Хантер С.Томпсон. Дерби в Кентукки упадочно и порочно

The Kentucky Derby is Decadent and Depraved © 1970 by Hunter S.Thompson © Перевод. К. Поздняков (hagakure86(a)mail.ru), 2006 Я слез с самолета где-то в полночь и в тишине прошел по темнойвзлетно-посадочной полосе к терминалу. Воздух был густым и горячим, как вбане. Внутри люди обнимались и пожимали друг другу руки... широкие ухмылки ивозгласы там и тут: "Боже! Старый ты хрен! Рад видеть тебя, парень! Очень рад ...серьезно!" В кондиционируемом зале ожидания я встретил человека из Хьюстона,который сказал, что его зовут так-то так-то - "но ты можешь звать меняДжимбо" -- он приехал сюда для того, чтобы тусануть. "Я готов ко всему,клянусь Богом! Абсолютно ко всему. Да, а что ты пьешь?" Я заказал Маргаритусо льдом, но он и слышать о ней не хотел: "Не, не... разве это выпивка дляДерби в Кентукки? Ты че, парень?" Он оскалился и подмигнул бармену:"Елы-палы, придется обучать паренька. Налей-ка ему хорошего виски..." Я пожал плечами. "ОК, двойной Олд Фитц со льдом." Джимбо кивнул в знакодобрения. "Слушай". Он сжал мне руку, чтобы убедиться, что я слушаю. "Я знаю этукомпашку, что зависает на Дерби, я бываю здесь каждый год, и вот что яусвоил - в этом городе лучше не производить на людей впечатление, что ты лохили типа того. Не на публике, по крайней мере. Бля, да они обдерут тебя вминуту, шарахнут по голове и заберут на хер все до цента". Я поблагодарил его и вставил Мальборо в свой мундштук. "Скажи-ка, -начал он, - ты похож на человека, имеющего интересы в конном бизнесе... яправ?" "Нет",- сказал я. "Я фотограф". "Да ну?" Он с интересом посмотрел на мою поношенную кожаную сумку. "Таку тебя там фотоаппараты? На кого работаешь?" "На Плэйбой ", - сказал я. Он засмеялся. "Что ж, черт возьми! Что ты собрался снимать - мелькающихконей? Ха! Уверен, тебе придется потрудиться, когда они выпустят КентуккиОакс. Эти скачки только для молодняка". Он дико заржал. "Да, блин! И все этикобылки будут только мелькать перед тобой!" Я кивнул и промолчал, быстро взглянув на него, пытаясь выглядетьзловеще. "Здесь должны начаться беспорядки", - сказал я. "Моя задача -сделать снимки бунта". "Какого бунта?" Я помедлил, мешая лед у себя в стакане. "На трэке. В день Дерби. ЧерныеПантеры". Я снова вперился в него взглядом. "Ты не читал газет?" Ухмылка на его лице погасла. "Что за фигню ты несешь?" "Ну... наверное мне не надо было говорить тебе..." Я пожал плечами. "Ноблин, об этом вроде бы все знают. Копы и Национальная Гвардия в готовностиуже шесть недель. У них 20,000 человек в Форт Ноксе, готовых подняться потревоге. Они предупредили нас - прессу и фотографов - носить шлемы испециальные куртки вроде бронежилетов. Нам сказали быть готовыми кстрельбе..." "Ничего себе!" - воскликнул он; его руки взметнулись в воздух и намгновение зависли между нами, как будто защищая его от услышанного. Затем онтреснул кулаком по барной стойке. "Вот сукины дети! Боже Всемогущий! Дерби вКентукки!" Он замотал головой. "Нет! Господи! Ужасно, не могу в этоповерить!" Казалось, что он перевалится через стул, и когда он поднял глаза,они были мутными. "Почему? Почему здесь? Они что, не уважают ничего?" Я снова пожал плечами. "Дело не только в Пантерах. ФБР говорит, чтоцелые автобусы белых психов едут сюда со всех концов страны - чтобысмешаться с толпой и атаковать одновременно, со всех направлений. Они будутодеты так же, как обычные люди. Сам знаешь - пиджаки, галстуки и все такое.Но когда начнутся беспорядки... сразу поймешь, почему копы так волнуются". Он сел на мгновение, заметны были его душевные страдания и смущение ито, что он не совсем в состоянии переварить эти ужасающие новости. Затем онвоскликнул: "Ох... Господи! Матерь Божья, что такое происходит с этойстраной? Есть ли где-нибудь от всего этого спасение?" "Только не здесь", - сказал я, поднимая свою сумку. "Спасибо завыпивку... и удачи". Он схватил меня за руку, настаивая, чтобы я выпил еще, но я сказал, чтоопаздываю в Пресс Клуб, и соскочил, торопясь принять участие в этом мерзкомспектакле. В киоске в аэропорту я купил Courier-Journal и просмотрелзаголовки: "Никсон отправляет войска в Камбоджу бить красных"... "Благодаряатаке Б-52 20,000 солдат продвинулись на 20 миль"... "4,000 американскихсолдат в полной боевой готовности стоят у Йеля, напряжение,вызванное протестом Пантер, растет". Внизу страницы была фотография ДианыКрамп, которая скоро должна была стать первой женщиной-жокеем, выступающейна Кентуккийском Дерби. Фотограф снял ее "стоящей у конюшни и гладящейсвоего коня, Фатома". Остальная часть газеты была завалена мерзкими военныминовостями и историями о "студенческих беспорядках". Не было никакихупоминаний о волнениях, назревающих в огайском университете под названиемКент Стэйт. Я пошел к стойке фирмы "Hertz" забрать свою машину, но молодойкруглолицый хипарь на кассе сказал, что у них ничего нет. "Не так то простосейчас взять машину напрокат", - заверил он меня. "На время скачек все былозабронировано еще шесть недель назад". Я объяснил, что мой агент получилподтверждение на заявку о белом Крайслере с откидным верхом сегодня вполдень, но парень замотал головой. "Может быть, кто-нибудь отменит заказ.Где вы остановились?" Я пожал плечами. "Где остановилась тусовка из Техаса? Я хочу быть сосвоими." Он вздохнул. "Мой друг, да у вас проблемы. Этот город забит подзавязку. Так всегда во время Дерби". Я наклонился к нему и сказал полушепотом: "Слушай, я из Плэйбоя. Нежелаешь поработать?" Он быстро отпрянул. "Что? Да ладно? Что за работа?" "Не важно", ответил я. "Ты только что упустил ее". Я схватил сумку сприлавка и пошел искать такси. Эта сумка была просто незаменима в моейработе; на ней было много багажных наклеек - Сан-Франциско, Лос-Анджелес,Нью-Йорк, Лима, Рим, Бангкок и так далее - и самой заметной наклейкой извсех была очень презентабельная, пластиковая штука, которая гласила "Фотогр.Журн. Плэйбой". Я купил ее у одного сутенера в Вэйле, Колорадо, и онрассказал мне, как ей пользоваться. "Никогда не упоминай о Плэйбое, пока неубедишься, что люди уже увидели наклейку", - сказал он. "А потом, когдаувидишь, что это их впечатлило, придет время действовать. Люди притухаютмоментально. Это волшебная штука. Реально волшебная". Что ж... может и так. Я проверил этот прикол на бедном придурке в баре,а теперь мчал в город на такси. Мне было немного стыдно за то, что я взорвалнесчастному пидору мозг своей зловещей телегой. Но какого хрена? Любой, ктоболтается по миру, постоянно повторяя "Епты, я из Техаса", заслуживает того,что с ним может случиться. И он, ко всему прочему, в который раз приволоксвою дореволюционную жопу в самый центр этого пресыщенного, атавистическогобалагана, оправдывая приезд только какими-то продажными "традициями". Ранее,в нашем разговоре, Джимбо сказал мне, что не пропускал Дерби с 1954 года."Моя маленькая леди больше сюда не приезжает", - сказал он. "Она точит обменя зубы, а это заставляет меня отрываться здесь на полную катушку. А когдая говорю "отрываться", я имею в виду отрываться! Я швыряюсьдесятидолларовыми бумажками так, как будто они вышли из моды! Лошади, виски,женщины... бля, да женщины в этом городе сделают все ради денег". А почему бы нет? Деньги хорошая вещь в наше запутанное время. ДажеРичард Никсон охоч до них. Всего лишь за несколько дней до Дерби он сказал:"Если бы у меня были хоть какие-то деньги, я вложил бы их в фондовый рынок".А рынок, тем временем, продолжает свое неумолимое движение. ***** Следующий день был тяжелым. Оставалось каких-то тридцать часов до сдачистатьи в печать, а у меня еще не было пресс-карты, и - по словам спортивногоредактора Луисвилльского Courier-Journal - никакой надежды на ее получение.Хуже того, мне нужны были две пресс-карты: одна для себя и другая для РальфаСтэдмана, английского иллюстратора, прилетевшего из Лондона сделатьнесколько зарисовок скачек. Все, что я о нем знал, было то, что это был егопервый визит в Соединенные Штаты. И чем больше я размышлял об этом, тембольше это меня пугало. Как перенесет он гнусный культурный шок, улетев изЛондона и приземлившись прямиком в толпу пьяного быдла на Дерби в Кентукки?Оставалось только догадываться. Я надеялся, что он прилетит, по крайнеймере, за день до скачек, или около того и у него будет времяакклиматизироваться. Может несколько часов спокойного осмотрадостопримечательностей в деревне Блюграсс рядом с Лексингтоном? В моихпланах было приехать за ним в аэропорт на большом Понтиак Боллбастер,который я взял напрокат у торговца подержанными машинами по имени ПолковникКвик, а потом умчать парня в какое-нибудь мирное местечко, которое можетнапомнить ему Англию. Полковник Квик решил проблему с машиной, а деньги (в четыре раза большенормальной цены) помогли заполучить два номера в клоповнике на окраинегорода. Еще одной загвоздкой была задача убедить толстосумов из ЧерчилльДоунс в том, что Scanlan's был настолько престижным спортивнымжурналом, что здравый смысл вынудит их выдать нам две самые лучшиепресс-карты. Это было не так то просто. Мой первый звонок в офис по связям спрессой обернулся полным поражением. Пресс-агент был просто шокирован мысльюо том, что кто-то может быть настолько тупым, чтобы требовать удостоверенияпрессы за два дня до скачек. "Черт, вы это серьезно?" - сказал он."Предельный срок истек два месяца назад. Мест для прессы не осталось, всеномера в гостиницах заняты... и что это за Scanlan's Monthly вообще такой?" Я издал болезненный стон. "Неужели вам не звонили из лондонского офиса?Они прислали сюда художника рисовать картины. Стэдмана. Он ирландец. Мнекажется. Очень знаменит на родине. Да. Я только что прибыл с побережья. Вофисе в Сан-Франциско мне сказали, что мы вписаны". Казалось, клерк заинтересовался, и даже проникся симпатией, но он всеравно ничего не мог сделать. Я навешал ему на уши еще какой-то бурды и,наконец, он предложил компромисс: он дает нам два пропуска вклабхаус, но о том, чтобы реально разместить нас в нем, аособенно на местах для прессы, и речи быть не могло. "Звучит немного странно", - заявил я. "Это неприемлемо. У нас должен быть доступ ко всему. Ко всему. К представлению, к людям, к церемонииоткрытия и особенно к скачкам. Вы ведь не думаете, что мы проделали такойпуть для того, чтобы смотреть эту хрень по телевизору, а? Так или иначе, мыпопадем внутрь. Даже если нам придется подкупить охрану - или применить ккому-нибудь Мэйс". (Я прикупил баллончик Мэйса в аптеке в центре города за$5.98, и вдруг, прямо посреди этого разговора, до меня дошли скрытыевозможности применения его на скачках. Обрызгать газом швейцаров, стоящих наузком входе в святая святых клуба, быстро проскользнуть внутрь, распылитьбольшой заряд Мэйса в губернаторской ложе, как раз когда начнутся скачки.Или напшикать на беспомощную пьянь в туалете клабхауса, для их же блага...) К полудню пятницы я был до сих пор без пресс-карт и до сих пор не могразыскать Стэдмана. Я надеялся на то, что он передумал и вернулся назад вЛондон. Наконец, когда я забил на Стэдмана и безуспешные попыткидоговориться с кем-нибудь в пресс-офисе, я решил, что единственная для менянадежда получить удостоверения - пойти на ипподром и вломиться в пресс-офисбез предупреждения - требуя только один пропуск, вместо двух, говорить оченьбыстро, со странными интонациями в голосе, как человек, с трудом пытающийсяконтролировать внутреннее бешенство. Выходя, я остановился у гостиничнойстойки обналичить чек. Потом, без всякой надежды, я спросил, есть ликакой-нибудь дикий шанс, что мистер Стэдман заехал. Даме за стойкой было около пятидесяти лет, и выглядела она весьманеобычно; когда я упомянул имя Стэдмана, она кивнула, не отрывая взгляда отзаписей, которые делала, и сказала низким голосом: "Не переживайте, заехал".Затем она одарила меня широкой улыбкой. "Да, кстати. Мистер Стэдман толькочто уехал на ипподром. Он ваш друг?" Я покачал головой. "Мы должны вместе работать, но я даже не знаю, какон выглядит. А теперь, блин, мне придется искать его в толпе на трэке". Она хихикнула. "Вы без труда его отыщете. Этот человек найдется в любойтолпе". "Почему?" - спросил я. "Что с ним не так? Как он выглядит?" "Ну... - сказала она, все еще ухмыляясь, - такого забавного типа ядавно не встречала. У него эта... а... растительность по всему лицу. А есличестно, она у него по всей голове ". Она кивнула. "Вы узнаете его, когдаувидите, не беспокойтесь". Господи Иисусе, подумал я. Это испоганит получение пресс-карт. Мнепредставлялся какой-то нервно мельтешащий чудила, весь заросший спутаннымиволосами, противно требующий в офисе пресс-пакета для Scanlan's. А вообще...какого черта? Мы всегда можем закинуться кислотой и провести весь день,шарясь вокруг ипподрома, истерически смеясь над местными и лакая мятныйджулеп, чтобы копы не подумали, что с нами что-то ненормально.Можно даже заработать денег; поставить мольберт с большой надписью:"Иностранный художник нарисует ваш портрет за $10. Здесь и СЕЙЧАС!" Я выбрал самый короткий путь до ипподрома и погнал очень быстро, ведямонструозную машину по переулкам, держа в одной руке банку пива, а в головеу меня была такая путаница, что я чуть не врезался в Фольксваген, полныймонашек, поклявшись себе вписаться в правый ряд. Был еще крошечный шанс,думал я, перехватить уродливого британца, пока он не зарегистрировался. Но Стэдмен был уже в пресс ложе, когда я туда добрался, бородатыймолодой англичанин в твидовом костюме и авиационных солнцезащитных очках.Ничего такого странного в нем не было. Ни вен на лице, ни зарослей жесткихклочковатых волос. Я рассказал ему, как описала его женщина в мотеле, чтоего несколько озадачило. "Пусть это тебя не беспокоит", - сказал я. "Простопомни следующие несколько дней о том, что мы в Луисвилле, Кентукки. А не вЛондоне. И даже не в Нью-Йорке. Это странное место. Тебе повезло, что таумственно отсталая в мотеле не выхватила ствол из-под стойки и не проделалав тебе большую дырку". Я засмеялся, но он казалось, забеспокоился. "Просто представь себе, что ты попал на большую чокнутую барахолку подоткрытым небом", - сказал я. "Если ее обитатели выйдут из-под контроля, мынасквозь вымочим их в Мэйсе". Я показал ему баллончик "Химиката Билли",поборов в себе позыв разбрызгать его через все помещение на мужичка скрысиной рожей, прилежно печатающего что-то в секции Associated Press. Мыстояли у бара, потягивая скотч и поздравляя друг друга с внезапной,незапланированной удачей в получении двух пресс-удостоверений. Леди застойкой была очень дружелюбна к нему, сказал Стэдман. "Я сказал ей свое имяи она выдала мне все, что было надо". К обеду мы держали все под контролем. У нас были места, выходящие нафинишную прямую, цветное ТВ и бесплатный бар в комнате для прессы, а такжеподборка пропусков, с которыми мы могли попасть куда угодно, хоть на крышуклабхауса, хоть в жокейскую. Единственное, чего нам не хватало, былнеограниченный доступ в святая святых клуба, секции "F&G"... и ячувствовал, что он нам нужен, чтобы посмотреть на нализавшихся вискигубернаторских халдеев в действии. Губернатор, свинорылая нео-нацистскаяшлюха по имени Луис Нанн, должен был сидеть в "G", вместе с БарриГолдуотером и полковником Сандерсом. Я был уверен, что нам удастся попасть в"G", где мы сможем расслабиться, потягивая джулеп, и впитать в себя частьатмосферы и особых вибраций скачек. Все бары и закусочные также располагались в секции "F&G", а клубныебары в день Дерби - это особое зрелище. Наряду с политиканами, светскимильвицами и местными олигархами, каждый полубезумный дурень, у которого естьхоть какие-то мазы в пределах пятисот милль от Луисвилля, наверняка упьетсяв муку и сольет здесь кучу баксов и, в особенности, покажет, кто он есть насамом деле. Бар Пэддок, возможно, лучшее место на ипподроме для того, чтобыпосидеть и понаблюдать за лицами. Никому и в голову не придет, что на негопялятся, потому все здесь и находятся. Большинство людей проводит большуючасть своего времени в Пэддоке; они могут посидеть за одним из деревянныхстоликов, откинуться в удобном кресле и понаблюдать за постоянно меняющимисяставками на большом табло за окном. Черные официанты в белых форменныхпиджаках ходят туда-сюда с подносами с выпивкой, пока эксперты обдумываютсвои шансы и размышляют над счастливыми номерами, или просматривают спискиучастников в поисках благозвучных имен. К кассам тотализатора и от касспостоянно движутся толпы людей. Затем, когда все ставки уже сделаны, потоклюдей уменьшается и все идут на свои места. Ясное дело, мы должны были отыскать способ подольше задержаться завтрав клабхаусе. Но "бродячие" пресс-карты были рассчитаны только на получасовоепребывание в секции F&G, и предположительно, с ними журналисты моглиопубликовать лишь немного торопливо сделанных фотографий и интервью, нокарты не давали возможность проходимцам вроде меня и Стэдмана весь деньнаходиться в клабхаусе, напрягать местную элиту и свистнуть лишнюю сумочкуили две, болтаясь по трибуне. Или опрыскать Мэйсом губернатора. Ограничениево времени не было проблемой в пятницу, но в день скачек "бродячие" пропускабудут жестко контролировать. И если дорога от мест для прессы в Пэддокзаймет десять минут, и еще десять минут займет возвращение, то длясерьезного наблюдения за публикой почти не останется времени. А в отличие отбольшинства присутствующих журналистов, нам было абсолютно по барабану то,что происходит на трэке. Мы прибыли сюда посмотреть на настоящий балмонстров. Поздним пятничным вечером мы со Стэдманом вышли на балкон пресс-комнатыи я попытался описать различие между тем, что мы видели сегодня и тем, чтобудет происходить завтра. Я был на Дерби впервые за десять лет, но до этого,когда я жил в Луисвилле, я вынужден был ходить сюда каждый год. Теперь, стояна балконе, я указал на большой луг, окружавший ипподром. "Все это, - сказаля,- будет запружено людьми; около пятидесяти тысяч, и большинство будут вщепки пьяны. Это фантастическое зрелище - тысячи людей будут падать вобморок, кричать, долбиться, топтать друг друга и драться разбитымибутылками из-под виски. Нам придется провести снаружи немного времени, нотам сложно передвигаться, слишком много тел". "А снаружи безопасно? Мы вообще вернемся?" "Конечно",- сказал я. "Только нам придется быть начеку, чтобы ненаступить на чей-нибудь живот и не влезть в драку". Я пожал плечами. "Черт,да в клабхаусе прямо под нами будет почти также скверно, как на полеснаружи. Тысячи буйных, спотыкающихся пьяных, тем больше свирепеющих, чембольше они проигрывают денег. К полудню они будут жрать мятные джулепы,держа их в обеих руках и блевать друг на друга между заездами. Все здесьбудет завалено телами, плечо к плечу. Будет тяжело передвигаться. Проходымежду рядами будут скользкими от блевотины, люди начнут валиться на пол ихватать тебя за ноги, чтобы не быть растоптанными. Синяки будут ссать вштаны перед кассами. Ронять горстки монет и драться за то, чтобы нагнуться иподобрать их". Он так напугано выглядел, что я засмеялся. "Да шучу я", - сказал я. "Неволнуйся. При первых признаках опасности я начну распылять "Химикат Билли" втолпу". Он сделал несколько хороших набросков, но мы так и не встретили тотособый тип лица, который, как я чувствовал, нужен нам для действительноотменных рисунков. Это было лицо, которое я встречал тысячи раз на каждомДерби, на котором присутствовал. Я представлял его в уме, как маскунализавшейся виски местной элиты - вычурная смесь из бухла, несбывшихсянадежд и кризиса деградации личности; неизбежный результат слишком долгогокровосмешения в узком и невежественном обществе. Одно из ключевыхгенетических правил в разведении собак, лошадей или других породистыхживотных состоит в том, что кровосмешение ведет к усилению слабых сторон вродословной так же, как и сильных. В разведении лошадей, например, большимриском будет скрещивать двух быстрых лошадей, если обе с небольшим норовом.Потомство также будет очень быстрым и очень норовистым. Так что весь фокус вразведении породистых животных в том, чтобы сохранять хорошие черты иотфильтровывать плохие. Но выращивание людей не так мудро контролируется,особенно в тесном южном обществе, где наиболее распространенный типмежродственного скрещивания не столь изящный и приемлимый, сколь намногоболее удобный - для родителей - предоставить их отпрыскам свободу в выборедрузей, по своим соображениям и своими способами. ("Черт подери, слыхал одочери Смитти? У нее крыша поехала на прошлой неделе в Бостоне и онавыскочила за ниггера!") Так что лицо, которое я пытался найти в Черчилль Доунс в эти выходныебыло символом, по моим представлениям, всей обреченной атавистическойкультуры, которая делает Дерби в Кентукки тем, что оно есть. На обратной дороге в мотель после пятничных скачек я предупредилСтэдмана о еще кое-каких проблемах, которые нам придется улаживать. Никто изнас не привез никаких странных нелегальных веществ, так что нам придетсядержаться на синьке. "Ты должен помнить, - сказал я, - что почти каждый, скем ты заговоришь там, будет пьяным. Люди, приятные на первый взгляд, могутни с того ни с сего броситься на тебя без всяких причин". Он кивнул, смотряпрямо перед собой. Он выглядел весьма ошеломленно, и я попытался поднять емунастроение, пригласив вечером на ужин, к моему брату. Вернувшись в мотель, мы немного поговорили об Америке, Юге, Англии -просто чтобы слегка расслабиться перед ужином. В то же время никто из нас небыл уверен, что это не будет последней нормальной беседой между нами.Начиная с того момента, уикэнд превратился в порочный, пьяный кошмар. Мы обапросто выхватили. Главной проблемой было мое былое родство с Луисвиллем,которое реально накладывало на меня обязанность встретиться со старымидрузьями, родственниками и т.д., многие из которых потихоньку опускались,сходили с ума, собирались разводиться, прогибались под тяжестью ужасныхдолгов или оправлялись от тяжелых несчастий. Прямо посреди всего этогобешеного Дерби-действия, члена моей собственной семьи должны были положить вбольницу. Это накладывало некоторую тяжесть на и так не здоровую ситуацию,так что бедному Стэдману ничего не оставалось, кроме как принимать все какесть, он испытывал один шок за другим. Другой проблемой была его привычка рисовать скетчи на людей,попадавшихся ему в различных ситуациях - а потом показывать им рисунки.Результат всегда был плачевным. Я предупреждал его несколько раз, чтобы онне давал никому смотреть на его непотребные художества, но по какой-тоизвращенной причине он продолжал делать это. Получалось, что почти каждый,кто видел или хотя бы слышал о его работах, исполнялся страхом иотвращением. Он не мог этого понять. "Это шутка такая", - твердил он. "Ачто, в Англии это нормально. Люди не воспринимают это, как оскорбление. Онипонимают, что я просто изображаю какую-нибудь их частичку". "На хуй Англию", - сказал я. "Это Центральная Америка. Здешние людиотносятся к тому, что ты с ними делаешь, как к зверским, желчным нападкам.Вспомни, что вчера вечером случилось. Я думал, что мой брат тебе головуразбить собирается". Стэдман с грустью покачал головой. "Но он мне понравился. Он произвелна меня впечатление приятного, открытого человека". "Слушай, Ральф, - сказал я. Давай не будем сами себя обманывать. Ты далему кошмарный рисунок. На нем было лицо, как у монстра. Это очень плохоотразилось на нервах брата". Я пожал плечами. "Какого дьявола, ты думаешь,мы так быстро ушли из ресторана?" "Я думал, что это из-за Мэйса", - сказал он. "Какого Мэйса?" Он осклабился. "Которым ты брызнул в метрдотеля, не помнишь?" "Черт возьми, это был пустяк,- сказал я. Я не попал в него... и мы всеравно уходили". "Но все попало на нас", - сказал он. Комната вся была в этом чертовомгазе. Твой брат чихал, а его жена обливалась слезами. У меня глаза два часаболели. Когда мы вернулись в отель, я из-за этого не мог рисовать". "Это точно", - сказал я. "Она выстегнула с этой штуки, не правда ли?" "Она разозлилась", - сказал он. "Да... ну, ладно. Будем считать, что мы оба тогда лоханулись", - сказаля. "Но с этого момента давай будем поосторожнее, находясь рядом с людьми,которых я знаю. Ты не будешь их рисовать, а я не буду брызгать на нихМэйсом. Просто попробуем расслабиться и напиться". "Ага, - сказал он. Превратимся в местных". Было субботнее утро, день Больших Скачек, и мы завтракали впластиково-гамбургерном дворце под названием "Рыбно-мясная деревушка". Нашиномера были как раз через дорогу, в мотеле Brown Suburban. В мотеле быластоловая, но еда была настолько плохой, что мы уже не могли ее переносить.Официантки выглядели так, как будто вывихнули лодыжки и мучались от этого,они двигались очень медленно, стоная и проклиная "черномазых" на кухне. Стэдману нравилось "Рыбно-мясное" заведение потому что там была рыба икарофель фри. Я предпочитал "Французские тосты" - настоящие блины с густымтестом, которые жарили до надлежащей плотности, а затем подавали с печеньем,нарезанные в форме тостов. После пьянки и отсутствия сна, нашей единственной настоящей проблемой ктому моменту был вопрос о доступе в клабхаус. Наконец мы решили, что рванутьнапролом и украсть два пропуска, если понадобится, будет лучше, чемпропустить часть действия. Это было последним вразумительным решением,которое мы смогли сделать в следующие сорок восемь часов. С того момента -почти что с начала нашего выдвижения к трэку - мы полностью потеряликонтроль над событиями и провели весь остаток выходных, барахтаясь в морепьяного кошмара. Мои записи и воспоминания о Дне Дерби кое-где спутаны. Но сейчас, смотря на большую красную записную книжку, которую я всегданосил с собой, я более или менее понимаю, что произошло. Книжка кое-гдеповредилась и помялась; некоторые страницы вырваны, другие измяты ииспачканы чем-то, что должно было быть виски, но вместе взятые, с единичнымивспышками воспоминаний, записи могут поведать нам историю. А именно: Всю ночь до рассвета дождь. Никакого сна. Господи, начинается, кошмариз грязи и безумия... Но нет. К полудню солнце припекает - идеальный день,даже влаги не осталось. Стэдман теперь беспокоится о пожаре. Кто-то сказал ему, что клабхаусзагорелся пару лет назад. Случится ли это опять? Ужасно. Быть запертым вловушку в местах для прессы. Холокост. Сто тысяч людей дерутся, чтобывыбраться. Пьяные кричат в пламени и грязи, дико носятся обезумившие лошади.В дыму ничего не видно. Трибуны агонизируют в огне, а мы лезем на крышу.Бедный Ральф почти тронулся умом. Жестко бухаем. Приезжаем на ипподром в такси, чтобы избежать этой ужасной парковки напередних двориках домов, $25 за место, беззубый старик на улице с большойтабличкой "ПАРКОВКА" пропускает машины во двор. "Все нормально, пацан,плевать на тюльпаны". Шухер на его голове, волосы торчат, как лес из тросов. Тротуары полны людей, все двигаются в одном направлении, в сторонуЧерчилль Доунс. Дети ходят с прохладительными напитками и попонами,девочки-подростки в узких розовых шортах, много черных... черные парни вбелых фетровых шляпах с каймой из леопардовой кожи, копы разгоняютобразовывающиеся пробки. Сборище заполонило много кварталов у ипподрома, очень медленно движемсяв толпе, очень жарко. На пути в лифт, ведущий к местам для прессы, в самомклабхаусе, мы наталкиваемся на шеренгу солдат, все держат длинные белыепалки. Около двух взводов, со шлемами. Человек, идущий перед нами, сказал,что они ждут появления губернатора и его тусовки. Стэдман смотрел на нихнервозно. "Для чего им эти дубинки?" "Черные Пантеры", - сказал я. Затем я припомнил старого доброго"Джимбо" из аэропорта и мне стало интересно, о чем сейчас он думает.Наверное, очень нервничает; ипподром был переполнен копами и солдатами. Мыпротискивались через толпу, через множество входов, миновали загон, изкоторого жокеи выводили лошадей и прогуливались рядом перед каждым рейсом,так что игроки могли к ним хорошенько присмотреться. Пять миллионов долларовбудут сегодня на кону. Много победителей, еще больше проигравших. Что захрень. Вход к местам для прессы был застопорен людьми, пытающимися попастьвнутрь, кричащими на охранников, размахивающими странными пресс-картами:Chicago Sporting Times, Атлетическая Лига Полиции Питтсбурга... их всехповорачивали назад. "Давай, дружок, пропусти действующую прессу". Мыпротолкнулись через толпу и попали в лифт, затем быстро вверх, к бесплатномубару. Почему нет? Получи и распишись. Сегодня очень жарко, чувствую себя неочень, наверное из-за этой гнилой атмосферы. Помещения для прессы былипрохладными и просторными, много комнат, по которым можно было пройтись иместа на балконе для просмотра забегов или наблюдения за толпой. Мы получилитаблицу с участниками, и вышли наружу. Пурпурные физиономии с типичной южной одутловатостью, старый Айвистиль, полосатые пиджаки и консервативные воротники на пуговицах. "Цветущеестарческое слабоумие" (выражение Стэдмана)... рано угасшие, а может простоеще не перегоревшие. В лицах маловато энергии, маловато любопытства. Мучающиеся в безмолвии, после тридцати им нечем заняться в этой жизни, кромекак тихо существовать и развлекать детишек. Пусть молодые наслаждаютсяжизнью, пока еще могут. Почему бы нет? Старуха с косой рано приходит в эту лигу...завывает на лужайке ночью,орет там рядом с этим маленьким закованным в кандалы ниггером в жокейскомнаряде. Может это он и орет, предвещая смерть. Тяжелые приступы белойгорячки и чересчур много брюзжания в бридж-клубе. Обвалы на фондовом рынке.Боже святый, дите разбило новую машину, обвернув ее вокруг каменного столбау подъездной дорожки. У него нога сломана? Глаз косит? Отправь его в Йель,они там что угодно вылечат. Йель? Видел сегодняшние газеты? Нью-Хэйвен в осаде. Йель кишит ЧернымиПантерами. Говорю вам, Полковник, мир сошел с ума, с катушек съехал. А ониговорят мне об этой гребаной женщине-жокее, которая, может быть, будетучаствовать в Дерби. Я оставил Стэдмана рисовать в баре Пэддок и вышел, чтобы сделать нашиставки на четвертый забег. Когда я вернулся, он внимательно разглядывалгруппу молодых людей у столика неподалеку. "Господи, ты только посмотри наэто порочное лицо!",- зашептал он. "Смотри, сколько безумия, страха,жадности!" Я посмотрел и быстро повернулся спиной к столику, на который онпоказывал. Лицо, которое он выбрал для зарисовки, было лицом моего старогодруга, в старые добрые деньки восходящей школьной футбольной звезды сблестящим красным Шевроле с откидным верхом и очень быстрыми, по слухам,руками, со щелканьем расстегивающими бюстгальтеры. Все звали его "Кэт Мэн". Но сейчас, дюжину лет спустя, я не узнал бы его нигде, кроме места, гдеожидал его увидеть, в баре Пэддок в день скачек... сахарный взгляд исутенерская улыбочка, синий шелковый костюм и его друзья, похожие напроворовавшихся банковских кассиров под мухой. Стэдман хотел посмотреть на кентуккийских военных, но не был уверен,как они выглядят. Я посоветовал ему сходить в мужской туалет в клабхаусе ипоискать там людей в белых льняных костюмах, блюющих в писсуары. "У них напиджаках обычно большие коричневые пятна от виски", - сказал я. "Но и наобувь поглядывай, это и есть зацепка. Некоторые из них еще могут незаблевать одежду, но мимо ботинок они никогда не промахиваются". В ложе, находящейся недалеко от нашей, сидел полковник Анна ФридманГолдман, Председатель и Хранитель Большой Государственной ПечатиДостопочтенного Общества Офицеров Кентукки. Не все 76 миллионов, или околотого, кентуккийских офицеров осилили приехать на Дерби в этом году, номногие хранили веру и за несколько дней до Дерби собирались на ежегодныйужин в отеле "Силбах". Дерби, решающий забег, был запланирован на послеполуденное время, ипока этот волшебный час не наступил, я внушил Стэдману, что нам надо побытькакое-то время снаружи ипподрома, на поле, этом кипящем море людей, котороеот клабхауса отделял трэк. Он, казалось, занервничал, но так как те ужасныевещи, о которых я предупреждал его, до сих пор не произошли - никакихбунтов, пожаров и диких пьяных потасовок - он пожал плечами и сказал:"Ладно, давай сделаем это". Чтобы попасть туда нам пришлось пройти несколько выходов, каждый - шагвниз по ступенькам общественного положения, а потом через переход подбеговой дорожкой. Выйдя из перехода, мы испытали такой культурный шок, чтонам потребовалось время, чтобы прийти в себя. "Боже милостивый", -пробормотал Стэдман. "Это же... Господи!" Он двинулся вперед со своимкрошечным фотоаппаратом, переступая через тела, и я за ним, пытаясь делатьзаписи. Полный хаос, нельзя увидеть ни забег, ни даже трэк... всем наплевать.Люди стоят в длинных очередях у наружных окошек для ставок, затем встаютсзади, чтобы увидеть выигрышные номера на большом табло, словно этогигантское лото. Старые негры спорят о ставках; "Подожди-ка, я глотну" (покачивая пинтойвиски, в руке пригоршня долларовых бумажек); девочка сидит на плечах упарня, на футболке надпись: "Украдено из тюрьмы Форт Ладердэйл". Тысячитинэйджеров, хором поют "Пусть восходит солнце", десять солдат стоят уамериканского флага и жирный пьяный мужик в синей футболке (80-й размер)ошивается вокруг с квартой пива в руке. Бухло здесь не продается, слишком опасно... туалетов тоже нет. Пляжныекачки... Вудсток... много мусоров с белыми дубинками, но никаких признаковволнений. Издали, отделенный от нас трэком, клабхаус выглядит как наоткрытке с Дерби в Кентукки. Мы вернулись в клабхаус, чтобы посмотреть большой забег. Когда толпавстала, отдавая честь флагу и напевая "Мой старый дом Кентукки", Стэдманразвернулся лицом к толпе и стал яростно делать зарисовки. Откуда-то сверхних рядов донесся хриплый голос: "Развернись, волосатый урод!" Сам посебе забег занял две минуты, и даже с наших наблатыканных мест, даже смотряв бинокль с 12-ти кратным увеличением не было никакой возможности увидеть,что действительно происходило с нашими лошадьми. Холи Лэнд, на которуюпоставил Ральф, споткнулась и сбросила жокея на последнем повороте. Моялошадка, Сайлент Скрин, шла впереди на финишной прямой, но отстала за пятьярдов до финиша. Победителем со ставками 16:1 стал жеребец по имени ДастКоммандер. Спустя мгновения после окончания забега толпа дико ломанулась квыходам, штурмуя такси и автобусы. На следующий день Courier писал овспышках насилия на парковке; люди дрались и топтали друг друга, карманыбыли обчищены, дети потеряны, бутылки разбиты. Но мы все это пропустили,удалившись в пресс-бокс немного выпить после забега. К тому времени мы обапочти свихнулись от переизбытка виски, перегрева на солнце, культурногошока, недосыпания и всеобщего морального разложения. Мы околачивались впресс-боксе до тех пор, пока не показали большое интервью с владельцемпобедителя, щеголеватым маленьким человечком по имени Леманн, которыйсказал, что прилетел этим утром в Луисвилль из Непала, где он "прикупилбольшущего тигра". Спортжурналисты пробормотали свои слова восхищения, иофициант наполнил бокал Лемана "Чивас Регалом". Он только что выиграл$127,000 на лошади, которая обошлась ему в $6,500 два года назад. Егоспециальностью, сказал он, были "удаленные поставки". А потом добавил, сширокой ухмылкой: "И я только что удалился от дел". Остаток дня растворился в тумане безумия. Остаток ночи тоже. И весьследующий день и ночь. Происходили такие ужасные вещи, что мне труднозаставить себя даже вспоминать, не то что писать о них. Мне повезло, что явообще уцелел. Одним из моих самых отчетливых воспоминаний о тех порочныхчасах было то, как на Ральфа чуть не напал один из моих старых друзей вбильярдной клуба Пенденнис ночью в субботу. Парень порвал на себе рубашкупосле того, как решил, что Ральф клеится к его жене. До мордобоя так и недошло, но эмоциональный эффект был серьезный. Потом, как кошмар нам надесерт, Стэдман пустил свой злодейский карандаш в дело, и, пытаясь замятьконфликт, стал рисовать девчонку, в склеивании которой он обвинялся. ВПенденнисе нам было лучше уже не оставаться. Где-то около десяти тридцати утром в понедельник я был ра

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: