Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Рабство и критерии новой женственности




Глава 1

РАБСТВО И КРИТЕРИИ НОВОЙ ЖЕНСТВЕННОСТИ

Заявление видного американского ученого Ульриха Б. Филлипса в 1918 году о том, что рабство на старом Юге в огромной степени цивилизовало африканских дикарей и их родившихся уже в США потомков[1], положило начало длительной и страстной дискуссии. Шли десятилетия, страсти накалялись, историки один за другим объявляли, что именно ему удалось объяснить подлинное значение этого «особого института». Но при всей этой научной активности никто не затрагивал особого статуса женщины-рабыни. Бесконечные попытки доказать ее склонность к «половой распущенности» и тяготение к «матриархату» скорее затемняли, чем проясняли положение, в котором находились черные женщины во времена рабства. Герберт Аптекер является одним из немногих ученых, попытавшихся выработать более реалистический подход к пониманию доли женщины-рабыни[2].

В 70-е годы XX века дискуссия о рабстве вспыхнула с новой силой. Юджин Дженовезе опубликовал книгу «Теки, Иордан, теки. Мир, созданный рабами»[3]. Появились книги Джона Блэссингейма «Община рабов»[4], Р. Фогеля и С. Энгермана «Время на кресте»[5], монументальное исследование Герберта Гутмэна «Порабощенная и свободная черная семья»[6], В связи с возобновившейся дискуссией Стэнли Элкинс решил опубликовать дополненное издание своего труда «Рабство»[7], впервые увидевшего свет в 1959 году. В этом потоке публикаций особенно заметно ощущалась необходимость книги, специально посвященной положению рабынь. Те, кто ожидал серьезного исследования о черной женщине во времена рабства, остались разочарованными. Традиционно обсуждались вопросы о соотношении распущенности и брачных отношений, насильственных и добровольных связей с белыми мужчинами, а положению черных женщин уделялось совершенно недостаточное внимание.

Из всех этих исследований наиболее содержательным является труд Герберта Гутмэна, посвященный изучению черной семьи. Г. Гутмэн на документальной основе убедительно доказал, что жизненная сила такой семьи оказалась прочнее, чем бесчеловечные оковы рабства, опровергнув тем самым концепцию Дэниэла Мойнихэна и его единомышленников[8] о черном матриархате, выдвинутую ими в 1965 году. Основные положения исследования Г. Гутмэна о положении рабынь подтверждают их склонность к семейной жизни, однако легко можно сделать и такой вывод: черные рабыни отличались от белых женщин лишь тем, что их стремление к домашнему очагу было ограничено системой рабовладения. Г. Гутмэн показывает, что, хотя институты, созданные нормами рабовладельческого общества, предоставляли черным женщинам большую свободу добрачных отношений, рабыни охотно вступали в брак и создавали семейный очаг. Хорошо документированные доказательства Г. Гутмэна, опровергающие тезис о матриархате, чрезвычайно важны. Но его книга значительно бы выиграла, если бы он всесторонне рассмотрел роль, которую черные женщины играли как в семье, так и внутри общины рабов.

Такое исследование принесло бы неоценимую пользу. Оно необходимо не только для воссоздания исторической правды. Полезные уроки можно извлечь из изучения периода рабства и для продолжающейся борьбы черных женщин и всех- женщин вообще за свое освобождение. Я же лишь попытаюсь предложить некоторые рабочие гипотезы, которые, возможно, позволят переосмыслить историю черных женщин во времена рабства.

Доля черных женщин, работающих вне дома, всегда была значительно выше, чем у их белых сестер[9], Бремя тяжелой работы, которое сегодня несет черная женщина, было таким же непосильным еще в начальный период рабства. Принудительный труд определял все стороны жизни рабыни. Поэтому, начиная исследование жизни черных женщин в условиях рабства, следует основываться на их роли тружениц.

В условиях рабовладения черные считались рабочим скотом, приносящим доход, причем женщины — не меньше, чем мужчины, и для рабовладельца их пол был безразличен. Как отмечал Кеннет Стамп, в глазах своего владельца рабыня была прежде всего рабочей силой и лишь после этого женой, матерью и хозяйкой дома[10]. Возникшим в XIX веке представлениям о критериях женственности, подчеркивавшим роль женщины как матери-воспитательницы, кроткой спутницы жизни домохозяйки при муже, черные женщины, как правило, не соответствовали.

Хотя черные женщины и имели некоторые из сомнительных выгод такой оценки роли женщин, иногда утверждают, что типичной же ролью рабыни была роль домашней прислуги — кухарки, горничной или няньки для детей в «большом доме». Дядя Том и Самбо, которые всегда находили преданных спутниц — тетушку Джемиму и Черную маму, — стереотипы, претендовавшие на раскрытие образа черной женщины во времена рабства. Как это часто бывает, действительность прямо противоположна мифу. Как и большинство рабов, большая часть рабынь трудилась на плантациях. Если в «пограничных штатах» значительная часть рабов была домашней прислугой, то рабы на Юге — заповеднике рабовладельцев — работали в основном в сельском хозяйстве. Примерно в середине XIX века семь из восьми рабов, как мужчин, так и женщин, работали на плантациях[11]. И мальчики, и девочки, достигшие определенного возраста, должны были работать в поле, собирать хлопок, резать сахарный тростник, убирать урожай табака. Пожилая негритянка Дженни Проктор в 1930-е годы вспоминала, как ее в детстве принуждали к работам на хлопковой плантации в штате Алабама:

«Мы жили в дырявых хижинах из жердей, щели которых кое-где были залеплены грязью и мхом. Вместо кроватей у нас были нары из жердей с наваленным на них тряпьем. Конечно, спать было неудобно, но даже это давало отдых нашим уставшим мышцам после долгого и тяжелого дня на плантации. Я нянчила детей, когда была совсем маленькой, и старалась убирать в доме, как приказывала мне старая мисс. Как только мне исполнилось десять лет, старый хозяин сказал: «Отправьте эту черномазую в поле»[12]

Детская доля Дженни Проктор, упомянутая выше, была типичной. Для большинства девушек и женщин, так же как и для большинства юношей и мужчин, уделом был тяжелый труд па полях от зари до зари. Все они работали под страхом бича. В этом смысле угнетение женщин не отличалось от угнетения мужчин.

Но женщины-рабыни испытывали и другие страдания: они становились жертвой половых насилий и других варварских истязаний, которые только могут быть причинены женщине. К своим рабыням хозяева относились, исходя лишь из соображений выгоды: когда было прибыльно, эксплуатировать рабынь так же, как и мужчин, на них смотрели в сущности как на бесполые существа; когда же их эксплуатировали, наказывали и угнетали именно как женщин, на их долю выпадали все мучения, которым можно подвергать только женщин.

Когда запрещение международной работорговли стало угрожать расширению молодой хлопкообрабатывающей промышленности, рабовладельцы были вынуждены положиться на естественный прирост рабов как самый надежный способ пополнения и увеличения своей рабочей силы. Поэтому стала высоко оцениваться детородная способность рабыни. С начала XIX века и до Гражданской войны черных женщин во все большей степени стали оценивать, исходя из их способности к деторождению (или ее отсутствия). Рабыня, которая могла стать матерью 10, 12, 14 или более детей, становилась желанным сокровищем. Это, однако, не означало, что черные женщины как матери находились в более привилегированном положении по сравнению с теми, кто работал на плантации. Присущее представлениям о женственности восхищение материнством, столь характерное для XIX века, на рабов не распространялось. Рабовладельцы смотрели на рабынь вовсе не как на матерей. Для них рабыни были просто средством, обеспечивающим прирост рабской рабочей силы; «рабочим скотом», чья цена могла быть точно высчитана по способности воспроизводить себе подобных.

Так как рабыни считались «производительницами», то их детей могли отнять, как телят от коров, и продать. Год спустя после запрещения ввоза рабов из Африки суд Южной Каролины постановил, что рабыни не имеют никаких юридических прав на своих детей. В соответствии с этим решением отобрать и продать детей у черных матерей можно было в любом возрасте, так как «дети рабов... находятся на том же уровне развития, что и другие животные»[13].

Рабыни, уже потому что были женщинами, оказывались уязвимыми для всех форм полового насилия. Если наиболее жестоким наказанием для раба были порка и избиение, то рабынь не только пороли и избивали, но и насиловали. По существу насилие было открытым выражением экономической власти рабовладельца и неограниченного произвола надсмотрщика над черными рабынями.

Крайне жестокое обращение с рабынями обеспечивало, таким образом, беспощадную эксплуатацию их труда, что в свою очередь побуждало рабовладельцев отказываться от своего традиционного отношения к рабыне как женщине, прибегая к насилию в качестве средства наказания. Если черных рабынь едва ли считали женщинами в общепринятом смысле этого слова, то и черные рабы в условиях рабовладельческой системы также лишались чувства мужского достоинства. Мужья и жены, отцы и дочери — рабы — в равной степени находились под ничем не ограниченной властью рабовладельца, и поэтому поощрение чувства мужского достоинства могло вызвать опасный для рабовладельца разрыв цепи подчинения. Более того, если черные рабыни не могли считаться слабым полом или домохозяйками, то и черные рабы не могли рассматриваться как главы семей, и в особенности как кормильцы. В конечном счете все рабы — будь то мужчины, женщины или дети — обеспечивали процветание класса рабовладельцев.

На хлопковых, табачных, кукурузных и сахарных плантациях рабыни трудились наравне с мужчинами, Барбара Вертхеймер в своей книге приводит воспоминания бывшего раба:

«Колокол звонил в четыре утра, и у рабов было полчаса, чтобы приготовиться к работе. Мужчины и женщины начинали работать одновременно, женщины должны были выполнять такой же объем работ, что и мужчины»[14].

Большинство рабовладельцев устанавливало системы подсчетов прибыли от своих рабов, для чего вводилась средняя норма производительности рабского труда. Для детей она зачастую составляла четверть взрослой. От женщин обычно требовали выработку, равную мужской. Если же рабыня выполняла роль «производительницы» или кормилицы, то норма несколько снижалась[15].

Рабовладельцы, конечно, стремились к тому, чтобы их «производительницы» рожали так часто, как это возможно биологически. Но беременные или кормящие рабыни никогда не освобождались от полевых работ. Многих вынуждали оставлять грудных детей на земле, вблизи от места работы, однако некоторые рабыни отказывались оставлять своих детей без присмотра и пытались выполнять свою норму, привязав ребенка за спину. В документальном сборнике «Черные женщины в белой Америке» приводится описание подобного случая: «Одна молодая женщина в отличие от других не оставила своего младенца на краю поля. Она сшила из грубой парусины подобие мешка и, положив в него своего ребенка, носила его на спине весь день, наравне со всеми работая мотыгой»[16].

Работая на плантациях, многие женщины оставляли своих младенцев под присмотром малолетних детей или стариков, уже не способных к тяжелому труду на плантациях. Кормящие матери страдали от избытка грудного молока, так как не могли вовремя кормить своих младенцев. Мозес Грэнди в широко известном автобиографическом повествовании писал о печальной Доле рабынь-матерей:

«В имении, о котором я говорю, матери, имевшие грудных детей, тяжело страдали от излишка молока, когда их младенцы оставались дома. Поэтому они не могли работать наравне с другими. Я видел, как надсмотрщик избивал их кнутом из сырой кожи, и из грудей текло молоко, смешавшись с кровью»[17].

А беременных женщин не только заставляли выполнять все обычные работы в поле, их так же избивали, как и всех других рабов, за невыполнение своей дневной нормы или за «дерзкие» протесты против бесчеловечного обращения с собой.

Мозес Грэнди вспоминал также, как «беременную женщину, совершившую в поле какой-нибудь проступок, вынуждают лечь в яму, выкопанную по форме ее тела, и избивают кнутом или старой лопатой, при этом от каждого удара лопается кожа. Одну из моих сестер наказали так жестоко, что у нее начались схватки, и ребенок родился прямо в поле. Надсмотрщик Брукс убил так девушку по имени Мэри на глазах у ее родителей, работавших на плантации»[18].

На некоторых плантациях и фермах к беременным женщинам относились не так жестоко. Однако это объяснялось не гуманными соображениями. Просто рабовладельцы дорожили здоровым новорожденным рабом так же, как теленком или жеребенком.

Накануне Гражданской войны, когда на Юге предпринимались робкие попытки индустриализации, рабский труд дополнял, а зачастую и конкурировал с трудом свободных. Рабовладельцы-промышленники эксплуатировали как взрослых, так и детей, и когда плантаторы и фермеры сдавали своих рабов «внаем», то женщины и дети требовались наравне с мужчинами[19]

Роберт С. Старобин в книге «Промышленное рабство на старом Юге» писал:

«Рабы, — женщины и дети — составляли большую часть рабочей силы на текстильных, табачных и конопляных фабриках.

... Иногда они работали и в таких «тяжелых» отраслях промышленности, как рафинирование сахара или помол риса... Труд рабов — женщин и детей — широко применялся и на других тяжелых работах — перевозка грузов, лесозаготовка и т. д. »[20]

Рабыни были недостаточно «женственны», чтобы не работать в шахтах, на сталеплавильных заводах, лесорубами или землекопами. На строительстве канала в Северной Каролине рабыни составляли не менее половины рабочей силы[21]. Труд рабынь широко применялся на строительстве дамб в Луизиане и железных дорог на Юге, до сих пор находящихся в эксплуатации[22].

Рабынь использовали вместо вьючных животных для перевозки вагонеток в шахтах на Юге[23]. Все это напоминает описание ужасающего использования женского труда в Англии, данное К. Марксом в «Капитале». «В Англии для того, чтобы барку тянуть по навалу и т. д., иногда вместо лошадей все еще применяются женщины, потому что труд, необходимый для производства лошадей и машин, представляет собой математически определенную величину, труд же, необходимый для содержания женщин, из избыточного населения ниже всякого расчета»[24].

Подобно британским коллегам, промышленники-южане не делали секрета из причин, побуждавших их использовать на своих предприятиях труд рабынь: их содержание обходилось значительно дешевле, чем рабов-мужчин или свободных рабочих[25].

Черные женщины, от которых владельцы требовали выполнения той же работы, что и от рабов-мужчин, тяжело страдали от бесчеловечных условий своей жизни. Без сомнения, отдельные рабыни были этим сломлены и покорились, однако большинство выдержало и с течением времени приобрело качества, считавшиеся «запретными» по принятым в XIX веке представлениям о женственности. В книге К. Стампа приводятся впечатления Фредерика Олмстеда, путешественника, побывавшего на Юге и увидевшего группу рабынь, возвращавшихся домой с плантации в Миссисипи: «Я увидел впервые таких рослых и сильных женщин-негритянок, их было 40. Все были одеты в одинаковые простые платья голубого цвета; ноги и ступни — голые; у каждой на плече — мотыга; они гордо несли себя, идя свободно, мощно раскачиваясь, как охотники в лесу»[26]. Маловероятно, что эти женщины гордились выполненной под постоянной угрозой кнута работой, но они, должно быть, осознавали свою огромную силу — способность создавать и творить. Как писал об этом К. Маркс, «труд составляет естественное условие человеческого существования, условие обмена веществ между человеком и природой»[27]. Вполне возможно, что этот рассказ путешественника отдает расизмом патерналистского толка, но если это не так, то, возможно, эти женщины в тяжелейших условиях научились черпать жизненную силу для противоборства ежедневному унижению рабства. Осознание огромной способности к тяжелому труду вселяло в них уверенность в возможности бороться за себя, свои семьи и свой народ.

Когда робкие шаги промышленного переворота кануна Гражданской войны сменились бурной индустриализацией, многие белые женщины лишились возможности заниматься производительным трудом. Текстильные фабрики превратили прялки в анахронизм, приспособления для изготовления свечей стали музейной редкостью, как и многое другое, помогавшее белым домохозяйкам производить предметы, необходимые для благосостояния их семей. По мере того как женские журналы и романтическая литература пропагандировали и распространяли новые представления о критериях женственности, белых женщин начали рассматривать вне сферы производительного труда. Промышленный капитализм, приведший к разрыву между семьей и экономикой, обусловил дальнейшее закрепощение женщины. Господствующая пропаганда сделала слово «женщина» синонимом понятий «мать» и «домохозяйка», что подразумевало неполноценность и зависимость. Но на черных рабынь эти понятия не распространялись. Рабовладельческая экономика находилась в противоречии с той системой отношений между мужчиной и женщиной, которая утверждалась буржуазной идеологией. Предпринимались значительные усилия для насаждения рабовладельческих представлений о черной семье как связанной только с матерью биологической ячейке. На многих плантациях в свидетельства о рождении вносились только имена матерей, а имена отцов опускались. По всему Югу законодательные собрания штатов руководствовались принципом, согласно которому ребенок наследовал положение матери. Это было сделано по требованию рабовладельцев, бывших зачастую отцами детей рабынь. Но было ли это также нормами, регулировавшими семейные отношения между рабами? Большинство исторических и социологических исследований о черной семье периода рабства исходит из того, что отказ хозяев признавать институт отцовства среди своих рабов послужил непосредственной причиной возникновения матриархальной семьи.

Получившее печальную известность правительственное исследование 1965 года «Негритянская семья», так называемый «доклад Мойнихэна», прямо связывает современные социальные и экономические проблемы черного населения с вымышленным матриархатом черной семьи. «По существу, — писал Дэниэл Мойнихэн, — негритянской общине насильно навязали матриархат, который, отличаясь от семейного уклада американского общества, серьезно задержал прогресс общины в целом и возложил огромное бремя на негров-мужчин и, как следствие этого, на большинство негритянок» [28].

В докладе утверждалось, что источник угнетения коренился глубже, чем расовая дискриминация, которая порождает безработицу, трущобы, приводит к низкому уровню образования и медицинского обслуживания. Угнетение коренилось в «запутанном клубке патологии», который обусловливался тем, что у черных мужчин не было авторитета главы семьи! Вызывает возражения и заключение «доклада Мойнихэна», в котором автор призывает внедрять в черную семью и общину в целом концепцию «мужчины-хозяина», подразумевая под этим идею мужского превосходства.

Один из «либеральных» сторонников Д. Мойнихэна, социолог Ли Рейнуотер, не поддержал полностью рекомендаций доклада[29]. Вместо них Л. Рейнуотер предложил идею создания новых рабочих мест, повышения заработной платы и другие экономические реформы. Он даже поддержал продолжавшуюся борьбу за гражданские права черных. Но, подобно большинству белых социологов, как, впрочем, и некоторых черных, он солидаризировался с тезисом о том, что рабство фактически разрушило черную семью. Из этого следует голословное утверждение, что для черной общины характерна «семья, где главой является мать, и центральное место в ней занимают ее отношения с детьми, а связи с мужчиной, отцом, слабы»[30]. «Сегодня, — заявил Л. Рейнуотер, — мужчины зачастую не имеют своей крыши над головой, переезжая из одного дома, где у них родственники или любовная связь, в Другой. Они живут в ночлежках или меблированных комнатах, проводя время в общественных местах. Они не являются «главами семьи» в тех единственных «домах», где они бывают, — домах своих матерей и подруг»[31].

Теорию о внутреннем вырождении черной семьи в условиях рабства придумали не Д. Мойиихэн или Л. Рейнуотер. Первая работа, в которой содержалась эта точка зрения, появилась в 1930-е годы и называлась «Негритянская семья»[32]. Ее автор, известный черный социолог Е. Франклин Фрезье, драматически описал разлагающее воздействие рабства на черных, но недооценил их способность противостоять грязным вмешательствам рабовладельцев в ту внутреннюю жизнь черной общины, которую она себе выковала. Е. Франклин Фрезье недооценил также и тот дух независимости и опоры на собственные силы, который были вынуждены развить в себе черные женщины, и поэтому констатировал, что «ни экономическая необходимость, ни традиция не привили (черным женщинам) чувства. подчинения мужскому авторитету»[33].

Под влиянием полемики, развернувшейся после опубликования «доклада Мойнихэна», а также собственных сомнений в обоснованности концепции Фрезье к исследованию рабской семьи приступил Герберт Гутмэн. Примерно 10 лет спустя, в 1976 году, он опубликовал примечательную работу «Порабощенная и свободная черная семья»[34]. Исследование Г. Гутмэна дало удивительные доказательства расцвета и развития семьи во времена рабства. Он открыл не пресловутую матриархальную семью, а семью, состоящую из жены, мужа, детей и зачастую других родственников, включая и не кровных.

Отказавшись от сомнительных эконометрических заключений Фогеля и Энгермана, заявивших, что рабство не затронуло большинства негритянских семей, Г. Гутмэн подтверждает, что бесчисленные семьи рабов были насильственно разрушены вследствие беспорядочной продажи мужей, жен и детей. Это позорным клеймом ложится на институт рабства в Северной Америке. Однако, пишет Г. Гутмэн, узы любви и привязанности, культура семейных отношений и страстное стремление сохранить семью выстояли перед разрушительным наступлением рабства[35].

На основе писем и документов, таких, как свидетельства о. рождении, где были обозначены имена как отцов, так и матерей, Г. Гутмэн показывает, что рабы придерживались строгих семейных норм, причем они отличались от норм, регулировавших семейную жизнь белых, живших рядом. Запрет официальных браков, практика выбора имен для детей, формирование нравов, допускающих добрачные половые отношения, — все это отличало рабов от их хозяев[36]. Ведя ежедневную отчаянную борьбу за сохранение семьи, за право на личную жизнь, рабы и рабыни проявили неисчерпаемый талант в сопротивлении всему, что их окружало, где все было направлено на превращение рабов в рабочий скот.

Повседневная жизнь рабов и рабынь — то, что они долгое время проживали вместе, признавали или отказывали в праве на отцовство, вступали в брак с женщиной, имеющей детей от неизвестных мужчин, называли ребенка по отцу или близким родственникам, расторгали неудачные браки — все это на практике, а не в теории находилось в противоречии с господствовавшими представлениями о рабе как вечном «ребенке» или укрощенном «дикаре»... Домашний уклад и родственные связи рабов, выросшие на этой исконной основе общины, сделали для их потомков очевидным тот факт, что рабы отнюдь не были неполноценными мужчинами и женщинами[37].

К сожалению, Г. Гутмэн не попытался определить подлинное положение женщины, в рабской семье. Показывая трудности создания семейной жизни как для рабов, так и для рабынь, Г. Гутмэн категорически выступал против одного из важнейших постулатов, на которых держится концепция матриархата. Однако он не опровергал решительным образом утверждения о доминирующей роли женщины в семье, где были оба супруга. Более того, его собственные исследования подтверждают, что жизнь рабов вне своих лачуг во многом была продолжением их семейной жизни. Следовательно, роль женщины в рабской семье в огромной степени должна была определяться ее социальным статусом в рабской общине в целом.

Большинство научных исследований рассматривает семейную жизнь рабов как институт, возвышающий женщину-мать и умаляющий статус мужчины-отца, даже в семьях, где были и мать, и отец. Так, Стэнли Элкинс пишет о том, что роль матери для ребенка, родившегося в семье рабов, во много раз больше, чем роль отца, так как именно на матери лежали заботы по дому, она готовила пищу, нянчила детей, чем и исчерпывались функции рабской семьи[38].

То, что рабовладельцы постоянно называли мужчин-рабов «мальчиками», отражало, по мнению Элкинса, неспособность рабов выполнять свои отцовские обязанности. Кеннет Стамп, продолжая эту тему, идет еще дальше:

«... Типичная семья рабов была матриархальной по форме, так как роль матери была значительно важней, чем отца. До тех пор пока семья сохраняется, именно женщина выполняет свои традиционные обязанности по уборке дома, приготовлению пищи, шитью одежды, воспитанию детей. Самое большее, чем был муж, — это помощником жены, ее компаньоном и сожителем. Зачастую его воспринимали как собственность жены (как Том при Мэри), такую же, как хижина, где они жили»[39].

Разумеется, семейная жизнь имела огромное значение для определения рабами своего места в общественной жизни, так как только она реально давала им возможность ощутить себя людьми. Поэтому черные женщины, которые к тому же трудились наравне с мужчинами, в отличие от белых женщин не считали домашнюю работу чем-то унизительным. И, кроме того, их никогда нельзя было считать просто домохозяйками. Но переоценивать это и утверждать, что черные женщины, следовательно, властвовали над своими мужьями, — значит существенно искажать реальную жизнь рабов.

В очерке, написанном мною в 1971 году[40], используя те немногие источники, которые были доступны в тюремной камере, я следующим образом охарактеризовала значение домашних функций для рабыни: «Выполняя тяжелую работу для удовлетворения потребностей членов своей семьи, рабыня занималась единственным видом трудовой деятельности, результаты которой в условиях рабовладения угнетатель не мог присвоить непосредственно и немедленно. Бесплатный труд на полях не имел для рабов какого-либо смысла. Для общины рабов как таковой лишь домашний труд имел значение... »

«Именно тяжелая работа долгое время в основном характеризовала зависимое положение женщин, ее социальный статус. Лишь такая работа могла обеспечить ей и ее семье некоторую долю независимости. Даже находясь под особым гнетом как женщина, она оказалась в центре общины рабов, от нее зависело выживание общины».

С тех пор для меня стало очевидно, что особый характер домашнего труда в условиях рабства, его определяющее значение для супружеской пары подразумевали необходимость труда мужчины. Рабы выполняли важные домашние функции и отнюдь не были, вопреки утверждениям Кеннета Стампа, просто помощниками своих жен. В то время как женщины, например, готовили или шили одежду, мужчины занимались огородом или охотились. Ямс, пшеница, различные овощи, так же как и дичь — кролики и опоссумы, — всегда были желанной добавкой к однообразному дневному рациону. Это разделение домашнего труда по половому признаку не представляется иерархическим. Труд мужчины, безусловно, не считался важнее труда женщин и вряд ли был менее значим. Оба были в равной степени необходимы. Более того, судя по всему, разделение труда между полами не было столь строгим: мужчина мог иногда работать по дому, а женщина — в огороде и, возможно, даже участвовать в охоте[41].

Центральным вопросом в семейной жизни рабов является равноправие полов. Работа для самих себя, а не для хозяев, делалась и мужчинами, и женщинами поровну. Поэтому в своей семье и общине черные добивались заметных успехов. Они сумели трансформировать то негативное «равенство», которое навязывалось им, невзирая на пол, в позитивный фактор равноправия во внутриобщинных отношениях. Хотя главный тезис книги Юджина Дженовезе «Теки, Иордан, теки» (о том, что черная община приняла якобы патернализм, являющийся следствием ее рабской зависимости) в лучшем случае проблематичен, в книге содержится достоверная, хотя и неполная, картина семейной жизни рабов.

Роль рабыни как жены и хозяйки требует углубленного изучения. Предположение о мужчине как о госте в доме рабыни явно несостоятельно. Положение черной женщины, учитывая действительную роль черных мужей и отцов, было значительно более сложным, чем обычно это представлялось. Ю. Дженовезе считает, что отношение черных рабынь к домашней работе, особенно к приготовлению пищи, и осознание себя как женщины опровергают расхожее утверждение, что они невольно способствовали разрушению личности своих мужей, беря на себя заботу о доме, защите детей и другие, обычно выполняемые мужчинами, обязанности[42].

Хотя в этом описании и присутствует оттенок снисходительного отношения к женщинам и автор исходит из традиционного понимания критериев мужественности и женственности, он, однако, четко признает, что «то, что обычно рассматривалось как ослабление женского достоинства, на самом деле значительно ближе к подлинному равенству мужчин и женщин, чем это было возможно среди белых и, может быть, даже среди черных после Гражданской войны»[43].

Здесь наиболее интересным вопросом, хотя и не разработанным Ю. Дженовезе, является то, что рабыни часто защищали своих мужей от различных унижений рабовладельческой системы. Многие женщины, возможно, подавляющее большинство, пишет автор, понимали, что деградация их мужей отразится и на них. Более того, «рабыни хотели, чтобы их сыновья вырастали настоящими мужчинами, и прекрасно понимали, что для этого необходим пример сильного черного мужчины»[44].

Их сыновьям необходим был высокий авторитет отца так же, как их дочерям — высокий авторитет матери.

Черные женщины несли не только непосильное бремя «равенства» угнетения, не только наравне с мужчинами создавали семью, но и на равных решительно боролись с бесчеловечным институтом рабства. Они давали отпор насилиям белых мужчин, защищали свои семьи и участвовали в забастовках и восстаниях. Так, Герберт Аптекер указывает в своем оригинальном труде «Восстания американских рабов»[45], что рабыни отравляли своих хозяев, совершали различные акты саботажа, вступали, как и мужчины, в общины маронов* и часто бежали на Север, где не было рабства.

Многочисленные описания зверств надсмотрщиков над рабынями свидетельствуют, что пассивное смирение с рабской долей было скорее исключением, чем правилом.

Фредерик Дуглас, вспоминая о безжалостных насилиях рабовладельцев во времена его детства[46], писал об избиениях и пытках многих непокорных рабынь. Его двоюродная сестра, например, за попытку сопротивляться насилию надсмотрщика была чудовищно избита[47]. Рабыню тетушку Эстер жестоко выпороли за неповиновение хозяину, потребовавшему, чтобы она рассталась с любимым[48]. Одно из наиболее ярких описаний Ф. Дугласом безжалостных наказаний, полагавшихся рабам, связано с молодой рабыней Нелли, которую выпороли кнутом за «дерзость». Фредерик Дуглас так рассказывает об этом: «Временами казалось, что она возьмет верх. Но в конечном счета зверь-надсмотрщик одолел, ему удалось привязать Нелли к дереву. Теперь жертва была беззащитна перед безжалостным бичом. Во время ужасной экзекуции стоны беспомощной женщины соединялись с хриплой бранью надсмотрщика и рыданиями ее перепуганных детей. Когда несчастную отвязали, вся ее спина была залита кровью. Ее высекли жестоко, но она не смирилась и продолжала проклинать надсмотрщика, призывая на его голову все возможные кары»[49].

Вряд ли, резюмирует Ф. Дуглас, этот надсмотрщик еще раз осмелился выпороть Нелли.

Множество рабынь, как и Гарриет Табмэн**, бежали с рабовладельческого Юга на Север. Некоторым везло, но большую часть ловили. Одна из наиболее драматичных попыток побега была осуществлена совсем юной рабыней Энн Вуд, которая руководила вооруженной группой молодых рабов, вырвавшихся на свободу. Отправившись в путь в 1855 году накануне рождества, они наткнулись на охотников на рабов. Началась перестрелка, двое рабов было убито, однако остальные, судя по всем данным, прорвались на Север[50].

Аболиционистка Сара Гримке описывает историю женщины, сопротивлявшейся не столь успешно, как Энн Вуд. За многочисленные попытки побега от своего Хозяина в Южной Каролине эту рабыню избивали так, что «на ее теле не осталось живого места»[51]. Однако она не смирялась и использовала любую возможность для побега с плантации. Тогда ее посадили на цепь, прикованную к тяжелому ошейнику, и вырвали передний зуб, чтобы опознать по этой примете в случае нового побега. При этом владельцы рабыни считались примерными христианами и занимались благотворительностью. С. Гримке пишет, что «эта несчастная рабыня, домашняя портниха, занимаясь шитьем пли другой домашней работой, постоянно находилась на виду у своих хозяев, ее спина кровоточила, рот был изуродован, на шее — тяжелый железный ошейник, но это не вызывало у них ни малейшего сострадания»[52].

Рабыни сами боролись и поддерживали сопротивление рабству других, используя любую возможность. При непрекращающихся репрессиях против рабынь неудивительно, пишет Г. Аптекер, что «негритянская женщина так часто участвовала в заговорах рабов»[53]

Далее автор приводит высказывания беглых рабынь: «... Штат Виргиния, 1812 год: Она заявила, что, пo ее мнению, выступление рабов не будет преждевременным, так как она предпочитает скорее оказаться в аду, чем оставаться рабыней. Штат Миссисипи, 1835 год: Она просила у бога, чтобы всему этому пришел конец, так как она устала, надрываясь на работе на белых... »

Теперь можно лучше понять беглую рабыню Маргарет Гарнер. Когда ее поймали около Цинциннати, она убила свою дочь и пыталась покончить с собой. Она радовалась, что ее дочь мертва и уже «никогда не узнает страданий рабыни». М. Гарнер просила, чтобы ее судили за убийство: «Лучше с песней идти на виселицу, чем вернуться в рабство»[54]. С 1642 года и вплоть до 1864 года повсюду на Юге можно было найти общины маронов, созданные беглыми рабами и их потомками. Эти общины были «раем для беглых, служили базой для налетов на близлежащие плантации, а порой мароны возглавляли и восстания рабов»[55]. « В 1816 году была обнаружена большая и процветающая община: 300 беглых рабов — мужчин, женщин и детей — захватили форт во Флориде. Когда они отказались сдаться, армия начала штурм, который длился 10 дней. Было убито свыше 250 осажденных. Женщины сражались плечом к плечу с мужчинами[56]. Во время другого сражения в Мобиле, штат Алабама, в 1827 году мужчины и женщины стояли непоколебимо, «как спартанцы», писали местные газеты[57].

Сопротивление рабству выражалось не только в форме восстаний, побегов и саботажей. Так, например, в Натчезе, штат Луизиана, рабыня организовала «полуночную» школу, действовавшую с одиннадцати вечера до двух часов ночи, где сотни черных выучились грамоте[58]. Без сомнения, многие из них сами выписывали себе пропуска и устремлялись на поиски свободы. В романе Алекса Хейли «Корни»[59], посвященном его предкам-рабам, рассказывается о Белле, жене Кунта Кинте, которая с трудом самостоятельно выучилась грамоте. Тайком читая газеты своего хозяина, она была в курсе всех политических событий и делилась этим с другими рабами.

Описание роли женщин в борьбе против рабства не может быть полным, если не воздать должное выдающемуся подвигу Гарриет Табмэн, которая по «подземной железной дороге»* провела на Север более 300 беглых рабов[60]. Ее юность типична для большинства рабынь. Работая на плантациях в Мэриленде, она поняла, что ничуть не уступает мужчинам. Отец научил ее валить деревья и колоть дрова, и, работая плечом к плечу с дочерью, он дал ей незаменимые уроки, пригодившиеся Г. Табмэн во время ее 19 поездок на Север. Отец научил ее бесшумно ходить по лесу, отыскивать пищу, находить лекарственные листья, корни и травы. То, что у нее не было ни одного провала, без сомнения, объясняется уроками отца. Во время Гражданской войны Гарриет Табмэн п

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...