Что вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться? 29 глава

Вожак комсомольцев не только констатировал далеко не блестящее положение, он пытался объяснить, что же привело к нему: «Молодежь часто высказывает недовольство тем, что в театрах мало хороших советских пьес. Темы послевоенной жизни и борьбы советского народа почти не находят отражения в пьесах… Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР неудовлетворительно выполняет постановление ЦК ВКП(б) "О репертуаре". Вместо того, чтобы выработать хороший и активный план проведения в жизнь этого постановления ЦК ВКП(б), комитет ограничился полумерами. Настоящей борьбы за выполнение указаний ЦК ВКП(б), глубокой перестройки работы в соответствии с новыми требованиями Комитет по делам искусств не проводит».

Михайлов, естественно, предложил и свое видение решения проблемы. Среди первостепенных действий такое: «Подготовить и провести всесоюзное совещание по вопросам советской драматургии. Организаторами такого совещания могут быть Союз советских писателей, Всесоюзный комитет по делам искусств. Совещание должно заслушать доклады тт. Фадеева и Лебедева о задачах советского драматического искусства и выработать меры, обеспечивающие серьезный подъем советского драматического искусства» [539].

Уже на следующий день, что в немалой степени предопределило все последующие действительно драматические события, документ поступил к заведующему ОПиА Д.Т. Шепилову с четкой, требовавшей незамедлительной реакции резолюцией Маленкова: «Прошу разобраться в этом деле. Доложите предложения. На Секретариат». Ответ, весьма уклончивый и потому подписанный не самим Шепиловым, а его заместителем А.Н. Кузнецовым и заведующим сектором искусств Б.С. Рюриковым, последовал тут же: отдел «готовит в настоящее время докладную записку о выполнении постановления ЦК ВКП(б) о репертуаре драматических театров, при подготовке которой будут учтены предложения т. Михайлова»[540]. А далее события развивались стремительно, подводя к неизбежному.

Из объяснительной записки Рюрикова от 14 февраля 1949 г. Шепилову:

«В ноябре п(рошлого) г(ода) сектор искусств решил привлечь группу критиков для подготовки материала о состоянии драматургии и театров в связи с предполагавшимся представлением докладной записки о состоянии репертуара драматических театров после постановления ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946 г. и предполагавшимся выступлением на 12-м пленуме правления Союза советских писателей. 27 ноября в Отдел пропаганды и агитации были вызваны Залесский, Калашников, Рудницкий, Борщаговский, Бояджиев, Крон, Юзовский, Гурвич и др., которым т. Прокофьев (замзав сектора искусств. — Ю. Ж.) должен был дать поручение — продумать и представить сектору соображения по отдельным вопросам. Критики были разбиты по группам для работы по разделам: о репертуаре — Калашников, Крон, Гурвич, Малюгин, Борщаговский; о театрах — Залесский, Варшавский, Бояджиев; о критике — Альтман, Юзовский, Ростоцкий, Мацкин.

В совещании 28 ноября я не участвовал в связи с болезнью. Тов. Прокофьев мне сообщил по телефону, что созыв совещания санкционирован Вами, а порядок работы и список участников согласован с т. Кузнецовым А.Н. Как явствует из стенограммы, Прокофьев допустил ошибку, сообщив критикам, что они привлекаются для подготовки материалов для ЦК ВКП(б), и не дал отпора отдельным участникам совещания, выступавшим с позиций, чуждых советскому искусству.

4 декабря 1948 г. перечисленные критики явились в сектор с подготовленными ими материалами. В этот день указанную группу принимал я вместе с т. Прокофьевым и Писаревским (инструктор сектора. — Ю. Ж.). В. Залесский зачитал раздел о работе театров, раздел был обсужден, собравшиеся выступили со своими замечаниями, затем И. Альтман зачитал раздел о критике, который также обсуждался участниками совещания. 6 декабря таким же образом обсуждался раздел Калашникова по драматургии.

После второго обсуждения материалов я вызвал т. Прокофьева и Писаревского и сказал им, что эти встречи оставили у меня тяжелое ощущение, что их участники не понимают и не знают вопроса и что следует, не полагаясь ни на каких критиков, самим взяться за анализ данных и по драматургии, и по работе театров, и по критике. После этого т. Прокофьев и Писаревский с привлечением некоторых работников сектора литературы подготовили свою редакцию материалов. Вами она была признана неудовлетворительной. Тогда я заново, на основе Ваших указаний, составил материал о положении в драматургии. Вы нашли его, в основном, приемлемым. В основе материала лежала мысль о положительных задачах, стоящих перед драматургами: показ новых людей, новых общественных отношений, роли большевистской партии в строительстве коммунизма.

И созыв первого совещания критиков с ненужными общими разговорами, и дальнейшие обсуждения представляемых критиками материалов были глубочайшей ошибкой сектора»[541].

Б.С. Рюриков, по образованию преподаватель русской литературы — в 1932 году он окончил историко-филологический факультет Горьковского педагогического института, долго работал в печати. Только в 1946 году его взяли на чисто партийную работу — в аппарат ЦК сначала инструктором, а в середине 1948 г. утвердили в должности заведующего сектором. Поэтому Рюриков отлично понимал: скорее всего, именно его, «новичка», обязательно сделают виноватым, и потому принял неизбежное — стоически полностью признал свою вину. Он не сообщил в объяснении лишь о том, что впрямую не касалось его и относилось к компетенции председателя Комитета по делам искусств при СМ СССР П.С. Лебедева: о конференции Всесоюзного театрального общества (ВТО), ставшей катализатором вспыхнувшего вскоре конфликта.

П.С. Лебедев — Маленкову, 25 января 1949 г.:

«Комиссия по драматургии Союза советских писателей и секция театральных критиков Всероссийского театрального общества решили провести 29 ноября 1948 г. творческую конференцию для обсуждения спектаклей, поставленных московскими театрами к 31-й годовщине Октябрьской революции. Проведение этого мероприятия и приглашение критика Борщаговского в качестве основного докладчика не было согласовано с комитетом. Узнав об этом, я предложил Главному управлению драматических театров вмешаться в это дело и принять участие в обсуждении, поскольку будут обсуждаться новые работы наших театров.

Несмотря на требование Главного управления драматических театров, тезисы доклада Борщаговский не предъявил, заявив, что он достаточно ориентирован в основных творческих вопросах советского театра.

В своем докладе, сделанном с позиций формалистически-эстетской критики, Борщаговский, прежде всего, обрушился на творчество молодых советских драматургов — тт. Сурова и Софронова, подвергнув резкой критике их последние пьесы «Зеленая улица» и «Московский характер» …голословно выступил против МХАТ СССР имени Горького и Малого театра, критикуя их за спектакли «Зеленая улица» и «Московский характер».

Представитель комитета т. Пименов выступил на этом совещании против основных утверждений Борщаговского…

В заключительном слове Борщаговский обвинил Комитет по делам искусств в том, что он якобы не позволяет критиковать МХАТ и Малый театр и апеллировал к собравшимся критикам, требуя их поддержки.

Вопрос о враждебной советскому искусству позиции Борщаговского и его сторонников после этого совещания несколько раз обсуждался в Союзе советских писателей в связи с подготовкой к пленуму Союза советских писателей. В моей беседе с т. Фадеевым и в выступлениях членов комитета, тт. Беспалова и Пименова на секретариате Союза писателей была установлена общая точка зрения на критику, представляемую Борщаговским, Юзовским и другими…

Считаю нужным сообщить, что работники сектора искусств Отдела пропаганды ЦК ВКП(б) занимали в этих вопросах неправильную позицию. В период подготовки к пленуму Союза писателей работники сектора искусств проводили большую работу по подготовке документа о состоянии театра и драматургии. К этой работе сектор искусств привлек главным образом эстетствующих критиков, высказывания которых были резко осуждены на пленуме Союза писателей.

В секторе искусств Отдела пропаганды незадолго до пленума Союза писателей было проведено совещание театральных критиков, в котором участвовали Гурвич, Малюгин, Юзовский, Бояджиев, Борщаговский, Крон, Мацкин, Залесский, Альтман, Калашников.

По заявлению зам. заведующего сектором искусств т. Прокофьева участникам совещания, задача этого совещания состояла в том, чтобы подготовить докладную записку секретарям ЦК ВКП(б) об основных вопросах развития драматургии, театра и критики. На этом совещании был разработан предварительный план документа и подготовка его была возложена на участвовавших в совещании критиков. Намечены были периодические встречи для обсуждения подготовляемых разделов этого документа.

Следует отметить, что указанное совещание было проведено 26 ноября, т. е. за три дня до выступления Борщаговского на конференции по обсуждению октябрьских спектаклей. Это обстоятельство в значительной мере определило развязное поведение Борщаговского на конференции»[542].

В своем предположении о причинах уверенного («развязного») поведения A.M. Борщаговского на конференции ВТО Лебедев не ошибался. Опытный критик и старый газетный волк великолепно понимал, выступая 29 ноября, какую выгоду лично для него представляют участие в подготовке постановления ЦК и знание — по кому будет нанесен удар партии, в каких грехах и кто конкретно будет обвинен. Уверенность, чувство превосходства над другими давало Борщаговскому и несомненное знакомство с уже определившейся позицией сектора искусств, а следовательно, и отдела, и, скорее всего, Секретариата ЦК по отношению к последним спектаклям.

Борщаговского обязательно должны были — чтобы «ввести в курс дела» — познакомить с нелицеприятным мнением отдела о пьесе Софронова «Московский характер», уже шедшей на сцене Малого театра, указать, с каких позиций отдел осуждал пьесы Ромашова «Великая сила», Вирты «Хлеб наш насущный» и «В одной стране» («Заговор обреченных»), непременно объяснить, почему же в праздничные дни так и не состоялась премьера пьесы Сурова «Зеленая улица», принятой МХАТом, чтобы отметить свое пятидесятилетие. Может быть, Борщаговскому даже дали прочитать записку, выражавшую мнение двух заместителей заведующего Агитпропом, Л.Ф. Ильичева и А.Н. Кузнецова, следующим образом оценивших творение Сурова: «Актуальная тема разрешена автором поверхностно, примитивно и во многом неубедительно. Ряд образов лишен психологической глубины, показан схематично и подчас фальшиво… Спектакль «Зеленая улица» не может быть показан в дни юбилея МХАТ и требует большой дополнительной работы. Отдел пропаганды и агитации считает необходимым дать указание Комитету по делам искусств об исключении его из репертуара юбилейной декады и о доработке пьесы и спектакля»[543].

Выступая на конференции ВТО слишком уверенно, безапелляционно, Борщаговский невольно раскрыл намерения Агитпропа, фактически дал понять драматургам, и прежде всего Софронову и Сурову, об опасности, нависшей над ними. Ну а те, естественно, не стали спокойно дожидаться утверждения Секретариатом ЦК документа, еще дорабатывавшегося в секторе искусств, немедленно перешли в контрнаступление. Драматурги, упреждая события, поспешили, заручившись поддержкой сектора художественной литературы того же Агитпропа, признать недостатки в работе театров, но ответственными за это сделали не себя, а своих оппонентов. Обвинителей превратили в обвиняемых. Не располагая убедительными аргументами, попытались сосредоточить внимание на том, что никакого отношения к проблеме не имело, но именно потому и являлось беспроигрышным ходом. Весьма прозрачно намекнули на национальность большинства театральных критиков, используя лишь звучание их фамилий, а заодно навесили на них те самые ярлыки, которые давно уже использовались партийной пропагандой в идеологической борьбе, но в совершенно иных целях — применительно к «внешнему врагу». Театральные критики были обвинены в эстетстве и формализме, что вот уже пять лет являлось непременным атрибутом термина «космополитизм», пока еще, но только пока, открыто не произнесенного.

Полем битвы стал 12-й пленум правления ССП, на котором поначалу предполагали обсудить более нейтральные вопросы — развитие армянской, латышской, казахской литератур за период, прошедший после постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», и лишь мимоходом, чисто формально, «для галочки», затронуть проблемы драматургии.

Сама же драма начала разыгрываться в пятницу, 17 декабря, на вечернем заседании, когда Софронов сделал доклад об актуальных проблемах советской драматургии. Разумеется, чтобы не подвергнуться обвинению в односторонности, корпоративности, он разнес последние произведения А. Галича, К. Исаева, Л. Левина, И. Меттера, В. Полякова, К. Финна, В. Финка, Н. Погодина, по мнению Софронова, тех драматургов, «пьесы которых страдают оторванностью от жизни, низким идейно-художественным уровнем». Но основной удар нанес по критикам, обвинил их в том, что ими «не изжит эстетский подход к явлениям искусства, приятельскими отношениями нередко подменяется принципиальный подход к делу, далеко не достаточно ведется борьба за большевистскую партийность в драматургии и критике». Вынудил тем самым названных в этой связи Борщаговского, Варшавского, Малюгина, Рудницкого, Гурвича, Бояджиева, Юзовского уже не нападать, а оправдываться, спасая самих себя.

На следующий день погром продолжился. Председатель Комитета по делам искусств Лебедев подверг критике собственные издания, за которые и отвечал, — газету «Советское искусство», журнал «Театр». Осудил их за то, что они, мол, «в ряде вопросов неправильно, с чисто формалистических позиций ориентируют читателей, театр и деятелей искусства». А руководитель писательского союза А.А. Фадеев обрушился, в свою очередь, на критиков, «которые подходят к явлениям советской жизни, отраженным в драматических произведениях, с позиций эстетства и формализма»[544].

Так именно те, кто, казалось бы, должен был оказаться в положении подвергнутого жесточайшей критике, и сомкнули ряды, чтобы отразить натиск общего противника — сектора искусств Агитпропа. Однако опасаясь, естественно, последствий открытого выступления против одного из органов аппарата партии, они не упоминали в выступлениях ни Рюрикова, ни Прокофьева, а накинулись дружно на участвовавших в подготовке нежелательного документа. Обвинения их в одной из резолюций пленума были сформулированы следующим образом:

«В секции театральных критиков Всероссийского театрального общества и в комиссии по драматургии при Союзе писателей группируются критики, стоящие на осужденных партией позициях аполитичности искусства, отстаиваемых ими в более или менее открытой или завуалированной форме. Менее откровенно на страницах печати и более откровенно на всевозможных совещаниях при ВТО и в Центральном доме литераторов этого рода критики (Гурвич, Юзовский, Малюгин и др.) с формалистических и эстетских позиций пытаются дискредитировать положительные явления в советской драматургии… Желая расшатать доверие театров к современной советской теме с позиций аполитичного искусства, они неправильно ориентируют советского зрителя и мешают развитию творческого дарования многих драматургов, обращающихся к современной теме. Среди критиков этого рода культивируется низкопоклонство перед буржуазной культурой Запада (выделено мною. — Ю.Ж.), игнорируется богатейшее наследство русской классической драматургии, существует нигилизм по отношению к значительному опыту советской драматургии…

Часть советских театральных критиков (Борщаговский, Бояджиев, Варшавский) фактически идут на поводу у критики формалистической, эстетской; другие (Альтман, Холодов) примиренчески относятся к этим чуждым взглядам на драматургию и театральное искусство. Таким образом, прежние и нынешние работы критиков, стоящих на аполитичных позициях, на позициях «чистого искусства», «искусства для искусства», остаются до сих пор не разоблаченными и не раскритикованными» [545].

Работа пленума завершилась 20 декабря, но только три дня спустя, да и то после настойчивых просьб Софронова, его доклад как статья «За дальнейший подъем советской драматургии» появился на третьей полосе «Правды». Пытаясь развить успех, Софронов 25 декабря вместе с Фадеевым, а 31 декабря — с Тихоновым обратился к Маленкову, испрашивая его согласие на публикацию в «Правде» еще и резолюций 12-го пленума ССП[546].

Шепилов, Ильичев и Кузнецов, к которым попадали эти обращения, остро ощущали уязвимость собственного положения, отлично понимали, на что, по сути, направлена резолюция по драматургии, и потому всячески противились тому, чтобы она, как и все остальные, увидела свет. 8 января они объясняли Маленкову: «Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), ознакомившись с постановлением по вопросу драматургии, обратил внимание секретариата Союза советских писателей на то, что в этом постановлении не вскрыты недостатки Комитета по делам искусств, театров, а также самого секретариата Союза советских писателей. Кроме того, в постановлении неудовлетворительное положение в области драматургии объяснялось односторонне, главным образом состоянием критики (здесь и далее выделено мною. — Ю.Ж.)… Учитывая это, считали бы целесообразным в очередном номере газеты «Культура и жизнь» поместить статью, правильно оценивающую положение в области драматургии»[547].

Начался второй акт драмы.

Четыре дня Маленков решал для себя, какую же из конфликтующих сторон следует поддержать, и в конце концов встал на защиту ССП и Комитета по делам искусств. Скорее всего, потому, что для него спор шел не по линии «критики — драматурги», а по линии «партаппарат — госструктуры», а потому, следуя давнему замыслу всемерно ограничить власть партии, 13 января он согласился с просьбой Софронова и дал согласие на публикацию в «Правде» резолюций 12-го пленума правления ССП. Но такое решение вынудило Шепилова тут же изменить, причем полностью, свой прежний взгляд на происходившее. 23 января вместе с Кузнецовым, курировавшим сектор искусств, он направил Маленкову новую записку, поторопился изложить в ней прямо обратное тому, на чем сам же настаивал за две недели до того. Вложил в нее то, что требовало, как он полагал, от него руководство:

«ЦК ВКП(б) в ряде документов и указаний подчеркивал серьезное неблагополучие в области литературной критики. Факты показывают, что особенно неблагополучно обстоит дело в театральной критике. Здесь сложилась антипатриотическая (выделено мною. — Ю.Ж.) буржуазно-эстетская группа, деятельность которой наносит серьезный вред делу развития советского театра и драматургии. Эта группа, в состав которой входят критики Ю. Юзовский, А. Гурвич, Л. Малюгин, И. Альтман, А. Борщаговский, Г. Бояджиев и др., заняла монопольное положение, задавая тон в ряде органов печати и таких организациях, как Всероссийское театральное общество и комиссия по драматургии Союза советских писателей. Критики, входящие в эту группу, последовательно дискредитируют лучшие произведения советской драматургии, лучшие спектакли советских театров, посвященные важнейшим темам современности. Вместо поддержки хороших пьес и четкого направления кадров работников театра и драматургии в основных вопросах развития театрального искусства эта группа дезориентировала драматургов и работников искусства».

Дав отрицательную характеристику каждому из членов созданной в первом абзаце «группы», Шепилов и Кузнецов позволили себе прямо написать то, на что так и не решился Софронов, — ввернули сведения о перевыборах бюро секции критиков при ВТО годичной давности только для того, чтобы подчеркнуть: «Из 9-ти избранных оказался лишь 1 русский. Следует заметить, что национальный состав секции критиков ВТО крайне неудовлетворительный; только 15% членов секции — русские». Заключили же записку авторы предложением рассмотреть вопрос в ЦК ВКП(б) и, как полагалось в таких случаях, приложили проект постановления «О буржуазно-эстетских извращениях в театральной критике». Разумеется, практически все пункты его постановляющей части начинались со слов «осудить», «разоблачить», «освободить от работы»[548].

Нельзя исключить того, что проект постановления с какими-либо исправлениями был бы принят, если бы на следующий день к Маленкову не поступила еще одна записка — «О неправильной позиции работников Агитпропа ЦК в связи с активизацией антипатриотической группы театральных критиков», на этот раз от главного редактора «Правды» П.Н. Поспелова. В ней проблема представала в совершенно ином свете:

«1. Работники Агитпропа ЦК, видимо, прозевали так называемую "творческую конференцию" по вопросу о новых пьесах, происходившую 29-30 ноября 1948 г. На этой конференции Борщаговский выступил с докладом, направленным, по сути дела, против современных советских пьес, и, в частности, с грубым, издевательским выпадом в заключительном слове по адресу Малого театра (см. вырезку из "Литературной газеты" и выдержки из стенограммы заключительного слова Борщаговского и речи художественного руководителя Малого театра К.А. Зубова). Агитпроп ЦК никак не реагировал на недостойную позицию "Литературной газеты", присоединившейся к шельмованию и оплевыванию Борщаговским К.А. Зубова, выступавшего с правильными, патриотическими установками.

2. Тов. Прокофьев, работник Агитпропа, занимающийся вопросами театра, принимал Борщаговского и, по словам Фадеева, находится под влиянием Борщаговского. Не случайно, видимо, в конце сентября 1948 г. Борщаговскому предоставили трибуну в газете "Культура и жизнь", где он выступил с большой статьей об украинской драматургии.

3. 2 декабря 1948 г. "Правда" выступила со статьей С. Дурылина по поводу постановки Малым театром "Бесприданницы". "Правда" взяла театр под защиту от клеветнических обвинений в "вульгарном социологизме", содержащихся в статьях Г. Бояджиева к К. Рудницкого. Как бы "поправляя" "Правду" и поддерживая пошатнувшийся "авторитет" Бояджиева, "Культура и жизнь" предоставляет ему трибуну, печатает 11 декабря большую статью Бояджиева»[549].

В тот же день, 24 января 1949 г., как обычно вечером состоялось очередное, плановое заседание ОБ. На нем-то, правда, вне повестки дня и без внесения в протокол, Маленков и провел обсуждение не только не стихавшего, но и обострявшегося с каждым часом конфликта, втянувшего теперь в свой водоворот еще и три центральных издания — «Правду», «Культуру и жизнь», «Литературную газету». ОБ без подготовки рассмотрело проблему, решение которой по многим причинам откладывать или затягивать больше было нельзя. Не отказавшись от своего, уже сложившегося мнения остаться на стороне госструктур, Маленков не согласился и с последним предложением Шепилова — о принятии специального постановления ЦК ВКП(б). Он, видимо, справедливо опасался, что такого рода акция лишь осложнит и без того противоречивую ситуацию, и избрал «мягкий», компромиссный вариант: группу театральных критиков осудить, но только в редакционной статье «Правды». Тем самым Маленков стремился избежать уже очевидного раскола, открытого противостояния и внутри аппарата ЦК, и между ним и относительно слабыми, несамостоятельными учреждениями — ССП и Комитетом по делам искусств.

На ОБ сошлись на том, что требуемую статью подготовит П.Н. Поспелов, а в основу ее положит доклад Софронова, записку Шепилова и Кузнецова (это подтверждается простым сопоставлением трех указанных текстов). Поспелов действовал стремительно, уже 27 января смог сделать важную для себя фактически оправдательную запись: «С тов. Маленковым. 3 ч. 55 м. Поправки к статье "Об одной антипатриотической группе театральных критиков". Для разнообразия дать три формулировки: в первом случае, — где упоминается слово "космополитизм" — уракосмополитизм; во втором — оголтелый космополитизм, в третьем — безродный (выделено мною — Ю.Ж.) космополитизм. После внесения этой поправки можно печатать в завтрашнем номере "Правды"»[550].

Статья действительно появилась 28 января и послужила основанием, точнее, инспирировала тут же начавшуюся шумную, разнузданную кампанию, более всего напоминавшую то, что происходило в 1937— 1938 гг. Позволила проявиться самым низким инстинктам, предоставив возможность начать новую охоту на ведьм, заняться поиском очередного врага — космополитов, облегчавшуюся тем, что достаточно было просто выбрать из своего окружения противников с «нерусскими» фамилиями. Кампания быстро охватила все творческие союзы и организации, научные учреждения, приняв откровенно антисемитский характер.

В самом легком положении оказались участники обязательных в те недели собраний — в ВТО, Малом театре, МХАТе. Выступавшим на них артистам Яблочкиной, Озерову, Цареву, Анненкову, режиссерам Кедрову и Зубову, театроведу Морозову требовалось лишь выразить полное одобрение содержания статьи «Правды», единодушно поддержать осуждение тех людей, которые были причислены к «антипатриотической группе». А сделать это можно было с чистой совестью, ибо эти самые критики доставили немало неприятностей московским театрам, публикуя отрицательные рецензии на большинство новых постановок.

Иначе складывалась ситуация в ССП. Там на двух собраниях партийной организации активно продолжилось именно то, что и послужило истинной причиной конфликта, — неприкрытая борьба за различные, но обязательно высокие, номенклатурные посты. Софронов, еще на пленуме избранный секретарем правления Союза, теперь отмалчивался, зато неистовствовал Суров. Он использовал письмо на его имя Варшавского, одного из театральных критиков, в котором тот «подтвердил» существование некоего «заговора» своих коллег, даже якобы начавших «конспиративно» встречаться в… ресторане «Арагви». Молодой драматург не только во всеуслышание заявил, что уже передал министру госбезопасности Абакумову полученную информацию, наигромогласно обвинил в причастности к «группе» Симонова — секретаря правления, главного редактора журнала «Новый мир», и Горбатова — секретаря партийной организации ССП. Явно для всех он стремился «свалить» кого-либо из двоих лишь для того, чтобы самому занять освободившийся пост.

Не менее бурно прошло собрание и в Академии художеств СССР. Ее президент Герасимов, действительные члены Иогансон, Касиян, Ряжский и другие потребовали «до конца разоблачить» собственных, в прямом смысле слова, критиков, не один год досаждавших им, — искусствоведов Эфроса, Лунина, Бескина, Маца, Бассахеса. Мимоходом помянули в этой связи и Эренбурга, припомнив ему восхваление работ Пикассо и неприятие творчества Репина, и сочли, что такая позиция, бесспорно, свидетельствует об «антипатриотизме» известнейшего советского публициста. Поддержали, конечно, статью «Правды» и на собрании в ССК. Однако выступления композиторов Захарова, Штогаренко, дирижера Небольсина, хореографа Мессерера, музыковедов Шавердяна и Келдыша оказались на редкость вялыми. Видимо, накопившиеся за год страсти уже были без остатка излиты ими по адресу «формалистов», то есть все тех же «космополитов»[551].

Шумная идеологическая кампания, поначалу стремительно разраставшаяся, в начале апреля стала сходить на нет, превращаться в фарс — переименование папирос «Норд» в «Север», «французских» булок в «городские» да всеобщее стремление во что бы то ни стало во всем без исключения утвердить отечественный приоритет. Одновременно, но уже для подавляющего большинства населения, которое совсем не интересовалось страстями, бушевавшими в среде «интеллигентов», власть дала невиданное долгие годы зрелище. В полном противоречии со словами, произносившимися с трибун на собраниях, со статьями, которые заполонили газеты и журналы, на экранах кинотеатров и клубов внезапно появились, почти вытеснив отечественные, давно забытые западные кинофильмы: две серии «Индийской гробницы», «Трансвааль в огне» («Ом Крюгер»), «Охотники за каучуком» («Каучук»), «Граф Монте-Кристо», «Я — беглый каторжник» («Капитан Ярость»), «Собор Парижской богоматери», «Генерал армии свободы» («Вива, Вилья»), «Порт-Артур» («Спасенные знамена») и многие, многие другие. Всего — в самый разгар борьбы с космополитизмом, на конец марта 1949 г. — 37 американских, немецких, итальянских художественных фильмов[552]. И произошло это отнюдь не случайно, не по неведению, а по требованию министра финансов, по чисто экономической причине, оказавшейся более значимой, нежели идеология.

В июле 1948 г. министр кинематографии И.Г. Большаков вынужден был признать весьма неприятные для себя факты: из-за неуклонно снижавшегося выпуска советских фильмов только за семь месяцев кинофикация не додала государству 179,4 млн. рублей, а кинопрокат — 21,8 млн.[553]Большаков полагал, что положение можно исправить, проведя очередное казенное мероприятие — всесоюзное совещание, оно, мол, и позволит резко увеличить производительность отечественных киностудий. Предлагая такой чисто бюрократический вариант решения, министр не учитывал самого главного: даже в случае успеха, плодотворности совещания число новых фильмов, которые привлекут зрителей, возрастет не раньше, чем через год-два. Деньги же Минфину — для финансирования среди прочего и зарплаты — требовались незамедлительно для реального обеспечения доходной части бюджета следующего года.

Узкое руководство, сочтя мнение Большакова необоснованным, постановило от имени ПБ 31 августа 1948 г. выпустить на «открытые» экраны страны 24 немецких, действительно трофейных фильма, а на «закрытые», то есть клубов, — 26 американских, французских, итальянских[554]. С тех пор иностранные кинокартины уже не сходили с советских экранов, а кампания борьбы с космополитизмом столь же внезапно, как и началась, прекратилась в начале апреля 1949 г. Нужда в ней полностью отпала, все, что требовалось сделать «под шумок», свершилось — действительно важные, значимые события, информация о которых была крайне выборочной и предельно скупой, прошли незамеченными, не породили, как это должно было произойти, брожения в умах.

⇐ Предыдущая24252627282930313233Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: