 |
Артур Конан Дойл «Бразильский кот»
|
|
|
|
Вообразите мое положение: молодой человек с утонченными вкусами,
большими надеждами и аристократическими знакомствами, но без гроша в
кармане и без стоящей профессии. Дело в том, что мой отец, который был
человеком добродушным и жизнерадостным, настолько уверовал в щедрость
своего богатого старшего брата-холостяка лорда Саутертона, что моя
будущность не вызывала у него никаких опасений. Он полагал что, если для
меня не сыщется вакансии в огромном саутертоновском поместье, то, по
крайней мере, найдется какой-нибудь дипломатический пост из тех, что
являются прерогативой высшего сословия. Он умер слишком рано, чтобы
осознать всю ошибочность своих расчетов. Ни дядя, ни государственные
власти не проявили ни малейшего интереса ко мне и моей карьере. Время от
времени мне присылали связку фазанов или корзину с зайцами - больше ничего
не напоминало мне о том, что я наследник Отвелл-хауса, одного из
богатейших поместий страны. Итак, я был холост, вел светский образ жизни и
снимал квартиру в Гроувнор-мэншенс; занятия мои сводились к голубиной
охоте да игре в поло в Херлингеме. Чем дальше, тем труднее становилось
добиваться от кредиторов отсрочки платежей и брать деньги в долг в счет
будущего наследства. Крах приближался неумолимо, и с каждым днем я видел
это все яснее.
Остро чувствовать нищету заставляло меня еще и то, что, помимо
богача, лорда Саутертона, все прочие мои родственники тоже были вполне
состоятельными людьми. Ближайшим из них был Эверард Кинг, племянник отца и
мой двоюродный брат, который после долгих лет жизни в Бразилии, насыщенных
всевозможными приключениями, вернулся на родину пожинать плоды своего
|
|
|
богатства. Никто не знал, как ему удалось сколотить состояние, но ясно
было, что оно весьма солидно, ибо он купил поместье Грейн-лэндс близ
города Клиптон-он-зе-Марш в графстве Саффолк. В первый год своего
пребывания в Англии он замечал меня не более, чем мой скупой дядюшка; но
однажды летним утром, к моему огромному облегчению и радости, я получил от
него письмо с предложением в тот же день отправиться в Грейн-лэндс и
погостить там некоторое время. Мне предстояло немалое время провести в
суде по делам о финансовой несостоятельности, и я подумал, что письмо
послано мне самим провидением. Если бы мне удалось сойтись с этим
незнакомым родственником, я бы мог еще выкарабкаться. Ради репутации семьи
он не допустит, чтобы я пошел ко дну. Я приказал слуге упаковать чемодан и
вечером того же дня отправился в Клиптон-он-зе-Марш.
После пересадки в Ипсвиче маленький местный поезд довез меня до
заброшенного полустанка, где среди поросших травой холмов петляла
неторопливо текущая речка; по высоким илистым берегам можно было судить о
работе морских приливов.
Меня никто не встречал (потом выяснилось, что моя телеграмма
опоздала), и я нанял экипаж у местной гостиницы. Бравый возница всю дорогу
расхваливал моего родича, и по его словам выходило, что мистер Эверард
Кинг успел снискать в этих местах всеобщее уважение. Он и возился со
школьниками, и разрешил всем желающим прогуливаться по своим угодьям, и не
жалел денег на благотворительные цели - короче, его щедрость была столь
необъятна, что возница мог объяснить ее только желанием стать членом
парламента.
От хвалебных речей возницы мое внимание вдруг отвлекла очень красивая
птица, сидевшая на телеграфном столбе у дороги. Сначала я подумал, что это
сойка, но она была больше, а оперение - светлее. Возница тоже обратил на
нее внимание и сказал, что она как раз принадлежит человеку, к которому мы
|
|
|
едем. Выяснилось, что разведение всякой экзотической живности было его
страстью, и он привез из Бразилии немало птиц и зверей, которые, как он
рассчитывал, должны были прижиться в Англии. Когда мы миновали ворота
Грей-лэндс-парка, я смог воочию убедиться в истинности сказанного.
Маленькие пятнистые олени, забавная дикая свинка (кажется, она зовется
пекари), иволга с роскошным оперением, броненосец, странный косолапый
зверек, похожий на очень толстого барсука - вот неполный перечень существ,
которых я увидел, пока мы ехали по извилистой дорожке.
На пороге дома собственной персоной стоял мой доселе незнакомый
двоюродный брат мистер Эверард Кинг: он давно нас увидел и догадался, кто
к нему едет. Он буквально источал дружелюбие и уют, на вид ему было лет
сорок пять, он был коренаст, и его круглое добродушное лицо, смуглое от
тропического солнца, покрывали бесчисленные морщинки. В белом полотняном
костюме и заломленной назад большой панаме, с сигарой в зубах он выглядел
настоящим плантатором. Такую фигуру легко представить себе на веранде
какого-нибудь бунгало, и она совершенно не подходила к большому каменному
дому в чисто английском стиле с массивными флигелями и палладианскими
колоннами перед входом.
- Душенька! - воскликнул он, оглянувшись. - Душенька, вот и наш
гость! Добро пожаловать, добро пожаловать в Грей-лэндс! Я счастлив
познакомиться с вами, дорогой Маршалл, и я бесконечно польщен тем, что вы
решили почтить этот тихий деревенский уголок своим присутствием.
Услышав столь сердечные слова, я мгновенно почувствовал себя с ним
накоротке. Но, при всем радушии хозяина, я ясно ощутил холодность и даже
враждебность его жены - высокой женщины с изможденным лицом, которая вышла
из дома на его зов. Она была, по-видимому, бразильянка, и, хотя она
прекрасно говорила по-английски, я приписал странности ее поведения
незнанию наших обычаев. С самого начала она не скрывала, что мое посещение
не слишком ее радует. Ее речи, как правило, не выходили за рамки приличий,
но выразительные черные глаза недвусмысленно говорили о желании моего
скорейшего отъезда в Лондон.
Однако долги слишком угнетали меня, и я слишком дорожил знакомством с
|
|
|
богатым родственником, чтобы недоброжелательность его жены могла мне
помешать, так что я оставил ее вызов без внимания и постарался ответить
взаимностью на безграничное расположение ко мне хозяина. Он не жалел
усилий, стараясь сделать мое пребывание в его доме как можно более
приятным. Моя комната была восхитительна. Он умолял меня сообщать ему о
всех моих нуждах. Меня так и подмывало сказать, что спасти меня в моей
нужде может только его подпись на незаполненном чеке, но я чувствовал, что
на теперешней стадии нашего знакомства это было бы преждевременно. Обед
был великолепен, и, когда мы потом наслаждались гаванскими сигарами и
кофе, собранным, как он сказал, на его собственной плантации, я подумал,
что хвалы моего возницы нисколько не преувеличены, и я никогда не встречал
такого сердечного и гостеприимного человека.
Но, при всей своей приветливости, он оказался человеком сильной воли
и клокочущего темперамента. В этом я смог убедиться уже на следующее утро.
Странная антипатия, которую испытывала ко мне миссис Эверард Кинг,
оказалась настолько сильной, что ее поведение за завтраком было почти
оскорбительным. Открытое столкновение произошло, когда ее муж ненадолго
покинул комнату.
- Самый удобный поезд - в 12.15, - сказала она.
- Но я не думал ехать сегодня, - ответил я честно и, возможно, даже с
некоторым вызовом, ибо твердо решил, что выпроводить меня этой женщине не
удастся.
- Ну, как знаете, - сказала она и замолчала, дерзко глядя мне прямо в
глаза.
- Если мистер Эверард Кинг, - проговорил я, - сочтет, что я
злоупотребляю его радушием, он, я уверен, скажет мне об этом.
- Что такое? Что такое? - раздался голос, и в комнату вошел хозяин.
Он слышал мои последние слова и по выражениям наших лиц понял все
остальное. В один миг его круглое добродушное лицо приобрело выражение
полнейшей ярости.
- Не могли бы вы выйти на минутку, Маршалл? - сказал он (должен
пояснить, что меня зовут Маршалл Кинг).
Он закрыл за мной дверь, после чего какую-то секунду мне был слышен
|
|
|
его тихий голос, полный едва сдерживаемого негодования. Грубое
пренебрежение правилами гостеприимства несомненно сильно задело его. Не
имея привычки подслушивать, я вышел погулять на лужайку. Вдруг я услышал
позади себя торопливые шаги и, обернувшись, увидел миссис Кинг с бледным
от волнения лицом и глазами, полными слез.
- Муж просил меня извиниться перед вами, мистер Маршалл Кинг, -
произнесла она, стоя передо мной с потупленным взором.
- Ни слова больше, миссис Кинг!
Ее черные глаза вдруг сверкнули.
- Дурак! - сказала она яростным шепотом и, повернувшись на каблуках,
ринулась в дом.
Оскорбление было столь ошеломляющим и возмутительным, что я мог
только стоять и тупо глядеть ей вслед. В таком положении меня застал
хозяин. К нему вернулся прежний приветливый вид.
- Жена, надеюсь, извинилась за свои глупые слова, - сказал он.
- О, да, конечно!
Он взял меня под руку и стал ходить со мной взад и вперед по лужайке.
- Не принимайте это близко к сердцу, - говорил он. - Я был бы
невыразимо огорчен, если бы вы сократили визит даже на час. Дело в том -
ведь мы с вами родственники, и между нами не должно быть секретов, - дело
в том, что моя бедная женушка невероятно ревнива. Если кто-то - неважно,
мужчина или женщина, - хоть на мгновение оказывается между нами, она
испытывает настоящие муки. Ее мечта - бесконечный тет-а-тет на необитаемом
острове. Теперь вы понимаете причину ее поступков, которые, надо признать
в этом пункте приближаются к маниакальным. Обещайте мне, что не будете
обращать на них внимания.
- Не буду. Конечно, не буду.
- Тогда зажгите сигару и пойдемте посмотрим мой маленький зверинец.
На осмотр всех птиц, зверей и рептилий, привезенных им из Бразилии,
ушла большая часть дня. Одни разгуливали на свободе, другие содержались в
клетках, третьи жили прямо в доме. Он с воодушевлением рассказывал о своих
успехах и неудачах, о рождениях и смертях и, как мальчик, вскрикивал от
удовольствия, когда из травы вылетала какая-нибудь яркая птица или
какой-нибудь экзотический зверь убегал от нас в кусты. Напоследок он повел
меня по коридору в один из флигелей. Там я увидел крепкую дверь с окошком,
закрытым заслонкой; рядом на стене был укреплен ворот с железной
рукояткой. Дальше ход перегораживала массивная решетка.
- Я хочу показать вам жемчужину моей коллекции, - сказал он. - После
того как умер роттердамский детеныш в Европе остался только один подобный
экземпляр. Это бразильский кот.
- Чем же он отличается от обычного кота?
- Сейчас увидите, - улыбнулся он. - Будьте добры, отодвиньте заслонку
|
|
|
и загляните внутрь.
Я повиновался и увидел перед собой большую пустую комнату, вымощенную
каменными плитами, с зарешеченными окошками на дальней стене. В середине
комнаты, вытянувшись в ярком солнечном квадрате, лежал огромный зверь
размером с тигра, но цвета черного дерева.
Он казался просто безмерно увеличенным и очень холеным черным котом,
греющимся на солнышке. В нем было столько изящества, столько силы, столько
нежной и вкрадчивой инфернальности, что я долго не мог оторвать от него
глаз.
- Восхитителен, правда? - с чувством сказал хозяин.
- Великолепен! Никогда не видел столь благородного создания.
- Таких иногда называют черными пумами, но это никакая не пума. В нем
почти одиннадцать футов от макушки до хвоста. Четыре года назад он был
комочком черного пуха с двумя желтыми бусинками глаз. Мне продали его в
верховьях Риу-Негру новорожденным малюткой. Его мать закололи копьями, но
прежде она отправила на тот свет дюжину человек.
- Неужели они такие свирепые?
- Это самые коварные и кровожадные звери на свете. Стоит упомянуть
бразильского кота в разговоре с индейцем из джунглей, как с ним делается
припадок. Они предпочитают людей другой добыче. Этот молодчик еще ни разу
не пробовал живой горячей крови, но, если попробует, ему удержу не будет.
Кроме меня, он никого не терпит в своем логове. Даже Болдуин, который за
ним ухаживает, не осмеливается к нему подойти. Я для него и мать, и отец в
одном лице.
Тут он внезапно, к моему изумлению, открыл дверь и скользнул внутрь,
после чего немедленно ее захлопнул. Услышав знакомый голос, огромный
гибкий зверь поднялся, зевнул и стал влюбленно тереться круглой черной
головой о бок хозяина, который тем временем похлопывал и поглаживал его
рукой.
- А теперь, Томми, в клетку! - приказал он.
Гигантский кот тут же двинулся к одной из стен и свернулся калачиком
под решетчатым навесом. Эверард Кинг вышел из комнаты, взялся за железную
рукоятку, о которой я упомянул, и начал поворачивать ее. При этом решетка,
находившаяся в коридоре, стала перемещаться в комнату сквозь прорезь в
стене, замыкая клетку спереди. Закончив, он вновь открыл дверь и провел
меня в помещение, где стоял едкий, затхлый запах, свойственный крупным
хищникам.
- Так вот все и устроено, - сказал он. - Днем даем ему побегать по
комнате, а ночь он проводит в клетке. Вращая рукоятку в коридоре, можно
его запирать в выпускать - вы видели, как это происходит. Осторожно, что
вы делаете?
Я просунул руку сквозь прутья, чтобы погладить лоснящийся,
вздымающийся бок. Он поспешно схватил ее и дернул назад, лицо его стало
серьезным.
- Говорю вам: он опасен. Не воображайте, что, если ко мне он
ласкается, то и к другим будет. Он весьма разборчив - так ведь, Томми? Вот
он уже услышал, что несут обед. Да, малыш?
В мощенном каменными плитами коридоре зазвучали шаги, и зверь,
вскочив на ноги, стал ходить взад и вперед по узкой клетке - желтые глаза
так и сверкали, красный язык трепетал между неровными рядами белых зубов.
Вошел слуга с подносом, на котором лежал большой кусок мяса; подойдя к
клетке, он бросил мясо через прутья. Кот легко ухватил пишу когтями и унес
в дальний угол, где, зажав кусок между лап, принялся его терзать и
кромсать, время от времени поднимая окровавленную морду и взглядывая на
нас. Зловещая и завораживающая картина!
- Разумеется, я души в нем не чаю, - говорил хозяин на обратном пути,
- тем более, что я сам его вырастил. Не так-то просто было привезти его
сюда из самого сердца Южной Америки; ну, а здесь он в тепле и холе - и,
как я уже говорил, совершеннейший экземпляр в Европе. В зоологическом саду
спят и видят его заполучить, но я не в силах с ним расстаться. Впрочем, я
уже замучил вас своим хобби, так что теперь мы последуем примеру Томми и
пойдем пообедаем.
Мой южноамериканский родственник был настолько поглощен своим имением
и его необычными обитателями, что, как мне показалось вначале, внешний мир
его нисколько не интересовал. То, что интересы у него все же были, и
притом насущные, вскоре стало ясно по числу получаемых им телеграмм. Они
приходили в разное время дня, и всегда он прочитывал их с сильнейшим
волнением. То ли это новости со скачек, думал я, то ли с фондовой биржи -
во всяком случае, его внимание было приковано к неким неотложным делам за
пределами Саффолка. В каждый из шести дней моего пребывания он получал не
менее трех-четырех телеграмм, а то и семь-восемь.
Я так приятно провел эти шесть дней, что под конец у меня с
двоюродным братом установились самые сердечные отношения. Каждый вечер мы
допоздна засиживались в бильярдной, где он потчевал меня рассказами о
своих невероятных приключениях в Америке, о делах столь отчаянных и
безрассудных, что трудно было соотнести их со смуглым коренастым
человеком, сидевшим передо мной. В свою очередь, я позволил себе вспомнить
некоторые эпизоды из лондонской жизни; они заинтересовали его так сильно,
что он выразил твердое намерение приехать ко мне в Гроувнор-мэншенс. Он
говорил, что ему не терпится окунуться в мир столичных увеселений, и скажу
без ложной скромности, что он не смог бы найти лучшего гида, чем я. И
только в последний день я отважился поговорить с ним начистоту. Я без
прикрас поведал ему о моих денежных затруднениях и близком крахе, после
чего спросил его совета - хотя рассчитывал на нечто более существенное. Он
внимательно слушал, сильно затягиваясь сигарой.
- Но послушайте, - сказал он, - вы ведь наследник нашего родича,
лорда Саутертона?
- Это верно, но он не такой человек, чтобы назначить мне содержание.
- Да, о его скупости я наслышан. Мой бедный Маршалл, вы действительно
попали в очень трудное положение. Кстати, как здоровье лорда Саутертона?
- Я с детства только и слышу, что он в критическом состоянии.
- То-то и оно. Скрипит, скрипит - и проскрипит еще долго. Так что вам
еще ждать и ждать. Господи, ну и попали же вы в переплет!
- Я надеялся, сэр, что вы, зная все, могли бы согласиться ссудить
мне...
- Ни слова больше, мой мальчик! - воскликнул он, крайне растроганный.
- Вернемся к этому разговору сегодня вечером, и, заверяю вас, что сделаю
все возможное.
Я не жалел о том, что мой визит приближается к концу, ибо чувствовал,
что, по крайней мере, один из обитателей дома всей душой жаждет моего
отъезда. Изможденное лицо и ненавидящие глаза миссис Кинг становились мне
все более и более неприятны. Из страха перед мужем она не решалась на
прямую грубость, но ее болезненная ревность проявлялась в том, что она
избегала меня, никогда ко мне не обращалась и всячески старалась омрачить
мое пребывание в Грей-лэндс. В последний день ее поведение стало столь
вызывающим, что я непременно уехал бы, если бы не обещанный вечерний
разговор с хозяином, на который я возлагал большие надежды.
Ждать пришлось допоздна, потому что мой двоюродный брат, который
получил за день еще больше телеграмм, чем обычно, после обеда удалился в
свой кабинет и вышел, лишь когда весь дом заснул. Я слышал, как он, по
своему обыкновению, ходил и запирал на ночь двери; наконец, он вошел ко
мне в бильярдную. Его плотная фигура была облачена в халат, а на ногах
красовались яркие турецкие шлепанцы. Усевшись в кресло, он приготовил себе
стакан грога, причем, как я успел заметить, виски там было существенно
больше, чем воды.
- Господи! - сказал он. - Ну и ночка!
Ночка и впрямь выдалась скверная. Ветер так и завывал, зарешеченные
окна тряслись и, казалось, вот-вот вывалятся. И чем сильнее свирепствовала
буря, тем ярче казался свет желтоватых ламп и тем утонченнее аромат наших
сигар.
- Итак, мой мальчик, - обратился ко мне хозяин, - теперь нам никто не
помешает, и впереди целая ночь. Расскажите мне о состоянии ваших дел, и
тогда будет ясно, как привести их в порядок. Я хочу знать все до мелочей.
Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения, где
фигурировали все мои поставщики и кредиторы - от домохозяина до слуги. В
блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости могу сказать,
что, выстроив факты в единый ряд, я дал весьма дельный отчет о моем
бездельном образе жизни и плачевном положении. Однако я с огорчением
заметил, что мой собеседник крайне рассеян и взгляд его устремлен в
пустоту. Если он вставлял замечание, то оно было столь формальным и
бессодержательным, что становилось ясно: он ни в малейшей степени не
следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал интерес, прося
меня что-нибудь повторить или изложить более подробно, после чего
немедленно погружался все в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в
камин окурок сигары.
- Вот что, мой мальчик, - обратился он ко мне. - Я с детства не в
ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка все на
бумаге да не забудьте вывести общую сумму. Как увижу глазами - сразу
пойму.
Предложение было обнадеживающим. Я пообещал изложить все как есть.
- А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!
Действительно, сквозь неистовый рев бури послышался бой часов. Ветер
шумел, как настоящий водопад.
- Перед сном я должен проведать кота, - сказал хозяин. - Он всегда
беспокоится в ветреную погоду. Пойдете со мной?
- Конечно, - ответил я.
- Только тихо и молча, а то все спят.
Неслышно ступая по персидскому ковру, мы прошли через освещенный
вестибюль к дальней двери. В каменном коридоре было темно, но хозяин снял
и зажег висевший на крюке фонарь. Решетки в проходе не было, и это
значило, что животное находится в клетке.
- Пошли! - сказал мой двоюродный брат, открывая дверь.
О беспокойстве зверя можно было судить по встретившему нас глухому
рычанию. И вот мы увидели его в мерцающем свете фонаря - огромным черным
клубком он свернулся в углу клетки, отбрасывая на белую стену уродливое
пятно тени. В раздражении он бил хвостом по соломенной подстилке.
- Бедный Томми не в духе, - сказал Эверард Кинг, подойдя с фонарем к
нему поближе. - Настоящий черный дьявол верно? Ничего, поужинает - и дело
пойдет на лад. Будьте добры, подержите фонарь.
Я повиновался, и он направился обратно к двери.
- Кладовка тут рядом, - сказал он. - Вы не против, если я на минуту
вас покину? - Он вышел, и дверь с металлическим лязгом захлопнулась за его
спиной.
От резкого звука я вздрогнул. Меня захлестнула внезапная волна
страха. Смутное предчувствие чудовищного коварства заставило меня
похолодеть. Я метнулся к двери, но изнутри она не открывалась
- Эй! - крикнул я. - Выпустите меня!
- Все в порядке. Шуметь ни к чему, - произнес из коридора хозяин. -
Вы как раз удобно держите фонарь.
- Но я не хочу оставаться тут один взаперти.
- Не хотите? - Я услышал его полнокровную усмешку. - Ну, так скоро вы
будете не один.
- Выпустите меня, сэр! - повторил я гневно. - Немедленно прекратите
этот дешевый розыгрыш.
- Для кого дешевый, для кого нет, - сказал он с новой отвратительной
усмешкой. И тут, сквозь рев бури, я услышал протяжный скрип крутящегося
ворота и громыхание решетки, двигающейся сквозь прорезь. Боже праведный,
он выпустил бразильского кота из клетки!
В свете фонаря мимо меня медленно двигались прутья решетки. В дальнем
конце клетки уже образовалась щель шириной в фут. С воплем я ухватился
обеими руками за крайний прут и с безумным упорством принялся тянуть его
назад. Я и впрямь был безумен - гнев и отчаяние переполняли меня. Минуту
или больше мне удалось продержать решетку в неподвижности. Я понимал, что
он жмет на рукоятку изо всех сил и что преимущество рычага на его стороне.
Я проигрывал дюйм за дюймом, ноги мои скользили по каменным плитам, и я
беспрерывно умолял безжалостного убийцу избавить меня от ужасной смерти. Я
взывал к родственным чувствам. Я напоминал о долге гостеприимства: я
вопрошал, какое зло я ему причинил. В ответ он только сильнее дергал
рукоятку, и все новые прутья уходили в щель. Как я ни упирался, он
протащил меня по всей ширине клетки - и наконец я прекратил безнадежную
борьбу, мои запястья свела судорога, а пальцы были ободраны в кровь.
Решетка последний раз лязгнула, и я услышал удаляющийся шорох турецких
шлепанцев; затем хлопнула дальняя дверь. И воцарилась тишина.
Все это время зверь не шевелился. Он лежал неподвижно в своем углу, и
даже хвост его прекратил дергаться. Только что мимо него вместе с решеткой
протаскивали вопящего человека - и зрелище его явно поразило. Его огромные
глаза зорко следили за мной. Хватая решетку, я выронил из рук фонарь, но
он все еще горел на полу, и я двинулся было к нему, как бы желая обрести в
нем защиту. Но в тот же миг хищник издал глухое грозное рычание. Я замер,
дрожа всем телом. Кот (если только к этому исчадию ада подходит такое
домашнее слово) был всего в десяти футах от меня. Глаза его светились во
тьме, как бы фосфоресцируя. Они пугали и притягивали меня. Я не мог
оторвать от них взгляда. В минуты наивысшего напряжения природа порой
играет с нами странные шутки: мне почудилось, будто эти мерцающие огни то
разгораются, то пригасают в волнообразном ритме. Вот они уменьшились, став
ослепительно яркими точками - электрическими искорками во тьме: вот они
начали расширяться и расширяться, заполняя весь угол комнаты зловещим
переменчивым светом. И вдруг они потухли совсем.
Зверь закрыл глаза. То ли верна оказалась старая теория о подавлении
силой человеческого взгляда звериного, то ли огромный кот просто хотел
спать - что бы ни было, он, не проявляя ни малейшего желания нападать,
опустил черную лоснящуюся голову на могучие передние лапы и, похоже,
заснул. Я стоял, боясь неосторожным движением вернуть его к гибельному
бодрствованию. Все же теперь зловредный взгляд не сковывал меня, и я мог
собраться с мыслями. Итак, я заперт на всю ночь со свирепым хищником. Нет
сомнений, что он не менее жесток, чем обходительный мерзавец, заманивший
меня в эту ловушку, - тут рассказам хозяина можно верить. Как продержаться
до утра? На дверь надежды никакой, на узкие зарешеченные окна - тоже. В
пустой комнате с каменным полом укрыться негде. Звать на помощь
бессмысленно. К тому же, шум бури заглушит любые мои крики. Остается
уповать лишь на собственную отвагу и находчивость.
Туг я взглянул на фонарь, и меня обдала новая волна ужаса. Свеча
сильно оплыла и еле теплилась. Ей оставалось гореть минут десять - не
больше. Именно столько времени оставалось мне на размышление: я
чувствовал, что, оказавшись со страшным зверем в кромешной тьме, я потеряю
способность к какому-либо действию. Сама мысль об этом была невыносима. В
отчаянии я водил глазами по своей пыточной камере и вдруг наткнулся на
место, как будто обещавшее - не спасение, нет, но хотя бы не такую
немедленную и неминуемую гибель, как остальная часть комнаты.
Я уже говорил, что, помимо передней стенки, у клетки была еще и
крыша, которая оставалась на месте, когда решетку убирали в прорезь в
стене. Она была сделана из железных прутьев, отстоявших один от другого на
несколько дюймов и обтянутых прочной проволочной сеткой, а по бокам
опиралась на массивные стойки. Она нависала над распластавшимся в углу
животным, как огромный решетчатый тент. Между ней и потолком оставалось
фута два-три. Если бы я сумел втиснуться в этот просвет, я сделался бы
неуязвим со всех сторон, кроме одной. Ни снизу, ни сзади, ни с боков меня
не достать. Возможна только лобовая атака. От нее, конечно, не защититься;
но так, по крайней мере, я не стоял бы у зверя на пути. Чтобы напасть, ему
пришлось бы сойти с привычного маршрута. Раздумывать было некогда: погасни
фонарь - и надежде конец. Судорожно глотнув воздух, я прыгнул, вцепился в
железный прут и с трудом вскарабкался на решетку. Изогнув шею, я посмотрел
вниз и вдруг уперся взглядом в жуткие глаза хищника, в зевоте разинувшего
пасть. Зловонное его дыхание обдало мне лицо, как пар от какого-то
гнусного варева.
Впрочем, он был скорее озадачен, чем зол. Встав, он распрямил длинную
черную спину, по которой пробежала легкая дрожь; затем, поднявшись на
задние лапы, одной из передних он оперся о стену, а другой провел по
проволочной сетке, на которой я лежал. Один острый белый коготь прорвал
мне брюки (должен заметить, что я был во фрачной паре) и расцарапал
колено. Это была еще не атака, скорее проба, ибо, услышав мой вскрик, он
опустился на пол, легко выпрыгнул из клетки и начал стремительно бегать по
комнате, время от времени взглядывая на меня. Я же протиснулся вглубь до
самой стены и лежал, стараясь занимать как можно меньше места. Чем дальше
я забирался, тем труднее становилось меня достать.
По его движениям было видно, что он возбужден: стремительно и
бесшумно он кружил и кружил по комнате, то и дело пробегая под моим
металлическим ложем. Удивительно: столь громадное тело перемещалось почти
как тень, с едва уловимым шелестом бархатных подушечек. Свеча догорала, и
разглядеть зверя становилось все труднее. Наконец, вспыхнув напоследок и
зашипев, она погасла. Я остался в темноте один на один с котом!
Мысль о том, что сделано все возможное, всегда помогает перед лицом
опасности. Остается только бесстрастно ждать развязки. Я понимал, что
нашел единственное место, дававшее хоть какую-то надежду на спасение.
Вытянувшись в струну, я лежал совершенно неподвижно, затаив дыхание: вдруг
зверь забудет о моем присутствии. Я сообразил, что уже около двух часов
ночи. Солнце встает в четыре. До рассвета оставалось не более двух часов.
Снаружи по-прежнему бушевала буря, и в окошки беспрерывно хлестал
дождь. В комнате стояло невыносимое зловоние. Я не видел и не слышал кота.
Я пытался думать о других предметах, но лишь одна мысль смогла заставить
меня на время забыть о своем плачевном положении. Это была мысль о
подлости моего двоюродного брата, о его неимоверном лицемерии, о его
звериной ненависти ко мне. Под приветливым лицом таился нрав
средневекового палача. Чем больше я думал, тем яснее видел, как умно все
было проделано. Разумеется, он притворился, будто идет спать. Без
сомнения, позаботился и о том, чтобы это видели. Потом тихонько прошмыгнул
вниз, заманил меня сюда и запер. По его версии все выйдет очень просто. Он
оставил меня докуривать в бильярдной. Потом мне взбрело в голову взглянуть
напоследок на кота. Я вошел в комнату, не заметив, что клетка открыта, и
поплатился за это. Как можно будет доказать его вину? Подозрение -
возможно, но улик - никаких!
Как медленно тянулись эти ужасные два часа! В какой-то момент
раздался негромкий неприятный звук - похоже, зверь вылизывал свою шерсть.
Несколько раз я замечал во тьме вспышку зеленоватых глаз, но взгляд на мне
не задерживался, и я с надеждой стал думать, что кот или забыл обо мне,
или не обращает на меня внимания. Наконец, сквозь окошки забрезжил
рассвет, сперва среди черноты показались два смутных серых квадрата, потом
они побелели, и я снова увидел моего страшного соседа. Увы, он меня тоже!
С первого взгляда стало ясно, что теперь он настроен куда более
агрессивно и кровожадно. Утренний холод раздражал его, и он явно
проголодался. С беспрерывным рычанием он сновал вдоль дальней от меня
стены, его усы злобно топорщились, хвост мотался и хлестал по полу. Дойдя
до угла, он поворачивал назад, каждый раз при этом взглядывая на меня с
выражением смертельной угрозы. Я видел, что он намерен меня убить. Но даже
в эту минуту я не мог не восхищаться гибкой грацией дьявольского отродья,
его плавными волнистыми движениями, блеском великолепной шерсти, живой
дрожью ярко-красного языка на фоне черной как смоль морды. Глухое гневное
рычание все нарастало и нарастало, не прерываясь ни на секунду. Вот-вот
должна была наступить развязка.
Смерть, казалось, приберегла для меня самый скверный час: в холоде и
тоске, дрожа в легком фраке, я, как для пытки, распластался на своей
решетке. Я старался подбодрить себя, воспарить духом - и в то же время, с
той остротой видения, какая возникает только в полном отчаянии, искал
способа избежать гибели. Ясно мне было вот что. Если бы передняя стенка
клетки была снова выдвинута, а я оказался за ней, я был бы спасен. Но как
привести ее в движение? Я боялся шевельнуться, чтобы не привлечь внимания
зверя. Медленно, очень медленно я высвободил руку и нащупал край решетки -
верхний прут, слегка выступавший из стены. Потянув, я с удивлением
обнаружил, что он поддается довольно легко. Трудность, конечно, была в
том, что мне пришлось бы перемещаться вместе с решеткой, Я дернул еще раз
и вытянул ее еще на дюйма три. Дело шло на лад, Я дернул еще... и тут кот
прыгнул!
Я не увидел прыжка - так внезапно и стремительно все произошло. Я
только услышал устрашающий рев, и миг спустя гладкая черная голова,
сверкающие желтые глаза, красный язык и ослепительные зубы оказались на
расстоянии протянутой руки от меня. От прыжка решетка, на которой я лежал,
содрогнулась, и я подумал (если только я мог о чем-нибудь подумать в такой
миг), что падаю. На секунду кот повис на передних лапах, его голова была
совсем рядом со мной, задние лапы пытались зацепиться за решетку. Я слышал
скрежет когтей по проволочной сетке и едва не терял сознание от зловонного
дыхания чудовища. Но прыжок оказался неудачным. Зверь не мог долго
оставаться в таком положении. Медленно, яростно скаля зубы и бешено
царапая решетку, он качнулся назад и тяжело спрыгнул на пол. Рыча, он тут
же поднял морду ко мне и изготовился для нового прыжка.
Я понял, что решается моя судьба. Урок пойдет хищнику впрок. Он не
допустит новой ошибки. Я должен действовать стремительно и бесстрашно - на
карту поставлена жизнь. План созрел мгновенно. Сорвав себя фрак, я швырнул
его чудовищу на голову. В ту же секунду я спрыгнул на пол, ухватился за
край передней решетки и с бешеной силой потащил ее к себе.
Она пошла легче, чем я ожидал. Я ринулся через комнату, волоча ее за
собой; получилось так, что находился я с внешней ее стороны. Не будь
этого, я остался цел и невредим. Увы, мне пришлось остановиться, чтобы
проскочить в оставленную мной щель. Заминки оказалось достаточно, чтобы
зверь избавился от фрака, закрывавшего ему глаза, и прыгнул на меня. Я
бросился в проход и задвинул за собой решетку, но хищник успел зацепить
мою ногу. Одним движением могучей лапы он располосовал мне икру, срезав
мышцу, словно рубанок стружку с доски. В следующую секунду, истекая кровью
и теряя силы, я рухнул на вонючую солому, но спасительная решетка отделила
меня от яростно кидавшегося на нее зверя.
Слишком изуродованный, чтобы двигаться, и слишком ослабевший, чтобы
испытывать страх, я лежал, ни жив ни мертв, и смотрел на него. Прильнув
могучей черной грудью к прутьям решетки, он все пытался достать меня
когтистыми лапами, словно котенок попавшую в западню мышь. Он терзал мою
одежду, но до меня, как ни старался, дотянуться не мог. Я и раньше слыхал,
что раны, нанесенные крупными хищниками, вызывают необычное оцепенение, а
теперь испытал это на себе: я утратил ощущение собственного "я" и с
интересом постороннего зрителя наблюдал за наскоками зверя. Постепенно я
погрузился в мир смутных видений, среди которых порой возникали черная
морда и высунутый красный язык - и, наконец, впал в беспамятство или,
может быть, в нирвану, где измученные находят блаженный покой.
Восстанавливая потом ход событий, я заключил, что лежал без сознания
около двух часов. Прервал мое забытье тот самый металлический лязг,
который стал предвестником моего ужасного приключения. Это была защелка
замка. Еще не придя до конца в себя, я увидел в дверном проеме круглое
добродушное лицо двоюродного братца. Открывшееся ему зрелище явно поразило
его. Кот отдыхал, распластавшись на полу. Я лежал в клетке на спине в луже
крови, в одной рубашке и изодранных в клочья брюках. У меня <
|
|
|
