 |
Часть II. Ваша природа – ваше я?. Темперамент – это судьба?. Природа, воспитание и теория орхидеи. Почти десять лет назад
|
|
|
|
Часть II
Ваша природа – ваше я?
Глава 4
Темперамент – это судьба?
Природа, воспитание и теория орхидеи
Многие люди уверены во всем больше, чем я в чем-либо.
Роберт Рубин, In an Uncertain World
Почти десять лет назад
Два часа ночи, мне не спится. Я хочу умереть.
Я не отношусь к числу людей, склонных к суициду, но в ночь перед важным выступлением мой разум наполнен пугающими мыслями «что, если». Что, если у меня пересохнет во рту и я не смогу произнести ни слова? Что, если слушателям будет скучно? Что, если меня вырвет прямо на сцене?
Мой друг Кен (который стал затем моим мужем) наблюдает за тем, как я мечусь в постели. Мои страдания вызывают у него недоумение. Раньше он был миротворцем ООН и попал как-то раз в засаду, но даже тогда, мне кажется, ему было не так страшно, как мне сейчас.
– Попытайся подумать о каком-то счастливом моменте, – говорит он, поглаживая меня по голове.
Я смотрю в потолок, а слезы так и льются из глаз. Подумать о счастливом моменте? Кто может быть счастлив в мире трибун и микрофонов?
– В Китае живет миллиард людей, которым наплевать на твое выступление, – пытается поддержать меня Кен.
Это помогает – примерно на пять секунд. Я поворачиваюсь на бок и не свожу глаз с будильника. Наконец его стрелка доходит до половины седьмого. По крайней мере, самое худшее – ночь накануне выступления – осталось позади; завтра в это же время я уже буду свободна. Но сначала мне нужно пережить этот день. Кен дает мне непрозрачную бутылку для воды, наполненную ирландским ликером Baileys. Я не увлекаюсь спиртными напитками, но ликер Baileys мне нравится, потому что у него вкус шоколадного молочного коктейля.
|
|
|
– Выпей это за пятнадцать минут до начала выступления, – говорит Кен, целуя меня на прощание.
Я спускаюсь вниз и сажусь в автомобиль, который доставит меня на место – к главному офису крупной корпорации, расположенному в Нью-Джерси. По пути туда у меня остается достаточно времени, чтобы поразмышлять над тем, как я же позволила себе попасть в такую ситуацию. Незадолго до этого я бросила работу юриста на Уолл-стрит и открыла консалтинговую компанию. Как правило, я работала с клиентами один на один или с небольшими группами людей и чувствовала себя достаточно комфортно. Но когда один мой знакомый, главный юрист крупной медиакомпании, предложил мне провести семинар для всего руководящего состава компании, я согласилась (даже с большим энтузиазмом! ) – по причине, которую сейчас не могу понять. Я ловлю себя на мысли, что молю о какой-нибудь катастрофе. Пусть это будет наводнение или небольшое землетрясение – что угодно, лишь бы мне не пришлось проходить через это испытание. Затем появляется чувство вины за то, что я готова вовлечь в свою трагедию целый город.
Автомобиль останавливается у офиса моего клиента, и я выхожу, пытаясь излучать энергичную уверенность в себе успешного консультанта. Организатор мероприятия провожает меня в аудиторию. Я спрашиваю, где находится туалет и, уединившись в кабинке, делаю глоток из своей бутылки с ликером. Затем несколько минут не двигаюсь в ожидании, что алкоголь сделает свое дело. Но ничего не происходит – мне по-прежнему страшно. Может быть, нужно сделать еще глоток? Нет, сейчас только девять часов утра – вдруг кто-то почувствует, что от меня пахнет ликером? Я подкрашиваю губы помадой и направляюсь в аудиторию, где раскладываю на кафедре свои карточки с заметками, пока зал наполняют деловые люди, имеющие очень важный вид. Я говорю себе: как бы там ни было, сделай так, чтобы тебя хотя бы не стошнило.
|
|
|
Некоторые из присутствующих бросают на меня мимолетные взгляды, но большинство из них сосредоточенно всматриваются в свои смартфоны. Разумеется, я отрываю их от срочной работы. Удастся ли мне удерживать их внимание достаточно долго, чтобы они прекратили набирать срочные сообщения на своих крохотных пишущих машинках? Я тут же клянусь сама себе, что больше никогда не буду выступать перед публикой.
С тех пор я провела немало таких выступлений. Я не преодолела свой страх полностью, но со временем мне удалось найти методы, которые помогут любому человеку преодолеть страх перед выступлением. Более подробно об этом рассказывается в главе 5.
Между прочим, я рассказала вам историю о том, какой ужасный страх я тогда испытывала, поскольку она непосредственно связана с некоторыми из самых насущных вопросов, возникших у меня по поводу интроверсии. Мне кажется, что на глубинном уровне мой страх публичных выступлений связан с теми аспектами моей личности, которые я ценю (особенно это касается моей любви ко всему спокойному и интеллектуальному). Мне приходит в голову мысль, что не такое уж и редкое это сочетание качеств. Но действительно ли они связаны между собой и каким образом? Может быть, это результат воспитания – роли среды, в которой я росла? Мои родители – тихие люди, погруженные в свои размышления; моя мама тоже не терпит публичных выступлений. Или это мои врожденные качества – заложенные в генах?
Я размышляла над этими вопросами всю свою взрослую жизнь. К счастью, то же самое делали и ученые Гарвардского университета, которые исследуют человеческий мозг, пытаясь найти биологические причины того или иного темперамента человека.
Среди этих ученых – восьмидесятидвухлетний Джером Каган, один из самых выдающихся специалистов XX столетия по возрастной психологии. Каган посвятил свою карьеру изучению эмоционального и когнитивного развития детей. Он провел серию прогрессивных долгосрочных исследований, в ходе которых изучал развитие детей с младенческого до подросткового возраста, фиксируя их физиологические параметры и личностные характеристики. Долгосрочные исследования такого типа требуют больших затрат времени и средств, поэтому проводятся достаточно редко, но если они оправдывают себя, то оправдывают в полной мере.
|
|
|
В рамках одного из таких исследований, которое началось в 1989 году и продолжается до сих пор, Джером Каган и его коллеги собрали пятьсот четырехмесячных младенцев в лаборатории детского развития при Гарвардском университете1. Исследователи заявили, что на основании данных, которые они получат за сорок пять минут наблюдения за детьми, они смогут установить, кто из них станет интровертом, а кто – экстравертом. Если вы недавно видели четырехмесячного младенца, это заявление может показаться вам слишком смелым. Однако к тому времени Джером Каган уже довольно долго изучал вопрос о темпераменте, и у него была своя теория на этот счет.
Каган и его коллеги создали тщательно продуманные условия, в которых четырехмесячные участники эксперимента должны были получить совершенно новые для них впечатления. Малышам дали послушать записанные на пленку голоса незнакомых людей и звук лопающихся шаров, показали им яркие игрушки, которые двигались у них перед глазами, а также дали понюхать ватные тампоны, смоченные алкоголем. Дети продемонстрировали поразительно разнообразную реакцию на новые раздражители. Около 20 процентов младенцев сразу же расплакались и начали сучить ножками и ручками. Каган назвал этих детей высокореактивными. Около 40 процентов детей оставались тихими и спокойными: они изредка двигали руками и ногами, но эти движения не были напряженными. Этих детей Каган назвал низкореактивными. Реакция оставшихся 40 процентов малышей варьировала между этими двумя предельными значениями. По результатам эксперимента Джером Каган выдвинул поразительную гипотезу, на первый взгляд противоречившую здравому смыслу: именно высокореактивные младенцы, которые активно сучили ручками и ножками, с высокой степенью вероятности станут тихими подростками, когда подрастут.
После исполнения двух, а затем четырех, семи и одиннадцати лет многие из этих детей возвращались в лабораторию Кагана, где исследователи снова проверяли их реакцию на новых людей и новые события. В возрасте двух лет дети встретились с женщиной в лабораторном халате с противогазом на голове, с мужчиной в костюме клоуна, а также с радиоуправляемым роботом. В семилетнем возрасте детей попросили поиграть с другими детьми, с которыми они раньше никогда не встречались. В одиннадцать лет незнакомый взрослый человек расспрашивал детей об их личной жизни. Помощники Джерома Кагана наблюдали за реакцией детей на все эти необычные ситуации, обращая внимание на их мимику и жесты, а также фиксируя, как часто они спонтанно смеются, разговаривают и улыбаются. Кроме того, Каган и его коллеги расспросили самих детей и их родителей о том, как дети ведут себя за стенами лаборатории. Они предпочитают общаться с одним-двумя близкими друзьями или с веселой ватагой? Нравится ли им бывать в новых местах? Они любят рисковать или ведут себя осторожно? Они считают себя робкими или смелыми?
|
|
|
Многие дети развивались именно так, как и предсказывал Каган. Высокореактивные младенцы – те 20 процентов, которые начинали плакать при виде игрушек, движущихся над их головами, – чаще становились серьезными и осмотрительными детьми. Низкореактивные младенцы, которые вели себя более спокойно, чаще превращались в раскованных, уверенных в себе детей. Другими словами, прослеживалась четкая связь между высоким и низким уровнем реактивности с одной стороны, и интроверсией и экстраверсией – с другой. В 1998 году Джером Каган написал в своей книге The Long Shadow of Temperament («Длинная тень темперамента»): «Описание интроверта и экстраверта, которое Карл Юнг дал еще семьдесят пять лет назад, вполне применимо к определенной части наших высокореактивных и низкореактивных подростков»2.
В книге Galen’s Prophecy («Пророчество Галена») Джером Каган описывает двух подростков (сдержанного Тома и экстравертированного Ральфа)3. Эти два подростка поразительно отличаются друг от друга. Том, который в детстве был чрезвычайно застенчивым, хорошо учится в школе; этот наблюдательный и спокойный парень любит свою девушку и родителей, часто беспокоится по любому поводу, любит учиться самостоятельно и решать интеллектуальные задачи. Он планирует стать ученым. «Подобно… многим другим знаменитым интровертам, которые были очень застенчивыми в детстве, – пишет Каган, сравнивая Тома с Томасом Элиотом, а также с математиком и философом Альфредом Уайтхедом, – Том выбрал жизнь разума».
Напротив, Ральф – раскованный и уверенный в себе юноша. С членом команды Кагана, беседовавшим с ним, он вел себя как с равным, а не как с авторитетным человеком на двадцать пять лет старше его. Хотя Ральф очень способный ученик, недавно он получил плохие оценки по английскому языку и естественным наукам, потому что накануне бездельничал. Но он не беспокоится по этому поводу. Ральф всегда охотно признает свои ошибки.
|
|
|
Психологи часто обсуждают различия между темпераментом и характером. Темперамент – это врожденные поведенческие и эмоциональные особенности человека, имеющие биологическое происхождение и наблюдающиеся в младенчестве и раннем детстве. Характер – это сложная совокупность личностных качеств, формирующихся у человека под влиянием культуры и личного опыта. Некоторые говорят, что темперамент – это фундамент, на котором строится характер человека4. Работа Джерома Кагана помогла установить связь между темпераментом человека в младенчестве и его личностными качествами в подростковом возрасте, как в случае Тома и Ральфа.
Как же Джером Каган понял, что малыши, которые энергично машут ручками, скорее всего, станут осторожными, рефлексирующими подростками (такими как Том), а более спокойные младенцы – решительными, «слишком крутыми для школы» юношами и девушками (такими как Ральф). Ответ на этот вопрос лежит в физиологии.
Помимо наблюдения за поведением детей в непривычных для них ситуациях команда Кагана проводила измерение физиологических показателей, таких как: частота пульса, кровяное давление, температура конечностей, а также другие параметры нервной системы. Каган выбрал именно эти критерии, поскольку считалось, что их контролирует один очень сильный орган головного мозга – миндалевидное тело5. Этот орган находится в глубине лимбической системы – древнего участка головного мозга, который есть даже у таких примитивных животных, как мыши и крысы. В этом участке мозга (который называют иногда «эмоциональным мозгом») формируются базовые инстинкты, которые свойственны нам, как и животным: голод, половое влечение и страх.
Миндалевидное тело служит «эмоциональным коммутатором» головного мозга. Оно получает информацию от органов чувств, а затем передает в остальную часть мозга и нервной системы сигналы о том, как следует реагировать на соответствующий раздражитель. Одна из функций миндалевидного тела заключается в том, чтобы немедленно фиксировать все новое или угрожающее, что появляется в окружающей среде (начиная с летящего прямо в вас диска и заканчивая шипящей змеей), и мгновенно отправлять по всему телу сигнал, стимулирующий реакцию «дерись или беги». Когда диск летит прямо вам в голову, именно миндалевидное тело приказывает быстро пригнуться6. Когда гремучая змея собирается вас ужалить, именно миндалевидное тело приказывает вам бежать.
Джером Каган выдвинул предположение, что младенцы с возбудимым миндалевидным телом начнут плакать и извиваться при виде незнакомых предметов – и именно эти младенцы станут детьми, которые в большинстве случаев будут вести себя настороженно с незнакомыми людьми. Все произошло так, как и предсказывал Каган. Другими словами, четырехмесячные малыши, которые размахивали ручками и ножками, как поклонники панк-рока, делали это не потому, что они будущие экстраверты, а потому, что их маленькое тельце сильно реагировало на новые изображения, звуки и запахи (другими словами, они были высокореактивными). Спокойные младенцы молчали не потому, что они будущие интроверты, а потому, что их нервная система слабо реагировала на новизну.
Чем активнее миндалевидное тело ребенка реагирует на раздражители, тем сильнее физическая реакция: повышается частота пульса, расширяются зрачки, напрягаются голосовые связки, повышается уровень кортизола (гормона стресса) в слюне – поэтому ребенок и ведет себя более возбужденно, когда на него воздействует новый раздражитель. Подрастая, высокореактивные дети встречаются с чем-то новым в самых разных ситуациях, начиная с посещения парка развлечений и заканчивая первым днем в школе. Как правило, мы обращаем внимание на то, как наши дети реагируют на незнакомых людей. Как ребенок ведет себя в первый день в школе? Кажется ли он неуверенным на вечеринках в честь дня рождения, где много незнакомых ему детей? Вообще-то, в этих случаях мы замечаем лишь чувствительность ребенка к новизне в общем, а не только к новым людям.
Высокая и низкая реактивность нервной системы – это не единственные биологические причины интроверсии и экстраверсии. Очень многим интровертам не свойственна чувствительность высокореактивных детей; кроме того, некоторые дети с высоким уровнем реактивности становятся экстравертами. И все же ряд открытий, сделанных Джеромом Каганом в ходе его исследований, длившихся десятки лет, свидетельствует о существенном прорыве в нашем понимании типов личности, в том числе тех оценочных суждений, которые мы делаем. Экстравертам иногда приписывают такое качество, как просоциальность (другими словами, забота о других людях), а об интровертах неуважительно отзываются, как о людях, которые не любят окружающих. Однако реакция младенцев, участвовавших в экспериментах Кагана, не имеет никакого отношения к людям. Младенцы плакали (или не плакали), когда им давали понюхать ватные палочки, смоченные алкоголем. Они размахивали ручками и ножками (или оставались спокойными) в ответ на звук лопающихся шаров. Высокореактивные дети не были будущими мизантропами: они просто чувствительно реагировали на окружающую среду.
В действительности чувствительность нервной системы высокореактивных детей проявляется не только при виде чего-то пугающего, но и тогда, когда что-то в принципе привлекает их внимание. Высокореактивные дети проявляют к людям и вещам то, что психологи называют «настороженным вниманием»7. Такие дети в буквальном смысле слова делают больше движений глазами, чтобы сопоставить варианты выбора, прежде чем принимать окончательное решение8. Они как будто более тщательно (иногда осознанно, иногда нет) анализируют информацию об окружающем мире. В ходе одного из самых первых исследований Джером Каган предложил группе первоклассников сыграть в игру на визуальное сопоставление. Каждому ребенку показали картинку с изображением плюшевого медвежонка, сидящего на стуле. Затем им показали еще шесть подобных картинок, только одна из них в точности совпадала с первой. Высокореактивные дети дольше других рассматривали картинки и чаще делали правильный выбор. Когда Каган предложил этим же детям поиграть в слова, он обнаружил, что и при чтении они допускают меньше ошибок, чем импульсивные дети.
Высокореактивные дети тщательно анализируют и испытывают более сильные эмоции по отношению к тому, что они видят; в повседневной жизни они обращают внимание на мельчайшие детали9. Это может проявляться по-разному. Если ребенок относится к категории социально-ориентированных детей, он может проводить много времени, анализируя свои наблюдения за другими детьми. Почему Джейсон не захотел поделиться своей игрушкой сегодня? Почему Мэри так рассердилась на Николаса, когда он случайно на нее налетел? Если у такого ребенка есть увлечение (например, он любит решать головоломки, рисовать или строить песочные замки), он очень сосредоточенно занимается им. Как показывают исследования, если высокореактивный ребенок случайно ломает игрушку другого ребенка, он испытывает более сильное чувство вины и сожаления, чем ребенок с низким уровнем реактивности10. Безусловно, все дети без исключения обращают внимание на окружающую среду и испытывают эмоции, но высокореактивные дети замечают больше деталей и испытывают более сильные эмоции. Научный журналист Винифред Галлахер пишет, что если вы спросите у высокореактивного семилетнего ребенка, как несколько детей могут поделиться желанной игрушкой, он, скорее всего, придумает сложную стратегию, например: нужно расположить фамилии детей в алфавитном порядке, а первым игрушку получит тот ребенок, чья фамилия начинается на букву «А», и т. п. 11
«Им трудно применять теорию на практике, – пишет Галлахер – потому что их чувствительная натура и сложные стратегии не соответствуют тем суровым испытаниям, которые ждут их на школьном дворе». И все же, как мы увидим в следующих главах, эти черты характера (осторожность, внимательность к деталям, высокая эмоциональность) могут оказаться сильными сторонами, которые очень часто недооценивают.
Джером Каган представил нам тщательно задокументированные доказательства того, что высокий уровень реактивности – это одна из биологических причин интроверсии (еще одна возможная причина интроверсии рассматривается в главе 7). Его выводы вызвали такой сильный резонанс отчасти потому, что подтверждают то, что мы и сами всегда чувствовали. Некоторые исследования Кагана затрагивают даже сферу культурных мифов. Например, опираясь на полученные данные, он пришел к однозначному выводу: существует связь между высокой реактивностью и такими особенностями, как голубые глаза или склонность к аллергическим реакция, а также что у высокореактивных мужчин чаще, чем у других, бывает худощавое тело и узкое лицо12. Эти довольно спорные выводы напоминают о распространенной в XIX столетии практике разгадывания души человека по форме черепа. Но независимо от того, насколько верны выводы ученого, интересно, что именно такими физическими качествами мы наделяем вымышленных персонажей, когда хотим сделать их спокойными, интеллектуальными интровертами. Создается впечатление, что эта «физическая закономерность» глубоко укоренилась в нашем культурном бессознательном.
Возьмем в качестве примера мультфильмы студии Disney13. Джером Каган и его коллеги считают, что аниматоры Disney на уровне подсознания понимали, что такое высокая реактивность, когда рисовали таких чувствительных персонажей, как Золушка, Пиноккио и гном по имени Простачок, с голубыми глазами, а более дерзких персонажей, таких как сводные сестры Золушки, гном Ворчун и Питер Пен, – с темными. Во многих книгах, голливудских фильмах и телевизионных шоу худощавый, постоянно сморкающийся юноша – это неизменный образ несчастливого, но думающего подростка, который получает хорошие оценки, не любит суеты и имеет большие способности к таким видам деятельности, как поэзия или астрофизика. (Вспомните хотя бы героя Итана Хоука из фильма «Общество мертвых поэтов». ) Джером Каган даже полагает, что некоторые мужчины испытывают особую симпатию к женщинам со светлой кожей и голубыми глазами только потому, что подсознательно считают их очень чувствительными.
Результаты других исследований типов личности тоже подтверждают предположение о том, что в основе экстраверсии и интроверсии физиологические и даже генетические корни14. Один из самых распространенных способов отличить природу от воспитания заключается в том, чтобы сопоставить личностные качества однояйцовых и разнояйцовых близнецов. Однояйцовые близнецы образуются из одной оплодотворенной яйцеклетки и, следовательно, имеют одни и те же гены, тогда как разнояйцовые близнецы развиваются из двух оплодотворенных яйцеклеток и имеют в среднем только 50 процентов идентичных генов. Следовательно, если определить уровень интроверсии и экстраверсии в парах близнецов, можно установить более устойчивую корреляцию в парах однояйцовых близнецов по сравнению с парами разнояйцовых – что и делают ученые, проводя одно исследование за другим. Учитывая это, можно с уверенностью утверждать, что это качество в определенной степени имеет генетическую основу.
Ни одно из исследований нельзя считать идеальным, но их результаты позволяют предположить, что интроверсия и экстраверсия, как и другие важные личностные качества (такие как конформность и добросовестность), в 40–50 процентах случаев обусловлены генотипом человека15.
Но является ли биологическое объяснение интроверсии исчерпывающим? Впервые прочитав книгу Джерома Кагана Galen’s Prophecy, я была так взволнована, что не могла уснуть. Здесь, на этих страницах, мои друзья, моя семья, я сама – все человечество, по сути! – четко разделены на категории в зависимости от типа нервной системы (инертной или реактивной). У меня было такое ощущение, что целые столетия попыток философов разгадать тайну человеческой личности завершились этим выдающимся моментом научной ясности. После всех попыток получен наконец ответ на вопрос «природа или воспитание»: мы рождаемся с запрограммированным темпераментом, который в значительной степени определяет нашу личность в зрелые годы.
Неужели же все так просто? Можем ли мы, в самом деле, приравнивать качество интроверсии или экстраверсии к типу нервной системы, которая дана от рождения? Я считала, что высокореактивная нервная система досталась мне по наследству, но моя мама утверждает, что я была спокойным ребенком, совсем не склонным брыкаться и плакать при звуке лопнувшего шарика. У меня часто бывают сильные приступы неуверенности в себе, но я могу вести себя очень смело, если дело касается моих убеждений. Я испытываю ужасное чувство дискомфорта в первый день в незнакомом городе, но люблю путешествовать. Я была робкой в детстве, но преодолела застенчивость, когда выросла. Думаю, такие противоречия встречаются не так уж редко; у многих людей есть на первый взгляд несовместимые черты характера. Кроме того, со временем люди сильно меняются, не так ли? А как насчет свободной воли – неужели мы не можем контролировать то, кто мы и кем становимся?
Я решила разыскать профессора Кагана, чтобы задать ему все эти вопросы при личной встрече. Мне хотелось встретиться с ним не только потому, что результаты его исследований были столь убедительными, но и в связи с позицией, которую он занимал в длительной полемике вокруг вопроса «природа или воспитание». Джером Каган начал свою карьеру в 1954 году, уверенно приняв сторону воспитания, что полностью соответствовало научным представлениям того времени. В тот период идея о врожденности темперамента была взрывоопасной с политической точки зрения, поскольку ассоциировалась с нацистской евгеникой и теорией превосходства белой расы16. Напротив, представление о детях как о чистой доске, на которой можно написать все что угодно, было более привлекательным для страны, построенной по принципу демократии.
С течением времени Джером Каган изменил свое мнение. «Я сопротивлялся изо всех сил, но факты заставили меня признать, – говорит он сейчас, – что темперамент – это более мощный фактор, чем я думал и чем хотел бы верить»17. Публикация первых выводов Джерома Кагана по поводу высокореактивных детей в журнале Science в 1988 году помогла придать идее врожденного темперамента законный статус – отчасти из-за его репутации сторонника теории воспитания18.
Я надеялась, что если кто-нибудь и способен помочь мне распутать дилемму «природа или воспитание», то это Джерри Каган.
Каган приглашает меня в свой кабинет в здании William James Hall Гарвардского университета и пристально смотрит на меня, пока я усаживаюсь. У него не то чтобы недобрый, а проницательный взгляд19. Я представляла себе Джерома приветливым ученым в белом лабораторном халате, переливающим (как делают ученые в комиксах) химические вещества из одной пробирки в другую до тех пор, пока – какая удача! – он не произносит: «Теперь, Сьюзан, вы точно знаете, кто вы такая». Но Джером Каган оказался не тем старым профессором с мягкими манерами, которого я рисовала в своем воображении. Мне кажется, вид у него просто устрашающий, как это ни странно для ученого, книги которого пронизаны атмосферой гуманности и который, по его собственному описанию, в детстве был обеспокоенным, пугливым ребенком20. Я начинаю наше интервью с наводящего вопроса о том, с чьей гипотезой он не согласен. «Нет, нет и нет! » – громко восклицает он, как будто я не сижу прямо напротив него.
Высокореактивная сторона моей личности включается на полную мощность. Я всегда говорю тихо, но сейчас мне приходится повысить голос, чтобы он стал громче шепота (на магнитофонной записи нашего разговора голос Кагана звучит громко и напыщенно, а мой – намного тише). Я понимаю, что мое тело напряжено, а это самый верный признак высокой реактивности. Немного непривычно осознавать, что Каган наверняка тоже видит это – он говорит, кивая в мою сторону головой, что многие люди с высоким уровнем реактивности становятся писателями или выбирают другие интеллектуальные профессии, в которых «все зависит только от вас: вы закрываете дверь, опускаете жалюзи и выполняете свою работу. Вы защищены от неожиданностей». (По тем же причинам люди с более низким уровнем образования, по словам Кагана, чаще всего становятся офисными работниками и водителями грузовиков. )
Я рассказываю об одной маленькой девочке, которая медленно «заводится». Она изучает новых людей, вместо того чтобы приветствовать их. Ее семья каждые выходные ездит на пляж, но пройдет целая вечность, пока она окунет в воду хотя бы палец. Классический случай высокой реактивности, говорю я.
«Нет! – восклицает Каган. – У каждой модели поведения есть больше одной причины. Никогда не забывайте об этом! Ведь среди всех детей, которые медленно «заводятся», действительно, по статистике, больше детей с высоким уровнем реактивности, но вы можете медленно приходить в возбужденное состояние из-за того, каким образом провели первые три с половиной года своей жизни! В разговоре об этом писатели и журналисты хотят видеть однозначное соответствие: одна модель поведения – одна причина. Однако очень важно осознавать, что существует много факторов формирования таких моделей поведения, как замедленная возбудимость, застенчивость, импульсивность».
И профессор Каган начинает перечислять примеры факторов влияния окружающей среды, которые могут привести к формированию интровертированной личности независимо от реактивности нервной системы либо согласно ей. К примеру, ребенок получает удовольствие от новых идей об окружающем мире, поэтому и проводит много времени, погружаясь в размышления. Проблемы со здоровьем тоже могут заставить его сосредоточиться на своем внутреннем мире.
В основе страха перед публичными выступлениями тоже может лежать не менее сложный комплекс причин. Я боюсь публичных выступлений, потому что я высокореактивный интроверт? Может быть и нет. Некоторым людям с высоким уровнем реактивности нравится выступать на публике, а многие экстраверты испытывают сильное волнение, выступая перед аудиторией. Страх публичных выступлений – это самая распространенная фобия в Штатах, намного более распространенная, чем страх смерти21. У страха публичных выступлений есть много причин, одна из которых – детские неудачи, связанные с уникальными условиями жизни, а не с врожденным темпераментом22.
Страх публичных выступлений может иметь первобытные корни и быть свойственным человеку вообще, а не только тем из нас, кто рожден с высокореактивной нервной системой. Согласно теории, основанной на трудах социобиолога Эдварда Уилсона, для наших предков, живших в саванне, тот факт, что за нами наблюдают, означал только одно: к ним подкрадывается дикое животное. А разве мы современные, думая о том, что нас вот-вот съедят, стоим как ни в чем не бывало и уверенно о чем-то рассуждаем? Нет. Мы убегаем. Другими словами, сотни тысяч лет эволюции побуждают нас убраться со сцены, где мы путаем пристальные взгляды присутствующих с блеском глаз хищника. Тем не менее публика ждет, что мы не только останемся на месте, но и будем вести себя раскованно и уверенно. В этом конфликте между правилами биологическими и социальными и заключается одна из причин того, почему публичные выступления вызывают у нас страх. И призыв представить себе зрителей обнаженными никак не помогает взволнованным докладчикам: нагие львы столь же опасны, сколь и элегантно одетые.
Все люди иногда ошибочно принимают зрителей за хищников, однако у каждого из нас свой порог для включения реакции «дерись или беги». Насколько должны сузиться глаза зрителей, чтобы вы почувствовали, что они вот-вот вас атакуют? Это происходит раньше, чем вы выходите на сцену, или выброс адреналина происходит только тогда, когда некоторые из присутствующих начинают забрасывать вас критическими замечаниями? Чем более чувствительно ваше миндалевидное тело, тем более вы восприимчивы к неодобрительным взглядам, скучающим зевкам присутствующих, а также к их попыткам проверить сообщения на своих смартфонах, вынуждающих вас прервать фразу на полуслове. На самом деле результаты исследований действительно говорят о том, что интроверты гораздо чаще испытывают страх публичных выступлений, чем экстраверты23.
Джером Каган рассказал мне о том, как однажды он наблюдал за прекрасным выступлением своего коллеги-ученого. После выступления докладчик спросил, не могут ли они вместе пообедать. Каган согласился. За обедом ученый рассказал ему, что читает лекции каждый месяц и, несмотря на свою репутацию талантливого оратора, каждый раз испытывает страх. Однако книга Джерома Кагана очень помогла ему.
«Вы изменили мою жизнь, – сказал он профессору Кагану. – Все это время я винил во всем свою мать, но теперь считаю, что у меня просто высокий уровень реактивности».
Следовательно, я стала интровертом потому, что унаследовала высокую реактивность от своих родителей, скопировала их модели поведения или и то, и другое? Как вы помните, статистические данные, полученные во время исследования близнецов, показывают, что интроверсия-экстраверсия только на 40–50 процентов обусловлена генотипом. Значит, в группе людей в среднем в половине случаев интроверсия или экстраверсия вызвана генетическими факторами24. Еще больше усложняет ситуацию то, что здесь может быть задействовано много генов, поэтому предложенная Каганом концепция высокой реактивности может оказаться только одной из многих причин интроверсии. Помимо всего прочего, средние величины – не очень надежный показатель. Показатель наследуемости, равный 50 процентам, не обязательно означает, что моя интроверсия на 50 процентов унаследована от родителей или что разница между уровнем экстраверсии, свойственным моей лучшей подруге и мне, наполовину обусловлена генами. На самом деле моя интроверсия на все сто процентов может быть обусловлена генотипом, а может быть вообще не связана с ним. Вероятнее всего, здесь имеет место непостижимое сочетание наследственности и опыта. По мнению Кагана, вопрос о том, связана интроверсия с природой или с воспитанием, равносилен вопросу, что порождает метель – температура или влажность25. Именно сложное взаимодействие этих двух факторов делает нас теми, кто мы есть.
Следовательно, я, по всей видимости, неправильно поставила вопрос. Может быть, разгадка тайны, на сколько процентов личность формируется под влиянием биологических факторов, а на сколько – под влиянием воспитания, не так важна, как поиск ответа на вопрос, как врожденный темперамент взаимодействует с окружающей средой и вашей свободной волей. В какой степени темперамент – это ваша судьба?
С одной стороны, согласно теории воздействия окружающей среды на генотип, люди, унаследовавшие определенные личностные качества, стремятся к получению опыта, усиливающего эти характеристики. Дети с самым низким уровнем реактивности, например, притягивают к себе опасность с самого раннего возраста, поэтому к тому времени, когда вырастают, они не моргнув глазом идут на риск, характерный для взрослой жизни. Они «перелезают через несколько заборов, их чувствительность снижается, и они залезают на крышу, – так объяснил это ныне покойный психолог Дэвид Ликкен в своей статье в журнале Atlantic. – Их жизнь бывает наполнена событиями, которых не будет в жизни других детей. Чак Йегер (первый летчик, преодолевший звуковой барьер) смог пересесть с бомбардировщика на реактивный самолет и нажать кнопку не потому, что родился не таким, как я, а потому, что на протяжении предыдущих тридцати лет темперамент заставлял его пройти путь, начавшийся с лазания по деревьям и превратившийся в непрерывную череду все более опасных и волнующих событий»26.
Напротив, высокореактивные дети чаще становятся художниками, писателями, учеными и философами, потому что неприязнь к новизне заставляет их проводить время в знакомой (и интеллектуально насыщенной) среде своего разума. «В университете полно интровертов, – отмечает психолог Джерри Миллер, директор Центра ребенка и семьи при Мичиганском университете. – Стереотип об университетском профессоре полностью совпадает с тем, что представляют собой многие обитатели нашего городка. Они любят читать; для них нет ничего более волнующего, чем новые идеи. И отчасти это связано с тем, как они проводили время в детстве. Если вы тратите много времени на то, чтобы носиться туда-сюда, остается меньше времени для чтения и учебы. А времени у вас не так уж много»27.
С другой стороны, для каждого темперамента есть целый спектр возможных вариантов развития событий. Если дети-экстраверты с низким уровнем реактивности воспитываются в заботливых семьях, в безопасной среде, они могут стать энергичными людьми, добивающимися больших успехов в жизни, такими как Ричард Брэнсон и Опра Уинфри. Но, по утверждению некоторых психологов, если тех же детей воспитывают нерадивые родители или они растут в плохой среде, то могут стать хулиганами, несовершеннолетними преступниками или правонарушителями. Дэвид Ликкен выдвинул спорную идею о том, что психопаты и герои – это «ветви одного генетического дерева»28.
Возьмем в качестве примера механизм, посредством которого дети учатся понимать разницу между добром и злом29. Многие психологи убеждены, что совесть фо
|
|
|
