11. Школа женщин

 

В коварстве злобном женщина, нет спору,

На тысячу очков тебе даст фору.

Гете. Фауст. Часть I

 

И снова как из ведра лил дождь. Он не был похож на серую прозрачную пелену, а стоял перед глазами сплошной мрачной стеной, заключившей обитателей Михайловского поместья в тюрьму монотонной скуки. Не видно было ни солнца, ни неба, ни деревьев, и двор превратился в озеро, так что ни одна дамская ножка не решалась переступить порог дома. Однако Зиновия была не такой женщиной, чтобы фатальные обстоятельства заставили ее смириться. Критически разглядывая свое отражение в зеркале, она предавалась серьезным размышлениям.

«Здесь все должно измениться, — говорила она себе, — иначе я этого не вынесу. Сегодняшний день будто специально создан, чтобы окончательно наставить на путь истинный этих язычников, прежде всего дам, причем одну за другой. Как только они сделают первый шаг, они мои, и тогда мы все вместе развлечемся на славу».

Во время завтрака она получила из Копалиско письмо от Сергея, которое придало ей хорошего настроения. Он писал: «Еще неделя, чтобы покончить с делами, и потом я прибуду в Ростоки. Должен ли я признаться, что как дитя радуюсь предстоящей встрече с вами? »

— Ах, отвратительная погода, — со вздохом промолвила двоюродная бабушка, — чем бы нам нынче заняться?

— Давайте ненадолго поднимемся ко мне наверх, дорогая тетушка, — шепнула ей Зиновия, — я хочу показать вам свои платья и услышать ваше суждение: дама, которая, как вы, живала в большом свете, может посоветовать мне только самое лучшее.

Бабушка Ивана приветливо кивнула; когда все разошлись по дневным делам, она в сопровождении Зиновии поднялась по лестнице и теперь напряженно сидела в кресле с высокой спинкой посреди просторной горницы, где большинство шкафов были наполнены сокровищами Зиновии. Зиновия принялась раскладывать перед доброй старушкой свои туалеты, чем привела последнюю в несказанное изумление. Под конец бабушка Ивана, точно в церкви, молитвенно сложила руки.

— Ну что мне тут говорить? — восхищенно пробормотала она. — Все красиво, со вкусом, ценно и единственно в своем роде. Мы же здесь, кого ни возьми, все-таки настоящие крестьяне.

— К тебе, тетушка, это не относится, поэтому ты и понимаешь меня так хорошо. Но должна откровенно сказать, что порой удивляюсь, как дама, подобная тебе, может выдерживать жизнь в этой глухомани.

— Я всего лишь старая женщина, — вздохнула бабушка, — а вот за Наталью у меня часто сердце болит.

Потом она снова осторожно спустилась вниз к Аспазии и поведала ей о роскоши и великолепии, которые только что видела, приблизительно в таких красках, в каких когда-то рассказывали о чудесах Индии и Америки мореплаватели, воротившиеся из кругосветного путешествия. Не прошло и получаса, как уже Аспазия расположилась в кресле с высокой спинкой, которое недавно покинула бабушка, однако на сей раз Зиновия не собиралась распахивать свои шкафы. Напротив, она уселась на скамеечку у ног свояченицы и нежно ее обняла.

— Я тебя так люблю, Аспазия, — сказала она, — что по ночам часто не могу заснуть, потому что постоянно думаю только об одном: как бы посодействовать твоему счастью, ведь ты отнюдь не удовлетворена своим жребием. Ты не можешь и дальше так жить.

— Почему нет? Ты, конечно, вправе претендовать на что-то другое, а я?

— Весь ужас в том, — возразила Зиновия, — что ты уже совершенно пала духом и столь мало ценишь себя. Наслаждайся жизнью. Почему ты так безжалостно терзаешь себя вещами, которые вполне могла бы препоручить слугам? Ты замечательная хозяйка и верная жена — прекрасно, но зачем же запираться в своем доме, как в клетке? Брак, в сущности, скучен, как китайская трагедия в ста актах, где один персонаж неотличим от другого.

— К сожалению, ты права, но я не из тех женщин, чье отсутствие опечалило бы общество, для меня жизнь прошла.

— Аспазия, мне тебя жаль, — быстро проговорила Зиновия. — Если ты сама не знаешь, то скажу тебе, что ты по-прежнему красивая женщина и сумеешь пленить еще не одно сердце — для этого нужно только хорошо одеваться. Женщине в твоем возрасте необходимы изящные туалеты, на помощь природе следует призвать искусство. Не нарушая верности мужу, ты можешь позволить другому мужчине немножко за тобой поухаживать. Это оживляет, это освежает, это продлевает молодость. Послушай моего совета, тебе пора завести поклонника, а еще лучше — сразу нескольких, так менее опасно и в то же время легче сохранить добродетель.

— Я даже не представляю, как к этому приступить, — с мучительной улыбкой проговорила Аспазия.

— Ты просто не знаешь света, — сказала Зиновия, — я дам тебе несколько своих книг, и у тебя сразу откроются глаза. — Она встала и выбрала три романа: один — Бальзака, второй — Жорж Санд и третий — Эжена Сю. — Между добродетелью и пороком пролегает широкая, удобная и приспособленная для счастья нейтральная полоса компромиссов, поверь мне, я не злая, а только капельку хитрая.

— Я слишком стара, Зиновия, я уже упустила эту возможность.

— Ты полагаешь? Я сейчас тебе докажу, что ты не права. — Она подвела Аспазию к большому трюмо. — Посмотри на себя, кому ты можешь понравиться в этом отвратительном жакете и в этом безобразном чепце? А вот теперь я тебя принаряжу.

Она заперла дверь на ключ, сняла с головы Аспазии чепец, распустила ей густые черные волосы и уложила их в греческую прическу. Затем закрепила волосы двумя серебряными обручами, припудрила лицо, наложила немного румян и подвела брови. Вместо старого, цвета крыльев майского жука жакета она надела на нее пурпурный шелковый капот, а вместо грубых войлочных чоботов — пару синих, вышитых золотом турецких чувяков. Набросив ей на шею монисто из золотых монет и закрепив на запястьях два браслета, она снова подвела Аспазию к зеркалу.

— Ну, как ты теперь себе нравишься?

Аспазия от изумления широко раскрыла глаза и только кивнула в ответ.

— Теперь веришь, что вполне могла бы покорять сердца?

— Да, хотя мне трудно свыкнуться с этой мыслью, — ответила Аспазия со счастливой улыбкой.

— Итак, ты сама убедилась — следуй только моим советам, вообще же ты сейчас в самом прекрасном возрасте. Мы все еще увидим, как молодые и симпатичные мужчины падут перед тобой на колени.

— Меня, право, это даже позабавило бы, — сказала Аспазия.

— И господин Менев непременно опять станет пылким любовником, я тебе гарантирую.

Почти с грустью Аспазия сняла с себя красивые вещи и снова оживилась только тогда, когда Зиновия наконец отворила шкафы и разложила перед ней все свои сокровища. В кручине по капоту из пурпурного шелка Аспазия совершенно потеряла голову. Когда она с греческим узлом, изящно подведенными бровями и нежным, как у молодой девушки, цветом лица спустилась на первый этаж, Менев воззрился на нее в крайнем изумлении.

— Ты что это с собой сделала? — спросил он, обретя дар речи. — Ты сегодня непривычно привлекательная.

Аспазия бросила взгляд в зеркало и сперва даже капельку испугалась, но потом довольная улыбка разлилась по ее полному округлому лицу.

«Погоди-ка, — подумала она, — ты у меня еще побарахтаешься, тебе придется, как коту, подкрадываться ко мне тайком и тишком, старый медведь».

В прихожей ей встретилась Лидия.

— Кто тебе сделал прическу? — удивленно спросила она.

— Зиновия.

— Ты великолепно выглядишь, очень помолодела, меня она тоже должна причесать.

— Пусть тогда покажет тебе и свои наряды. У царицы не бывает красивее.

Лидия пришла наверх к Зиновии уже должным образом подготовленная, так что обворожить ее окончательно было проще простого. Снова были открыты шкафы и выбрано несколько романов для чтения, затем Зиновия принялась расчесывать ее роскошные светло-русые волосы.

— Тебе больше всего подойдет прическа в стиле рококо, — сказала она, — с ней ты будешь выглядеть гораздо моложе.

— Делай со мной, что тебе нравится, — ответила Лидия, — я знаю, ты не ошибешься.

И в самом деле, когда Зиновия закончила работу, Лидия, взглянув на себя в зеркало, пришла в такой восторг, что в порыве благодарности поцеловала Зиновии руку.

— Жаль, что ты не замужем, — начала теперь красивая змия. — Ты создана для брака. Хочешь, я найду тебе мужа?

— Почему бы нет.

— Стало быть, договорились, однако ты во всем и везде должна следовать моим советам.

— Весьма охотно.

— В таком случае тебе нужно обзавестись по моему указанию несколькими приличествующими туалетами.

— Разумеется, если ты считаешь это необходимым.

Лидии очень не хотелось покидать комнату Зиновии, но в конце концов ей все же пришлось это сделать. А потом, грузно стащившись по лестнице вниз, Лидия довершила остальное. Она навестила Наталью и в длинной речи, преимущественно состоявшей из междометий, красочно описала той сказочные богатства Зиновии.

Наталья долго с собой боролась, прежде чем решилась поставить ногу на ступеньку лестницы, ведущей к апартаментам Зиновии.

«Я должна возненавидеть эту женщину, если не хочу безропотно носить ее ярмо, — снова и снова повторяла она себе, — однако как же я могу ее ненавидеть? Она рождена, чтобы повелевать. В таком случае покорись, не противься больше, ибо спастись все равно не удастся. Она ждет тебя, чтобы наступить тебе на выю ногой. Не заставляй же ее долго ждать».

Она медленно поднялась наверх. На пороге волшебницы еще раз, словно перед погружением в воду, глубоко вдохнула — и затем вошла в горницу. Когда дверь за ней захлопнулась, Наталья поняла, что оказалась в плену. Зиновия не поднялась ей навстречу, чтобы поздороваться, она только любезно кивнула и протянула руку.

Наталья быстро приблизилась к ней, обняла и поцеловала.

— Покажи мне свои туалеты, милая тетушка, — проговорила она, — я сгораю от любопытства.

— Хорошо, только не рассчитывай увидеть здесь что-то особенное.

Зиновия встала и не без удовлетворения принялась вещь за вещью демонстрировать девушке платья со шлейфом, меха, кружева и ювелирные украшения. Наталья разглядывала все блестящими спокойными глазами, без зависти и без ревности. Умная красавица почувствовала это, и ей стало хорошо рядом с чистой и благородной девичьей натурой.

— Как неотразимо, должно быть, ты выглядишь, когда надеваешь эти роскошные вещи, — сказала Наталья.

— Мне это необходимо, — с тонкой улыбкой ответила Зиновия, — а вот тебе еще, слава Богу, нет, дитя мое.

— Мне? Да что я такое в сравнении с тобой, тетя?

— Не называй меня тетей.

— А как?

— Зиновией.

— Будь я мужчиной, на какие только безумства я не пошла бы ради тебя.

— Маленькая мечтательница, — промолвила Зиновия, поигрывая косами Натальи, — а вот я, если бы любила мужчину, думаю, боялась бы, что ты украдешь у меня его сердце. Ты, Наталья, опасная, потому что ты не обыкновенная девушка, а женщина в девичьем образе; по сути, из-за своего юного возраста ты и одеваешься слишком просто. Хочешь стать моей куклой? Мне было бы занятно одевать и раздевать тебя. Хочешь?

— Все, что пожелаешь.

Сначала Зиновия одела ее в серый бархатный костюм.

— Нет, — тотчас сказала она, — неопределенные цвета тебе противопоказаны. — После чего примерила на Наталью черное бархатное платье со шлейфом и довольно улыбнулась. — Вот это уже совсем другое дело, твои волосы превращаются в расплавленное золото солнца, глаза сверкают точно пара драгоценных камней, и все же… ты еще слишком молода для такого наряда. — С этими словами Зиновия принесла капот из синего шелка. — Это, на мой взгляд, самый подходящий цвет, накинь-ка, я уверена, что в нем ты будешь выглядеть лучше меня. — И едва Наталья застегнула последний крючок, как Зиновия от избытка чувств обняла ее за плечи. — О! Ты прекрасное, несравненное создание! — воскликнула она. — Вдвойне прекрасное оттого, что ты даже не догадываешься о силе своей привлекательности, о своей власти.

Наталья залилась румянцем и стояла перед ней, потупив взор.

— Ты моя большая красивая кукла, — продолжала между тем Зиновия, — и я больше не позволю отнять у меня такую игрушку. Отныне я  буду тебя одевать. В первый же погожий день мы с тобой отправимся в город и закажем для тебя платья. В случае необходимости даже влезем в долги; и потом у меня ты больше не будешь вести этот печальный образ жизни — радуйся молодости, доставляй себе удовольствия!

— Делай из меня — твоей куклы, твоей игрушки — все, что тебе угодно, Зиновия, только не лишай своей благосклонности.

— Я ведь люблю тебя от всего сердца, глупышка, разве ты не поняла? Но сейчас примерь-ка, пожалуйста, эту кацавейку.

Зиновия собралась было извлечь из шкафа синюю кофту, однако Наталья воспротивилась ее намерению.

— Нет, это не доставит мне удовольствия.

— Странно.

— Гораздо больше мне хотелось бы красиво нарядить тебя.

Зиновия улыбнулась.

— Меня? Я не гожусь на роль куклы, дитя мое.

— В таком случае вообрази себе, Зиновия, что ты восточная повелительница, а мне позволь быть твоей рабыней.

— Любопытно, как же ты оденешь меня, — молвила Зиновия.

Наталья принялась рыться в шкафах и быстро сделала выбор. Она повязала голову Зиновии пестрым златотканым платком, вместо белого неглиже надела на нее светло-зеленый шелковый капот и помогла облачиться поверх него в отороченную соболем кацавейку из красного бархата. Зиновия оглядела себя в зеркало.

— Довольно причудливо, но бесспорно очень красиво, — оценила она.

— Я еще не закончила! — воскликнула Наталья. — Не соизволишь ли присесть еще на минуточку?

Когда Зиновия опустилась в кресло, Наталья встала перед ней на колени, сняла с нее черные атласные башмачки и надела мягкие туфли из красного бархата. Затем взяла правую ступню Зиновии в обе руки и с детским восхищением залюбовалась ею.

— Ах, что у тебя за ножка, расцеловать хочется! — и не успела Зиновия опомниться, как она прильнула к ноге прекрасной грешницы целомудренными устами.

— Наталья, ты не в своем уме!

— Я очень старалась, Зиновия, не полюбить тебя, но это выше моих сил, я в твоей власти, злоупотребляй ею, если хочешь, я не стану сердиться на тебя из-за этого. Я всего лишь смертный человек, я не могу не поклоняться богине.

И она снова принялась целовать ноги. Одно мгновение Зиновия с удивлением смотрела на нее, потом залилась громким смехом.

— Наталья, — воскликнула она, — у тебя наверняка еще не было возлюбленного. Женщины лишь до тех пор нежны друг с другом, пока не полюбят и не будут любимы; как только на горизонте обозначится мужчина и начнет оказывать знаки внимания одной из них, они возненавидят друг дружку.

— Я всегда буду тебя любить.

— Не зарекайся, Наталья, все может повернуться иначе, чем ты думаешь, поверь мне. Природа предначертала нам быть соперницами.

— Нет, Зиновия, она создала тебя повелительницей, а меня — рабой.

— В таком случае целуй мне ноги, коли это доставляет тебе удовольствие, — ответила Зиновия с прелестным ехидством, — зато однажды наступит день, когда я с удовольствием вспомню, что ты когда-то их целовала.

Наталья недоуменно взглянула на нее, не поняв смысла сказанного. Она тотчас продолжила поклонение царственной красавице, и Зиновия с известной толикой юмора принимала эти проявления верноподданнической страсти. В какой-то момент Зиновия подумала о Сергее, и Наталья — тоже.

«Интересно, полюбил бы он ее? — спросила себя Зиновия. — Наверняка полюбил бы, тем более что меня любить он не хочет. А я? Мне ничего другого не оставалось бы, как уступить ей поле битвы».

Наталью же испугала мысль о том, что Сергей мог бы, как и она, упасть к ногам Зиновии, что он мог бы заключить ее в объятия, что его уста могли бы искать ее уста и найти их. Наталья испытывала ревность не к ней, а к нему. Ни один мужчина не смеет приближаться к Зиновии, а она считала Сергея способным отнять Зиновию у нее. Ее сердце внезапно проснулось, она должна любить, восторгаться и целовать. А поскольку рядом не оказалось никого другого, кем Наталья могла бы увлечься, она любила и целовала Зиновию — и решила защищать свой идеал от всех, кто на него посягнет, в том числе от Сергея, от него даже в первую очередь, ибо он был мужчиной во вкусе Зиновии.

Когда ее позвали снизу, Наталья досадливо топнула ногой. Неохотно вернулась она к своим повседневным делам — она, которая обычно сопровождала шитье радостным пением, но именно в этот день требовалось починить кое-что из белья и одежды, а потому ей пришлось удовольствоваться тем, что она любовалась Зиновией издалека: во время обеда и позднее за ужином. И после вечерней трапезы ей представилась только одна возможность поцеловать руку красивой тетушке. Едва Менев со своей трубкой расположился у письменного стола, Аспазия тихонько предложила Зиновии подняться к ней. И поскольку та радостно согласилась, пять дам тайком прошмыгнули по лестнице на второй этаж и все вместе заперлись в горнице Зиновии, чтобы обезопасить себя от несанкционированного вторжения «медведя», как Аспазия именовала за глаза своего супруга.

— Ах, Зиновия, надень же свою кацавейку, — начала Аспазия, — Наталья нам уже рассказала, как царственно ты в ней выглядишь.

— Если только ты тоже наденешь, — сказала Зиновия.

— У меня, знаешь ли, совсем старая…

— Я имею в виду одну из моих.

— У тебя их так много?

— Может, и для меня найдется? — крикнула Наталья.

— Для всех вас найдется, — весело ответила Зиновия, потом отворила шкаф и принялась выбирать. — Здесь для Натальи. — Она помогла красивой девушке надеть подбитую соболем кофту из синего шелка, которая чудно гармонировала с ее лилейной кожей и светло-русыми волосами. Аспазия получила сиреневую кацавейку с черно-желтым хорьковым мехом, Лидии досталась кофта из зеленого бархата с дымчатым беличьим мехом, а двоюродную бабушку нарядили в кацавейку из черного бархата с мехом скунса, тогда как сама Зиновия облачилась в роскошную, отороченную собольим мехом кофту из пурпурного бархата, которая действительно придавала ее красоте княжеское величие.

— Ах, как красиво! — Какое великолепие! — Бесподобно и неповторимо! — восклицали со всех сторон дамы.

В большой печи пылал веселый огонь. Быстро были придвинуты стулья и скамеечки, и пятеро дам, в мягких дорогих мехах, теперь уселись вокруг Зиновии тесным кружком. Вскоре в полутьме горницы разлился тот тяжелый, возбуждающий запах, какой скапливается в клетке, где собраны вместе хищные животные: львы, тигры и стройные пантеры.

— Зиновия, не посчитай мое любопытство дурным тоном, — через некоторое время заговорила Аспазия, льстиво поглаживая на ней соболий мех, — но не могла бы ты рассказать нам о своих приключениях? Я уверена: у тебя были более красивые и увлекательные романы, чем те, о которых мы читаем в книгах. Как вдова ты имеешь законное право заводить поклонников и спокойно можешь в этом сознаться.

Темно-голубые глаза Зиновии приобрели сладостный блеск.

— Почему бы не рассказать, — ответила она, пожимая плечами, — я не совершила ничего такого, за что мне пришлось бы краснеть перед вами, хотя вы и строгие судьи.

— Нам даже в голову не придет в чем-либо тебя обвинять, — возразила Аспазия, — просто мы женщины, не очень уродливые, но и не очень пригожие, больше привычные к черпаку и вязаному чулку, а вот ты!.. Ты такая красивая, что вправе делать все, что душе угодно.

— В таком случае подай-ка сюда мой альбом, — промолвила чаровница, величаво протянув руку в сторону Натальи, которая в самом деле держалась сейчас точно ее рабыня, — он лежит там в шкафу, возле перчаток.

Наталья принесла альбом, и Зиновия открыла обложку.

— Вот граф Анатолий Собольский, моя первая любовь.

— Какой красивый мужчина! — воскликнула Аспазия.

— Я полюбила его еще девушкой. Когда я овдовела, он опять сблизился со мной. Он был довольно ограниченным человеком и вполне мог бы претендовать на роль хорошего супруга, однако я не собиралась вновь склоняться под ярмо Гименея, а в качестве поклонника он мне скоро наскучил. Тогда я подарила свою благосклонность — но не сердце — симпатичному гусарскому офицеру. Состоялась дуэль, и Собольский был ранен. А вот, впрочем, и гусар.

Она показала новую фотографию.

— Тоже очень красивый мужчина, — отметила Лидия.

— Он был воплощением отваги, энергии и страсти, но я недолго оставалась ему верна. После дуэли лембергское общество готово было разорвать меня в клочья. И я уехала в Карлсбад, где познакомилась с сувереном небольшого немецкого княжества. Вот здесь он, при всех своих орденах, а это его преемник, один русский. Этот любил меня крепче, чем все другие, потому что я третировала его больше, чем других. Нужно скверно обращаться с мужчинами, если хочешь, чтобы они боготворили тебя.

— Ты, вероятно, права, — согласилась Аспазия, — с женщиной, которая беззаветно любит и только любит, любовник, в конце концов, начинает обращаться как со своей служанкой.

— Я замечаю, Аспазия, что ты понемногу умнеешь, — шепнула ей Зиновия, — покажи своему муженьку кулак, и ты увидишь, как он перед тобой согнется. Мне вас всех без исключения жалко, поскольку я отношусь к вам с искренней привязанностью и участием. Жизнь, которую вы здесь ведете, мне представляется нескончаемой чередой серых будней, но все должно в корне перемениться, если вы будете капельку похитрее и станете слушаться меня.

— Конечно, станем, — подтвердила Аспазия и поцеловала Зиновию в губы.

— Я уверена, что ты нам желаешь добра, — присовокупила Лидия, — и потому, следовательно, я во всем буду слепо тебе подчиняться.

— А как думаю я, ты ведь уже знаешь! — воскликнула Наталья и опустилась на колени перед своим идеалом, чтобы осыпать поцелуями ее руки.

Старенькая двоюродная бабушка между тем совершенно по-детски улыбнулась из-под белоснежного чепца.

— Я всегда говорила, — пробормотала она, — что вам необходима наставница, теперь она у вас есть, и очень толковая.

Зиновия остереглась даже малейшим намеком выдать радость по поводу достигнутых результатов, она с равнодушным видом продолжала перелистывать альбом и рассказывать истории — забавные, увлекательные и полные сладкого яда.

То, чего недосказала она, лаская слух и душу, дамам соблазнительно нашептывали книги, которые Зиновия раздала им: с белых душистых страниц, казалось, вспархивали амурчики, сходили сатиры с козлиными ногами и тихо-тихо звучали завлекательные голоса сирен. В последующие дни эти томики переходили из рук в руки, их прятали в сумочки для рукоделия и в глубокие карманы домашних жакетов. Швейные иглы праздно бездельничали, зато неустанно шелестели печатные страницы, повествуя о блеске и радостях большого света, о любовном счастье и любовной игре, о женском лукавстве и мужском безумии, о прелестных грехах и милых изменах.

Аспазия уже украдкой мечтала о маленьких приключениях, Лидия — об удобном, занятном ярме, которое ей хотелось бы надеть на какого-нибудь мужчину; Наталья трепетала в непостижимом любовном томлении и с горечью думала о том, как глупо она обошлась с Сергеем; даже мопс казался влюбленным и легкомысленным.

Тут как раз прекратились дожди, снова приветливо выглянуло солнце, а воздух пропитался щекочущим и бодрящим холодком поздней осени. Когда дороги подсохли, Аспазия как-то вечером предложила навестить семейство священника. Усадьба батюшки располагалась всего в десяти минутах ходьбы от Михайловского дома, а потому удобнее всего было отправиться туда пешком. Соседи были самым радушным образом приняты Михаилом Черкавским и его дородной супругой, поскольку Наталья поспешила вперед и загодя дала хозяевам все необходимые инструкции в отношении их красивой тетушки.

— Нас щедро угостили нелепой ложью, — объяснила маленькая притворщица, — Зиновия — сама любезность и благовоспитанность.

Гостей пригласили в просторную горницу, где обычно трапезничали, поскольку обеденная зала была не отоплена. Зиновия скромно устроилась у окна и первым делом принялась изучать людей. Она привыкла делать это, прежде чем вступать в разговор, и последующий успех каждый раз подтверждал обоснованность и правильность ее тактики. Кроме того, она, как правила, всегда усаживалась таким образом, чтобы источник света оказывался у нее за спиной, но светил прямо в лицо остальным.

Священник был низеньким сухопарым брюнетом; разговаривая с кем-нибудь, он всегда резко размахивал руками, как будто стараясь защититься от слов собеседника.

«Настоящий крестьянин, — подумала Зиновия, некоторое время понаблюдав за ним. — Однако жена основательно его укротила, оседлала и объездила».

Февадия была женщиной, которая играючи справилась бы и с более энергичным мужчиной, куда уж было устоять перед ней добродушному, миролюбивому Черкавскому. Обликом эта крупная, могучая, светловолосая баба напоминала ту дочь галицийского священника, которая вместе с Сулейманом[33] властвовала в Османской империи. У нее был нос султанши, привыкшей к беспрекословному повиновению, и хитрые глаза деревенской тиранки.

Она играла ведущую роль и в духовной жизни церковного дома, хотя в первую очередь была хорошей хозяйкой. Строгая и точная во всем, как математик, она, кроме того, еще находила время заниматься латинскими классиками с сыновьями — и однокашниками сыновей, когда те приезжали на каникулы, — и исправлять их письменные задания. Древнегреческим языком и ивритом она владела настолько хорошо, что в известных пределах могла дискутировать с мужем по поводу того или иного отрывка из Библии. Она улаживала споры между крестьянами, увещевала и примиряла супругов, собиравшихся разводиться, и с помощью длинной розги поддерживала решпект в учащейся детворе. Даже деревенские собаки от ее взгляда поджимали хвосты. Сама английская королева могла бы позавидовать ее власти.

Февадия довольно долго исподволь разглядывала незнакомку и на сей раз, к общему удивлению, нарушила верность своим принципам и внезапно попросила Зиновию подняться — чтобы со всех сторон осмотреть ее туалет.

— Тут, пожалуй, поверишь во всемогущество Господа, — сказала она мужу, — ты когда-нибудь видел что-то подобное? Да, сударыня, Бог создал вас на радость Себе и нам, и каким же тонким вкусом Он вас наделил! Вы стоите среди нас как госпожа, ну скажи, Михаил, разве не госпожой она выглядит?

В этот момент в комнату вошла Алена, племянница священника, — прелестная девушка, белокожая и светловолосая, которая благодаря свежим румяным щекам, алым губам и кумачовому платку на голове походила на огромную землянику. Она неотрывно уставилась на Зиновию красивыми глупыми глазами и не могла проронить ни слова…

Уже совершенно стемнело, когда двоюродная бабушка напомнила, что пора отправляться в обратный путь.

— Окажите мне любезность и задержитесь, пожалуйста, еще на несколько минут, — попросил священник. — Сегодня у нас, слава Богу, чистое небо, и я не могу отказать себе в удовольствии показать вам некоторые созвездия.

— Вы увлекаетесь астрономией? — предупредительно поинтересовалась Зиновия.

— Это громко сказано, однако не угодно ли вам будет подняться в мою обсерваторию?

Черкавский в свое время возвел рядом с домом деревянную башню, на вершине которой располагались его скромные инструменты. Когда все взобрались на нее, он привел большую подзорную трубу в рабочее состояние, направил и предложил дамам по очереди в нее заглянуть, сам же тем временем называл отдельные звезды и объяснял их особые свойства.

— Момент очень удачный, — вдруг произнес он, — вон там над горизонтом как раз встает Луна. Мы сможем разглядеть на ней горы. — Он нацелил подзорную трубу, на мгновение прильнул к окуляру, потом растерянно посмотрел на жену, потер лоб, заглянул в трубу еще раз, вздохнул и в ужасе схватился за голову.

— Это выше моего понимания: на Луне, представьте себе, черное пятно. Мы присутствуем при астрономическом событии. Бог знает, что оно может означать.

— Мир рано или поздно погибнет, — мрачно произнесла Аспазия.

Все остальные в замешательстве смотрели на Луну, только Зиновия сохранила хладнокровие и занялась исследованием подзорной трубы.

— Ага, нашла, — воскликнула она вдруг, очень весело, — несмотря на все мои грехи, мир не рухнет и по-прежнему продолжит свое бренное существование. Вот здесь — взгляните, пожалуйста, ваше преподобие, — в трубе сидит большая муха.

Отец Михаил, еще обуреваемый сомнениями, заглянул внутрь, покачал головой, посмотрел снова и, наконец, разочарованно признал:

— Надо же, в самом деле муха…

Тут все начали громко смеяться, шутить и отпускать колкие замечания. Когда в окуляр смотрела Наталья, Зиновия заслоняла его ладонью, Аспазия в такой же ситуации щекотала Лидию — и в конце концов все оставили затею с изучением лунных гор, потому что даже самому священнику Февадия больше не позволила продолжать наблюдения, водворившись всем своим необъятным телом перед стеклом.

— Вижу, что дамы не расположены к наблюдениям за звездным небом, — робко проговорил священник.

— Я тоже очень увлекаюсь астрономией! — поспешила заверить его Зиновия. — И если вы мне позволите, я буду иногда приходить, чтобы вместе с вами понаблюдать за светилами.

— Почту это за честь для себя.

— А вам, госпожа Черкавская, — обратилась Зиновия к попадье, — я буду рада услужить модными журналами или выкройками — вам достаточно только послать за мной.

— Очень мило с вашей стороны!

Перецеловавшись с хозяевами, гости откланялись. Зиновия под руку с Натальей, очень довольная, шагала домой. Она и здесь успела расставить силки, разложить приманку и поиграла на волшебной дудочке. Остальное же со спокойной душой предоставила теперь доделывать времени.

Все складывалось удачно, одного ей только недоставало: мужчины, на котором она могла бы практиковаться в своих султанских капризах. А Сергей? Приедет ли он? Будет ли таким же неумолимым? Или ей все-таки удастся растопить лед его сердца? Думая о нем, она ощутила нечто вроде девичьего трепета — и с этим сладостным ощущением задремала, точно дитя, засыпающее под сказку о привидениях.

 

12. Омфала [34]

 

Такой вот маленькою сетью

Поймаю я большую муху.

Шекспир. Отелло

 

Софья и Ендрух с первого дня показались Зиновии наиболее способными к обучению среди прислуги в Михайловке — уже по той причине, что они были самыми молодыми; и оба действительно проявили достаточную смышленность. Воспитав себе из маленькой проворной Софьи во всех отношениях надежную и полезную камеристку, Зиновия выдрессировала Ендруха для личных услуг, сделав из него что-то вроде пажа или челядинца в серале. Он чистил ей обувь, выколачивал шубы, доставлял письма и телеграммы, сопровождал госпожу в конных прогулках и снабжал ее достоверными сведениями обо всем, что творилось в доме. Она окончательно завоевала его сердце тем, что расчесала ему волосы на пробор и подарила лорнет. Эти изменения придали ему некоторую схожесть с кавалером, он даже начал употреблять в разговоре французские фразы; а то, что теперь он неизменно пользовался, когда ел, ножом и вилкой, и курил папиросы, подразумевалось само собой.

Однажды ясным и холодным октябрьским утром Зиновия снова отправилась с ним на верховую прогулку. Над оставшимся в полях жнивьем дул сильный ветер, широкие травянистые пастбища, устланные инеем, мерцали точно серебряные озера. Дубрава благодаря бородам серебристого мха, повсюду свисавшего со стволов древних дубов, казалось, внезапно наполнилась сотнями гномов, которые приветливо улыбались. Между деревьями, будто кораллы, горели ягоды брусники и сверкали золотые решетки, выкованные эльфами из солнечных лучей.

Здесь, где дикая рапсодия бури шумела в древесных кронах как далекий морской прибой, красивая женщина пустила лошадь шагом и, опершись левой рукой о седло, повернулась к казаку, медленно следовавшему за ней.

— Скажи мне, Ендрух, какое самое уязвимое место у твоего барина?

— Желудок.

— А у господина Богдановича?

— У него для храбрости кишка тонка.

Зиновия рассмеялась, этого ей оказалось достаточно. Ендрух был для нее удобен тем, что не тратил лишних слов. Она обращалась к нему, как обращаются к справочнику, открывая его на нужной странице, и слуга коротко и ясно давал ей ответ.

Едва вернувшись домой и переменив амазонку на домашнее платье, она взяла в оборот господина Менева и без особых церемоний завела разговор на тему, связанную с желудком.

— Скажи-ка, дорогой, ты приносишь покаяние за свои грехи или дал обет воздержания — почему при всем своем богатстве ты живешь в скудости и ведешь такой печальный, в сущности, образ жизни?

— Я чувствую себя очень комфортно.

— Выдумки! Позволь мне один раз пойти на кухню и приготовить тебе обед — бьюсь об заклад, что, отведав его, ты почувствуешь себя гораздо комфортнее, чем лопая эту мужицкую стряпню, которую у вас изо дня в день подают на стол.

— Ты действительно хочешь готовить?

Менев уже облизывал губы, ибо подумал, что женщина с такой изысканной внешностью наверняка сумеет приготовить и изысканные блюда.

— Разумеется, — заявила в ответ Зиновия, — я жду лишь твоего согласия.

— Ладно, можешь приступать прямо сейчас.

Зиновия взбежала по лестнице к себе в комнату, сбросила шелковый капот на кровать и, переодевшись в простое домашнее платье, оставляющее полностью открытыми ее великолепные руки, в белом фартуке и с кокетливой наколкой на голове тут же снова спустилась вниз, держа в руках две книги.

— Ну, как тебе нравится твоя новая стряпуха?

Менев попытался скрыть выражение своего лица; он обнял очаровательную свояченицу за тонкую талию и вместо ответа одарил ее пылким поцелуем в затылок.

— О, ты начинаешь с десерта!

— Зиновия, ты неотразима, ты это знаешь? Однако что это у тебя за книги?

— Вот это — венская поваренная книга, а это — альманах для гурманов.

— Замечательно.

— А теперь адье, увидимся за супом.

Зиновия поспешила на кухню и здесь начала с того, что обняла Адаминко. Затем составила карту блюд и приступила к осуществлению задуманного. Не прошло и получаса, как все меневское семейство собралось вокруг большой печи. Каждый состязался с другим, желая быть чем-то полезным прекрасной поварихе, и та сумела использовать каждого в меру его таланта и сил. Наталья чистила картофель, двоюродная бабушка сортировала изюм, Лидия шпиговала спинку косули, Аспазия месила тесто, сам Менев толок в ступке сахар. А в полдень Тарас с сияющим лицом подал на стол лучший обед, какой когда-либо готовили в Михайловке, и обед этот был поглощен до последней крошки, потому что все ели с волчьим аппетитом.

— Ну как? — спросила Зиновия, когда с едой было покончено.

Менев некоторое время лишь сыто улыбался, а затем произнес:

— Отныне, свояченица, я поступаю под твое правление: ты мастерица в искусстве жить, выражаю свое почтение, так что бери в руки скипетр, правь нами, правь нами всеми! Теперь я знаю, что ты будешь править мудро и что в твое правление мы будем вкусно кушать.

— Хорошо, — ответила Зиновия, величаво кивнув, — я готова сей же час взойти на престол Михайловки, однако правительницей я буду строгой.

— Как тебе заблагорассудится, мы же будем покорными подданными, — проговорила Аспазия.

От печного жара и беспрестанного снования туда и обратно по кухне Зиновия почувствовала усталость, поэтому вскоре после обеда удалилась к себе в комнату передохнуть. Она сняла фартук, отстегнула наколку и растянулась на диване. Едва она успела смежить глаза, как дверь тихонько отворилась.

«Кто бы это мог быть», — подумала она, но не шевельнулась, а только одним глазком поглядела в ту сторону.

Это оказался Менев.

«Что он задумал? »

Он на цыпочках приблизился к дивану, некоторое время с удовольствием любовался спящей красавицей и затем, нагнувшись, поцеловал ее в щеку. Ей стоило больших усилий не расхохотаться. Воодушевленный отсутствием сопротивления, Менев

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: