Шлиман‑археолог

Можно ли сказать, что Шлиман решил открыть новую страницу своей жизни и исполнить мечту своего детства, покинув жестокий мир бизнеса и вступив на более спокойную стезю археологии? По‑ видимому, нет, так как даже воспоминания Шлимана о причинах его детского желания стать археологом вызывают некоторые сомнения. В автобиографическом вступлении к своей книге «Илион», опубликованной в 1880 году, Шлиман утверждает, что, когда ему было семь лет, отец подарил ему на Рождество книгу с гравюрой, изображающей троянцев, бегущих из пылающего города. Именно тогда решительный мальчик, отказавшийся поверить, что некогда великий город исчез без следа, объявил, что он когда‑ нибудь откроет его остатки. Как ни печально, Шлиман никогда не упоминал об этом своем желании в устном или письменном виде, пока не обнаружил Трою. В более ранней книге «Итака, Пелопоннес и Троя», опубликованной в 1869 году после путешествия по главным гомеровским местам, Шлиман приводит совершенно другую историю своего детства: в школе он написал по‑ латыни сочинение о Троянской войне, в котором признался, что больше всего на свете хочет посетить места, воспетые в гомеровском эпосе.

Хуже того, часто публиковавшееся заявление Шлимана о том, что он является первооткрывателем Трои, совершенно неправомочно. Присвоив себе эту честь, он игнорировал вклад, сделанный реальным первооткрывателем Трои ‑ англичанином Фрэнком Калвертом. Пионер археологических исследований в Турции, Калверт был первым, кто проводил раскопки в Гиссарлыке. Он открыл храм Афины в 1865 году и сыграл ключевую роль в дальнейших событиях, убедив Шлимана приступить к раскопкам в 1868 году. Создается впечатление, что Шлиман сначала совершенно не подозревал о возможной связи Гиссарлыка с древней Троей и направлял свои усилия в основном на бесплодные раскопки в Бунарбаши, который считался более перспективным с археологической точки зрения, обратившись к Гиссарлыку лишь после того, как Калверт привлек его внимание к этому месту. К чести Шлимана, он с энтузиазмом отнесся к предложению Калверта. В то время это казалось идеальным решением, поскольку, хотя Калверт владел половиной земли, на которой возвышался огромный курган Гиссарлык, он был не в состоянии самостоятельно финансировать дальнейшие раскопки.

Однако впоследствии Шлиман не пожелал делиться своим открытием и продолжал систематически отрицать заслуги Калверта. В своей книге «Троя и ее останки» Шлиман дошел до утверждения, что именно он, а не Калверт обнаружил храм Афины и что Калверт выкопал лишь две маленьких канавы, а не четыре. Эти утверждения были ложными, поскольку Калверт опубликовал отчет о своей работе в 1865 году, а на собственных планах Шлимана были показаны все канавы, выкопанные Калвертом. Шлиман разорвал соглашение о разделе находок на земле Калверта, которое они заключили между собой, и умышленно ввел своего коллегу в заблуждение, занизив ценность обнаруженных скульптур. Наследники Калверта даже сейчас стараются заявить свои права на сокровища Трои.

Так или иначе, Шлиман был не последним археологом, постаравшимся присвоить всю славу от великого открытия. Какими были его нравственные стандарты, когда речь шла о более скромных находках? Не так давно стало известно о других случаях, когда Шлиман фальсифицировал археологические доказательства, если считал это удобным для себя. В 1888 году он выполнил обширные работы в одном из домов, приобретенных им в Афинах, в ходе которых было обнаружено полтора десятка надгробных камней с надписями, по всей видимости, взятых с какого‑ то античного кладбища. Шлиман, всегда безотлагательно публиковавший результаты своих открытий, написал короткую статью для престижного журнала немецкого археологического института в Афинах. Однако в 1974 году доктор Джордж Коррес из Афинского университета совершил неутешительное открытие: четыре надписи, предположительно обнаруженные Шлиманом, уже находились в частных коллекциях до 1888 года и даже были опубликованы. Источником надписей, судя по всему, был предыдущий владелец дома, имевший по меньшей мере три экземпляра в своей коллекции. Шлиман снова преувеличил свою роль и заслуги, хотя в то время он уже был знаменит на весь мир.

Возвращаясь к Трое, можем ли мы увидеть признаки обмана в сцене величайшего триумфа Шлимана? Одно незначительное обстоятельство указывает на это. И защитники, и критики Шлимана упустили из вида тот факт, что он был ярым поборником арийской расы и повсюду искал следы ее пребывания. Во время раскопок в Гиссарлыке Шлиман нашел сотни образцов керамики и других предметов, украшенных свастикой, и это позволило ему с уверенностью провозгласить, что троянцы были арийцами. Большинство найденных предметов явно предназначалось для повседневного пользования, поэтому украшение в виде священного символа выглядело несколько необычно. Однако было одно исключение: фигурка богини, сделанная из свинца и обнаруженная на одном из нижних уровней раскопок. Иллюстрация этой фигурки есть в книге «Илион», и, если судить по описанию Шлимана, она тоже была украшена изображением свастики. Английский археолог А. Г. Сейс интерпретировал статуэтку как символ плодородия. Однако в каталоге коллекции Шлимана, выпущенном Берлинским музеем в 1902 году, Хьюберт Шмидт, занимавшийся раскопками в Трое вместе с Дорпфельдом, отметил, что свастика, показанная на иллюстрации и описанная Шлиманом, на самом деле не существует. Сейс, по‑ видимому, просто поверил Шлиману на слово.

Что же в таком случае можно сказать о сокровищах Трои? Ясно, что Шлиман ‑ по крайней мере публично ‑ продолжал вводить людей в заблуждение. В личном разговоре с Ньютоном в 1873 году он признался не только в том, что его жена София не принимала участия в открытии, но также что «рабочий и слуга (Янакис) наткнулись на сокровище и помогли мне вывезти его в Афины». Однако, когда появилось сообщение Борласа о его разговоре с Николаосом Янакисом в 1878 году, Шлиман написал профессору Максу Мюллеру, признанному эксперту в области лингвистики, попросив его выступить в свою защиту и заверив, что:

«…Николаос Янакис никогда не спускался в канаву во время раскопок и не видел сокровища и медного ключа, обнаруженного вместе с ним. Я клянусь костями своего отца, что ключ был найден вместе с сокровищем именно так, как я описал в своей книге. Миссис Шлиман, разумеется, присутствовала там и помогала мне; она ни на миг не покидала меня».

Если Шлиман мог так беззастенчиво лгать своим друзьям, что уж говорить об общественности и других археологах?

Если история о находке сокровища в основном вымышлена, можно ли верить в само существование сокровища? Могло ли «открытие века» быть хитроумным мошенничеством? Мог ли Шлиман приобрести ценные предметы где‑ то еще, или же он собрал все лучшие находки сезона своих раскопок в Трое с целью устроить громкое открытие и убедить мир, что он действительно нашел дворец Приама?

Сегодня у нас есть лучшая возможность ответить на эти вопросы, чем в первой половине XX века, так как одним из последствий крушения коммунизма в СССР было появление на свет сокровищ Приама. Они хранились в Музее имени Пушкина в Москве и в петербургском Эрмитаже и, судя по всему, ничуть не пострадали во время своих путешествий. Различные эксперты в области археологии, включая Дональда Истона, изучили объекты и пришли к выводу, что все находки являются подлинными и относятся к одному и тому же времени.

Это позволяет исключить идею о том, что Шлиман покупал ценности у торговцев с целью сфабриковать сокровище. В 1873 году он мог иметь лишь смутные представления об археологической датировке, поэтому крайне маловероятно, что ему удалось собрать столь убедительную коллекцию, все образцы которой имеют четкие параллели с ранним бронзовым веком в северо‑ западной Турции.

Более убедительно выглядит теория Дэвида Трэйла: сокровище Шлимана включало археологический материал, найденный ранее, но сознательно придерживаемый, чтобы сезон раскопок закончился на высокой ноте. Судя по поведению Шлимана, ясно, что главное открытие было совершено 31 мая, как подчеркивал Истон и теперь признает Трэйл. Возможно, это было захоронение, поскольку место находки, окруженное камнями, в описании Янакиса очень напоминает могилу. Поэтому основная часть сокровища Шлимана была найдена в одном месте, но представляется весьма вероятным, что он добавил к этому «ядру» другие предметы. Шлиману очень повезло, что эти добавления хорошо сочетались с основной частью сокровища, но, судя по воспоминаниям современников, он вообще был необыкновенно везучим человеком. Ценности не обязательно должны были кропотливо накапливаться предмет за предметом; мы можем последовать более убедительной теории Трэйла, согласно которой значительное количество дополнительных экспонатов было взято из собрания ювелирных украшений, обнаруженного в марте 1873 года (предметы, украденные рабочими, составляли малую часть этой находки). Шлиман придерживал ценности до тех пор, пока не смог найти гораздо более сенсационное место ‑ предполагаемый дворец Приама, царя Трои. К несчастью для Шлимана, план Лорента, где было указано истинное место находки сокровища, нарушил его замыслы и вынудил его сочинить новую историю, в которой оно упало с городской стены.

Предметы, составляющие коллекцию Шлимана, вполне реальны. Но, как это ни печально, мошенником был человек, обнаруживший их.