Отношения между участниками союзов

Юридические отношения между членами союзов для нас менее интересны, чем соотношение их сил. Первые к тому же ограничиваются немногими примерами общих институтов: Комитет действия немецкого Блока 1906 г., Представительство левых французского Блока 1902 г. и Картеля 1924 г., Комитет народного единства 1936 г., etc. Эти институты могут существовать на избирательном уровне, организуя пропаганду союзников и наблюдая за выполнением соглашений, или на парламентском, где они стараются достигнуть общности позиций и единства голосования входящих в альянс объединений: в этом смысле Представительтво левых в 1902-1906 гг. было образцом подобного рода деятельности. Ш.Бенуа называл его "вторым правительством - неконституционным и безответственным"; Э.Комб защищал его как "совместный союз для вынесения на обсуждение и принятия решений: систему, предохраняющую большинство от необдуманных шагов". Отнюдь не все альянсы включали такие институты: стихийные коалиции встречаются чаще, чем организованные. Не больше и таких, которые опираются на общую программу: любой член альянса стремится сохранить за собой свободу действия. Декларации альянсов часто носят характер скорее пропагандистских обращений, нежели планов работы; они даже и формулируются в намеренно туманных и общих выражениях. Будем тем не менее различать программы чисто правительственные, принятые партиями в момент образования "правительств единства", - они самые недолговечные из всех, и программы избирательные, которые могут просуществовать чуть дольше, если имеют отклик в общественном мнении и вызывают известный энтузиазм: в этом случае обращение к программе может стать хорошим средством давления одного союзника на другого. Вот почему избирательные альянсы редко опираются на четко сформулированные документы, или последние имеют в основном ограничительный характер: более умеренный член альянса стремится предотвратить возможные перегибы со стороны своего более радикального союзника.

Институты, а стало быть и общие программы, - это в конечном счете средства установления известного соотношения сил между партиями, связанными [c.414] соглашением. И в этом смысле можно было бы попытаться различить союзы равные и неравные: но это всего лишь умозрительная классификация. Па самом деле любой союз - неравный, и единственно достойный обсуждения вопрос - это вопрос о степени неравенства. И здесь можно противопоставить альянсы относительно равные и псевдоальянсы, носящие характер доминирования; между ними - бесконечная гамма вариаций и оттенков. Три главные элемента нужно учитывать, чтобы определить степень неравенства членов альянса: их соотносительные размеры, положение на политической шахматной доске и, наконец, их внутреннюю структуру. Первый - основной для избирательных альянсов при мажоритарном режиме в два тура: партия, которая возглавляет коалицию, остается одна в гонке второго тура, извлекая пользу из снятия кандидатур или отзыва их со стороны ее союзников. Отсюда следует, что избирательная коалиция в данной системе возможна тогда и только тогда, когда между партиями нет слишком больших диспропорции: иначе более слабая будет совершенно уничтожена более сильной. На практике локальные диспаритеты компенсируются обычно неравноправием альянса: какой-то из союзников считается головным в одних округах, какой-то - в других. Но большая партия может быть заинтересована в преднамеренном отказе от выставления кандидатов в первом туре в определенных местностях, чтобы позволить своему слишком слабому союзнику все же добиться некоторого представительства, с тем чтобы воспользоваться его уходом в другом месте, где он выступал бы в роли третейского судьи между двумя почти равноценными объединениями. Избирательные соглашения таким образом очень часто принимают исключительно гибкий и изощренный характер, весьма отличный от того жесткого и инвариантного механизма, который очевидно содержит в себе техника мажоритарного голосования в два тура. Эта гибкость еще более велика в том случае, если соглашения заключаются при избирательной системе с одним туром, когда союзники должны до всякого голосования распределить места таким образом, чтобы везде был представлен только один-единственный кандидат или единственный партийный список. Альянсы этого типа более сложны, но вместе с тем и более надежны. Они также и более неравные: большая партия имеет тенденцию почти полностью доминировать над меньшей, как это видно [c.415] на примере английских национал-либералов. В режиме с единственным туром альянсы, как правило, эволюционируют в направлении слияния, что обусловлено той степенью близости, которую они предполагают; но слияние зачастую принимает форму поглощения относительно слабой партии более сильной, если диспропорция между ними слишком велика. Это подчеркивает решающую роль численности в неравенстве альянсов.

На уровне правительства влияние численности также очевидно: чем больше входящая в альянс партия, тем больше ее давление внутри него. Партия радикалов вплоть до 1936 г. играла роль настоящего лидера в блоке левых, поскольку была самой крупной партией коалиции. В 1936 г. лидерство оказалось в руках партии социалистов, поскольку она перешла на первое место. Отметим весьма явный примат парламентского измерения над избирательным: ведь с точки зрения последнего радикалы утратили первенство с 1932 г. (1.836.000 голосов против 1.956.000 у социалистов). Преобладание в альянсе имеет существенное значение: нередко полагают, что партия, возглавляющая коалицию, должна брать на себя и председательство в правительстве. Чтобы оправдать отказ от участия в правительстве до 1936 г. и изменение своей позиции с этого времени, социалисты проводили четкое различие между своим участием в радикальном правительстве и участием радикалов в социалистическом. Разумеется, лидерство более многочисленной партии в правительственных альянсах отнюдь не составляет общего и абсолютного правила; эту базовую тенденцию необходимо учитывать вместе со множеством других. Известную роль здесь играет и амплитуда разрыва между членами альянса: если она невелика, руководство более многочисленной партии становится проблематичным. Имеет также значение структура и природа более сильного из союзников: так, в 1946 г. народные республиканцы и социалисты отказались участвовать в трехпартийном правительстве, поскольку в соответствующем альянсе доминирующей партией были коммунисты.

Но в самой значительной степени противодействие лидерству наиболее сильного из членов альянса зависит от взаимной диспозиции союзников. Как уже было показано, в избирательных альянсах имеется тенденция к доминированию наиболее радикального из союзников, а в правительственных - наиболее умеренного. Эти факторы [c.416] естественно пересекаются с теми, которые порождаются соответственной численностью партий, связанных коалицией. Иногда и меньшая из них может оказаться перед необходимостью взять на себя бремя правительственных обязанностей - в силу своей более умеренной позиции. В общих чертах можно было бы наметить "кривые неравенства " внутри альянсов: в периоды, предшествующие выборам и следующие за ними, ведущей выступает экстремальная партия; чем дальше от них, тем больше она теряет влияние в пользу более умеренной - под воздействием управленческих реалий. Это соответствует циклам легислатур в коалиционных режимах: демагогия в начале и в конце, большая консервативность в среднем периоде. Схема эта, разумеется, весьма общая, и пересечение многочисленных и многообразных обстоятельств порой существенно преобразует ее - иногда почти до полного исчезновения. Если взять продолжительные отрезки времени, то окажется, что в конце концов доминирует в альянсе наиболее умеренная партия: экстремал оказывается просто вынужденным поддержать на парламентском уровне известное число мер, противоречащих его позиции, точно так же, как на избирательном уровне он поддерживает движение, противоречащее его динамизму. Если он от этого отказывается, союз рушится; если же подчинится, то альянс в конечном счете примет достаточно спокойную и сдержанную окраску. Эта общая тенденция объясняет постепенно нарастающую умеренность СФИО в Третьей и Четвертой республиках; Другие европейские социалистические партии, по-видимому, в силу тех же самых причин следуют этим же путем. Разумеется, диалектика альянсов - не единственный фактор указанной трансформации. Здесь играют свою роль и множество других, особенно динамика социальной инфраструктуры партии. Вместе с тем предстоит еще выяснить, стала ли партия более умеренной, потому что обуржуазилась, или она потому и обуржуазилась, что стала более умеренной? Функционально или каузально это отношение? При всех обстоятельствах то влияние альянсов на партии, которое мы здесь описали, представляется не вызывающим сомнений.

Такое усреднение партий крайнего толка в ходе альянсов еще более четко выражено в том случае, когда в силу своей численности они официально выдвигаются на руководящую роль в рамках коалиции. Ведь тогда они [c.417] должны обеспечивать власть, и им самим приходится занять ту осторожную и умеренную позицию, которой требует ее отправление. В силу своего веса и положения правящей партии они руководят альянсом; в силу своей деятельности они равняются на своего умеренного компаньона. Именно эта диалектика помогает объяснить эволюцию скандинавской социал-демократии в 1919-1939 гг. Какова бы ни была позиция членов альянса, многопартийные альянсы чаще всего кончают тем, что принимают стиль и программу наиболее умеренной партии; экстремизм другой постепенно сглаживается, шлифуется, изнашивается в ходе исполнения правительственных обязанностей, тем более что она еще и равняется на своего компаньона. Постепенное сглаживание крайностей экстремальных партий [8] в правительственных альянсах противостоит, таким образом, скольжению общественного мнения и партийных систем влево и нередко и конечном счете нейтрализует его: избиратели смещаются в сторону партий левой, но сами партии левой сдвигаются к центру; эти видимые перемещения на деле оборачиваются тем, что все остается на месте. Чтобы избежать доминирования более умеренной партии, альянс должен пребывать в парламентской оппозиции: такие коалиции меньшинства подчинены обычно власти самой экстремальной партии. И им вовсе не приходится разрываться между избирательной демагогией и правительственной умеренностью, поскольку вериги власти им неведомы: оппозиционная демагогия естественно следует там за демагогией избирательной, поскольку вся выгода от той и другой достается самой "крутой" партии. То же самое, как уже говорилось, характерно и для революционных периодов: самая крайняя партия имеет тенденцию доминировать в альянсе - руководит ли она правительством. только участвует в нем, поддерживает его или находится в оппозиции к нему. Ведь принцип революционного правления прямо противоположен принципу правления нормального: речь идет не о том, чтобы поддерживать компромиссное равновесие, стараясь согласовать разнонаправленные интересы (миссия обычно нелегкая и неблагодарная), а о том, чтобы ускорить пришествие нового порядка, ибо лишь он один лишь способен создать новое равновесие после крушения старого режима. Реализм требует здесь уже не умеренности, а непримиримости. Отсюда следует, что экстремальная партия, желающая [c.418] сохранить свою чистоту, должна оставаться в оппозиции и покидать ее лишь для того, чтобы участвовать в революции или помочь ее развязать. Вместе с тем тормозом тенденции к умеренности, имеющей место в любой правящей коалиции, может служить и внутренняя структура партий.

В тройственной коалиции отношения между участниками несколько иные. В этом случае партия центра естественно играет роль третейского судьи. Во Франции во времена трехпартийности очень сильны были позиции социалистической партии, хотя она и была самой слабой из союзников; после изгнания коммунистов и выхода на политическую арену "третьей силы" ее авторитет пошел на убыль. Но эта тенденция, по-видимому, не столь определенна и менее всеобща, чем предыдущая: внутри "третьей силы" влияние МРП в 1947-1951 гг. постоянно падало в пользу радикалов и умеренных - соответственно освобождению членов альянса от крайностей. Общая политическая направленность задавалась не центристской партией коалиции, а парламентским центром, то есть крайне правыми в коалициях левой и крайне левыми в коалициях правой. О деэкстремизации правящих коалиций говорить, как правило не приходится: это понятие приложимо лишь к коалициям левой (которые в ходе социального и политического развития имеют тенденцию возникать чаще). Вернее, следовало бы говорить о деэкстремизации коалиций левой и скольжению влево коалиций правой. Эта двуединая тенденция объясняет, почему политическую жизнь Франции при Третьей республике, не погрешив против истины, можно было бы описать и как чередование правой и левой - Порядка и Развития, и как доминирование в основном центра, и как общую ориентацию в сторону левой. Внешне три эти формулы противоречат друг другу; реально же каждая из них основана на частных, но дополнительных по отношению друг к другу интерпретациях. Скольжение влево проистекает из того факта, что старые партии левой, вытесняемые новыми, постепенно перемещаются к центру и вправо. Эта право-левая пульсация ясно ощутима, когда она совершается в ритме выборов или парламентских комбинаций, хотя эти последние не всегда совпадают. По внутренняя эволюция альянсов непреодолимо толкает к центру: любое парламентское большинство партий правой сдвигается к центру правой и ищет соприкосновения с [c.419] левой; всякое парламентское большинство, образованное партиями левой, скользит к центру левой и опирается в конечном счете на центр и правую. И Палата Блё-Оризона и Палата Картеля в конечном счете приходят к Пуанкаре; и умеренная Палата 1928 г., и левая Палата 1932 г. заканчиваются Лавалем [9].

Но вмешательство фашистских и коммунистических партий с их очень сильной структурой и характером ордена ставит проблему в новые условия. Тоталитарная природа этих партий сопротивляется любому компромиссу, любому настоящему соглашению, любому реальному альянсу. "Кто не со мной, тот против меня" - недаром ведь это евангельское изречение столько раз брали на вооружение коммунистические съезды. Вместе с тем избирательные, парламентские или правительственные коалиции могут представлять для этих партий эффективное средство действия, тем более что собственная весьма сложная и жесткая структура предохраняет их от проникновения и распада, но делает весьма уязвимой в этом плане организацию их союзников. Банальное выражение "подружился глиняный горшок с чугунным" отлично передает выигрышное положение партий этого типа внутри альянса: они-то и есть тот самый чугунный горшок, непробиваемый и прочный, который может все другие побить, а сам при этом уцелеть. Эти партии используют альянсы двумя различными способами, которые могут сопрягаться: это тактика камуфляжа и тактика колонизации. Первая имеет целью преодолеть атмосферу недоверия и изоляции, которой они окружены. Речь идет о том, чтобы показать всем, будто эта партия - такая же, как и другие: она не более склонна к революциям и ниспровержению основ, так же уважает демократические институты и свободы. В Европе коммунистические партии взяли на вооружение эту тактику в 1935-1936 гг., с образованием народных фронтов. Изображение Мориса Тореза, протягивающего руку католикам, несколько затушевало образ "человека с ножом в зубах" [10]; сотрудничество с такими внушающими доверие политиками, как Шотан, усилило это впечатление, так же как и принятие здравой и умеренной программы Народного единства. Крупный успех на выборах 1936 г., когда партия удвоила число своих избирателей, показал, что эта тактика оказалась результативной. Участие в правительстве сразу после Освобождения было всего лишь продолжением [c.420] и уточнением той же самой общей ориентации. Речь шла о том, чтобы доказать: коммунисты умеют управлять не хуже и даже лучше других; добропорядочные люди из средних классов с умилением констатировали, что Торез или Бийу ведут себя не как развязные революционные комиссары из народа, но как серьезные и корректные буржуазные министры. То обстоятельство, что с ними имел дело генерал де Голль и благонамеренные деятели из МРП, укрепляло убеждение, что партия остепенилась. Буржуазия еще не забыла, что в 1936 г. Леон Блюм казался ей Люцифером, а в 1946 она увидела в нем Мессию, и была недалека от мысли, что Морис Торез будет эволюционировать, следуя тем же внушающим доверие путем. Рост избирателей компартии с 1945 по 1946 г. и еще больше - огромное увеличение ее численности доказали эффективность этой тактики.

Одновременно партия применяла в рамках альянсов тактику колонизации, которая оказалась столь успешной в балканских странах. Эта тактика начиная уже с 1936 г. заявила о себе в рамках различных народных фронтов. Во Франции восстановление единства профсоюзов сопровождалось одновременным подрывом ВКТ кадрами бывшей УВКТ; компартия повсюду старалась получить руководящую роль в местных комитетах Народного фронта; в этой демагогической акции, рассчитанной на массы, се экстремизм - в полном соответствии с общей диалектикой альянсов - приносил ей естественное лидерство. Подпольная борьба повсюду в Европе открыла им великолепное поле для колонизации: будучи единственной партией, в силу своей структуры способной полностью его освоить, она постаралась взять его под контроль, в чем ей, кстати, помогало достойное восхищения мужество ее активистов. Частично это удалось: коммунистические ячейки были созданы во всех организациях Сопротивления снизу доверху. После Освобождения ее тактика состояла в формировании национальных и патриотических фронтов, типа народных, расширенных вплоть до правой, вдохновляемых и руководимых коммунистами. Поскольку она была слаба, а партнеры значительно превосходили ее по численности, она первым делом предприняла попытку под флагом достижения единства рабочего класса организовать роспуск социалистической партии. Воздействуя снизу на ее активистов через свои ячейки, сверху - на ее руководителей [c.421] и играя на личных противостояниях, неприязненных отношениях и амбициях, коммунисты пытались достигнуть абсолютного слияния и полного повиновения. "Рабочая партия" - или партия "объединенных рабочих" - могла бы таким путем с большей эффективностью атаковать своих буржуазных союзников по Национальному фронту: распад венгерской партии мелких собственников представляет пример именно такого рода. Таким образом, благодаря превосходству своей структуры, коммунистическая партия - довольно-таки небольшая - могла доминировать в гораздо более крупном рабочем блоке, а сам этот рабочий блок - доминировать в еще более широком в альянсе партий. С другой стороны, требуя ключевых постов в правительствах единства (министра юстиции, например, чтобы провести чистку, которая позволила бы избавиться от своих противников; внутренних дел и полиции; информации и пропаганды; военного министра), компартия достигала таким образом совершенно неравного альянса, в котором отношения между нею и другими союзниками напоминали бы отношения метрополии и колонии. Именно с помощью всех этих средств коммунисты смогли без каких-либо серьезных помех подготовить полный захват власти и окончательное вытеснение своих бывших союзников в странах Центральной Европы. Отметим, что русская армия никоим образом непосредственно не вмешивалась и развитие событий; все это было результатом весьма выдающейся политической стратегии.

Точно такой же была тактика коммунистов в странах Западной Европы. Но там сопротивление других членов коалиции, особенно социалистов, иные социальные и политические условия помешали ей увенчаться тем же успехом. Правда, в Италии самая сильная фракция социалистов (итальянская социалистическая партия) была весьма тесно связана с компартией. Альянс развивался в соответствии с только что описанной общей схемой. Социалистическая партия подравнялась по мерке своего партнера, мало-помалу усваивая темы его пропаганды и даже его внутреннюю структуру. Против проявившихся в 1950 г. попыток социалистической партии отстоять свою независимость компартия развернула даже подрывную деятельность, в высшей степени энергичную, побуждая часть своих собственных кадров (говорят о 10.000 отборных испытанных активистов) вступить в ряды своего союзника [c.422] по альянсу, с тем чтобы оказывать давление на руководство и одновременно помешать активистам выходить из партии и вливаться в другие - независимые - социалистические движения. Этот факт, естественно, не поддается проверке, хотя он и засвидетельствован серьезными людьми8.

Мы намеренно особо остановились на доминировании в союзах коммунистических партий, поскольку здесь все выступает в наиболее полном и законченном виде. Но теми же методами действовали и фашистские партии, только с гораздо меньшим искусством и гибкостью. Тридцать четыре из тридцати пяти первых депутатов-фашистов, вступивших в 1921 г. В Монтечиторио, были избраны по партийным спискам Национального блока, которым руководил старый Джолитти, полагавший, что с этой-то партией справиться будет нетрудно. Когда в 1921 г. Муссолини взял власть, вместе с ним в правительстве было только три фашиста; остальные члены кабинета - умеренные, демократы или народные христиане. Его союзники полагали, что он образумится в правительстве, но он устроил фашистскую революцию и упразднил так называемых союзников. Гитлер захватил власть с помощью националистов Гугенберга и Стальных касок Зельдта, и в его первом правительстве помимо него самого было всего лишь два наци (Геринг и Фрик). Те, кто помог ему взять бразды правления, надеялись, что либо власть его перемелет, либо он остепенится во власти. Но он совершил национал-социалистическую революцию и уничтожил своих союзников. Вышеприведенные схемы, определяющие отношения между членами альянса в соответствии с их численностью или политической ориентацией, потерпели здесь поражение их-за внутренней структуры партии, основополагающий характер которой мы уже не раз констатировали. [c.423]

[1] "Молодая Республика" - небольшая партия-лига социально-христианской направленности в довоенной Франции. В 1944 г. выступила одной из учредительниц партии МРП. [c.423]

[2] Третья республика охватывает период 1870-1940 гг.; перечисленные здесь политические деятели были премьер-министрами Франции в период между двумя мировыми войнами. Четвертая республика просуществовала с 1946 по 1958 г. Упоминаемый далее Р.Плевен, лидер небольшой голлистской партии Четвертой республики ЮДСР, дважды возглавлял кабинет министров: в 1950-1951 и 1951-1952 гг. [c.424]

[3] ФСП (PSF - французская социальная партия) - профашистская партия, выросшая из лиги "Боевые кресты" после запрещения ее как фашистской организации правительством Народного фронта. Некоторые исследователи считают, что "Боевые кресты" попросту переименовала себя в ФСП. [c.424]

[4] "Аксьон франсэз"-см. комментарий [8] к гл. I. кн. I. [c.424]

[5] Речь идет о резком обострении борьбы между клерикально-монархической реакцией, державшей в своих руках весь административно-чиновничий аппарат и активизировавшей свои реставрационные поползновения, и республиканцами.16 мая 1877 г. избранный президентом Франции маршал Мак-Магон отправил в отставку умеренное правительство, искавшее компромисса двух противоборствующих сил. Это по сути дела было началом государственного переворота, поскольку Конституция 1875 г. наделяла президента неограниченными полномочиями. Однако борьба республиканской оппозиции и все последующие события заставили Мак-Магона подать в отставку. Был избран новый президент (умеренный республиканец Ж. Греви), к власти пришло республиканское правительство, осуществившее целый ряд демократических преобразований и принявшее несколько декретов, направленных на серьезное ограничение клерикальной реакции: распускались организации Ордена иезуитов и ставилась под контроль государства деятельность всех других религиозных объединений, вводилось светское образование. [c.424]

[6] Буланжизм - стихийное движение, возникшее на политической арене Франции в 80-е годы на волне все общего недовольства во время экономического кризиса и депрессии и связанное с именем генерала Ж.Буланже. Последний получил широкую известность и репутацию первого "генерала-республиканца" благодаря реваншистской и популистской политике на посту военного министра (1886 г.), отвечавшей [c.424] настроениям немалой части соотечественников, не забывшим поражения во франко-прусской войне, а также за счет некоторых демократическим преобразований в армии и целого ряда избирательных авантюр. Сложившееся вокруг него шумное, разношерстное, но довольно массовое движение представляло реальную угрозу авторитарного переворота, особенно после создания им собственной организации "Комитет национального протеста", к которой присоединились видные политические партии и даже часть социалистов. Благодаря энергичным действиям республиканского правительства в 1889-1890 гг. генерал терпит поражение на всеобщих и муниципальных выборах, а его бурная карьера заканчивается бегством из страны и картинным самоубийством на могиле его незадолго до того умершей любовницы. Буланжизм стал символом авантюризма, популизма и использования театральных эффектов в политике. [c.425]

[7] "Третья сила" - коалиция социалистов, партии МРП, радикалов и некоторых правых, называвших себя "независимыми", сменившая в 1947 г. трехпартийную коалицию (социалисты, коммунисты, МРП) и направленная одновременно как против французской компартии, так и против созданной де Голлем РПФ. За это время образовала 8 отличавшихся хронической нестабильностью правительств и потерпела поражение на выборах 1951 г., впервые после войны проводившихся по мажоритарной системе. [c.425]

[8] Буквально Дюверже употребляет здесь своеобразный неологизм "дэкстризм" (франц. dexirism), что можно перевести как "де-экстремизация", "постепенное освобождение от экстремизма"; "дэкстризм" в политическом смысле симметричен "синистризму" (см. комментарий [1]к гл. I кн. II).В самой же действительности, по мнению Дюверже, обе эти противоположные тенденции действуют одновременно, в конечном счете уравновешивая друг друга. [c.425]

[9] Дюверже подтверждает сформулированную им выше закономерность эволюции союзов партий событиями политической жизни Франции 20-30 гг. В 1924 г. в результате парламентских выборов создается правительство Левого блока (или как его еще называют - Картеля левых) с демократической программой внутренней политики и курсом па упрочение мира и признание СССР. Однако в результате противоречий [c.425] между социалистами и радикалами блок эволюционирует вправо, а затем распадается, и в 1926 г. к власти приходит правительство, сформированное лидером право-консервативной партии "Демократический альянс" Р.Пуанкаре на основе союза всех правых сил под девизом: "Ни реакции, ни революции". Пуанкаре провозгласил его центристским правительством "национального единения". Нечто подобное происходит и в 1931 г., когда после ухода с политической сцены Пуанкаре у власти оказывается бывший левый социалист, беспринципный политик и парламентский интриган П.Лаваль, позже занявший профашистсую позицию под лозунгом: "Лучше Гитлер, чем коммунисты!", один из главных виновников Мюнхена, "странной войны" и военной катастрофы 1939-1940 гг., ближайший соратник Петэна, в 1942-1944 гг. возглавлявший кабинет марионеточного режима Виши. Тот же рисунок политических событий - эволюция коалиций левых партий к центру левой, а затем приход к власти правых - повторяется и в 1935 г., когда на смену победившему на выборах 1932 г. Левому блоку приходит сначала правительство П.Фландена (Демократический альянс), в котором Лаваль был министром иностранных дел, а затем и кабинет, возглавляемый самим Лавалем. [c.426] [10] Дюверже имеет ввиду ставший символом примитивной пропаганды знаменитый французский плакат, которым в 1919 г., перед первыми послевоенными выборами, был заклеен весь Париж: "русский большевик" в виде оборванного и растрепанного (но в пенсне!) бандита с зажатым в зубах кинжалом. Плакат принадлежал предвыборному объединению "Национальный блок", основу которого составлял Демократический альянс Пуанкаре и другие правые партии. [c.426]