Часть I. Наш ответ на вызов упрощенчества

Эрдоган и не только

Всё чаще происходят события, смысл которых не может быть раскрыт с достаточной адекватностью в рамках той стратегии, которую проводят современные средства массовой информации. Ни телевидение, ни интернет, ни радио в целом не склонны обсуждать происходящее сколь-нибудь капитально. Под капитальностью я имею в виду глубину, временную развертку и многофакторность обсуждения. Обсуждение становится привычно сжатым, безапелляционно бездоказательным и узким, то есть посвященным той событийной буквальности, которую необходимо раскрыть.

Если вам необходимо раскрыть смысл такого события, как неудавшийся переворот в Турции 15–16 июля 2016 года, то вы и будете говорить об этом временном интервале, в лучшем случае добавляя к этому какие-то сведения о структурах, стоящих за произошедшими событиями, о столкновении конкретных сил, породившем эти события. Впрочем, даже обсуждение структур и сил, порождающих события, уже считается в чем-то старомодно капитальным.

Обсуждение чего-либо считается современным, если оно сводится к совокупности неких ярких пятен под названием «высказывания». Такой-то участник обсуждения высказал такую-то точку зрения на произошедшее, а такой-то — такую-то. Спор между участниками сводится к достаточно безапелляционному высказыванию собственной точки зрения на произошедшее и опровержению точки зрения оппонентов. Такова стратегия российского, да и международного телевидения. При том, что в России телевидение всё еще задает тон при обсуждении событий.

Газетные статьи, по преимуществу, вторят задающему тон телевидению. То есть стараются всё обсудить как можно емче и доходчивее. Понимая при этом, что приоритет емкости и доходчивости в обсуждении сложных проблем не может не сказаться на качестве этого обсуждения.

Что же касается интернета, который постепенно начинает в России конкурировать с телевидением, то если мы хотим, чтобы он не превратился просто в бредовую самодовольную болтовню, по отношению к которой и телевидение, и радио, и газеты окажутся поставщиками неизмеримо более капитальных обсуждений происходящего, этот интернет надо расколоть. В России пока еще не поздно это сделать.

При таком расколе возникнет два интернета.

Один будет наполнен обсуждениями, лишенными какой-либо, даже свойственным современным газетам, радио и телевидению объемности и полноты обсуждения.

А второй может оказаться единственным средством обсуждения, удовлетворяющим в полной мере запрос какой-то части общества на полноту, широту, глубину и системность раскрытия смысла тех или иных событий. И не надо бояться, что этот второй интернет окажется мало востребованным российским обществом. Сегодня в России нет более важной задачи, чем спасение какой-то части общества от обыдливающего дурдома, в который превращаются почти все форматы обсуждения тех или иных событий.

Конечно, нельзя увлекаться сложностью ради сложности. Конечно, надо всегда стремиться обсуждать всё с той предельной емкостью и доходчивостью, которые адекватны сути обсуждаемого события. Но тогда, когда событие требует для своего адекватного раскрытия сколь угодно сложного обсуждения, надо, плывя против течения под названием «упрощенчество», предъявлять необходимую сложность. Сознательно противопоставляя ее всему тому, что, гордясь своим упрощенчеством, подменяет раскрытие смысла события набором ярких высказываний, по определению способных обеспечить только скольжение по поверхности происходящего, а, значит, вопиющим образом не соответствует запросу тех, кто всерьез желает в чем-то по-настоящему разобраться.

Предлагаю аудитории осмыслить феномен упрощенчества, с которым все мы во всё большей степени сталкиваемся. Слово «регресс» происходит от латинского слова regressus, что означает возвращение, обратное движение. Речь идет о движении от уже сформировавшейся структурной, системной эффективной сложности к более низкой, упрощенной организации чего бы то ни было — какого-то организма, какой-то структуры, общества в целом.

Например, морфофизиологический регресс — это термин, предложенный выдающимся русским биологом Алексеем Николаевичем Северцовым (1866–1936) — создателем русской школы морфологов-эволюционистов, академиком, чьим именем был назван Институт эволюционной морфологии и экологии животных Академии наук СССР.

По Северцову, морфофизиологический регресс порождает общую дегенерацию, то есть упрощение организмов. Например, в процессе общей дегенерации двустворчатых моллюсков произошло исчезновение головы, а ленточные черви при такой общей дегенерации утратили пищеварительную систему.

Социальный, культурный регресс — это упрощение, при котором общество движется от высоких и эффективных форм организации к формам организации более низким, находящимся на предыдущем уровне развития.

Если развитие происходит по принципу «от менее эффективной простоты к более эффективной сложности» (неэффективная сложность просто ликвидируется в силу ее нежизнеспособности), то регресс — это движение от эффективной сложности к менее эффективной упрощенности, это способ выживания, основанный на выбрасывании сложностей как ненужного балласта. В конце концов, можно представить себе такие изменения среды — природной или социальной, — при которых наиболее востребованным окажется выживание за счет сколь угодно глубокого упрощенчества.

Если выживут в определенных условиях только бактерии или только крысы, то назовем ли мы бактерий и крыс существами более совершенными, чем люди или сложноорганизованные животные? Нет, конечно! Мы всего лишь признаем, что обитатели определенной среды стали спасаться за счет отбрасывания сложности как балласта и превратились в нечто достаточно простое и неэффективное, но как-то выжившее, как-то приспособившееся к новой среде.

Всё, что произошло в России после распада СССР, представляет собой именно регресс — культурный, социальный, производственный и так далее. Декультурация, десоциализация, деиндустриализация, демодернизация являются характерными чертами не только для Туркмении или Киргизии, но и для России. К сожалению, есть все основания говорить и об общемировом регрессивном тренде. А также о том, что кому-то этот тренд нужен. Кто-то его сознательно навязывает через моделирование потребительских ценностей, определенных форм поведения, определенных форм обучения, социализации, воспитания. Налицо не стихийный, а управляемый регресс. То есть не стихийное, а управляемое упрощенчество. Оно же, если развивать термин Северцова, — социокультурная дегенерация.

Поэтому антиупрощенческая стратегия в СМИ вообще и прежде всего в интернете, этом оплоте упрощенчества, — это и есть антирегрессивная стратегия, точнее, одно из ее конкретных проявлений.

Коль скоро мы имеем дело с сознательным осуществлением далеко идущей регрессивности, то есть социальной и культурной дегенерации, то сознательная антирегрессивность, она же — антиупрощенчество, должна стать долговременной стратегией определенных российских идеолого-интеллектуальных информационных групп и структур, формирующих некий политический интернет-2. А впоследствии, возможно, и СМИ-2 в целом.

Хотелось бы, чтобы таких групп и структур было много, ибо сегодня спасение России от губительного регресса во многом определяется наличием или отсутствием политического интернета-2, антиупрощенческих СМИ в целом. Но если найдется мало желающих идти таким путем, то есть плыть против регрессивного течения, влекущего общество в глубокую социально-культурную и общесистемную дегенерацию, то это не значит, что мы должны уклоняться от выполнения подобной роли, мало привлекательной для очень многих.

Я не знаю, сколь часто будут повторяться события, требующие той антиупрощенческой формы реагирования, которую я использую для обсуждения неудачного переворота в Турции. Иногда нужна такая антиупрощенческая форма. А иногда более эффективно смысл раскрывают формы несколько более простые. Тут главное — раскрытие смысла. Но если российский и мировой процесс будет развиваться в ту сторону, которая задается, в том числе, и турецкими событиями, то форма, которую я предлагаю собравшимся, будет нами применяться всё чаще. И потому, что без этого никто ничего по-настоящему не поймет, и потому, что нам надо будет всё в большей степени давать всё более сосредоточенный ответ на вызов всё более свирепого упрощенчества.

Оговорив всё это во вступительной части доклада, я перехожу к существу дела.

Часть II. О прагматическом
и стратегическом отношении к неудавшемуся
турецкому военному перевороту

Я вовсе не намерен противопоставлять стратегию прагматике в том смысле, что прагматика — это нечто несущественное, а единственно существенна только стратегия. На мой взгляд, прагматика очень существенна вообще, и она особо существенна в том, что касается рассматриваемой темы.

Турция — крупное государство, входящее в НАТО. По ряду причин Турция может серьезно повлиять на определенные сегменты российского общества, проживающие на определенных территориях. Поэтому любой позитивный сдвиг в российско-турецких отношениях, сдвиг, открывающий дорогу к большему доброжелательству или, по крайней мере, препятствующий большему недоброжелательству, следует оценивать как крайне важный успех. И даже если этот успех носит прагматический, а не стратегический характер, он всё равно заслуживает самой высокой оценки.

Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган выразил глубокое сожаление по поводу действий Турции, приведших к гибели российского самолета Су-24М. Этим он содействовал нормализации прагматических политических отношений между Турцией и Россией. И этим же он воспрепятствовал эскалации конфликта между Турцией и Россией. А эта эскалация была возможна и для кого-то была, безусловно, желательна.

Эти важнейшие и очень нужные нам сожаления Эрдоган обнародовал 27 июня 2016 года, то есть за 18 дней до военного переворота, имевшего своей целью свержение Эрдогана. Есть все основания считать, что именно это заявление Эрдогана, равносильное его отказу от эскалации конфликта между Россией и Турцией, отказу от перевода этого конфликта в заказанную кем-то военную плоскость (а для чего еще сбивать российские военные самолеты?) побудило некие силы к попытке свержения Эрдогана.

Прагматический подход настоятельно требовал поддержки Эрдогана в этих условиях. И Россия блестяще реализовала этот подход — роль России в спасении Эрдогана очень велика.

Во многом благодаря России Эрдоган, во-первых, был предупрежден о подготовке переворота, во-вторых, избежал физической ликвидации в самом начале переворота, в-третьих, получил возможность выдержать хотя и короткую, но очень необходимую для него паузу, не оказавшись на время этой паузы под ударом своих противников из числа турецких военных. По имеющейся в нашем распоряжении информации, ни одна страна мира не оказала Эрдогану такой помощи, которую оказала Россия.

Конечно, далеко не все политики склонны проявлять в ответ на подобную поддержку способность существенной коррекции проводимого курса. Но Эрдоган эту способность явным образом проявляет.

Он возлагает вину за сбитый самолет на военных, пытавшихся его свергнуть.

Он, что ничуть не менее важно, вполне выгодным для нас образом интерпретирует переворот, указывая на прозападность организовавших его злых сил.

Верна или нет эта интерпретация — отдельный вопрос, который нам предстоит обсудить. Но в политике направленность интерпретации иногда важнее ее правильности. Да у нас и нет пока абсолютных оснований для того, чтобы считать интерпретацию Эрдогана неправильной. Уж кому, как не ему, в принципе знать о том, кто затеял его политическую и физическую ликвидацию.

Разговоры о том, что неудачный переворот является провокацией самого Эрдогана, нам не представляются убедительными. Эрдоган — сильный политик, способный рисковать. Но, по нашим сведениям, он подвергался такому риску, на который никакой серьезный политик сознательно не пойдет. А Эрдоган — безусловно серьезный политик.

Считать, что «русские спасли абсолютно беспомощного Эрдогана», — значит искажать существо дела. Эрдогана спасли турецкие массы, вышедшие на улицы, турецкие военные, не присоединившиеся к путчу, турецкие элитные группы, не пожелавшие замены Эрдогана на его конкурентов, готовых привести Турцию в состояние войны с Россией.

Есть предположения, что Эрдоган после случившегося поведет Турцию стратегическим курсом, полностью отвечающим интересам России. То, что Эрдоган постарается смягчить отношения между Россией и Турцией и наладить в этих отношениях те или иные механизмы взаимного доброжелательства и взаимного интереса, — это уже очень много. Именно это надо приветствовать в качестве огромного успеха русской проэрдогановской политики. Но для того, чтобы от этого «очень много» перейти к утверждению о фундаментально пророссийской стратегической роли Эрдогана, надо, как мне представляется, начать выдавать желаемое за действительное.

В подтверждение этой своей оценки задам несколько вопросов.

Вопрос № 1. Что такое — в принципе — стратегический фундаментально пророссийский курс Турции?

Вопрос № 2. Как в принципе такой курс может осуществляться?

Вопрос № 3. Какую смену фундаментальных мировоззренческих вех должен для этого произвести Эрдоган?

Вопрос № 4. Захочет ли он произвести такую смену фундаментальных мировоззренческих вех?

Вопрос № 5. Отвечает ли такая смена фундаментальных мировоззренческих вех ценностям Эрдогана (притом что у него эти ценности очевидным образом есть), эрдогановской политической философии, эрдогановскому видению блага Турции, эрдогановскому видению своей роли капитана, ведущего в определенную сторону турецкий мировоззренческий и политический корабль, который он же, Эрдоган, определенным образом оснащает мировоззренческими и политическими орудиями, мировоззренческой и политической навигацией и пр.?

Вопрос № 6. Поскольку для такой смены фундаментальных мировоззренческих вех очевидным образом недостаточно усилий одного лишь политического лидера Турции, сколь бы этот лидер ни был силен и популярен в турецком обществе, то есть ли в Турции достаточно мощные группы, способные и поддержать Эрдогана, если он и впрямь затеет фундаментальную смену турецких мировоззренческих и стратегических вех, и обеспечить преемственность этой смены? Последнее очень важно как минимум потому, что все люди смертны и Эрдоган здесь не исключение. А также потому, что без поддержки очень мощных турецких элитных групп никакой политический лидер Турции не сможет обеспечить фундаментальную смену турецких мировоззренческих и стратегических вех.

Вопрос № 7. Захочет ли Россия строить с Эрдоганом отношения в расчете на такую фундаментальную смену турецких мировоззренческих и политических вех? Или же Россия будет вести себя прагматически, предполагая, что нынешнее прагматическое сближение России и Турции может впоследствии обернуться прагматическим отдалением России и Турции, которое опять-таки может еще позже обернуться новым прагматическим сближением и так далее? Ведь тут речь идет не о произнесении взаимно комплиментарных тостов, не об отдельных жестах или даже бизнес-контрактах. Фундаментальная пророссийская смена турецких мировоззренческих и стратегических вех — для нас, конечно, крайне желательная — потребует от нас определенных, далекоидущих жертв на алтарь этой проблематичной смены вех. Причем, жертвы придется приносить раньше, чем смена вех будет осуществлена. Их придется приносить, не зная наверняка, осуществится ли успешно такая смена, станет ли она по-настоящему долговременным инвариантом турецкой стратегии, будет ли она в должной мере подкреплена очень крупными конкретными турецкими действиями, вне которых все разговоры о смене турецких вех носят сугубо пустопорожний характер.

Вопрос № 8. Каковы сегодняшние турецкие мировоззренческие и стратегические вехи? Каковы возможные варианты смены этих вех? Что тут в принципе возможно, исходя из турецкого менталитета, турецкой традиции, турецких чаяний и так далее?

Ни на один из этих вопросов нельзя ответить без отказа от упрощенчества, о котором я только что говорил, и порожденного этим отказом другого — антиупрощенческого — формата обсуждения турецкой стратегической проблематики.

Ангажированные эксперты, склонные к конспирологическому подходу, конечно, могут заявить, что такие вопросы задаются для того, чтобы помешать свершиться чуду российско-турецкого слияния навек в неких объятьях. Помните, у Пастернака: «И дольше века длится день, И не кончается объятье». Подобные заявления зачастую подкрепляются пошлейшими отсылками к якобы имеющей место и этнически объяснимой туркофобии и т. п.

Видимо, меня с кем-то путают — то ли по неграмотности, то ли по совершенно иным причинам. Потому что я-то в самый разгар конфликта между Россией и Турцией, когда всё было насыщено вполне оправданной туркофобией, неоднократно настойчиво заявлял на нескольких российских телепередачах, что Россия заинтересована в укреплении отношений с Турцией. Понимаете? — в укреплении этих отношений, а не в наращивании российско-турецкой напряженности.

Я заявлял также в тот печальный период, что всё зависит от Турции. Причем, не только от конкретных действий ее конкретного руководства, но и от того, каким будет содержание новой турецкой стратегии, которую всё чаще называют посткемалистской. Будет ли эта стратегия всерьез неоосманистской или же на самом деле всё ограничится успокоительными неоосманистскими декларациями?

Уже тогда я настолько внятно и определенно, насколько это возможно в рамках телевидения, тяготеющего, увы, к прискорбному упрощенчеству, задавал те вопросы, которые я задаю сегодня. Потому что неоосманизм, кемализм, пантюркизм, другие варианты турецкого будущего — это и есть фундаментальные мировоззренческие и политические турецкие вехи, которые Эрдоган не может менять произвольным образом. Прагматику он может менять — если не произвольным образом, то в достаточной степени. А эти вехи — другое дело. И они для современной турецкой элиты и современного турецкого общества очень значимы. В сущности, на этой значимости вех и зиждется народная поддержка Эрдогана.

Нельзя, повторяю, ответить на сформулированные мною выше вопросы, не обсудив достаточно глубоким образом турецкую историю, турецкие смыслы, различные виды турецкой идентичности, турецкие чаяния, наконец. Такое обсуждение не имеет никакого отношения ни к туркофобии, ни к туркофилии. Оно всего лишь представляет собой отказ от упрощенчества во имя адекватного построения российско-турецких отношений, коль скоро эти отношения кто-то хочет превратить из прагматических (тут чем больше мы сближаемся, тем лучше) в стратегические. Последнее категорически несовместимо с выдачей желаемого за действительное с ничем не обоснованной уверенностью в том, что Эрдоган может совершать любые стратегические повороты, любые смены вех, не учитывая при этом фундаментальных констант, определяющих, что такое меняющаяся и исторически преемственная турецкость.

Все эти вопросы нам придется обсудить в данном докладе. Но еще до начала такого серьезного обсуждения я напомню о том, что в тех же телевизионных передачах эпохи предельного охлаждения отношений между Россией и Турцией, я говорил о мировоззренческих вехах так называемого кемализма. Подчеркивая при этом, что Россия стратегически заинтересована в том, чтобы Турция твердо стояла именно на позициях кемализма, то есть светскости (а, значит, просто по факту — войны с радикальной исламизацией, да и с исламизацией вообще), нерасширения современных турецких границ, турецкой модернизации и так далее. Только тогда будут исключены на стратегическом уровне все те обстоятельства, которые приводили к ряду русско-турецких войн, включая знаменитую Крымскую войну.

Какими могут быть иные вехи — я тоже говорил, противопоставляя кемализм неоосманизму, который — и это легко проверить — предлагал своему народу и миру в качестве новых посткемалистских вех лично президент Эрдоган.

Насколько это важно, что за этим стоит — всё это нам придется обсудить сейчас. Почему сейчас? Потому что в эпоху предельного русско-турецкого охлаждения всё это можно было обсуждать, только абстрагируясь от этого охлаждения. А теперь охлаждения нет, а есть потепление. И у кого-то может возникнуть желание авантюрно сыграть на повышение турецких мировоззренческо-стратегических акций на русском мировоззренчески-стратегическом рынке. О рынке, конечно, говорю условно, метафорически, но мне кажется, что такая метафора вполне допустима в качестве рабочего инструмента.

Оговорив необходимость обсуждения самых глубоких вопросов турецкой (шире — тюркской) идентификации и стратегической мировоззренческой заданности, оговорив также, что никакая такая заданность не может быть абсолютно жесткой, но всегда является достаточно жесткой, я мог бы сразу перейти к рассмотрению исторической или даже более глубокой обусловленности турецких идеалов и мировоззренческих векторов. Но я для начала всё же поговорю об определенных собственно политических, а также спецполитических обстоятельствах. Которые тоже важны для адекватного понимания вопроса русско-турецких отношений. Притом, что при рассмотрении этих отношений, оторванном от исторической и фундаментально мировоззренческой проблематики, могут сейчас возникнуть некие перекосы, некие неадекватно оптимистические, мировоззренчески обусловленные соблазны.

Часть III. Нынешний неудачный переворот
и его предтечи

В своем заявлении, сделанном 16 июля 2016 года, то есть в разгар неудачного переворота, Эрдоган обратился к турецкому народу со следующими словами: «Я обращаюсь к общественности: выходите на площади, ответим им лучшим образом. Не верю в то, что попытка переворота окажется успешной. Организаторы военных переворотов в течение всей истории не добивались успехов».

Никоим образом не собираюсь подвергать какой-либо критике политического лидера Турции, способного обеспечить очень необходимое нам прагматическое русско-турецкое сближение. Но не могу не зафиксировать некий совершенно объективный разрыв между его утверждением о том, что организаторы военных переворотов в течение всей истории не добивались успехов, и реальной историей Турции. Конечно, такие разрывы в речах политиков, организующих народное сопротивление, вполне допустимы. Но я же не об этой допустимости говорю, а о реалиях турецкой истории. А эти реалии неопровержимо свидетельствуют о том, что Турция является страной, где военные перевороты осуществлялись очень часто и очень часто были успешными. Причем это касается не только османской Турции с ее преторианско-янычарскими эксцессами, но и Турции вполне современной. В республиканской Турции, которую основал в 1923 году Кемаль Ататюрк, за относительно недолгое время ее существования произошло четыре более или менее успешных военных государственных переворота.

Первый в истории немонархической Турции военный переворот, получивший в турецкой историографии название «переворот 27 мая», произошел 27 мая 1960 года. Переворот был осуществлен группой из 27 офицеров, которые взяли на себя всю политическую ответственность, перестали исполнять приказы верховного главнокомандующего и свергли демократически избранное правительство Аднана Мендереса, видного турецкого умеренного политика, неоднократно выигрывавшего выборы.

Стратегическое руководство переворотом взял на себя лидер организации «Серые волки», стремящейся заменить кемализм пантюркизмом, полковник турецкой армии Алпарслан Тюркеш, чью роль в турецкой политике мы чуть позже обсудим подробнее.

Роль политического лидера путчистов взял на себя Джемаль Гюрсель (1895–1966). Ранее, в начале мая 1960 года, он ушел в отставку с поста командующего сухопутными силами Турции ввиду несогласия с приказами премьер-министра Мендереса об использовании армии для подавления антиправительственных студенческих демонстраций в Анкаре. После свержения Мендереса (его потом повесили) Гюрсель возглавил Комитет национального единства (КНЕ).

28 мая 1960 года, на следующий день после переворота, под контролем КНЕ было сформировано временное правительство. Став премьер-министром и министром национальной обороны, а одновременно командующим вооруженными силами страны, Гюрсель объявил о намерении провести новые выборы и принять новую конституцию, о своей верности принципам Кемаля Ататюрка, о своей верности обязательствам по блоку НАТО. Пост премьер-министра Турции Гюрсель занимал с 1960 по 1961 год, а затем с 1961 по 1966 год был президентом страны. Он ушел в отставку по состоянию здоровья в 1966 году и в том же году умер.

В ходе переворота 27 мая был свергнут не только премьер-министр Турции Аднан Мендерес, но и президент Турции Махмуд Джелал Баяр, который, в отличие от Мендереса, не был повешен и всего лишь подвергся тюремному заключению вместе с двенадцатью соратниками Мендереса (всем им смертная казнь была заменена пожизненным заключением).

Никто не сомневался в том, что переворот проводился с одобрения и при поддержке США, обеспокоенных сближением турецкого руководства и руководства СССР. Притом, что турецкое руководство отрицательно относилось к коммунизму. Все понимали, что переворот произошел перед тем, как Мендерес поехал в Москву договариваться об экономической помощи. О перевороте по радио объявил, давая идеологические разъяснения, тот самый Тюркеш, которого нам еще придется обсуждать детально. Переворот сопровождался чистками: 325 генералов были отправлены в отставку, 3000 офицеров утратили свои должности, 500 судей и судебных исполнителей были смещены и заменены чиновниками, лояльными к новой путчистской власти.

Согласитесь, что говорить о том, что перевороты не проходят в Турции, и при этом в условиях неудачного переворота действовать по лекалу путчистов можно только будучи сильно вписанным в определенную традицию турецких переворотов.

Второй переворот произошел в Турции 12 марта 1971 года. В турецкой историографии он называется «Меморандумным переворотом» или Военным меморандумом 12 марта.

Именно тогда военная турецкая хунта сместила премьер-министра страны Сулеймана Демиреля (1924–2015). Демирель — выдающийся турецкий политик сугубо консервативной ориентации. Он был 14-м премьер-министром Турции с 1965 года и вплоть до переворота. Позже он стал 20-м премьер-министром Турции (с 1975 по 1977 год), 22-м премьер-министром Турции (с 1977 по 1978 год), 24-м премьер-министром Турции (с 1979 по 1980 год) и 29-м премьер-министром Турции (с 1991 по 1993 год). Еще позже, в 1993 году, Демирель стал 9-м президентом Турции и пробыл им до 2000 года.

Перечисленный мною список говорит, насколько велика была народная поддержка Демиреля, свергнутого военными в 1971 году в ходе второго успешного турецкого военного переворота.

В результате переворота организация «Серые волки» всё того же Тюркеша очень упрочила свои позиции и получила возможность осуществлять классический вариант дестабилизации страны, именуемый стратегией напряженности.

«Серые волки», набравшие силу в 1960-е годы, публично отвергали культурно-нравственные ценности кемализма, поносили священного для светской Турции Кемаля Ататюрка, препятствовали весьма условному сближению между Турцией и СССР. Именно тогда начала активно действовать новая радикальная антикемалистская по своей сути «Партия национального порядка», основанная 26 января 1970 года Неджметтином Эрбаканом (1926–2011), турецким политиком, являвшегося наставником нынешнего президента Реджепа Тайипа Эрдогана.

Эта партия (вновь напомню, что ее основатель был наставником нынешнего президента Турции) сочетала антикоммунистические заявления с заявлениями радикально антикемалистскими, крайне националистическими и, по сути, неофашистскими. Военные воспользовались тем, что Сулейман Демирель был скован по рукам и ногам конфликтом между неофашистами и леваками (организация подобных конфликтов и составляет суть стратегии напряженности).

12 марта 1971 года начальник генерального штаба Турции Мемдух Таджмач вручил премьер-министру Турции Сулейману Демирелю ультимативный меморандум. Меморандум был представлен в качестве обращения к Демирелю вооруженных сил республики. Невыполнение его ультимативных условий означало отстранение от власти Демиреля. Одним из условий было наведение порядка, пресечение всего, что противоречит взглядам Ататюрка. После трехчасового обсуждения меморандума с членами своего кабинета Демирель отказался выполнять ультимативный меморандум и был отстранен от власти.

Антидемирелевский переворот осуществила кемалистская военная элита, обеспокоенная сочетанием исламизации, того, что она называла либеральным бардаком, и роста марксистских умонастроений.

Считается, что авторы меморандума стремились к осуществлению авторитарного модернизационного сценария реформ, главным сторонником которых был командующий ВВС Турции Мухсин Батур, накануне переворота побывавший с визитом в США.

Переворот сопровождался уголовным преследованием Турецкой рабочей партии, Революционной молодежной федерации Турции, исповедовавшей марксизм-ленинизм, политическими репрессиями в вузах. «Серые волки» всё того же Тюркеша, являвшиеся — обратите внимание! — молодежной боевой организацией «Партии националистического движения», основанной Тюркешем в 1969 году, именовали себя еще и идеалистами. Они-то и добавили к официальным политическим репрессиям против коммунистов и других левых сил погромы, осуществляемые при негласной поддержке новых властей.

Военные выступили как серые кардиналы, сформировав 19 марта 1971 года гражданское правительство Измаила Нихат Эрима. Кабинет Эрима был фактически техническим и проводил в действие распоряжения военных.

После переворота 1971 года страну начали сотрясать акции радикальных левых сил, таких как «Турецкая партия народного освобождения» (лидер — Махир Чаян, которого иногда называют турецким Че Геварой). Люди Тюркеша, действуя под управлением оперативной системы «Контргерилья» (считается, что Тюркеш стоял во главе «Контргерильи»), являвшейся турецким подразделением закрытой натовской антисоветской операции «Гладио», допрашивали левых активистов, конкурируя в зверствах с многочисленными сотрудниками ЦРУ, наводнившими Турцию после переворота 1971 года. Местом пыток, проводимых силами, осуществившими переворот, была печально известная Вилла Чивербей.

К 1973 году военные, действуя под прикрытием нескольких марионеточных правительств, при участии ЦРУ подавили всех тех, кто их беспокоил, осуществили продиктованные Западом экономические реформы, внесли изменения в конституцию.

Такова история второго военного турецкого переворота, знакомого, как и первый переворот, всем туркам, обращаясь к которым, Эрдоган говорил, что военные перевороты в Турции в принципе не проходят.

Третьим военным переворотом в истории Турции был государственный переворот 1980 года, осуществленный главой генерального штаба генералом Кенаном Эвреном (1917–2015). Эврен командовал сухопутными войсками Турции с 1977 по 1978 год, был начальником генерального штаба с 1978 по 1983 год и президентом Турции с 1982 по 1989 год.

В 2012 году, за три года до своей смерти, Эврен и его соратник, генерал Тахсин Шахинкая, бывший командующий ВВС Турции, были осуждены по обвинению в перевороте 1980 года. В 2014 году десятый уголовный суд Анкары признал их виновными в совершении преступления против государственной власти и приговорил к пожизненному заключению, а также разжаловал Эврена и Шахинкая в рядовые.

Но вернемся к тому, что породило в 1980 году переворот Эврена.

В начале 1970-х годов страна продолжает дестабилизироваться загадочной для многих стратегией напряженности.

В июле 1974 года к этому добавляется так называемый кипрский кризис, когда на исходе своего правления греческие «черные полковники» начинают фактическую войну с Турцией. В результате остров Кипр оказывается разделен на Север и Юг. Турки осуществляют очередную этническую чистку, воспользовавшись тем, что «черные полковники» отстранили сдерживавшего этнические конфликты архиепископа Макариоса III — президента Республики Кипр.

В этих условиях Турция оказывается заложницей борьбы между сторонниками уже обсужденного нами Сулеймана Демиреля и сторонниками Мустафы Бюлента Эджевита (1925–2006), турецкого политика социал-демократической ориентации. Эджевит в условиях кризиса в Народно-республиканской партии, являющейся оплотом кемализма, получил поддержку левого крыла партии, а в 1966 году, выступая под лозунгом «левее центра», был избран генеральным секретарем партии. Когда партия в 1971 году поддержала военную хунту, Эджевит подал в отставку, но к 1972 году он снова становится лидером Народно-республиканской партии.

Эджевит не может сформировать однопартийное правительство. Он нуждается в коалиции. В условиях борьбы с Сулейманом Демирелем Эджевит рискует — и создает коалиционное правительство вместе с силами, находящимися резко справа не только от его партии, но и от структур его консервативного конкурента Демиреля. Для левого политика это — абсолютно запрещенный ход. Но Эджевит этот ход осуществляет, объединяясь, прежде всего, с партийными структурами («Партией национального спасения») уже обсуждавшегося нами Неджметтина Эрбакана, которого часто называют создателем политического ислама, наставника нынешнего президента Турции. (Впоследствии, в 1994 году, Эджевит пошел еще дальше, объединившись и с фундаменталистской «Партией национального благополучия» и с совсем праворадикальной, пантюркистской «Партией национального движения», возглавляемой всё тем же Арпасланом Тюркешем, стоящим, как мы видим, за многими переворотами.)

В конце 1970-х годов в Турции началась беспрецедентная эскалация политического насилия, она же — стратегия напряженности. Каждый день происходили десятки убийств. Тюркешевские «Серые волки» стали фактически погромным крылом турецких сил безопасности. Известны несколько крупных эксцессов, именуемых в турецкой историографии не иначе как бойней или резней. 1977 год ознаменовался бойней на площади Таксим и Бахчелиэвлерской резней. 1978 год — резней в Кахраманмараше. В результате непосредственно перед переворотом, являющимся третьим по счету, военное положение было объявлено в 20-ти турецких провинциях.

В сентябре 1979 года военные первый раз обсуждают некий доклад, в котором говорится о необходимости переворота. Но предпочитают оказывать давление на правительство.

В декабре того же года они снова обсуждают необходимость переворота. И вручают президенту письменный меморандум с требованиями обеспечить стабильность, которую, на самом деле, подрывают их друзья из «Гладио».

В марте 1980 года военные обсуждают второй доклад о необходимости незамедлительного переворота.

Переворот планировалось осуществлять 11 июля, но осуществлен был он только 7 сентября 1980 года. Именно тогда уже обсужденный нами Эврен и четыре высших военных командира (главкомы сухопутных войск, ВМС, ВВС и глава жандармерии) принимают решение о смещении гражданского правительства.

12 сентября возглавляемый Эвреном Совет национальной безопасности объявил по национальному телеканалу о государственном перевороте. Упразднил правительство, которое в то время возглавлял Демирель, и парламент, временно приостановил действие конституции, запретил все политические партии и профсоюзы, провозгласил всё тот же возврат к кемализму.

Тургут Озал, начавший в Турции еще в январе 1980 года жесткие экономические реформы, продиктованные Международным валютным фондом, был сохранен военными в качестве реформатора (значительно позже, в 1993 году, Озал был отправлен в отставку турецкими правым

123Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: