 |
звоните в скорую, они все тяжело больны
|
|
|
|
https://ficbook.net/readfic/2157331
Направленность: Слэш
Автор: сонсон (https://ficbook.net/authors/520767)
Фэндом: EXO - K/M
Основные персонажи: О Cехун, Ким Чонин (Кай)
Пейринг или персонажи: Чонин/Сехун арара Чонин/Кенсу, Лухань/Сехун, мельком Лумины
Рейтинг: NC-17
Жанры: Юмор, Драма
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Миди, 32 страницы
Кол-во частей: 8
Статус: закончен
Описание:
— Мне Чанёль посоветовал разнообразить отношения сексом по телефону, мол, новые ощущения и всё такое… но, видимо… Я чувствую себя очень глупо, Хань. Хотел как лучше, — казалось, незнакомец сейчас расплачется. — Ты скажешь что-нибудь?
— Эм, привет. Я Ким Чонин, и мне интересно, за эту услугу нужно платить?
Посвящение:
любителям этих двоих аха
Публикация на других ресурсах:
nopenope
Примечания автора:
— Доча, а что ты пишешь такое?
— Ещё одну курсовую OUO
а вообще это типа по мотивам (олол) чудесного фильма «мой партнёр», кто не видел, оч советую. серьёзно, это что-то лучшее, мои почеркушки и рядом не стоят.
когда смотрела его в n-ый раз, захотелось вдруг таких чонина с сехуном. и вот о/
(это слабенькое нц!)
моё отношение к пингвинам: https://pp.vk.me/c617916/v617916911/10f33/J6Hkg84i0UE.jpg
лол настолько люблю 3 главу, что набросала тут пока ела https://pp.vk.me/c619728/v619728108/fdef/lLpyUMcpWs4.jpg
(анатомия хромает, всё хромает, я хромаю)
Мелодия телефонного звонка тихо доносилась из-под стопки грязной одежды, разбросанной на кровати, пока Чонин рылся в шкафу, отыскивая единственный в своей жизни галстук, в котором последний раз он щеголял на выпускном. Не на своём выпускном, к слову сказать. Тогда он ещё предпочитал женскую грудь размером с дыню, кружевное бельишко и полнейшее отсутствие каких-либо висячих причиндалов между ног. И вот тогда галстук покупался ради его капризной дамы сердца, которая носила этот титул весьма недолго — пару ночей. Но потооом… Потом вот встретил его. Простого парня по имени До Кёнсу, который своими невозможно большими и чистыми глазами цвета ириски, чувственными губами и практически осязаемым нимбом над головой перевернул его мир вверх дном. И Чонин задумался: а кому, в общем-то, нужны эти дыньки? В целом и общем, влюбил таинственный незнакомец в себя без остатка. А минутой позже сказочная дымка рассеялась, единороги ушли по домам, и радуга смоталась в рулончик туалетной бумаги, потому что:
— Ебать у тебя взгляд маньяка, мне уже кричать?
|
|
|
Чонин получил тогда в метро стрелой купидона не в сердце, а по мозгам, потому что через час уже пел на радио песни имени Кёнсу и ничуть не стеснялся. Потому что тот самый Кёнсу сидел напротив, привязанный к стулу, чтобы не избил влюблённого диджея ненароком до полусмерти. Чонин всё просчитал. Что и говорить, этот парень может, когда захочет. А Чонин хотел. На этом всё и закрутилось.
Сегодня же был какой-то важный день, и проблема Кима в том, что он абсолютно не помнил, какой. Кёнсу хотел серьёзно поговорить, и вот это ещё одна большая проблема. Поэтому, чтобы сгладить любую вину, идеальным должно быть всё, от и до: прибрать квартиру, сделать тортик, который сейчас медленно разлагался в холодильнике с надписью «с днём рождения» (ну это так, на всякий случай, у Чонина с цифрами проблема), аккуратная укладка, выглаженная рубашка, потому что «блять возьми утюг и хотя бы сделай вид, что твой шкаф не находится на долгосрочном хранении в толстой кишке у слона». Что сказать, этот момент наступил! Та-дааам! (Конфетти с неба за мой счёт). И вот в довершение образа остался галстук. Потому что Чонин сегодня идеальный парень безо всяких «но».
— Этот чёртов телефон, чтоб его… — одежда ровной траекторией перемещается с кровати на пол, а телефон продолжал какой-то супермодной и громкой мелодией оповещать своего хозяина о звонке. Хмурый взгляд — номер засекречен, но Чонин слишком торопится, чтобы думать, — Да? Кто это?
— Тихо, тихо. Я надеюсь, ты понимаешь, что я и сам волнуюсь, но постарайся получить удовольствие, хорошо? — голос по ту сторону провода звучал и правда чуть взволнованно, но достаточно решительно, чтобы продолжить:
— Ты знаешь, я стою сейчас в душе… совсем обнажённый, — Чонин нервно взглотнул, — вот плеск воды, ты слышишь его? — в трубке послышалось какое-то бултыхание, Чонин кивнул, — если да, то нажми 1, — Ким нажал цифру практически трясущимися руками, не понимая, что вообще делает и зачем. Но потом, видимо, мозг залупился, что пятая точка выполняет его функции, и попытался вмешаться робким «слушай, мне кажется, ты ош…», но эта хилая попытка была прервана мягким «сегодня говорить буду только я, договорились?» А Чонин что? Чонин кивнул, а потом нажал 1.
— Вооот, хороший мальчик. Теперь сядь поудобнее, расстегни ширинку. Вода всё ещё идёт, ты слышишь? Она струится по моему телу, я смахиваю её струи с бёдер… — Чонин понял, к чему всё идёт, и ещё понял, что очень сильно влип. Но уселся на кровати, захватив попутно пару салфеток, и стянул с себя штаны с бельём. А ещё перекрестился зачем-то. — Ох, ты такой нежный. — (Дальше последовал какой-то нечленораздельный стон. Знаете, когда жуёшь что-то в большом объёме, и потом тебе зажимают нос, перекрывая весь доступ к кислороду? Вот Чонин боялся предположить, что там жевал этот кто-то в телефонной трубке. Прямвотсейчас). — Давай, я готов, начинай двигаться, (нечленораздельные стоны), боже! — Чонин немного подпрыгнул на месте, у него уже был стояк, да и фантазия дала зелёный свет, но вся ситуация в целом немного… смущала?
— Ты во мне такой… эээммм страстный! И ммм такой… аэээ… горяяячий, — парень по ту сторону явно терялся и не знал, что делать, голос звучал уже без прежнего энтузиазма и вообще попахивало концом. И не тем, которого хотелось бы Чонину. — Прости, я что-то… я всё испортил, прости, — молчание как бы подсказывало, что надо ответить что-то утешительное, потому что прозвучали последние слова так, будто эта секс-машина в трубке уже лезет в петлю от неудачи и самобичевания. Но Чонин сидел на кровати с салфетками в одной руке, телефоном во второй и чем-то до жути неудобным между ног, и глотал ртом воздух, как рыба, думая, что же сказать. — Лухань, можешь уже говорить, всё равно я всё испортил. Мне Чанёль посоветовал разнообразить отношения сексом по телефону, мол, новые ощущения и всё такое… но, видимо… Я чувствую себя очень глупо, Хань. Хотел как лучше, — казалось, незнакомец сейчас расплачется. — Ты скажешь что-нибудь?
— Эм, привет. Я Ким Чонин, и мне интересно, за эту услугу нужно платить?
|
|
|
|
|
|
Сехун посмотрел на экран новенького телефона и как-то ненароком примерил на себя роль пантомима на пару минут, потому что слова застревали где-то на уровне лёгких, а бурная реакция выражалась в резких движениях верхних и нижних конечностей, которые как будто за ниточки дёргали. Сехун успел попрыгать, пробежаться до спальни и обратно, стукнуться больно мизинцем о злосчастную душевую кабину, в которой он включал воду и мочил руку, осторожно подставляя трубку. Он конечно мог бы и дальше заниматься лёгким фитнесом, если бы не голос в трубке, который «слушай, ты там живой?», который «вы уже сами клиентам звоните, когда появились такие новинки в сервисе?» Взяв себя в руки ровно настолько, сколько требовалось для короткого ответа, Сехун снова кинул взгляд на экран, где последние цифры нужного номера отличались на одну, а потом поднёс телефон к уху.
— Твой номер заканчивается на 34? (логичность — второе имя Сехуна).
— Да, так за это не надо платить?
Блондин снова впал в ступор, вспоминая всё то, что успел наговорить 3 минуты назад какому-то извращённому мудаку с номером, оканчивающемся не на нужные 33.
— Извращенец! — и да, Сехун посчитал, что не будет чувствовать себя столь униженным, когда попробует вроде как оскорбить (?) вроде как обидчика (??), закончив разговор столь кратко.
Чонин стоял посреди комнаты, почёсывая затылок. Он просто не знал, что третье имя Сехуна — удача, потому что только Сехун мог лишиться телефона, постирав его вместе с джинсовой курткой. А потом неправильно забить номер парня на новую сим-карту. А потом устроить неудачный сеанс секса по телефону парню с несчастной цифрой 34 в конце телефонного номера, да.
— Извращенец? Уж лучше извращенец, чем… такое, — Чонин ухмыльнулся. — О! А вот и галстук, — полоска узкой ткани в полоску сомнительных цветов была замотана вокруг сломанного светильника. Хоть какая-то польза, верно?
Часы показывали половину восьмого, и Чонин сегодня слишком идеальный, чтобы опаздывать. Поэтому, повязывая галстук на ходу, он двинул в сторону остановки.
|
|
|
Тихое кафе, живая музыка, симпатичные официанты — слишком странно и непривычно после тех баров и тех квартирников у не пойми каких друзей, в которых они сидели, считая рассветы и ловя опьяняющий сигаретный дым.
Кёнсу в простой свободной футболке, своих любимых джинсах и кедах в череп очень неоднозначно поглядывал на своего парня, что сидел напротив с укладкой волосок к волоску, пиджаке, выглаженной рубашке…
— Твою мать, Чонин, мне кажется, или эта нитка у тебя на шее — галстук? — Кёнсу сложил руки в замок и выпрямился, пристально прищуриваясь.
— Да, вот подумал, что добру пропадать, — Ким нервно улыбнулся и оттянул чуть-чуть галстук, хотя он и так свободно болтался на шее.
Официант подал меню, а Чонину даже вздохнуть было тяжело, не то чтобы есть. Напряжение ощущалось чуть ли не на физическом уровне, пальцы не слушались, сами отбивали какой-то ритм на пустой тарелке. Кёнсу же спокойно разглядывал весь ассортимент, мерно перелистывая страницы. Одну за одной.
— Чонин, давай расстанемся?
В широко распахнутых глазах напротив жизнь остановилась на пару секунд, но потом Чонин смог себя собрать по частям:
— Хаха, давай поедем домой, я тебе торт испёк, и песню, кстати, практически дописал, помнишь? Я тебе тогда начало играл и ещё… — торопливый поток слов казалось, было не остановить, но Кёнсу это всегда удавалось:
— И ещё рубашку погладил, вижу, — парень не улыбнулся, но выражение его лица было удивительно мягким, безмятежным, — Чонин, давай расстанемся.
Ким старался сделать вид, что это шутка, что он её понял и принял. Он смеялся, он громко смеялся и цеплялся к официантам с «это же розыгрыш, да?», «где скрытая камера, маме привет передам» но Кёнсу не шутил, он просто совсем не такой. Чонин это знал. Этот парень напротив с футболкой на два размера больше заказывает двойной эспрессо без сахара и просит воды побольше, он просит говорить тише, потому что это приличное заведение, и просит не уходить, потому что двойной эспрессо он заказывал не себе.
Дурацкий галстук на столе вместо «я не пью кофе», случайно задетое плечо официанта у выхода и «спасибо, что пришли, удачного вечера». Даа, удачный вечер у Чонина будет, но только с напитком не меньше 40 градусов и обязательно каким-нибудь смазливым не-До-Кёнсу под боком, ведь Чонин сегодня такой идеальный. Что добру пропадать.
Но что ни шаг — то американские горки, а у сердца гонг бьёт тревогу. 5 ударов, 5 сигналов:
1) к
2) ё
3) н
4) с
5) у
Ворох воспоминаний удар за ударом вгонял пробку глубже, ещё глубже, пока дышать становится совсем невыносимо.
— Пожалуйста, спасите? — Чонин зашёл в узенький переулок и трётся об угол, как промокший котёнок, кажется, тошнота подкатывает к горлу. Кажется, кого-то уже выворачивает в некое подобие урны. Два, казалось, счастливых года мелькали ярким калейдоскопом слишком быстро и слишком не вовремя. Срываться на крик, вроде, стыдно — Чонин уже большой мальчик, но и скрывать недовсхлипы тоже не айс. Грудную клетку давит больно и с носа капает, но надо продержаться ещё чуть-чуть. — Зря рубашку гладил, чёрт, — взлохматил волосы и спустился вниз по стене, шаря по карманам в поисках телефона. Принцесса потеряла туфельку и кусок сердца в придачу, концерт окончен, а теперь можно и фее позвонить. Пусть прискачет на своём белом вольво и заберёт на тёплую кухню, утешит. Так решает Чонин, а потом ищет нужное имя на быстром наборе. — Исин? Исин, тут такое дело… Забери меня, — но потом он живо представил, как разрыдался в хлам, только-только порог переступив, а это nonono, это не в его правилах. — А, хотя, забудь, — торопливое жужжание в трубке прервалось нажатием красной кнопочки, ведь у Чонина план получше. У Чонина поистине лучший план. В списке входящих есть один претендент на жилетку, в которую можно поплакаться, на которую можно даже покричать и тут же забыть — и с глаз долой, из списка вон.
После пары гудков послышался знакомый голос:
— Это снова ты?
— Снова ты? Между прочим, ты должок возвращаешь за то, что чуть не изнасиловал меня, забыл? Так бери ответственность, — возможно, Чонин произнёс это слишком серьёзно и даже чуть угрожающе, хотя пытался пошутить, разрядить обстановку.
— Пф, ничего я не насиловал… — (угрюмость over 100500) — Слушай, я немного переборщил с извращенцем… Только не говори никому, хорошо?
— Хорошо, только ответь мне на пару вопросов, — не дав ни секунды для ответа, Чонин продолжил. — Почему всегда такой пиздец? Почему нельзя было объяснить? 2 года, 2 года жизни вылетели в трубу, а он блять заказывает мне кофе, хотя прекрасно знает, что я его никогда не пил, — с этими словами брюнет пнул банку из-под колы и попал по ногам какому-то старичку, который не растерялся и послал бунтаря куда нужно. — А я, дурак, так легко отпустил…
— Дай угадаю. Тебя бросили? — голос в трубке прозвучал так заботливо, что захотелось выть, а небольшая шепелявость странно умиляла.
— Жилетка-то туговата оказалась на смекалку…
— Прости, что? — опять слишком много неподдельного участия в голосе, снова милые шипящие в словах.
Чонин закрыл ладонью телефон и тихо посмеялся в кулак. Неудивительно, что тот секс-сеанс у них закончился, так толком и не начавшись. Этот горе-любовник вызывает ассоциативный ряд по типу «скиттлс, плюшевые пингвины, скобки на зубах», и никаким «страстным» и «горячим» там не пахло. (А жаль).
— А у тебя есть игрушки пингвинов?
— Так бросили, да? — игнор и печаль, тонна печали в голосе. Почему этот парень такой? Послышался звук шагов по паркету и стук захлопнувшейся двери. Кажется, он уединился в комнате, чтобы никто и ничто не отвлекало. — Всё хорошо, можешь говорить, я выслушаю.
|
|
|
Чонин при этих словах смялся. Он помялся, как клочок бумажки, уже никому ненужный, увы. Рассказать ему что? Что дописал Кёнсу песню, над которой работал месяцами? Что назвал её «мягкие пяточки» из-за тех глупых махровых носков? Что неделю назад случайно свернул его кактус с подоконника и сунул обратно, надеясь, что и так пойдёт? Что в тот разложившийся торт забыл добавить сахар? А этот ожог на кисти от пресловутого утюга? Или, может, про то, что 2 года назад продал ему сердце в том метро? Вместе с мозгами и со всеми своими потрохами.
— Даже не знаю, с чего начать…
— А ты начни с плохого. Говорят, так проще — вспоминать то, что тебя всегда раздражало, попробуй.
— Тебя как зовут-то?
— Эмм… О Сехун, — какое-то шуршание заглушило все звуки. — Хэй? Я Сехун, сейчас меня хорошо слышно?
— Угу. Я Ким Чонин.
Чонин поправил пиджак и встал с асфальта, пока Сехун боролся с вымышленными проблемами связи. Сейчас он будет поливать грязью своего бывшего, а для этого надо и самому выглядеть очень даже ничего, а не так, будто лепрекон с перепоя. (У которого по иронии ни грамма алкоголя в крови). А люди ходили туда-сюда и всё мимо: в каждом шаге такая спешка, в каждом взгляде такая отстранённость, что он бы с радостью кинулся в философские думы на эту тему, только вот гуру отношений на связи, прямое включение! Пнув ещё раз ту банку из-под колы и перебежав дорогу, Чонин двинулся в сторону центра: всё лучше, чем по каким-то сомнительным районам бродить.
— Знаешь, у Кёнсу вроде всё неплохо со вкусом, но вот эти его носки… Я не знаю, может, есть болезнь такая? Потому что он носочный маньяк, отвечаю. Я это понял, когда случайно увидел у него белые с кружевами, но потом появились какие-то мохнатые, как будто из шерсти хомячков, и ещё гольфы с терминатором, представляешь. Миллионы маленьких терминаторов на каких-то растянутых до колен носках!
— Миллион терминаторов на гольфах это пиздец, согласен, — Сехун с интонацией не только гуру отношений, но и несокрушимого спеца чулочного производства констатировал сей факт без какого-либо колебания. Чонин даже прикинул, что за маской доброго неприметного Сехуна может скрываться чулочный магнат, why not? Так здорово и мягко, наверное, засыпать в носках и деньгах, деньгах и носках…
— А ещё он часто мою губу кусал, просто постоянно, — Чонин проходил мимо ярких витрин, увешанных аляповатыми тряпками и бижутерией, — бог ты мой, кто бы это стал носить...
— Ты о чём? — Сехун снова а-ля мальчик с плюшевым пингвином за пазухой, а Чонин всё стоит у стекла и разглядывает до жути блестящие ткани, хоть глаз выколи.
— Да так, вспомнил ещё одни носки, — было слышно, как он растягивает губы в искренней улыбке, а голос звенит бубенцами, вплетаясь в шум многолюдной улицы. Шаг ускорился, когда он проходил мимо милого кафе с доносящейся изнутри музыкой. Хотелось не то танцевать, не то прыгать, или и то, и другое — просто хотелось чего-то глупого, беззаботного. А это глупое и беззаботное практически нежно шепелявило в трубку:
— Чонин, всё хорошо? Ты же не снимаешь сейчас ни с кого носки, какими бы ужасными они ни были?
— Я не диктатор уличной моды, знаешь ли, — заливистый смех и звук почти падающего тела резко прервали разговор, потому что кое-кто не заметил лестницу и кувырком перемахнул сразу через 3 ступени, и торопливое: «Я жив, я жив!» А Сехун уже тихо смеётся в ладошку, потому что шальная фантазия придумала свои версии произошедшего.
— Ну, так что там с закусыванием губы? Она же у тебя на месте? — очередная внезапная смена тона уже наделила Сехуна титулом хирурга, а вот прям сейчас проводится диагностика или что?
— Просто каждый второй поцелуй для меня заканчивался кровоточащей нижней губой, я не знаю, может его это заводило… — брюнет машинально коснулся губ, медленно поглаживая.
— Подожди, его заводит вид крови? (*??№:^»@%#@%) — волна беспокойства в чужом голосе позабавила, и Чонин взял на заметку, что нельзя просто так кидаться такими предположениями.
— Нууу ему нравилось потом слизывать капельку крови с неё, вот я и подумал. Хотя, вполне возможно, что у него проблемы с прикусом, как думаешь?
Чонин как бы хотел подыграть в этой ролевой «доктор-пациент», только Сехун был не в теме, потому что:
— Чувак, это твой язык у него во рту побывал, а не мой, откуда мне знать.
Против фактов не попрёшь, поэтому Чонин и не стал. Всё-таки он был приятно удивлён, что нашёл в горе-секс-гуру такого прекрасного собеседника, и пришёл к выводу, что поймал-таки свою птицу счастья в этот дерьмовый вечер. И не за хвост, а за яйца. (Упустим анатомические подробности, ок?)
— А ещё у нас давно не было орального секса. Неужели это так сложно? — брюнет сокрушался, проходя мимо лавочек с едой и жестикулируя одной свободной рукой. Женщина в возрасте за прилавком одарила его своим фирменным презренным взглядом, потому что молодёжь и правда захирела в наши дни, ни стыда, ни совести.
Сехун немного медлил с ответом, видимо, тщательно формулируя мысль. Но ему не пришло ничего лучше в голову, чем простое:
— А ты сам пробовал? — то ли с укором, то ли хер знает с чем это прозвучало из динамика. Но результат это не меняет: Чонин подвис, и подвис капитально. Вряд ли у него всплыли все неприятные и непонятные казусы, связанные с этим вопросом на примере его бывших, которые одним махом разрешил Сехун с этим своим «а ты сам пробовал?». Чонин просто представил, что вот лежат они с Кёнсу на кровати, везде разбросаны вещи, нетерпеливая дрожь, сковывающая всё тело, и тут этот чертовски соблазнительный Кёнсу указывает призывно взглядом на свой член, который пока ещё скрыт под тканью боксеров… и знаете, что? Чонин бы так и оставил этот вызывающе торчащий бугорок в этих чёртовых боксерах (а при желании и пояс верности бы одел из стали, чтобы наверняка) и закрылся в ванне на пару часов, потому что нет. Потому что НЕТ.
— Не пробовал, значит? Как думаешь, неприятно, наверное, когда какие-то сопли на лице, да?
— Аааа, остановись, я пон… (гудки).
Что ж, Чонин искренне порадовался, что деньги на счету сказали разговорам о минете громко «адьёс, амигос». Да и желудок требовал к себе внимания, кажется, там уже киты солировали акапелла. Оглядевшись по сторонам, он понял, что за время разговора прошёл достаточно, чтобы не ориентироваться на местности вот вообще никак. Мимо проходящий молодой человек подсказал ему район и ещё посоветовал вызвать такси, чтобы спокойно отсюда выбраться, и Чонин с радостью его послушался. Через несколько минут он уже едет в машине, рассекающей полотно ярких ночных улиц. Водитель-лихач прибавляет скорость на поворотах, и адреналин в крови приятно кружит голову, помогая забыться. Чонину кажется, что эти смазанные краски за окном — как мазки на картине какого-нибудь неизвестного ему художника-импрессиониста. А всё вместе — картина маслом с пока никому неизвестным жанром.
Сехун не сильно зациклился на оборванном разговоре, поэтому уже лежит на полу с телефоном и смотрит настройки, потому что «со связью что-то очевидно не так», хмурит брови домиком и чуть высовывает язык: усердие так и прёт из всех щелей. Сехун перфекционист, он усаживается за стол, вскрывает панель и смотрит на механизм так, будто что-то понимает. Ещё немного — и очумелые ручки подписали бы ещё один смертный приговор несчастному мобильному, но вот хлопает входная дверь, а это значит, что Лухань вернулся с работы. Чья-то жизнь спасена, ураура.
Усталое «я дома» такое же привычное, как и сухой поцелуй, который можно назвать традицией, нежели чем-то большим. Сехун просто подходит к Луханю, помогает снять пиджак, пропахший кофе и типографской краской, мажет по чужим губам и идёт дальше. Промежуточное действие, но такое же привычное, как растянутые штаны на ходу поправить. Просто 4 года назад Сехун зацепился, прочно схватился за чужую рубашку и попросил не отпускать, а Лухань и не отпускает. Потому что обещал. Что уж говорить, он был воплощением рыцарства, которое, вроде как, изжило себя, но которое вот тут, во взгляде, в горделивой осанке и всепоглощающей заботе. Чуть что — прикроет (уже потрёпанным) щитом и поцелует нежно за ухом. Ну или ниже. Ещё ниже.
— Я скучал, — Лухань подходит со спины и касается чужой талии, а Сехун снова ворчит, собирая телефон по кусочкам.
— Деталей что-то неожиданно много, я же всё правильно собрал… — (однако разбросанные винтики на столе кричат об обратом).
— Сехун? — статный блондин настойчивым движением разворачивает хрупкую фигурку к себе лицом и обнимает крепко. Лухань очень любил обнимать, зарываясь правой рукой в чужие выбеленные волосы, а левой скользить по позвонкам, перебирая пальчиками, будто чётки. Когда он шептал какие-то глупости на ухо, можно было подумать, что он молится, вот только ни в каком храме на земле не услышишь откровенное «я так хочу тебя», верно? Боженька бы цокнул языком и не погладил по головке, нет.
Но, видимо, и у такого чувства есть срок годности, потому что вместо пошленьких шуточек:
— Хм, Сехун, это запах детского шампуня?
Младший отскочил, будто током пришибленный, а потом поправил волосы, смущённо морща нос. Признать то, что в соседнем магазине не было нужного шампуня — слишком унизительно. А против запаха клубнички Сехун никогда не был против.
— Я просто решил стиль сменить… пока ищу себя, — руки в бока — и вот Сехун уже супермодель, ну или что-то отдалённо напоминающее её. Стройные ноги на уровне плеч, голова смотрит в сторону, вздёрнутый подбородок, взгляд исподлобья. Берите сразу на обложку Voque, мелкий покажет этим тощим сучкам, что такое страсть.
А Лухань только посмеялся гиеной и пошел в душ. Сехун никогда не мог поддержать хоть сколько-нибудь интимную обстановку, ничего не испортив нелепым комментарием или действием. Когда вот у них был первый секс, он просмеялся и извошкался всю прелюдию, потому что «хён, я какой-то отрицательно чувствительный, мне очень щекотно», а потом двинул локтём по скуле, когда Лухань ущипнул того за сосок. Наверное, это было знамение с небес, которое как бы шептало на ушко: «псссс, Хань, кинь этого фрика нахер», но наш рыцарь в сияющих доспехах не такой, нет. Он решил для себя, что пойдёт до конца, сорвёт девственный бутон и всё в этом духе. Но потом «ой, кажется, я утюг не выключил», «ой, Чанёль мне книгу по камасутре оставил, давай попробуем?» Всё бы ничего, но по ходу Сехун в прошлой жизни планету спас, потому что один взгляд тысячи милейших котят — и Лухань уже лезет в прикроватный шкафчик за книгой, а Сехун довольно сидит на простыне в позе лотоса — губы бантиком, в глазах жажда приключений на задницу, всё как обычно. А вот Луханю было крайне необычно на утро чувствовать синяки в тех местах, где они в принципе не должны быть (ну вы понимаете, о чём я). Луханю было пиздец необычно.
Зато теперь они 4 года вместе, и «пиздец» — обычное для этих двоих слово.
Время было уже за полночь, Лухань ходил по кухне в поисках еды, а Сехун сидел на подоконнике, смотрел в окно и думал о нём. О носке с пингвином, который он не мог достать из-за шкафа уже неделю. В памяти всплывал (далеко не безрезультатный) разговор с Чонином и о его жёстких критериях в одежде, подрывая спокойствие.
— Хань, мои носки с пингвинами ужасные?
Сехун, сидевший в развалку на широком подоконнике в белой растянутой футболке и необычайно проницательным взглядом был похож на современный аналог нимфы. Полупрозрачная ткань штор строгими складками струилась по бокам, слегка обдуваемая ветром из открытого окна, она была будто рамкой для картины. Такой Сехун мог задать какой угодно вопрос: об онтологии в философии, дедуктивной системе Декарта, о детерминизме и смысле жизни, что такое свобода, да о чём угодно. Яркие краски от рекламных щитов и машин смешивались на его серебристых волосах, проектором отображались на футболке, а во взгляде кофейных глаз можно было утонуть. Наверное, он даже и не осознавал до конца, какой же на самом деле красивый. Острые ключицы, обтянутые молочной кожей, выпирали из-за ссутулившейся спины, хотелось подойти и лизнуть нежно, чтобы ощутить мурашки на чужой «отрицательно чувствительной» коже. А потом отыскать рёбра и пальцами рисовать что-то, что диктует тебе подсознание. Луханю хотелось присесть рядом и ощутить вес чужого тела на своих бёдрах, хотелось лишить Сехуна возможности думать, нетерпеливо мять одежду, целоваться долго и с чувством, а не так, что «у тебя ещё один зуб мудрости вырос?» Но хопхэйлалалэй, очнись! Спонсор нашего показа — О Сехун. О Сехун, скажи логике и чувственному сексу «нет».
— Хань, так носки ужасные, да? — повторный вопрос как контрольный выстрел в висок.
Лухань назвал бы эту картину «Дичайший багет» и сорвал глупые занавески по двум сторонам от окна, чтобы фантазия не улетала в далёкие несбыточные дали.
— Обычные носки, ничего такого, — с этими словами старший принялся к уничтожению своей добычи — завалявшегося сэндвича с курицей и не очень свежим салатом, надеясь, что хотя бы наполненность в желудке отвлечёт от грустных мыслей.
Минута молчания — и Сехун снова фантанирует.
— А укуси меня? — кое у кого курица встала комом в горле от неожиданности. — За нижнюю губу, если можно.
«Нет, ну как будто хлеб покупает» подумал Лухань и в мгновение ока оказался возле Сехуна, который уже даже сел удобнее, выпрямив спинку и руки сложив на колени. Ну прям развратный школьник, чтоб его.
Он смотрел прямо в глаза, а Лухань всё гадал, всерьёз ли. Потом начал наклоняться, расставив руки по двум сторонам от чужих бедёр и не отрывая взгляда. Он наклонялся медленно, сантиметр за сантиметром сокращая расстояние, как будто всё ещё сомневался в произнесённых Сехуном словах. Когда Лухань чуть коснулся губ, младший резко зажмурился и вздрогнул, руки сжались в кулачки.
«Дурацкий О Сехун, ну как такого кусать?».
Лухань улыбнулся и отстранился, вглядываясь в чужое лицо. Мелкие морщинки у зажмурившихся глаз, чуть заметные веснушки, поджатые губы. Совсем не изменился, такой же хрупкий и наивный, как 4 года назад. Как будто чтобы подкрепить его вывод лишними доказательствами, Сехун открыл сначала один глаз, а потом и второй. И смотрит, не мигая.
— Я могу этого не делать, — как будто дразня, старший сказал это на одном выдохе и чуть ли не урчал от удовольствия.
— Нет, укуси, пожалуйста, — опять этот взгляд, опять котята! Внутри Лухань ломается и, мягко приподнимая за подбородок правой рукой, целует, по-хозяйски раскрывая чужие губы. Сехун хлопает глазами и неуклюже кладёт руку на талию. От Луханя знакомо пахнет клубникой, и это до боли мило. Сехун давно не испытывал такой бури эмоций, каждая клеточка начинала пульсировать, и вот рука уже нетерпеливо вплетается в копну золотистых волос, а сердце в висках стучит. Он прихватывает чужие губы более жадно и уже не обращает внимания на холодок от открытого окна. Ветер разыгрался, надувая тюль, будто паруса, а она волнами омывает фигуры, своими силуэтами напоминавшие одну из картин Тициана.
— Ай! — Сехун тонкими пальцами коснулся нижней губы, а потом удивлённо посмотрел на красное пятнышко на указательном пальце.
— Хэй, ты же сейчас не будешь предъявлять претензии? Попросил укусить — я укусил, — Лухань выпрямился и спокойно направился к недоеденному сэндвичу, потому что зов курицы невозможно было больше игнорировать (типа мужлан дофига). Сехун ошарашенным взглядом сверлил его спину, поэтому не видел, как старший улыбается во все 32 и чуть ли не хохочет. Шалость удалась.
— Да, теперь понимаю, почему Чонину это не нравилось… — Сехун спрыгнул с подоконника и пошёл по направлению к спальне, на ходу разминая затёкшие конечности.
— Какому Чонину?
Примечание к части
вдруг что: через пару дней улетаю к бабушке, и там банально нет интернета. так что на 2 недели я оставляю этих ребят~
«В любой непонятной ситуации падай в обморок». Голос друга детства, Чанёля, прозвучал в голове в очень нужный момент, потому что придумать историю для прикрытия с роковой ошибкой в наборе цифр Сехун ещё не успел, а падать уже нужно. Вообще, в идеале это звучало «в любой непонятной ситуации изображай эпилептический припадок», мол, не только эффектно, но и на жалости можно срубить немало бонусов, но Сехун не отличался артистизмом. Поэтому падать в обморок — это идеально, это то, что нужно.
Звук падающего тела, Лухань с челюстью где-то на уровне мотни — браво, вы восхитительны!
Но Сехун ещё та птица: во время полёта попутно огрел косяком по затылку и сейчас лежал, глуша в себе болезненные стоны. Он чувствовал, как вжатые в пол лопатки и позвонки наливаются красным, которые завтра обязательно будут саднить. Но результат потрясающий: пока старший игрался в доктора и укладывал в кровать, замотав одеялом (и ещё поцелуй в лоб «чтобы быстрее поправлялся»), инцидент с непонятным Чонином был забыт или, как минимум, отодвинут на второй план, даря ночь на придумывание легенды.
Сехун тоже может, когда захочет.
Поэтому, в общем-то, неудивительно, что Чонину икалось на следующий день до обеда, а ещё дико хотелось спать. Потому что кухня Исина — это такое своеобразное место для исповеди множества неудачников, где на причастии тебе тычут стопкой соджу в глаз с простым «давай всё по порядку». Но не так просто разложить всё по порядку, когда мозги — это хаос и вообще дичайшая содомия, где главный персонаж — да-да, всё тот же До Кёнсу. Язык заплетается, глаза слипаются, Исин превращается в «дружище СинСина», а тот морщится и говорит нежно «ОТЪ.Е.БИИСЬ~». Друзьяшки, они такие. Зато приютят, когда сил вернуться в старую квартиру нет, приготовят любимый чай с утра и пожелают удачи на работе. А Чонин «ОЙ ТОЧНО РАБОТА», а потом каким-то феноменальным образом трансгрессирует в студию, где чуть хрипловатым голосом после попойки уже приветствует своих слушателей.
— Спасибо, что остаётесь на нашей радиостанции, и, чтобы скрасить вам это хмурое утро, я включу песню Leif Vollebekk – In The Morning, наслаждайтесь.
Перерыв в несколько минут — как глоток свежего воздуха, работа не приносила привычного удовольствия, а множество счастливых весельчаков, передающих приветы, только раздражали.
— У меня родился сын! Сын! У нас мальчик! Я так рад, я так люблю свою жену! — мужчина ультразвуком показывал, насколько сильно он любит свою самочку и детёныша, а Чонин только морщится от резких звуков и хватается за виски.
— Поздравляю, идите нахуй, — небольшая как будто техническая заминка, — Уверен, многие за вас искренне порадуются, и специально для вашей семьи я поставлю следующий трек, поздравляю вас ♥, — откинулся на спинку стула и цокнул языком, потягиваясь. Рабочий день обещает быть выматывающим. Просто Чонин считал, что «в любой непонятной ситуации посылай нахуй», этому его жизнь научила. Но и остаться из-за этого без работы как-то совсем не комильфо.
Ещё один рядовой звонок, ещё одно «да-да, я слушаю вас, представьтесь», но.
— Я хочу сказать анонимно… одному человеку небольшое послание, — диджею будто ток пустили по венам, потому что голос мать-его-Кёнсу в наушниках и как будто для него одного. Ладони вспотели, слова не хотели стыковаться в предложения, а пауза-то подозрительно затянулась. — Я могу начать?
— Угу, — полноценного предложения так и не получилось, увы. Ким заёрзал на стуле и вцепился в карандаш до побелевших костяшек пальцев. Когда нервничал, всегда рисовал на чём попало какие-нибудь каракули. А потом хвастал, что мог бы выставку уже открывать, потому что чем не современное искусство, м? Самое смешное, что даже и не поспоришь.
— Я хотел сказать, что твоей вины в этом нет, и ты не должен так расстраиваться. Давай сегодня встретимся в том же кафе и в то же время, я так и не успел тебе ничего объяснить, — небольшая пауза, — это всё, спасибо.
Чонин пытался найти в его голосе хоть что-то, напоминающее раскаяние или хотя бы сожаление. Но Кёнсу всегда играл по своим правилам, а Чонин привык подстраиваться. Только в этот раз ему хотелось быть во всеоружии.
5 минут — и вот он уже отпрашивается с работы, ангельски улыбаясь, а через час сидит у Исина в квартире без самого Исина, ест панкейки и тянется за телефоном.
Сехун мирно потягивал сок из трубочки, ногти «в порядок приводил», слушал какую-то попсу, в такт ножкой постукивая — никого не трогал, в общем. У него весь день был расписан под завязку: отдых, отдых иииии… да, отдых. Из-за наигранного обморока Лухань уговорил его взять больничный, потому что «ты слишком бледный», а Сехун и не против, потому что полежать батоном получается даже не каждый выходной, а тут прям манна небесная, хватай-беги.
Телефон завибрировал где-то в кхмм… в общем, Сехун на нём сидел и очень испугался. Знакомые 34 на конце и деловое «ну Чонин, ты не по расписанию». Блондин долго смотрел на экран, надеясь, что тот поймёт тонкий намёк, ведь проблем совсем не хочется. Сехун всю ночь убеждал себя, что это не его дело, что он никому ничем не обязан, что, в конце-концов, Хань всю ночь читал статьи про переутомление и обмороки, а в 8:00 уже был на работе. Но внутри что-то трепетало от волнения и азарта. Жажда приключений на одну точку досталась ему от мамы, поэтому Сехун сдался первым.
— Почему так долго трубку не брал? Ты занят?
— Нет времени объяснять, я тут маникюр делаю, — железное позвякивание и громкое «ай!» как доказательство. — Ну вот, теперь кровь пойдёт…
— Маникюр это всмысле что-то с ногтями или эээ…? — у Чонина глаза на выкате, и все мысли разом вылетают. Он просто многое бы отдал, чтобы на это посмотреть, серьёзно.
— Не люблю неухоженные ногти и всё. Какие-то проблемы? — Сехун оторвался от своего занятия и улыбнулся. Брюнет всегда реагировал так молниеносно, так открыто выражая свои эмоции, что даже простой телефонный разговор был очень насыщенным.
Лухань вот так не может. (А жаль).
За несколько минут Чонин вводит Сехуна в курс дела, а младший ничуть не теряется. Даже наоборот: откладывает пилочку, садится удобнее, глушит музыку. Гуру отношений снова в деле!
— Так, нужно выстроить план. Перво-наперво ты должен выглядеть так, будто и не неудачник вовсе.
— А я неудачник?
— Конечно неудачник, — такая су
|
|
|
