 |
Глава 1. Что такое любки?. Глава 2. Любки и мировоззрение
|
|
|
|
Глава 1. Что такое любки?
Думаю, вернее было бы назвать эту главу: как я понимаю любки.
Честно признаюсь, я до сих пор не уверен, что понимаю их до конца верно. Я многократно пересматривал свое понимание, вдруг осознавая, что я подходил к ним поверхностно. Когда я впервые познакомился с Поханей, а это было в 1985 году, в гостях у моего первого мазыкского учителя, я вообще воспринял его с внутренней ухмылкой.
Старик, который меня с ним познакомил, что-то сказал про Поханю, что он боец и однажды будет меня учить драться. Я к тому времени имел за плечами школу бокса, самбо и карате. К тому же, чем особенно гордился, очень много дрался на улице. Жизнь у меня складывалась так, что мне не удавалось много выступать на соревнованиях, и я добирал своё в уличных драках. А уж там я дрался и с мастерами спорта и в толпе, и потому плохо верил, что кто-то может меня удивить. И уж тем более, не девяностолетний старичок, хотя Поханя выглядел лет на шестьдесят…
К тому же, как историк по образованию, как этнограф, в то время еще не отказавшийся от научного подхода, я сильно сомневался, что в знакомых мне с детства местах, куда я ездил на свои сборы, можно было найти какое-то настоящее искусство боя.
И вот в 1989 году я приехал к Похане после того, как побывал уже у нескольких старых мазыков, учивших меня и очищению, и науке думать, и даже повивальному искусству. Приехал, уже приняв, что мой жизненный путь - это самопознание. Но при этом еще нисколько не сомневаясь в себе как в хорошем уличном бойце, который знает, как надо драться в настоящей драке. Как говорится, на уровне рефлексов.
И вот дедушка мне говорит:
- Ты боец. Но ты не воин. Ты обязательно проиграешь. Бойцы обязательно проигрывают однажды…
|
|
|
Я слушаю его и вообще не понимаю! Именно так: я вдруг ловлю себя на том, что совсем не понимаю его. Но я был уже не тот, что ухмылялся внутренне пять лет назад. За эти годы я повидал разного, и понял: меня отправили к Похане после всей остальной учебы не случайно, не потому, что он был самым молодым. Каким-то образом любки должны доточить то, что я взял у остальных… И я пытаюсь его понять, я делаю усилие. И не понимаю, как будто у меня совсем нет образов, чтобы понять, о чем он говорит.
Я, конечно, не хамил и не наглел, я старался быть предельно вежественным. Но я все равно пытался разобраться и задавал вопросы. И попытался объяснить себя:
- Как проиграю? Я же держу себя в форме, я немножко тренируюсь, поддерживаю навыки. Конечно, многое уходит, но для своего возраста я неплохо держусь. Я бы еще вполне мог выступать…
- Полно, - отвечает мне Поханя, - ты не о том. Ты пытаешься брать силой. Все бойцы пытаются побеждать силой, скоростью, молодостью. И пока они сильны, они стараются набрать как можно больше побед. А потом, когда они стареют, им предъявляют. Все их победы - это долги, которые придется платить… Не людям, так собственному здоровью, или кому-то еще…
-Оп-па! Вот тут я приплыл, как говорится…
Мысль, в каком-то смысле, бесспорная, но и в той же мере бессмысленная, потому что другого не дано.
- И что же делать? - спрашиваю я, внутренне ощущая, что победил его этим вопросом. - Жизнь так устроена.
- Это не жизнь, это ты так устроен. Ты говорил о самопознании? Вот, прими себя.
Всё еще не видя никакого просвета, просто ощущая, что меня обыграли на словах, я продолжаю барахтаться, чтобы добиться хоть какого-то смысла:
- А разве можно иначе?
И тут он мне отвечает будто из древней китайской книги:
- Старые люди учили, что в молодости надо драться так же, как ты будешь драться в самой глубокой старости. Если ты победишь так, то ты победишь навсегда, потому что противник не сможет дождаться, когда твое тело ослабнет…
|
|
|
Глава 2. Любки и мировоззрение
Собственно любков, как некой самостоятельной школы, не было. Просто иногда мужики предлагали друг другу: давай повозимся на любки. И каким-то образом понимали, что есть любки, до какой границы этот бой идет ещё на любки, а где он уже вышел за свои рамки. Иными словами, вроде бы никто не говорил об особом виде единоборств, но при этом все имели очень точное понятие, что есть любки, и прекрасно разграничивали их с другими видами боевых искусств.
Просто любки шире всех остальных видов единоборств и вообще боевых искусств. На любки можно биться на кулачки, можно бороться, даже в стенку можно ходить любошно. В стенке или уличной драке могли не допускаться удары ногами, но в любках ноги работают. Возможно, потому, что любки позволяли отрабатывать и то, что нужно в бою на смерть. В обычном же бою удар ногой считался не просто унизительным, а опускающим.
Очевидно, не в современном блатном смысле, а в смысле древнем - опускающим в нижние миры, поскольку нога у человека - это его Мифологический Низ. Блатные лишь заимствовали эти понятия из мифологического мировоззрения наших предков. И сохранили просто как жесткое правило, которое не объясняется.
Ноги - это Низ человека, ударить ногой, значит, отправить противника в те миры, из которых нет возврата. Даже через возрождение. Это допустимо только со смертельным врагом, с чужим, который, вероятней всего, нелюдь. Так считало обычное мировоззрение. Так это сохранялось в народе.
Но в любках работали и ногами. Просто потому, что на любки.
Правда, ноги в любках никогда не подымались высоко. Конечно, возможны удары в любую часть тела, но основная работа ведется не выше бедер. Я спросил Поханю, почему так, и он ответил:
- Чтобы я всегда мог оставаться собой. Даже в старости.
Действительно, это все то же самое, о чем я рассказывал в первой главе - уже сейчас надо работать так, как позволит тебе твое тело, постарев. И в этом есть какая-то потрясающая меня верность самому себе. Даже мое тело не заставит меня изменить себе, я всегда такой, каким решил быть. И никогда не предам себя. Значит, вообще, не предам…
|
|
|
Вот чем отличается воин от бойца. Все бойцы воспитывают в себе хитрецов, и потому предают. И все школы боевых искусств переполнены болью от предательств. Это даже как-то стало привычным, что все такие школы вечно погружены в обиды и разборки из-за предательств. И при этом почему-то не видят, что предательства эти заложены в самые основы их мировоззрения, того мировоззрения, которое сами они вкладывают в своих бойцов, воспитывая их готовыми отдать все за победу.
Почему никто не видит эту странность?
Наверное, собственное мировоззрение тех, кто возмущается предательствами своих бойцов, не дает им видеть, что это их собственная слабина…
Любков не было, но мы все же используем это название. Почему? Потому что мы не просто бьемся на любки в кулачных боях или боремся. Мы поставили себе задачей понять само мировоззрение любошного боя. Без мировоззрения это будут приемы, и это будет лишняя боль.
Но чтобы понять мировоззрение любошного боя надо понять то, как видели мир люди, дравшиеся на любки. Надо понять своих предков. А это не просто, потому что за последние века мы стали совсем другими людьми. Человек звучит гордо только у писателей. А в действительности он то, что делает из нас общество.
Общество изменилось, изменились и люди. Изменились настолько, что стали совсем другими существами. Как если бы мы в детстве попали к волкам и были воспитаны ими, мы обладали бы волчьим видением мира. Это общеизвестно. Так и попав в общество, мы оказываемся Маугли каменных джунглей. Человек - это обозначение того, что делает с чистой душой общество. Но душа эта могла развиваться множеством разных путей.
Вот и те собиратели, что сегодня пытаются этнографически изучать русский бой, сами являются современными людьми, и невольно искажают изучаемое.
В самом начале изучения любков, около девяносто первого года, я пытался найти в России тех, кто тоже возрождал русские боевые искусства. Тогда еще действовал запрет рассказывать о любках и мазыках. Но я помню, как я ездил в Москву, потому что мне сказали, что там какие-то парни работают в " русском стиле". Я бы рассказал им тогда о Похане, и показал все, что знал. Просто не выдержал бы и проболтался. Но когда я встретился с первым же из них, он сказал, что их школа называется " Система", и я захлопнулся…
|
|
|
Русский бой не мог называться этим иностранным словом. Я все же сходил к нему домой, где они с товарищем показывали мне работу с цепью. Мне понравилось. Но чем больше я с ними общался, тем отчетливей я осознавал, что это все же не совсем русские люди, это люди современные, цивилизованные. Просто они очень одарены, они думают, ищут, наверное, помнят какие-то корни. Но они направлены в то, чтобы завоевывать себе место в этом мире.
Я смог встретиться с ними еще раз лишь в девяносто втором году, и мои подозрения полностью подтвердились: это были прекрасные бойцы, но у них было совсем иное мировоззрение.
Потом же я встречался с бойцами из Петербурга, Твери, Кадочниковым. Они были гораздо ближе к действительным народным корням, но почему-то с ними тоже было очень сложно. Почему? Наверное, именно из-за того, что они бойцы, из-за разницы в мировоззрении…
Впрочем, мировоззрения меняются. И сейчас я ощущаю, что мне стало гораздо проще общаться с теми же людьми. Они стали старше и мудрее. Это понятно. Но главное, стал старше и изменился я сам. И ведь что удивительно: я сам и отпустил бойца в себе!
Конечно, они были бойцами. Но и я тогда был бойцом. Я только помнил Поханю, был переполнен образами, в которых пытался его понять, но я оставался бойцом. И потому, сталкиваясь с другими школами, я постоянно видел то, что было иным, не таким, как я ожидал. И плохо видел то, что было у нас общим. Ради чего можно было все простить и все позволить…
Я только помнил Поханю, но я не жил в его мировоззрении. Я даже умер как учитель любков
в двухтысячном году, когда меня предали мои ученики. Так мне казалось.
Я преподавал под именем Алексей Андреев - сменить имя на прозвище меня заставил еще мой первый мазыкский учитель, поскольку так было принято. Все они имели прозвища и скрывали настоящие имена. Думаю, это было связано еще с магическими воззрениями, требующими скрывать имя, чтобы злые духи не нашли тебя. Что-то вроде знаменитой хитрости Одиссея, называющего себя ослепленному Полифему Никто. Как вы помните, остальные великаны перестают преследовать Одиссея, услышав, что их брата никто ослеплял.
Подобные рассказы есть и в русских сказках. Отсюда и " погоняла", то есть прозвища у блатных. Переходя в иной мир, ты должен взять иное имя. Любки были островком древнего мировоззрения внутри нашего мира. И я взял себе иное имя - Алексей, к которому добавил фамилию Андреев, когда начал печататься.
|
|
|
Но когда меня предали, я почти пережил клиническую смерть, и спасся только тем, что умерла моя личность, именно личность Андреева.
Вместе с Андреевым умерла изрядная часть моего мировоззрения, умер мой боец. После смерти Андреева я стал гораздо меньше заниматься собственно движением в любках. Я почти не преподаю их. Но зато я очень много занимался мировоззрением. Я даже выпустил несколько больших книг, посвященных и тому, что давали мне старики, и вообще своему понятию мировоззрения. В сущности, больше всего я старался освободиться от того, что крепче всего въелось в сознание современного человека - от естественнонаучного мировоззрения.
Это не значит, что я освобождался от научности. Нет, я пытался понять, как в меня вошло то, что вытеснило мировоззрение моих предков, и сделало невозможным понять любки. Кстати, вошло оно всего полтора века назад, и вошло, как политическая мода, приведшая к революции…
Иными словами, когда сейчас мастер боевых искусств объясняет своим ученикам внутреннее содержание своего учения, говоря об энергии, он просто поддерживает этим власть тех, кто нами правит. Чисто политически, даже не научно!
Не было никаких энергий в русском языке, и человек - это не ёмкость и не конденсатор. И как говорил мой первый учитель, у которого было прозвище Дока: не завозили!
Дело в том, что, когда я к нему пришел, от всей деревни уже оставалось только четыре дома. И продукты к ним возили на крытом фургоне из села. И вот когда я его спрашивал что-то вроде:
- А с энергией работали? Энергия была?
Он каждый раз отвечал мне, примерно, так:
- Энергия? Не знаю. Не завозили.
Не было ни в русском языке, ни в русском мировоззрении, ни в сознании русского мужика никакой энергии. Было то, что было. Но пока в наших головах торчат " энергии", свято место занято, и нам нечем понять, что же было на самом деле. От таких сорняков надо освобождаться.
Вот этим я и занимался последние десять лет, чтобы высвободить место для действительного понимания того, что называю любками.
Чтобы понять любки, надо понять мировоззрение, в котором наши предки их создали. Но как его понять, если оно ушло?!
И все же, за те годы, что я преподавал любки, я сумел трижды сменить свое мировоззрение, и каждый раз обновленным умом понимал: я стал ближе к источнику. Хотя до него еще так далеко!..
|
|
|
