 |
О бане. Монастырь и мир. Сродники
|
|
|
|
О бане
Бани практически не упоминаются в житиях русских святых. Преподобный Евфросин Псковский, ссылаясь в своем уставе на авторитет египетских подвижников – Антония Великого, Пахомия Великого, святого Аммония, – запрещал инокам мыться в бане. Кроме «великой болезни или нужды» инок, по мысли Евфросина, не должен был обнажать своего тела. В качестве самого убедительного аргумента против бани святой Евфросин приводил в своем уставе эпизод из жизни палестинского святого – Феодосия Великого. В монастыре святого долгое время не было никакого источника, и братия все время страдала от нехватки воды. Тогда преподобный повелел всем поститься дольше обычного и сугубо молиться о даровании воды. И однажды с горы забил источник чистой и вкусной воды. Радости братии не было конца. Но прошло время, и монахи стали просить игумена создать им баню около «Богодарованного источника». Святой Феодосий снизошел к немощи монахов и повелел построить баню. Но после того, как монахи помылись в ней, источник иссяк. И как ни молился преподобный, вода в нем не появлялась. Тогда он повелел разрушить баню, и источник забил вновь (Серебрянский. Кн. 4. С. 521 ).
Но не все святые отцы были настроены столь категорично против бани. Из устава Студийского монастыря в Константинополе известно, что монахи этой обители не более раза в два месяца посещали баню (только Великим постом мыться в бане не разрешалось). Инок приходил к игумену и брал благословение на баню, игумен выдавал ему особую «печать», которую тот отдавал баннику. У обители, видимо, существовал договор с определенной баней, по которому монастырь из своей казны оплачивал стоимость мыла за всю братию и мирских людей, работавших в монастыре, так что сами монахи, придя в баню, уже ничего не платили. В монастыре были даже особые «мовные ворота», через которые иноки, видимо, выходили в город для этих целей. Очевидно, что в Студийском монастыре, находившемся в столице империи, были совсем другие подходы к быту и гигиене, чем в египетских и палестинских обителях. Поэтому у русских монахов, весьма почитавших Студийский устав, все‑ таки оставалась «каноническая» возможность пользоваться баней. Упоминание о бане есть в Житии преподобного Антония Сийского. Некий брат Карион, находясь на монастырской службе на реке Сие, часто ходил в баню «старости ради и недуга своего». Однажды к нему явились два незнакомца с прутьями и, нанося ему раны, сказали: «Да не будет у тебя обычая часто ходить в баню» (РНБ. Соф. № 230. Л. 304 об. – 305 ). Как видим, в Житии осуждается не само пользование баней, а лишь ее частое посещение. Бани, если они были, устраивали за стенами обители. Так, на Соловках была устроена братская баня на канале, ведущем в Святое озеро. Но с какого времени она там существовала, неизвестно.
|
|
|
Глава 11
Монастырь и мир
Сродники
Принимая монашеский постриг, человек оставлял свое прежнее имя и получал новое. Тем самым он отрезал от себя свою прежнюю жизнь в миру, привязанности и родство. Преподобный Нил Сорский говорил так: среди монахов «есть и такие, кто кичится своим происхождением от известных родителей или тем, что сродников имеет в мирской славе пребывающих, или тем, что в сане каком или в чести в миру был. Это безумие. Это подобает скрывать». Некоторые святые называли себя «невеждами и поселянами», подчеркивая свою земную безродность и полное отсутствие каких‑ либо дарований, знаний и способностей, столь необходимых для преуспевания в делах житейских.
В древности, в Антиохии подвизался удивительный святой – преподобный Симеон, прозванный Столпником. День и ночь он молился на столпе, который стал его жилищем между небом и землей. Однажды к столпу пришла мать святого, чтобы попрощаться с сыном перед смертью. Но святой Симеон отказался от встречи с ней, сказав, что лучше бы им встретиться в Царствии Небесном.
|
|
|
Многие русские святые, которые учились на примерах древних житий, были столь же непреклонны со своими родителями. Старая и немощная мать преподобного Иосифа Волоцкого захотела увидеть в последний раз своего сына и пошла к нему в монастырь. Когда ей оставалось до обители всего два поприща, преподобный узнал об этом, «зело оскорбися» (сильно возмутился) и повелел ей возвратиться, передав ей с посланным такие слова: «Меня не увидишь в нынешней жизни. Молись обо мне, чтобы Господь Бог сподобил нас увидеться там, где преподобные почивают» (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 469 ). Вскоре мать преподобного призвала к себе другого сына, попросила постричь ее в ангельский образ и мирно преставилась. Из Жития преподобного Евфросина Псковского известно, что после пострига этот подвижник также отказался от общения с матерью и родственниками.
Однако есть в житиях русских святых и другие примеры. Именно мать поддержала преподобного Даниила Переяславского в трудную минуту и дала ему необходимый духовный совет. Преподобный Даниил (в миру его звали Димитрием) принял постриг в Боровском монастыре. Здесь он десять лет пребывал в послушании у опытного духовного старца Левкия. Когда старец удалился безмолвствовать в уединенную пустынь, Даниил ушел жить в Горицкий монастырь в Переяславле, где архимандритом был его родственник Антоний. Позже к Даниилу присоединились его родные братья – Герасим и Флор. Было в Переяславле место, именуемое Скудельница, – заброшенный пустырь без церкви, где погребали безвестных странников, нищих и убогих. Преподобный Даниил, не желая, чтобы души людей оставались без церковного поминовения, построил здесь храм и впоследствии устроил монастырь во имя Всех Святых. Сам преподобный жил в Горицах, но постоянно навещал Скудельницу, строил вместе с братией кельи, обрабатывал монастырскую пашню. Монахи зарабатывали на жизнь в основном ремеслами – каждый делал, что умел. Жил монастырь скудно, и как обычно бывает в таких случаях, в один день братия, не вынеся голода и нищеты, пригрозила святому, что они все покинут обитель. Он, не справляясь с ситуацией, решил оставить монастырь на Божию волю и уйти назад в Боровск. Перед уходом преподобный зашел к своей матери, но не стал ей ничего говорить. Она же поняла его душевное состояние и сама начала разговор о том, что так тревожило сына: «Какая польза тебе будет, чадо, если ты, начав созидать, все оставишь. Ты и братию монастырскую опечалишь, и меня, приблизившуюся к своему концу, огорчишь. Даже не помышляй об этом, чадо, и случающиеся скорби терпи с благодарностью. А когда возьмет меня Бог из этого мира, ты мое грешное тело в своем монастыре положи». Мать дала сыну 100 сребреников и полотно на свое погребение. С того времени преподобный Даниил уже не поддавался малодушию и дела в обители постепенно поправились.
|
|
|
Несмотря на существующие правила, каждый монах все‑ таки сам для себя решал вопрос об отношениях с родственниками исходя из своего жизненного опыта и особенностей характера. Не все святые, как известно, шествовали одним путем. Старцы Кирилло‑ Белозерской обители имели обыкновение так наставлять своих подопечных после пострига: «Не старайся уже ни спрашивать о своем роде и о племени, ни о друзьях, ни знаться с ними, ни говорить, ни есть и ни пить, кроме великой необходимости; заботься только о своей душе» (РНБ. Кир. – Бел. № 121 / 1198. Л. 11 об. ). Преподобный Александр Ошевенский был постриженником Кириллова монастыря и должен был знать этот совет, однако через всю свою жизнь он пронес удивительную любовь и привязанность к своим родителям. И хотя игумен перед постригом пообещал святому, что «любовь Божия победит любовь родительскую», но отринуть ее до конца преподобный так и не смог.
Смирившись с пребыванием сына в монастыре, отец Александра Никифор решил навестить его. Придя в обитель, он прежде всего пошел к игумену взять благословение. Игумен встретил Никифора радушно, дал ему, по монастырскому обычаю, «приставника» (провожатого), чтобы тот показал гостю обитель. Вместе они пошли к раке преподобного Кирилла Белозерского и потом к келарю. Тот, по благословению игумена, оказал Никифору достойную честь: накормил различными блюдами, напоил «житным» и медовым квасом, вина же и пива в монастыре не полагалось тогда даже для гостей. Келарь побеседовал с гостем на душеполезные темы, а потом повелел приставнику привести послушника Алексия (таково было имя Александра Ошевенского до пострижения). Тот пришел в трапезную, сначала поклонился святым иконам, взял благословение у келаря, а потом упал к ногам своего отца, прося у него благословения и прощения. Келарь разрешил Никифору остановиться в келье сына, а приставнику повелел носить гостю квас, сколько он захочет, прямо в келью и звать в монастырскую трапезную к обеду и ужину. Келья сына и весь монастырский обиход понравились Никифору, и он, погостив немного в обители, успокоенный, отправился домой, согласившись с жизненным выбором Алексия (РГБ. Унд. № 276. Л. 28 об. – 29 об. ). Вскоре после пострига Александра его братья и родители, спасаясь от притеснений земных властей, переселились в Каргопольские земли. Здесь им понравилась лесистая местность над рекой Чурьюгой. Никифор пошел в Новгород и попросил у боярина грамоту, разрешавшую им осваивать эти земли. С того времени и доныне стала называться слобода та Ошевнева (ныне город Ошевенск). Устроившись на новом месте, отец написал Александру письмо, в котором звал его к себе. Он писал сыну, что близ их слободы много мест, удобных для основания обители, и обещал будущему преподобному свою полную поддержку. Обрадованный Александр пошел с письмом к игумену, но тот не благословил ему подвизаться в лесном уединении. «Не полезно тебе это, – сказал игумен, – потому что ты еще юн. Когда братия живут вместе в обители, они друг друга укрепляют и поучают. А если приключится болезнь или скорбь, то брат, живущий с тобой, или кто другой и еду тебе приготовит, и питие подаст, своими руками поднимет, и на постель положит, и всяко послужит тебе. А если придет некое искушение, то братия всем собором помолятся о тебе» (РГБ. Унд. № 276. Л. 37 об. ). И преподобный Александр остался в Кирилловой обители. Еще несколько лет он подвизался в разных послушаниях, но мысль об основании собственного монастыря не оставляла его. И он решился на новый разговор с игуменом. Тот благословил его пойти в Каргополь и посмотреть место. Помолившись Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице, взяв с собой немного хлеба и необходимую одежду, Александр отправился в путь. Он благополучно добрался до Каргополя, а оттуда – до Ошевенской слободы. Здесь после многих лет разлуки он увидел своих родителей. Вечером после трапезы отец рассказал ему, что есть одно место в лесу, где он сам и окрестные крестьяне не раз слышали колокольный звон и ангельское пение. Наутро преподобный Александр пошел посмотреть ту таинственную поляну, место понравилось, и преподобный поставил здесь крест, а потом долго молился, чтобы Господь благословил его начинания.
|
|
|
|
|
|
Недолго погостив в родительском доме, преподобный вернулся в Кириллов монастырь. Игумен стал готовить его к самостоятельной жизни: сначала возвел его в сан церковного клирика, потом рукоположил во священника. Как и другие священники, Александр служил по неделям, а остальное время подвизался в хлебне и поварне. Освоив в совершенстве церковную службу, преподобный стал собираться в дорогу. Игумен благословил его на создание новой обители и дал с собой две иконы: Пресвятой Богородицы Одигитрии (Путеводительницы) и святителя Николая Чудотворца. Дойдя до села Короткого, Александр сел на корабль и поплыл в Каргополь. Уже вечером он добрался до дома родителей. Обрадованный встречей, он поставил им угощение и лег отдохнуть после дороги. Наутро он рано встал и пошел на избранное им место. Был день праздника Рождества Пресвятой Богородицы. Вокруг поляны недвижно стоял лес, безмолвный и торжественный в своем осеннем убранстве. Радость переполняла сердце Александра, когда он стругал сень и киот для иконы святителя Николая. Тяжелые искушения были впереди и пока не тревожили его душу.
Несмотря на близость родительского дома, зима, проведенная в одиночестве, выдалась очень тяжелой. Но понемногу к преподобному собрались иноки, все вместе поставили кельи, церковь. Родители и сродники помогали обители деньгами и продуктами. Однако отношения с братией у преподобного складывались непросто. Возлагая на себя тяжелые труды и подвиги, он требовал такой же крепости от других. Многие не выдерживали и уходили. Но самое тяжелое искушение постигло его там, где он меньше всего ожидал. А дело было так. В монастырь к Александру часто приходили его племянники: Никон – сын старшего брата Амвросия и Петр – сын брата Лукиана. Преподобный постриг их в монашество, Никон стал Никифором, его Александр поставил келарем, а Петр стал пономарем Порфирием. Постриг сыновей стал неожиданностью для Амвросия и Лукиана. Они были людьми мирского склада и не желали детям монашеской судьбы. Искренне помогая брату, они не ожидали, что он, не спросив разрешения, цострижет их сыновей. Амвросий, видимо, унаследовал крутой нрав своего отца. По словам Жития, был он человеком «мужественным и ярым». Схватив топор, он сказал Лукиану: «Пойдем в монастырь, разобьем замки, изрубим двери и заберем своих детей». Задыхаясь от бессильной ярости, он всячески ругал преподобного: «Что еще сделать злодею нашему монаху Александру? Мы относились к нему, как к отцу родному. Он же зло нам сотворил, разлучая нас с нашими детьми и постригая их! Что может быть горше этого, когда родители скорбят о детях своих? Он ведь не хочет пришлых монахов покоить и держать, они не могут терпеть великих трудов его и нужды и прочь уходят, и потому теперь нашими детьми он хочет монастырь свой наполнить! » (РГБ. Унд. № 276. Л. 58 ). Речь Амвросия передана в Житии, видимо, в точности, поскольку Житие было составлено по рассказам родного брата Амвросия и Александра – Леонтия. Амвросий поспешил в монастырь. Встав под дверями кельи преподобного, он стал выкрикивать такие ругательства, какие нельзя произносить вслух. Преподобный ничего не отвечал разъяренному Амвросию. Лукиан же, применяя всю свою крестьянскую сметливость, старался успокоить брата. «О, брат! – говорил он. – Как ты не побоялся Бога и не устыдился святости этого человека, говоря такие слова? Если оскорбим святого человека, поставившего храм и монастырь устроившего, он, не стерпев наших ругательств, уйдет прочь. Какой мы тогда суд примем от Бога и какой великий позор от людей! Начнут говорить, что они изгнали святого, да еще и брата своего родного, кто сможет быть у них в работниках и терпеть их суровость и неустроенность. Бог собирает и созидает, а ты один хочешь все разорить. Не спорь с Богом, давай попросим прощения и с благословением пойдем домой». Амвросий молчал. Тогда преподобный вышел на предсение и сказал: «Люди! Что волнуетесь из‑ за ваших детей. Были ваши дети, ныне же стали слугами Божиими», после чего ушел в келью. Доводы Лукиана возымели действие. Поняв, что уже ничего не вернуть, Амвросий встал под окном игумена и попросил его простить. Александр простил братьев, и молодые иноки остались в обители.
Вскоре умерли родители Александра. Но беда, как известно, не приходит одна. Непонятно почему племянники вдруг возненавидели преподобного и стали сторониться его. Он же, чувствуя эту перемену, чаще навещал их. Иноки всячески перечили святому, говоря: «Мы еще юны и не можем понести таких тяжелых трудов». И однажды они, сговорившись, ушли из монастыря неведомо куда. Святой Александр, понимая, в какую погибель ввергли себя юные иноки, впал в такую скорбь, что перестал есть и вскоре тяжело заболел. Видимо, с ним случился инсульт: он не мог поднять головы, двинуть рукой или ногой, язык тоже не слушался его. Похоже, что впервые преподобного охватило отчаяние. Во время болезни он сподобился чудесного видения преподобного Кирилла Белозерского: святой пообещал исцелить его, но только в том случае, если Александр не оставит монастырь. К изумлению братии, преподобный выздоровел и вернулся на некоторое время к управлению обителью. Однако удар был слишком силен, и святой Александр не смог до конца оправиться от недуга. Он скончался в возрасте 52 лет, поручив обитель своему брату Леонтию. После смерти настоятеля в монастыре началось повальное бегство иноков. Леонтий, будучи мирянином, не являлся достаточным авторитетом для братии. Порядок восстановился только по прошествии восьми лет, когда оставшиеся иноки пригласили к себя священника с верховьев реки Чурьюги – старца Варлаама, а его сына Максима попросили стать игуменом.
|
|
|
