 |
Памятники панегирической литературы
|
|
|
|
«Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя руськаго». «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго» по своему стилю может быть отнесено к агиографическим памятникам экспрессивно-эмоционального стиля. Это похвала деяний Дмитрия Донского, о чем автор «Слова» с характерным для жанра самоуничижением заявляет в конце своего произведения: «Аз же недостойный не възмогох твоему преславному господьству по достоанию похвалы приложити за грубость неразумия» [1]. Стилистически и композиционно «Слово» близко к произведениям Епифания Премудрого [2].
Время написания «Слова» датируется по-разному. Большинство исследователей относили его создание к 90-м гг. XIV в., считая, что оно было написано очевидцем смерти и погребения князя (ум. в 1389 г.). В. П. Адрианова-Перетц датирует памятник 20-ми гг. XV в., М. А. Салмина — концом 40-х гг. XV в., связывая его возникновение с составлением свода 1448 г. [3] Все датировки носят гипотетический характер, и отдать предпочтение какой-либо из них пока невозможно.
Биографические сведения о Дмитрии Донском и исторические данные мало интересуют автора. В начале подчеркивается преемственность Дмитрия по отношению к великому князю Владиру I и то, что он «сродник» святых князей Бориса и Глеба. Упоминаются битва на Воже и Мамаево побоище. Как в этих частях «Слова о житии», так и в других, где подразумеваются какие-то конкретные события; ведется не столько рассказ о них, сколько дается их обобщенная характеристика. Основное же содержание «Слова» — похвальные тирады Дмитрию и философские, весьма сложные размышления автора о величии князя. Сравнивая своего героя с библейскими персонажами, писатель подчеркивает превосходство своего героя над ними («Аврама ли тя уподоблю? но тому убо верою уподобися, а житьем превзыде паче оного» и т. п.). В этом же ряду сравнений Дмитрий выступает как наиболее великий правитель из всех известных мировой истории.
|
|
|
Особо выделяется в «Слове» плач жены Дмитрия Донского, княгини Евдокии, проникнутый глубокой лиричностью. На нем отразилось влияние народной вдовьей причети. Плач Евдокии пользовался большой популярностью у древнерусских книжников, которые часто вносили его переработки в повествования о кончине князей.
Характер и содержание «Слова о житии и о преставлении Дмитрия Ивановича...» предопределили стиль «Степенной книги царского родословия», одного из важных идеологических литературных памятников XVI столетия [4]. По характеру своего панегирического стиля к «Слову о житии и о преставлении» близко примыкает «Слово похвальное тверскому князю Борису Александровичу».
Инока Фомы «Слово похвальное тверскому князю Борису Александровичу». Памятник тверской литературы середины XV в., «Слово похвальное тверскому князю Борису Александровичу» инока Фомы — яркий образец экспрессивно-эмоционального стиля. Это произведение своей пышностью и торжественностью, некоторыми литературными приемами близко к «Слову о житии». Но Фома еще дальше, чем автор «Слова о житии», отходит от агиографического жанра и значительно усиливает публицистичность своего произведения. «Слово» инока Фомы — похвала величию и могуществу тверского князя Бориса Александровича (1425-1461) и Тверского княжества. Про инока Фому нам ничего не известно. «Слово» было написано им около 1453 г. [5]
«Слово» делится на четыре части. В тематическом и композиционном отношении каждая из них самостоятельна. Объединены они единой идеей единством стиля.
Единая и основная идея всех частей произведения — это мысль о ток что тверской князь Борис Александрович — «самодержавный государь» [6], достойный стать во главе всей Русской земли. Он украшен всеми добродетелями, заботится о благе своих подданных, он храбрый и искусный военачальник. Так же, как и автор «Слова о житии и о представлении Дмитрия Ивановича», инок Фома, сравнивая тверского князя Бориса Александровича с деятелями мировой истории и библейскими персонажами, ставит своего героя выше их.
|
|
|
Фома в своем произведении стремится подчеркнуть полное согласие между Тверью и Москвой, убедить читателя в том, что между Борисом Александровичем и великим князем московским Василием Темным царит дружба. Первенствующую и покровительственную роль в этом союзе играет тверской князь. Сообщая об обручении сына Василя, будущего Ивана III, с дочерью Бориса, инок Фома восклицает: «И москвичи же радовашеся, яко учинися Москва Тферь, а тферичи радовашеся, яко же Тферь Москва бысть. Но два государя воедино совокупишася».
«Слово» носит пышный, возвышенный и риторический характер. И вместе с тем за искусно построенными риторическими пассажами ощущается живое человеческое чувство, драматизм ситуаций. Вот, например, рассказ о приезде из Вологды в Тверь ослепленного и согнанного с Московского княжения Василия Темного. Встретившись, оба князя плачут. Василий — умиленный милосердием Бориса, а Борис, скорбя об унижении московского князя: «Преже бо видеша брата своего великого князя Василиа добролепна и добровидна, и государскым саном почтена, и ныне же уничижиина и нишевина, но от своей братии поруганна». Плачут и жены князей. Плач продолжается и на трапезе: «И егда же им, было ясти или пити или веселитися и тогда оне в веселиа место плачь предлагаше».
Интересны рассуждения Фомы о писательском труде. Свой долг, как человека не обремененного заботами о доме и о семье, о воинских делах, Фома видит в необходимости прославлять князя. Свои похвалы князю и рассказы о его деяниях он должен писать не для тех, кто является самовидцем мудрого правления князя, а для «новорожденных младенцев», чтобы и они, когда «дойдут в меру мужъства своего», знали «княжение великого князя Бориса Александровича». Такое определение литературной задачи произведения интересно не только для представления об авторских установках Фомы, но и для понимания психологии древнерусского писательского труда вообще: автор пишет по свежим следам событий для потомков. Это лишний раз подтверждает справедливость позиции тех исследователей древнерусской литературы, которые считают, что в Древней Руси описания событий создавались, как правило (но не всегда), вскоре после самих событий.
|
|
|
«Слово» инока Фомы свидетельствует о широком литературном кругозоре его автора. Можно назвать целый ряд памятников и разного времени, и разного характера, образами и оборотами которых воспользовался Фома. Здесь и «Повесть временных лет», и «Слово о законе и благодати» Илариона, и «Слова» Кирилла Туровского, и «Житие Александра Невского», и произведения Куликовского цикла, и ряд других памятников.
«Слово» инока Фомы отражало идеи создания единодержавного Русского государства, но идеалом самодержца здесь был тверской князь, по отношению к которому великий князь московский выступал как младший. Поэтому «Слово» инока Фомы не оказалось включенным в официальную московскую литературу и сохранилось до нас в одном списке лишь благодаря счастливой случайности.
[1] Текст цитируется по изданию: Новгородская IV летопись. — ПСРЛ, т. IV, ч. 1. Л., 1925, вып. 2, с. 351-366.
[2] См.: Адрианова-Перетц.В. П. Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго. — «ТОДРЛ». М.-Л., 1947, т. V, с. 73-96. Развив мысль В. П. Адриановой-Перетц о близости «Слова» к творчеству Епифания, А. В. Соловьев пришел к заключению, что «Слово» было написано Епифанием в 90-х гг. XIV в., до написания житий Стефана и Сергия. См.: Соловьев А. В. Епифаний Премудрый как автор «Слова о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя руськаго». — «ТОДРЛ». М.-Л., 1961, т. XVII, с. 85-106.
[3] См.: Салмина М. А. «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго». — «ТОДРЛ», М.-Л., 1970, т. XXV, с. 81-104.
[4] См.: Орлов А. С. Древняя русская литература XI-XVI вв. М.-Л., 1937, с. 216.
[5] Все исторические сведения в «Слове» не позже этой даты. В нем говорится о бегстве Шемяки в Новгород, но не сообщается о его смерти (ум. 17 июля 1453 г.).
[6] Инока Фомы «Слово пахвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче». Сообщение Н. П. Лихачева. Изд-во ОЛДП, 1908. Здесь же большая статья Н. П. Лихачева о памятнике. См. также: Лурье Я. С. Роль Твери в создании Русского национального государства. — «Учен. зап. Ленингр. ун-та», 1939, № 36, вып. 3, с. 85-109.
|
|
|
Глава 4. ЛИТЕРАТУРА КОНЦА XIV — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА
Легендарные сказания
Легендарно-исторические сказания, получившие широкое распространение в XIV — первой половине XV в., в жанровом отношении стоят на грани жития и повести. Связанные с одним лицом и объединенные в единый текст, они воспринимались и обозначались как жития. Такой характер имеет «Житие архиепископа новгородского Иоанна». Вместе с тем ряд эпизодов жития какого-либо святого являются подчас самостоятельными, возникшими независимо от жития и лишь позже внесенными в него легендарно-историческими сказаниями. Таков характер многих эпизодов распространенной редакции «Жития Варлаама Хутынского». Реальные события в легендарно-исторических сказаниях получают легендарно-мистическое истолкование. Ниже мы рассмотрим как образец этого жанра цикл легендарно-исторических сказаний о новгородском архиепископе Иоанне.
Цикл сказаний об Иоанне Новгородском. В политической и идеологической жизни Новгорода всегда большую роль играл новгородский архиепископ. Первым новгородским архиепископом (до него высший церковный иерарх Новгорода имел сан епископа) стал Иоанн. Иоанн (годы архиепископства — с 1165 по 1186 г.) пользовался большой популярностью у новгородцев как при жизни, так и после смерти, и с его именем связано несколько легенд, возникших в разное время.
«Сказание о битве новгородцев с суздальцами». Сюжетом этого «Сказания» послужил поход на Новгород в 1170 г. суздальцев под предводительством Мстислава (сына Андрея Боголюбского), окончившийся победой новгородцев. «Сказание» основано на устной легенде и краткой летописной записи об этом событии в Новгородской I летописи. Как письменное произведение оно возникло в 40-50 гг. XIV в. [1]
Новгород осажден суздальцами. Архиепископ Иоанн молится ночью в своей келье о спасении города. Он слышит голос, повелевающий ему вынести на «забрала» города икону божьей матери из Ильинской церкви (церкви Спаса на Ильине, расписанной в конце XIV в. Феофаном Греком). Во время штурма города суздальцами в икону, поставленную на городской стене и обращенную к осаждающим, попадают стрелы, она поворачивается ликом к городу [2] и плачет Суздальцев покрывает тьма, и они избивают сами себя.
|
|
|
В «Сказании» дается красочное описание крестного хода с иконой, когда ее несут на стены осажденного города Заносчивость и гордыня суздальцев подчеркиваются словами о том, что еще до захвата города они разделили между собой новгородские улицы, чтобы грабить и убивать жителей Слезы богородицы, чтобы они не упали на землю, Иоанн собирает в свою фелонь (ризу).
Все эти яркие образы производили сильное впечатление на читателей и слушателей «Сказания», о чем красноречиво свидетельствует отражение этого сюжета в изобразительном искусстве древнего Новгорода До нас дошло три иконы второй половины XV в «Битва новгородцев с суздальцами», являющиеся шедеврами древнерусской живописи. На них последовательно изображены все эпизоды «Сказания» [3].
«Сказание о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим». Легенда о сказочном путешествии Иоанна на бесе возникла, по-видимому, очень рано, время же создания «Сказания», основанного на этой легенде, точно установить невозможно (вероятно, не позже 1440 г, когда Иоанн был признан местночтимым святым).
Однажды во время ночной келейной молитвы Иоанна бес решил устрашить его и отвлечь от богоугодного дела он залез в рукомойник святого и стал там плескаться [4]. Но Иоанн, осенив рукомойник крестным знамением, «заклял» в нем беса. В награду за освобождение бес за одну ночь доставляет Иоанна в Иерусалим и возвращает в Новгород Бес требует, чтобы Иоанн никому не рассказывал об этом путешествии. Однако Иоанн проговаривается, не называя, правда, своего имени. Бес мстит за это святому то в облике девицы он выходит из его кельи на глазах у новгородцев, то, когда именитые новгородцы посещают Иоанна, бес «мечтанием» заставляет их видеть в келье архиепископа принадлежности женской одежды. Новгородцы обвиняют своего духовного пастыря в блуде и решают изгнать его из своего города Иоанна сажают на плот и пускают этот плот по Волхову. Но плот, никем не управляемый, плывет против течения к Юрьевскому монастырю Убедившись в невиновности Иоанна и в том, что все их подозрения — бесовские наветы, новгородцы, идя по берегу вслед за плотом, умоляют Иоанна вернуться в Новгород [5].
Легенда об Иоанне, заклявшем крестным знамением беса и заставившем его тем служить себе, восходит к сказочному фольклору Древней Руси [6]. Этот сказочно-легендарный мотив широко распространен в мировом фольклоре.
В «Сказании» нашли отражение черты новгородского быта, ярко проявляется местный колорит «Сказание» отличается динамичностью, остротой сюжета, реалистичностью изображения событий Чудесен лишь сам факт, но передан он с жизненными и реальными деталями Это сближает рассказ о путешествии Иоанна на бесе со сказкой Описание мести беса близко к сказке и своим юмором, и своеобразным лукавством.
Эпизод с бесом, заключенным в сосуде, встречается в древнерусском «Житии Авраамия Ростовского» (XV в.). Рассказ о мести беса, сходный в ряде ситуаций с соответствующей частью рассказа о путешествии Иоанна на бесе, есть в древнерусской повести «О Василии, епископе Муромском» (середина XVI в.). Оба этих памятника вторичны по отношению к «Сказанию об Иоанне Новгородском».
«Сказание об обретении мощей Иоанна». Это сказание об Иоанне носит наиболее ярко выраженный церковно-религиозный характер. Здесь рассказывается о чудесном обнаружении забытой гробницы Иоанна при новгородском архиепископе Евфимии II. Упавший камень пробил в лежавшей на полу храма плите скважину, и там обнаружилось нетленное тело неизвестного святого. В дальнейшем святой является во сне архиепископу Евфимию и объявляет, кто он.
«Сказание об обретении мощей Иоанна» возникло в 40-х гг. XV в. и входило в число тех идеологических мероприятий Евфимия II, которые преследовали цель возродить и оживить новгородские древности.
«Сказание о Благовещенской церкви». Это «Сказание», также связанное с именем Иоанна, было создано в Благовещенском новгородском монастыре не ранее 1310 г. и не позже начала XVI в. [7]
Иоанн с братом Григорием на оставшиеся после смерти родителей деньги стали строить каменный храм в Благовещенском монастыре. Из-за недостатка денег строительство пришлось остановить. Братья обращаются с мольбой к Богородице, и она дарует им золото и серебро на завершение постройки. Этот традиционный христианский мотив божественного дара предстает в «Сказании» как сказочное чудо. Серебро и золото братьям приносит в притороченных к седлу мешках сказочный конь, появляющийся без наездника перед братьями после их обращения к Богородице. Этот конь-помощник, хотя он и послан братьям божественным провидением, напоминает волшебного сивку-бурку, который неожиданно появляется по зову сказочного героя и так же мгновенно исчезает, исполнив его повеление.
«Сказание о битве новгородцев с суздальцами» дошло до нас и в составе сборников и вошло в «Житие Иоанна Новгородского», созданное в 70-х гг. XV в. [8]
«Сказание о путешествии на бесе» и «Сказание об открытии мощей Иоанна» сохранились только в составе «Жития Иоанна». «Повесть о Благовещенской церкви» представлена небольшим числом списков и, как правило, в виде приложения к тексту «Жития».
Характерной чертой новгородских легендарно-исторических сказаний является их своеобразная «документальность». Они не только соотнесены с конкретными историческими лицами и событиями, но подтверждаются и «вещественными документациями»: икона Знамения Богородицы, рукомойник Иоанна.
Легендарно-исторические сказания древнего Новгорода дошли до нас, как правило, в составе житий святых, в составе новгородских летописей. Как замечает Д. С. Лихачев, наиболее популярные, широко распространенные легендарные сказания, известные всем, «не было нужды фиксировать и заносить в рукописи... Лишь необходимость ввести то или иное сказание в богослужение, в летопись, обработать его литературно могла спасти его от забвения» [9]. Это дает основание утверждать, что в устной традиции, а возможно, и в не дошедших до нас записях бытовало огромное количество легендарных преданий, только небольшая часть которых сохранилась в виде легендарно-исторических сказаний.
[1] См.: Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII-XVII вв. Л., 1973. с. 129-131.
[2] Д. С. Лихачев дает реальное объяснение этой детали легенды Икона знаменья богородицы (она сохранилась до наших дней и находится в Новгородском музее) прикреплена к древку Во время осады она как патрональная икона — защитница города была вынесена на городскую стену В нее действительно попала стрелa (след сохранился) и от ее удара икона могла легко повернуться вокруг своей оси.
[3] Одна икона находится в Новгородском музее (лучшая) другая — в Русском музее в Ленинграде, третья — в Третьяковской галерее в Москве. См.: Порфиридов Н. Г. Древний Новгород М.-Л., 1947, с. 296; Лазарев В. Н. Новгородская иконопись. М., 1969. с. 35-36, табл. 51-53.
[4] Древний медный рукомойник, якобы принадлежавший Иоанну сохранился до нашего времени (находится в Новгородском музее в Николо Дворищенском соборе).
[5] Текст «Сказания» опубликован в кн. «Изборник» (Сборник произведений литературы Древней Руси) М, 1969, с 404-413.
[6] Мотив заклятого крестом и служащего человеку беса нашел отражение в «Ночи перед Рождеством» Н.В.Гоголя.
[7] См.: Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера, с. 170-172.
[8] Там же, с. 162-165.
[9] ИРЛ, т. II, ч. I. M.-Л., 1945, с. 261.
|
|
|
