорока лет, – писал он в конце жизни, – я защищал один и тот же принцип – свободу во всем: в религии, философии, в литературе, в промышленности, в политике...”

Констана тревожит не только возможность посягательства на промышленную и иные свободы со стороны монархического государства; не меньшую опасность для свободы он усматривает в революционных теориях народного суверенитета. “Под свободой, – писал Констан, – я разумею торжество личности над властью, желающей управлять посредством насилия, и над массами, предъявляющими со стороны большинства право на подчинение себе меньшинства”.

Констан подвергает критике теории Руссо и других сторонников народного суверенитета, которые, следуя древним, отождествили свободу с властью. Однако же неограниченная власть народа опасна для индивидуальной свободы; по мнению Констана, в период якобинской диктатуры и террора выявилось, что неограниченный народный суверенитет опасен не менее, чем суверенитет абсолютного монарха. “Если суверенитет не ограничен, – утверждал Констан, – нет никакого средства создать безопасность для индивидов... Суверенитет народа не безграничен, он ограничен теми пределами, которые ему ставят справедливость и права индивида”.

Исходя из этого, Констан по-новому ставит вопрос о форме правления. Он осуждает любую форму государства, где существует “чрезмерная степень власти” и отсутствуют гарантии индивидуальной свободы. Такими гарантиями, писал Констан, являются общественное мнение, а также разделение и равновесие властей.

Констан признавал, что необходимо существование выборного учреждения (представительства). Соответственно в государстве должна осуществляться политическая свобода в том смысле, что граждане принимают участие в выборах и представительное учреждение входит в систему высших органов власти. Однако же, настойчиво повторял Констан, “политическая свобода есть только гарантия индивидуальной”. Отсюда следует, что представительное учреждение является лишь органом выражения общественного мнения, связанным и ограниченным в своей деятельности компетенцией других государственных органов.

Разделение и равновесие властей Констан изображает следующим образом. В конституционной монархии должна существовать “нейтральная власть” в лице главы государства. Констан не согласен с Монтескье, который считал монарха лишь главой исполнительной власти. Монарх принимает участие во всех властях, предупреждает конфликты между ними, обеспечивает их согласованную деятельность. Ему принадлежат права вето, роспуска выборной палаты, он назначает членов наследственной палаты пэров, осуществляет право помилования. Король, писал Констан, “как бы парит над человеческими треволнениями, образуя некую сферу величия и беспристрастия”, он не имеет никаких интересов “кроме интересов охраны порядка и свободы”. Власть исполнительная осуществляется министрами, ответственными перед парламентом.

Особой властью Констан называл наследственную палату пэров, или “представительную власть постоянную”. Взгляды Констана на эту палату менялись. В период “Ста дней” он настойчиво убеждал Наполеона учредить палату пэров как “барьер” власти монарха и “посредствующий корпус, который удерживает народ в порядке”. Вскоре, однако, Констан сам разочаровывается в этом институте, существовавшем при Бурбонах. Весьма характерна его аргументация: развитие промышленности и торговли повышает значение промышленной и движимой собственности; в этих условиях наследственная палата, представляющая только собственность поземельную, “содержит в себе что-то противоестественное”.

Законодательную палату выборную Констан называет “властью общественного мнения”. Он уделяет большое внимание принципам формирования этой палаты, настойчиво отстаивая высокий имущественный ценз. Доводы Констана таковы: только богатые люди имеют образование и воспитание, необходимые для осознания общественных интересов. “Одна лишь собственность обеспечивает досуг; только собственность делает человека способным к пользованию политическими правами”. Лишь собственники “проникнуты любовью к порядку, справедливости “и к сохранению существующего”. Напротив, бедняки, рассуждал Констан, “не обладают большим разумением, нежели дети, и не более, чем иностранцы, заинтересованы в национальном благосостоянии”. Если им предоставить политические права, добавлял Констан, они попытаются использовать это для посягательства на собственность. Вот почему политические права допустимо иметь лишь тем, у кого есть доход, дающий возможность существовать в течение года, не работая по найму. Констан возражал и против уплаты депутатам вознаграждения.

Наконец, самостоятельной властью Констан называет судебную власть.

Он высказывается также за расширение прав местного самоуправления, не считая “муниципальную власть” подчиненной исполнительной власти, а трактуя ее как власть особую.

Теория Бенжамена Констана, обстоятельно изложенная в его “Курсе конституционной политики” (1816 – 1820 гг.), долгое время была общепризнанной доктриной буржуазных политиков Франции и ряда других стран. Эволюция либерализма в XX в. привела к вынужденному признанию положительных функций государства, направленных на организацию всеобщего образования, здравоохранения, материального обеспечения и других социальных функций; на этой основе сложился неолиберализм как одно из течений буржуазного государствоведения XX в.