 |
Часть 3. Результаты революции. Глава 14. Здравствуйте, товарищ Воланд
|
|
|
|
Часть 3. Результаты революции
Разумеется, мы не можем сейчас, когда оползание страны в системный кризис еще только начинается и имеет характер легкого и приятного скольжения куда-то вперед, позволяющего говорить не столько о катастрофе, сколько о динамизме, прогнозировать результаты будущей революции сколь-нибудь точно и подробно.
Однако многие ее закономерности и особенности представляются уже вполне очевидными. Автору лишь остается принести извинения читателям за неполный характер изложения, вызванный неизбежной неполнотой видимых и представляющихся сегодня наиболее вероятными перспектив.
Глава 14. Здравствуйте, товарищ Воланд
... И милость к падшим призывал.
А. С. Пушкин
Под Новый, 2006 год по второму каналу федерального телевидения триумфально прошла экранизация «Мастера и Маргариты». Была она, как и положено экранизации, безусловно слабее не только первоисточника (ибо не факт, что быть лучше него вообще возможно), но и многочисленных ожиданий; потенциальные зрители, сформировавшиеся в последнюю четверть века Советского Союза, были слишком погружены в выживание и предновогодние хлопоты, однако, несмотря на все это, по крайней мере Москва прилипла к телевизорам. [66] Да что там Москва! – по данным профессиональных оценщиков телевизионной аудитории, первые две серии посмотрел каждый второй россиянин.
Такого не было чуть ли не со времен «Семнадцати мгновений весны».
И бешеное внимание аудитории, значительная часть которой (по крайней мере, в Москве) из-за потоков не только пошлости и слишком грубой пропаганды, но и прямой лжи за предшествовавшие год-два просто перестала смотреть телевизор, безусловно, представляет собой значимый социокультурный феномен.
|
|
|
И дело не в Мастере и тем более не в Маргарите, и не в Иешуа Га-Ноцри с его трагическим несоответствием Пилату, и не в обилии полуобнаженной натуры (которой в первых сериях, к слову сказать, и не было вовсе), и даже не в ностальгии по безусловно великому, какие бы недостатки ни выискивали в нем современные реинкарнации показанных в нем критиков, роману.
Дело в справедливости, в поруганной, но неистребимой в человеке и человечестве, покуда они еще живы, ее жажде.
Так в проклятом октябре 1993 года толпы москвичей собрались вокруг расстреливаемого Белого дома не только из-за низменного желания зрелищ и стремления к соучастию истории, но и потому, что на их глазах впервые не только на их памяти, но и вообще едва ли не впервые в России публично карали неправедную власть.
Да, в Белом доме сидели оболганные, загнанные и спровоцированные патриоты, пытавшиеся быть верными закону и Родине, а не тем или иным лицам, к тому же проводившим полным ходом политику уничтожения своей страны, а режим Ельцина уже и тогда был страшной бедой для России. Однако большинство людей в собравшейся толпе не испытывали ни малейших симпатий к Руцкому и Хасбулатову, они устали от пустой парламентской говорильни, видели на первой странице «Известий» фотографии молодчиков, вскинувших руку в фашистском приветствии, и не знали, что это была постановочная фотография. И они, в том числе и не питая симпатий к реформатору Ельцину, жаждали увидеть наказание хотя бы Верховного Совета, связанного с реформами, – и смотрели на его уничтожение как публичное восстановление справедливости.
Ну и что, что грязными руками и против Конституции?
Зачем нужны все чистые руки и все конституции, если они не несут справедливость, пусть даже и лишь в форме наказания?
Справедливость важнее – так, не сознавая, но ощущая это, смотрели тогда на Белый дом.
|
|
|
Так смотрят сегодня на Квачкова, отчаявшись в законе и праве: если при Путине справедливости нельзя достичь законным путем – лучше ее достичь любым другим, чем отказаться от нее вовсе.
Именно в этом суть исторической глухоты – и, соответственно, обреченности – российских либералов, даже лучших из них.
Народ вопиет о справедливости, кричит словами и поступками, кричит, убивая себя ежедневно и ежечасно, прямо и косвенно от безысходного «нежелания больше жить в этой стране»... И слышит в ответ от безысходно сытых и благополучных, складно болтающих и непотопляемых при любых катаклизмах всезнаек, поправляющих тысячедолларовые очечки и застегивающих трехтысячедолларовые пиджачки, что за справедливость они, конечно, всей душой, да вот только не позволяют принятые ими же самими законы и созданные ими же самими порядки этой справедливости!
Что ж, тот, кто не хочет справедливости по закону, получит ее помимо закона и вопреки нему.
Он получит справедливость не в форме блага, в самой возможности которого от власти народ уже изверился, а в форме возмездия за все совершенные в нашей стране преступления – и за те, которым был соучастником, и за те, которые молча терпел, смиряясь с ними и тем самым покрывая их, и за те, с которыми пытался бороться, – но кому какое до этого дело, когда преступления все равно свершились?
И не стоит обижаться.
Полковник Квачков, как рисуется он в народном сознании, – тень и предтеча этой грядущей грозной, чудовищной справедливости.
И лопающаяся от денег Рублевка, и озлобленная недоступностью богатства – вот оно, идет в двух шагах по улице потоком «Мерседесов» и «БМВ», а то и «Бентли», близок локоть, да не укусишь! – Москва, и отчаявшаяся беспросветная Россия прилипли к телевизорам потому, что показали им не наивную и озлобленную от бессилия, но реальную, властную, царящую и творящую себя справедливость.
Воланда.
Первым об этом, если не изменяет мне память, написал Иван Понырев, [67] подметивший, что с 1998 года страна точно так же бредила образом Штирлица – и накликала-таки его на свою голову в окарикатуренном и чудовищно опошленном виде. Вместо «настоящего полковника» Исаева из ГРУ пришел отставной подполковник Путин – когда-то из ПГУ, [68] а затем с должности заместителя мэра Санкт-Петербурга Собчака по внешнеэкономическим связям. [69]
|
|
|
Сопоставляя образы нашего настоящего и предчувствуемого (и тем самым коллективно творимого нами) будущего, Понырев справедливо отмечает (да простит меня читатель за обширную цитату, но сказано слишком внятно и слишком хорошо):
«В образе Штирлица важен акцент на „нашего человека“ в кругу врагов. Для образа Воланда этот акцент уже не важен. Лишь бы кто, хоть „чорт с рогами“ (буквально), только бы навел порядок. Подобное настроение, настроение обывателя, измученного войной, голодом и хаосом, сквозит в каждой строчке „нэпмановских“ рассказов Булгакова.
Когда же, когда придет тот, кто установит окончательный порядок? Накажет урок – пролетарских поэтов (либералов в нашей реальности), вернет Мастера из сумасшедшего дома, в конце концов, обеспечит «покой»... [70]
В чем же различия образа Воланда и образа Штирлица, коему трудолюбиво старался соответствовать наш президент последние пять лет? Штирлиц – человек системы, порядка. Предполагается, что есть спецслужбы, представителем которых является штандартенфюрер. Наш человек проникает в «хаос» враждебного рейха и разрушает его, приближая нашу Победу.
Миф о Воланде – иной. Булгаковский сатана не системен. Напротив, он взломщик всех систем. [71] Он беспощадный судия, Палач Божией милостью. При этом для установления справедливости он использует методы, абсолютно незаконные. Образ русского сатаны прямо-таки дышит предчувствием 37-го года... Каждый получил все, что заслуживал. Вплоть до литератора Латунского.
Народ перестал верить в Штирлица, в достижение справедливости по правилам. Произошла деволюция к более примитивным схемам управления. «Не надобно никаких законов, пусть будет правитель, да царствует по справедливости». Над страной вновь замаячил образ Сталина, который расстреливал бы, не задумываясь, даже членов Политбюро. [72]
Что нашел бы Воланд, придя в Кремль, это современное Варьете? Степу Лиходеева с раскалывающейся от похмелья головой. Куда его? «В Ялту». Его заместитель по политической части товарищ Варенуха? Ну что ж, превратить в вампира, пусть еще послужит. Финдиректора – запугать до смерти и на Соловки, пусть составит компанию Канту. Младшие чины – заставить петь «Славное море, священный Байкал». И в санаторий всех, в санаторий.
|
|
|
Вот такой вот неожиданный образ правителя, Темный лик, рисует нам товарищ Булгаков. Его появление завершает эпоху Путина. Общество требует правителя нового типа... «Совершение зла во имя справедливости»...
Конечно, готового «Воланда» среди российских политиков пока нет... Пока что «Воланд» – лишь образ жесткого, не связанного законами... правителя. Для общественного мнения он безумно притягателен именно в этом качестве... У базового образа путинского правления появилась альтернатива».
Еще раз хочу обратить внимание на главный, ключевой момент, обеспечивающий переход симпатий и внутренних устремлений общества от образа Штирлица к образу Воланда: «народ перестал верить... в достижение справедливости по правилам». Лишенный связи с центром, современный Штирлиц вошел в роль, сделал карьеру, возглавил рейх, превратил в смысл существования личное потребление – свое и своих соратников – и натворил в итоге таких дел, что, несмотря на вызванный случайно выпавшими благоприятными внешними обстоятельствами общий рост благополучия, заставил вспоминать своих предшественников едва ли не с умилением.
В истории нашей страны Воланд уже был, и Булгаков, обмолвившийся как-то, что каждое великое произведение «написано только для одного человека», писал свой роман если и не о нем, то, скорее всего, для него.
Между тем Сталин при всех своих преимуществах перед всеми последующими руководителями страны (а не только перед последними) при действительно гениальном стратегическом менеджменте («он принял страну с сохой, а оставил ее с ядерным оружием» – о ком еще в истории не то что страны, а всего человечества могло быть сказано так? ) представляется совершенно неприемлемым руководителем.
Лучше всего сказал о нем на излете 80-х годов, когда Советский Союз еще казался незыблемым и в целом вполне эффективным, один из его пожилых поклонников (сам, к слову, прошедший и голод, и лагеря, и войну): «Сталин был не прав, но не в том, в чем его сейчас обвиняют, а в том, что созданная им система породила Горбачева».
В чем причина вырождения созданной Сталиным системы?
Когда говорят о ее ориентации на одного человека и невозможности функционирования и существования без этого человека, его уникальной воли, энергии и способностей, – на самом деле говорят о ее преимуществе, о безусловном достоинстве: встроенном механизме самоуничтожения. Ведь сталинская система была направлена на решение одной-единственной задачи – модернизации общества. По ее решении она объективно должна была демонтироваться, переродиться в другую систему, решающую новые задачи, естественным образом встающие перед развивающейся страной.
|
|
|
Но эволюции не произошло, а произошла деградация.
После половинчатой и имевшей выраженный компенсаторный характер демократизации при раннем Хрущеве система вернулась по сути дела к тому же самому сталинизму, который без Сталина – этого центра воли и управления – выродился в бесцельную имитацию, показуху, лишенную души и смысла. Она весьма быстро заблокировала всякое развитие и, лишив тем самым себя морального права на существование, в итоге покончила жизнь чудовищным политическим самоубийством, сопоставимым разве что с самоубийством сгнившего примерно тем же самым образом царского режима.
Замена эволюции деградацией, как слишком хорошо известно, вызвана коллективным вырождением – как элиты, так и народа. Причина этого вырождения также слишком хорошо известна каждому из нас – ибо каждым же из нас, соответственно, и слишком хорошо ощутима: страх, вбитый в Россию на генетическом уровне и до сих пор, через два поколения после смерти Сталина, связывающий почти каждого из нас по рукам и ногам.
Этот страх вызван именно тем, что делает Сталина неприемлемым для нашей страны руководителем: не просто избыточная и чрезмерная, а запредельная, инфернальная жестокость, полное не то что пренебрежение и презрение, но последовательное и глубоко искреннее, совершенно органичное игнорирование ценности человеческой жизни как таковой.
Иногда человек рождается без руки или ноги; сталинский режим родился без гуманизма, без тени уважения и любви к отдельному человеку – и именно «эта малость», не помещающаяся в поле зрения геополитики и современного стратегического планирования, и сделала его в конечном итоге недееспособным.
Жестокость Сталина на поколения вперед подорвала способность к инициативе (не говоря уже о вкусе к ней и о желании ее проявлять) не только среди элиты, которая достаточно легко обновляется, если вообще не сменяется полностью под давлением исторической необходимости, но и среди народа. И вот это уже историческое преступление, потому что заменить народ, сохранив при этом Россию, невозможно.
А подорвав способность народа (и элиты тоже, но лишь как его части) к инициативе, сталинизм тем самым подорвал и его способность к развитию.
Более того: своей жестокостью сталинизм подорвал еще и патриотизм, ибо любовь к такой жестокости, оказывающейся неотделимой от образа Родины, требовала жертв, недоступных для большинства даже советских людей.
Один лишь пример: готовясь к войне и будучи – это уже доказано исторически, не эскападами Суворова-Резуна, но скрупулезным анализом архивных документов[73] – блестяще осведомленным о каждом шаге и о каждом изменении планов Гитлера, Сталин предусмотрел ожидаемые в течение первого года войны потери в размере 3, 8 млн человек! Это почти три четверти всей тогдашней (и колоссальной) Красной армии, но лишь немногим больше 10 % от 35 млн чел., которые мог, по достаточно скромным оценкам, поставить «под ружье» тогдашний необъятный Советский Союз.
Эти чудовищные потери должны были стать наглядным и убедительным, не вызывающим никаких сомнений доказательством для всего мира, что агрессором является именно Гитлер, который внезапным нападением застал не подготовленный к войне в силу доверия к ранее подготовленным документам Советский Союз врасплох. Соответственно, подготавливаемый Сталиным удар, который должен был сокрушить Гитлера и, по всей вероятности, отдать под власть Сталина если не всю, то, по крайней мере, основную часть Европы, выглядел бы не как заранее спланированная агрессия, но как всего лишь вынужденный и не подготовленный заранее ответ.
План Сталина сорвался не только из-за плохого военного планирования, вызванного всеобщим страхом, обезглавливанием и обескровливанием армии, но и потому, что приговоренные им для большей убедительности к смерти в результате внезапного нападения миллионы солдат и офицеров не могли не чувствовать, что их заранее приговорили и, по сути дела, предали.
Понять этого, конечно, большинство из них не могло хотя бы потому, что подобные цинизм, коварство и жестокость попросту недоступны нормальному человеческому сознанию. Однако соответствующее ощущение не могло не возникнуть – и именно оно, по всей видимости, стало причиной массовой и мгновенной утраты Красной армией боевого духа после нападения немцев.
Именно всеобщая деморализация, как представляется, стала главной причиной того, что, несмотря на действительно массовый героизм и очаги организованного сопротивления (и даже проведение наступательных операций, не говоря уже о контрударах! ), начальная стадия войны обернулась мгновенной катастрофой, масштабы которой превосходили не только первоначальные планы Сталина, но и все, что мог представить кто бы то ни было, включая немецких генералов. Помимо стремительного продвижения немецко-фашистских войск в глубь страны (которое в целом ряде случаев умерялось не сопротивлением, а техническими возможностями, так как фронта просто не было), в первый же месяц попало (в основном сдалось) в плен не менее 1 млн солдат и офицеров, [74] а за первые три месяца – более 3 млн.
Таким образом, непригодность Сталина для руководства современной Россией, для выхода из системного кризиса и проведения всесторонней модернизации заключается именно в его полном пренебрежении к ценности отдельно взятой человеческой жизни.
Она характерна и для некоторых других «внесистемных» «обуздывателей революций», – например, Наполеона, волю которого ко все новым войнам ограничило лишь то, то в результате его свершений в подвластной ему Франции почти не осталось мужчин, способных держать оружие, – они все погибли.
Уже из этого следует, что подобная жестокость является отнюдь не патологическим свойством отдельной захватившей власть личности, а вполне закономерным продуктом предшествующего общественного развития. Антигуманизм Сталина, как и Наполеона, представлял собой простое «эхо» чудовищной как по своим масштабам, так и по длительности жестокости обуздываемых ими революций – Великой Октябрьской социалистической и Великой же французской.
Кровавая ирония истории заключается в том, что революции сами воспитывают и формируют своих могильщиков. Чем более жестока революция – тем с большим равнодушием относится приходящий после нее великий лидер к отдельно взятой человеческой жизни.
Значит, чтобы будущий лидер России был свободен от чрезмерной жестокости, от равнодушия к людям, чтобы он оставался человеком, а следовательно, и по-настоящему (а не только в кратко– или среднесрочной перспективе) эффективным руководителем, предстоящие нам системный кризис и революционные преобразования должны быть значительно менее жестокими, чем революция и гражданская война.
По всей вероятности, несмотря на то, что это звучит как самоуспокоение, именно так и будет – по целому комплексу как внутренних, так и внешних для современной России причин.
Однако понимание прямой связи между меньшей жестокостью революции и большей эффективностью будущего лидера (а следовательно, и всего общества) должно восприниматься нами как средство не самоуспокоения, но мобилизации.
Проклятые времена! – наша судьба опять в наших руках: чем более успешными будут сегодня здоровые силы общества, включая, разумеется, ответственную оппозицию, тем менее разрушительным и жестоким (не говоря уже о деятельности) будет неминуемо ожидающий нас хаос. Соответственно, тем более гуманным (разумеется, в рамках возможной эффективности) будет создаваемый в ходе изживания этого хаоса политический режим.
Хочу подчеркнуть снова и снова: это отнюдь не гарантия, это всего лишь задача.
Однако при решении этой задачи история играет на нашей стороне.
И в грядущем гуманизме – конечно же, весьма относительном, являющемся таковым именно на фоне Сталина, а не доктора Гааза, например – нет ни малейшего противоречия с образом Воланда, воздающего людям по их заслугам. В конце концов, что есть знаменитое «Он не заслужил света, он заслужил покой» – резюме его (принятого совместно с Иешуа, но именно совместно) решения судьбы Мастера – как не выражение конкретным действием и конкретным приговором пушкинского «И милость к падшим призывал»?
... Здравствуйте, товарищ Воланд.
Заходите – Вы вернулись домой, и в ближайшие 20 лет Вас отсюда не выпустят.
Глава 15. Причины и сценарии распада [75]
Недееспособность правящей бюрократии, озабоченной практически исключительно набиванием собственных карманов и выстраивающей для этого все более откровенные и примитивные механизмы, самоочевидна. Однако даже более недееспособности раздражает и вызывает отвращение ее глубочайшая аморальность, представляющаяся главной характеристикой современного правящего слоя.
В результате за первые 6 лет правления Путина он сам и его окружение с блеском доказали самым разным социальным слоям, группам и отдельным лицам не то что невыгодность, но и принципиальную невозможность сотрудничества с собой. По крылатому выражению, приписываемому «мозгу администрации» Суркову, нынешняя власть «недоговороспособна».
Всякая попытка помочь ей оборачивается в лучшем случае унижением, а то и крахом наивного помощника: изначально разделив общество на «своих» (с правильной пропиской и биографией) и «чужих» (все остальное население страны), правящая бюрократия в принципе не считает возможным иметь какие бы то ни было обязательства перед последними. Поэтому, с удовольствием используя их и принимая от них те или иные услуги, она с не меньшим наслаждением «утилизирует», реализуя то ли садистские наклонности отдельных своих членов, то ли общий провинциальный комплекс неполноценности.
Поэтому к настоящему времени помощников и защитников у нее практически не осталось. Сочетание недееспособности и аморальности превращает действующую власть в диктатуру воплощенного убожества, в символ ничтожества, вызывающего единственное желание – вымыть руки. Недаром натужные усилия Суркова по привлечению в «Единую Россию» сколь-нибудь нормальных и дееспособных людей, предпринимавшиеся с заслуживающим лучшего применения упорством на протяжении последних лет, вызывали, как правило, насколько можно судить, не более чем изумление, а иногда и обиду. (Правда, уязвимым собеседникам – например, предпринимателям, являющимся в политическом отношении в современной России заложниками собственного бизнеса – все же приходилось удовлетворять предъявляемые к ним требования и вступать в партию; как заявил один из них, «в конце концов, дешевле вступить в партию, чем отдать им еще одну значительную сумму денег». )
Поэтому в условиях системного кризиса практически никто из умеющих хоть что-нибудь и имеющих хоть какое-то общественное влияние не будет защищать правящую бюрократию от опасностей. Омерзение, которое она вызывает, так велико, что защищать не будут не только от опасностей, грозящих ей самой, но и от опасностей, грозящей России в целом. [76] Сама же она заведомо не будет способна справиться даже с малой частью проблем, порожденных ее собственными безответственностью, некомпетентностью и алчностью.
Это отторжение со стороны дееспособной части общества в сочетании с разложением самой власти и станет главной причиной возможного распада России.
В настоящее время видится три основных сценария распада России, вызванного одним из трех ключевых факторов: исламской революцией с блокированием магистральных нефтепроводов, вызванным социально-экономическими причинами бунтом в относительно отдаленном регионе (с вероятным блокированием Транссиба) и, наконец, расширением тривиальной внутрикремлевской драки за ресурсы и влияние до масштабов, «несовместимых с жизнью» всей страны.
|
|
|
