Расположение правительственных войск и восставших на Сенатской площади.

Не удалось убедить восставших ни митрополиту, ни младшему из ве­ликих князей Михаилу Романову. К часу дня на Сенатскую площадь по­дошли лейб-гвардии Гренадерский полк и лейб-гвардии Морской экипаж. Всего на площади вокруг памятника Петру Великому выстроились около 3 тыс. восставших солдат и матросов под командованием 30 строевых офи­церов-декабристов.

Площадь и прилегающие к ней улицы были забиты любопытны­ми и сочувствующими. Декабрист А. Е. Розен вспоминал: «По мере уве­личения числа войск для оцепления возмутителей полиция стала смелее и разогнала народ с площади, мно­го народу потянулось на Васильев­ский остров вдоль боковых перил Исаакиевского моста. Люди рабо­чие и разночинцы, шедшие с пло­щади, просили меня держаться ещё часок и уверяли, что всё пойдёт лад­но». У восставших не было артилле­рии и кавалерии. Не явился к зда­нию сената Трубецкой: он сидел в помещении Главного штаба рядом с Сенатской площадью и даже наблю­дал иногда за развитием событий, но выйти к товарищам не решился. Причины такого поведения пытал­ся впоследствии объяснить Н. А. Бес­тужев: «Храбрость солдата и храб­рость заговорщика не одно и то же. В первом случае — даже при неуда­че — его ждут почесть и награды, тогда как в последнем при удаче ему предстоит туманная будущность, а при проигрыше дела — верный по­зор и бесславная смерть». Не буду­чи трусом, Трубецкой впервые в жизни смалодушничал, что послу­жило одной из причин провала всего дела. Отсутствие крепкого и грамотного руководства внесло рас­терянность и дезорганизацию в ря­ды восставших.

По словам Розена, «всего было на Сенатской площади в рядах восстания больше 2000 солдат. Эта сила в руках одного начальника, в виду собравшегося тысячами вокруг народа, готового содействовать, могла бы всё решить, и тем легче, что при наступательном действии много батальонов пристали бы к возмутившимся, которые при 10-гра­дусном морозе, выпадавшем снеге с восточным резким ветром, в одних мундирах ограничивались страда­тельным положением и грелись только неумолкаемыми возгласами „ура!". Не видать было диктатора, да и помощники его не были на мес­тах... Было в полном смысле безна­чалие: без всяких распоряжений — все командовали, все чего-то ожи­дали и в ожидании дружно отби­вали атаки, упорно отказывались сдаться и гордо отвергли обещан­ное помилование».

Николай I выставил против мя­тежных полков верные ему войска: 9 тыс. пехотинцев, 3-тысячную ка­валерию, артиллеристов. Восстав­шие солдаты, голодные и замёрз­шие, пассивно ждали, окружённые со всех сторон правительственными частями. Император приказал ка­валерии атаковать бунтовщиков, но несколько таких попыток было от­бито ружейным огнём. Народ ста­рался подбодрить заговорщиков, некоторые бросали в правитель­ственные войска и даже импера­торскую свиту камни и поленья. Приближалась темнота. Царь, боясь, чтобы волнение не передалось «черни», согласился применить против мятежников артиллерию. Пушки зарядили картечью. На пло­щади после выстрелов остались убитые и раненые — и военные, и гражданские. Остальные начали отходить: одни — по Галерной ули­це, другие — по замёрзшей Неве. Снаряды взрывали ледяной покров реки, многие тонули. К ночи восста­ние было разгромлено. Декабристы потерпели поражение. Николай I укрепился в Зимнем дворце, защищённом войсками и несколькими орудийными батареями.

 

Николай I.

 

События на Сенатской площади сразу же стали государственной тай­ной. Скрывали число погибших во время беспорядков. Объявили, что убитых самое большее 200 человек, хотя на самом деле их было около 1300 (из них 903 — «чернь»). В пра­вительственных сообщениях декаб­ристов называли «злоумышленни­ками», «изменниками», «скопищем мятежников», «горстью молодых бе­зумцев», которые вознамерились «навлечь на Россию все бедствия без­началия». Примкнувших к ним на Сенатской площади характеризова­ли как лиц «гнусного вида во фра­ках», как «немногих пьяных солдат и немногих же людей из черни, также пьяных».

Все 30 лет правления Николая I декабристская тема была запретной во всех отношениях. Официальному объяснению событий 14 декабря 1825 г. противостояла версия самих декабристов. Она нашла отражение в следственных материалах по их делу, в мемуарах участников вос­стания и их современников. Уже во время первого допроса декабрист Г. С. Батеньков заявил царю: «Поку­шение 14 декабря не мятеж, но опыт политической революции».

ВЫСТУПЛЕНИЕ ЧЕРНИГОВСКОГО ПОЛКА

29 декабря 1825 г., узнав о пораже­нии восстания в Петербурге, высту­пил расквартированный в районе города Василькова Черниговский полк. К тому времени по доносу ун­тер-офицера Шервуда и капитана Майбороды уже были арестованы П. И. Пестель и другие члены Южно­го общества. Выступление возглавил С. И. Муравьёв-Апостол. Ещё до нача­ла восстания С. Муравьёв-Апостол и М. Бестужев-Рюмин составили рево­люционный «Православный катехи­зис»: на основе текстов Священного писания в нём разъяснялась необхо­димость свержения самодержавия и установления республики. Авторы излагали свои мысли в форме вопро­сов и ответов, доступной для пони­мания солдат и простого населения:

«Вопрос. Для чего Бог создал че­ловека?

Ответ. Для того, чтоб он в него веровал, был свободен и счастлив.

Вопрос. Что значит быть сво­бодным и счастливым?

Ответ. Без свободы нет сча­стья...

Вопрос. Для чего же русский на­род и русское воинство несчастно?

Ответ. От того, что цари похи­тили у нас свободу...

Вопрос. Что же святой закон наш повелевает делать русскому на­роду и воинству?

Ответ. Раскаяться в долгом раболепствии и, ополчась против ти­ранства и нечестия, поклясться: да будет един царь на небеси и на зем­ле Иисус Христос.

Вопрос. Что может удержать от исполнения святого сего подвига?

Ответ. Ничто...».

Документ распространился на юге России, был известен в Киеве и сыграл немалую роль в организации восстания черниговцев.

 

Действия восставшего Черниговского полка.

 

Выступление началось в селе Трилесы Киевской губернии. Вече­ром 29 декабря 5-я рота полка из Трилес соединилась в деревне Ковалёвке со 2-й гренадерской ротой. Ранним утром следующего дня вос­ставшие вошли в Васильков, где их поддержали другие роты Чернигов­ского полка. Восемь офицеров ко­мандовали теперь тысячью солдат.

Утром 31 декабря Сергей Му­равьёв-Апостол собрал полк на пло­щади перед собором Святого Феодо­сия. Декабрист И. И. Горбачевский вспоминал позднее: «Роты были по­строены в густую колонну. Подошед к ней, С. Муравьёв приветствовал солдат дружелюбно и потом, в коротких сло­вах, изложил им цель восстания и представил, сколь благородно и воз­вышенно пожертвовать жизнью за свободу. Восторг был всеобщий; офи­церы и солдаты изъявили готовность следовать всюду, куда поведёт их лю­бимый и уважаемый начальник. Тогда С. Муравьёв обратился к священнику, просил его прочитать Политический катехизис, который состоял из чис­тых республиканских правил, прино­ровленных к понятиям каждого. Свя­щенник читал громким и внятным голосом правила и обязанности сво­бодных граждан.

Как-то в году 1829-м или 1830-м Николай Бестужев по просьбе дру­гого декабриста, Алексея Тютчева, написал песню к очередной годовщине 14 декабря. Посвятил её автор восстанию Черниговского полка. Она исполнялась хором на мотив любимой декабристами пес­ни «Уж как пал туман на сине море».

Что ни ветр шумит во сыром бору,

Муравьёв идёт на кровавый пир...

С ним черниговцы идут грудью стать,

Сложить голову за Россию-мать.

И не бурей пал долу крепкий дуб,

А изменник-червь подточил его.

Закатилася воля-солнышко,

Смертна ночь легла в поле бранное.

Как на поле том бранный конь стоит,

На земле прел ним витязь млад лежит.

«Конь! мой конь! скачи в святой Киев-град:

Там товарищи, там мой милый брат...

Отнеси ты к ним мой последний вздох

И скажи:

«Цепей я снести не мог,

Пережить нельзя мысли горестной,

Что не мог купить кровью вольности!..».

 

— Наше дело, — сказал Муравьёв по окончании чтения, обратясь снова к солдатам, — наше дело так велико и благородно, что не должно быть за­пятнано никаким принуждением, и потому кто из вас, и офицеры, и ря­довые, чувствует себя неспособным к такому предприятию, тот пускай не­медленно оставит ряды, он может без страха остаться в городе, если только совесть его позволит ему быть спо­койным и не будет его упрекать за то, что он оставил своих товарищей на столь трудном и славном поприще, и в то время как отечество требует по­мощи каждого из сынов своих.

...Никто не оставил рядов и каж­дый ожидал с нетерпением минуты лететь за славою или за смертью».

Во второй половине дня 31 де­кабря войска покинули Васильков, предприняв поход на Мотовиловку. Оттуда предполагалось идти на Бру­силов и Житомир, где стояли войска под командованием членов Общест­ва соединённых славян. Но замысел не удался из-за бегства части офи­церов. С. Муравьёв-Апостол решил изменить маршрут и двинуться в Белую Церковь — там восставших обещал поддержать член Южного общества Ф. Ф. Вадковский. Однако его арестовали. Муравьёв-Апостол вынужден был возвратиться с пол­ком в Трилесы.

А. Корин. Портрет П. И. Пестеля.

 

3 января 1826 г. между Устимовкой и Ковалёвкой восставших встре­тили правительственные войска под командованием генерала Гейсмара. «Местность оказалась самою невыгод­ною для пехоты, имеющей встретить­ся с кавалериею (у генерала Гейсмара был кавалерийский отряд, усиленный артиллерией. — Прим. ред.). Отряд, пушки в виду. Мы продвигаемся впе­рёд. Раздаётся пушечный выстрел, за ним второй, ядро пролетело над голо­вами. Мы всё шли вперёд, — писал в воспоминаниях декабрист Матвей Муравьёв-Апостол, брат Сергея. — Открылась пальба картечью, у нас несколько человек пало: убитыми, другие ранеными... Тогда Сергей Ива­нович решился прекратить неравный бой и спасти свою команду от не­минуемой погибели и приказал по­ставить ружья в козлы. Солдаты, по­винуясь ему, не понимали, с каким намерением начальник остановил их на походе. Сергей Иванович сказал им, что виноват перед ними, что, воз­будив в них надежду на успех, он их обманул. Артиллеристам Сергей Ива­нович стал махать белым платком и тут же упал, поражённый картечью». Сопротивление черниговцев было по­давлено картечью. С. Муравьёва-Апо­стола тяжело ранило в голову, его младший брат Ипполит, решив, что Сергей убит, застрелился. Были аре­стованы 5 офицеров и 869 солдат.

СЛЕДСТВИЕ И СУД

Аресты декабристов в Петербурге начались в ночь с 14 на 15 декабря 1825 г. Схваченных «злоумышлен­ников» везли на допрос к Нико­лаю I в Зимний дворец. Оттуда их, уже арестантов, с записками ца­ря отправляли в казематы Петро­павловской крепости.

Князь Трубецкой приводит в сво­их «Записках» типичный пример «вы­сочайшего следствия»: «Меня позвали. Император пришёл ко мне на встре­чу в полной форме и ленте и, подняв указательный палец правой руки про­тив моего лба, сказал: „Что было в этой голове, когда вы с вашим име­нем, с вашей фамилией вошли в такое дело? Гвардии полковник князь Тру­бецкой!.. Как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью, ваша участь будет ужасная"». Трубецкому прочли «показание, что бывшее происшест­вие есть дело тайного общества» и что он, князь Трубецкой, «может дать пол­ное сведение о помянутом обществе». Князь всё отрицал. «Император... — вспоминал далее Трубецкой, — подав мне лист бумаги, сказал: „Пишите по­казание" — и показал место на дива­не, на котором сидел и с которого встал теперь. Прежде, нежели я сел, император начал опять разговор:

— Какая фамилия! князь Тру­бецкой, гвардии полковник и в ка­ком деле! Какая милая жена! Вы по­губили вашу жену! Есть у вас дети?

— Нет.

— Вы счастливы, что у вас нет детей! Ваша участь будет ужасная! Ужасная!

И, продолжав некоторое время в этом тоне, заключил: „Пишите, что знаете" — и ушёл в кабинет».

Трубецкой сообщил в пока­заниях о своей принадлежности к «тайному обществу, которое имело целию улучшение правительства». Обстоятельства, последовавшие за смертью государя, показались Об­ществу благоприятными для ис­полнения его намерений, и оно из­брало... Трубецкого диктатором, но князь, увидев, что нужно больше его «имя, нежели лицо и распоряжения, удалился от участия». Когда импера­тор прочёл показания Трубецкого, он сразу вызвал его.

Николай I встретил князя в силь­ном гневе:

— Эк что на себя нагородили, а того, что надобно, не сказали... Вы знаете, что могу вас сейчас расстре­лять!

— Расстреляйте, государь! Вы имеете право.

— Не хочу. Я хочу, чтоб судьба ваша была ужасная!

Высочайшим указом от 17 де­кабря 1825 г. был создан тайный След­ственный комитет для «изыскания» соучастников злоумышленного об­щества под председательством воен­ного министра А. И. Татищева. След­ственные комиссии работали также в Могилёве, Белостоке, Варшаве, Белой Церкви, в отдельных полках. Через полгода, 30 мая 1826 г., комиссии представили императору всеподдан­нейший отчёт. Из 579 человек, при­влечённых к следствию, виновными признали 289, из которых 121 преда­ли суду (61 — из Северного общества, 37 — из Южного, 23 — из Общества соединённых славян).

Декабристы содержались в Пет­ропавловской и Шлиссельбургской крепостях, а также в других тюремных замках России. Их лишили общения друг с другом и родственниками. Мно­гим запрещалось даже читать и пи­сать. По-разному переносили люди тяготы несвободы и следствия. Мало кто из декабристов держался стойко, с достоинством, не выдавая това­рищей (М. С. Лунин, И. Д. Якушкин, П. И. Борисов и некоторые другие). «Я никем не был принят в число членов тайного общества, но сам присоеди­нился к оному, — гордо отвечал сле­дователям Лунин. — Открыть имена их (членов общества. — Прим. ред.) почитаю противным моей совести, ибо должен бы был обнаружить братьев и друзей». Большинство же были откровенны с императором и следователями, писали подробные признания, покаянные письма, не­которые молили о прощении. Исто­рики объясняют это по-разному: не­которые из бывших заговорщиков руководствовались кодексом дворян­ской чести, предписывавшим быть от­кровенными с государем, другие жела­ли обратить внимание властей на необходимость решения проблем, подвигших декабристов на восстание, третьи были уверены в неприменении смертной казни в России.

Манифест от 1 июня 1826 г. уч­редил Верховный уголовный суд из трёх «государственных сословий»: представителей Государственного совета, сената, Синода, а также «не­скольких особ из высших воинских и гражданских чиновников». Значи­тельную работу по организации дея­тельности суда выполнил М. М. Спе­ранский. Председателем стал князь П. В. Лопухин, его заместителем князь А. Б. Куракин, генерал-проку­рором назначили министра юсти­ции Д. И. Лобанова-Ростовского. В состав суда вошли 72 человека.

Суд разделил всех арестован­ных на 11 разрядов по степени ви­новности. Пятерых самых опасных преступников — Павла Пестеля, Кондратия Рылеева, Сергея Муравьёва-Апостола, Михаила Бестужева-Рюми­на и Петра Каховского — вынесли «вне разрядов», их приговорили к страшной, мучительной мере наказа­ния — казни четвертованием. 31 де­кабриста первого разряда осудили на отсечение головы, 17 — из второ­го — к политической смерти и т. д. Николай I указом от 10 июля 1826 г. смягчил приговор почти всем разря­дам. «Внеразрядной» пятёрке чет­вертование заменили на повешение. Против этого жестокого приговора из 72 членов суда выступил только один — адмирал Н, С. Мордвинов, ссылаясь на отмену смертной казни в России со времён Елизаветы Пет­ровны, что подтвердил указ Павла I от 13 апреля 1799 г. Приговор при­вели в исполнение 13 июля 1826 г. на кронверке (одно из укреплений) Петропавловской крепости. У каждо­го осуждённого на груди висела дос­ка с надписью: «Цареубийца».

 

Мемориальная доска на месте казни декабристов.

Начальник кронверка позднее рассказывал: «Когда были отняты скамьи из-под ног, верёвки оборва­лись, и трое преступников... рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных верёвок не было, их спе­шили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, всё было за­перто, почему исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз со­вершилась удачно». Санкт-петер­бургский же генерал-губернатор П. В. Голенищев-Кутузов во «всепод­даннейшем донесении» Николаю I лаконично сообщал: «Экзекуция кон­чилась с должной тишиной и поряд­ком как со стороны бывших в строю войск так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопыт­ности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно Рылеев, Каховский и Муравьёв — сорвались, но вскоре были опять повешены и по­лучили заслуженную смерть».

Осуждённые по первому разря­ду (Никита Муравьёв, Сергей Трубец­кой, Иван Пущин, Евгений Оболен­ский, Вильгельм Кюхельбекер и др.) были приговорены к каторжным ра­ботам. На разные сроки каторги осу­дили около 100 обвиняемых; 9 офи­церов были разжалованы в рядовые. Будущих каторжан выстроили во дворе крепости, лишили дворянства и чинов, сожгли в кострах сорван­ные с них мундиры, сломали над их головами шпаги. Такой же унизи­тельной процедуре подвергли мо­ряков на флагманском корабле в Кронштадте, их эполеты и мундиры бросили за борт.

Тяжёлая участь ждала и других осуждённых, но на самое бесчело­вечное наказание обрекли солдат: 178 человек прогнали через тысяч­ный строй со шпицрутенами от 1 до 12 раз (что по сути дела равнялось смертной казни), многих избили палками и розгами. Немалое число солдат попали в действующую ар­мию на Кавказ.

В июле 1826 г. осуждённых на­чали отправлять на каторгу в Си­бирь. Один день надежды был опла­чен десятилетиями страданий...

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: