О бессмертии и божественности человека и о высшем для человека благе

Глава 25

О бессмертии и божественности человека и о высшем для человека благе

Сын отца своего превосходит, только если сообщается ему некая сила (virtus), сверх отцом переданной – от звёзд или Бога. < …> Мы же видим, что человек не находит себе успокоения в пределах природных стихий Солнца и Земли, нет, и выше и глубже их его разумение, желания и его любовь. Успешно изменяет человек и стихии природные и то, что от них производно, опытами самого высокого порядка, а значит, происходит не от них, и не от них зависит, а от причины несравненно более возвышенной, носящей благородное имя Бога. И вот, помышляя о чём‑ то, намерения свои человек простирает выше Солнца и ещё выше, странствует он в далях сверхнебесных, представляя в высях миры бесконечные – о них размышляли даже эпикурейцы, и это их положение было верным[47]. Итак, человек является потомком некого начала беспредельного, и не только над Солнцем или Землёй, беспредельно широкими, он возвышается, их оставляя позади себя. Скажет мне на это Аристотель, что размышлять о вещах столь значительных, паря в вышине, это их себе бесплодно воображать[48]. Я же вместе с Гермесом Трисмегистом скажу, что душу унижать и заставлять склоняться к вещам низким и малозначительным – скотство[49]. И как же на мой вопрос ответить Аристотелю – откуда в душе эти бесконечности и безбрежности? Может сказать, что по подобию одного мира измыслить можно множество их, точно так же, как одного человека видя перед собой, мысленно видим и другого, и неограниченное их количество. Я же на это скажу, что беспредельное восхождение [разума] по подобию – это действие силы, причастной началу бесконечному. Животные также по подобию способны рассуждать – так именно потому и могут, что все мысли и способы познания восходят к первомудрости [божественной], и наши, [людские], и других, бессловесных животных. Схожи друг с другом все способы разумения, но одни возвышеннее, другие низменнее. Одинаково бытие солнца и земли и воздуха (неужто и Бога? ), как учит богослов Скот[50], потому солнце бесконечно землю и не превосходит.

Разве то, что мудры и Бог и человек, делает ясным, почему Бог людей несравненно и бесконечно мудрее человека? Как же могло Солнце милостиво наделить человека разумением бесконечно более высоким, чем собственное, если бы была вся душа его была лишь дуновением, рождённым Солнцем?.. У животных мыслей самого возвышенного характера совсем мало – это явственно видно – потому что именно из этих размышлений и возникает знание о бесконечном Боге, кому посвящаются и жертвоприношения, и храмы, и священные учения, которых у животных бессловесных и в помине нет. И пусть одни звери Луне поклоняются, другие – Солнцу, а третьи – чему‑ то ещё, о чём напоминают нам слоны и петухи[51], но религию свою они не простирают до бесконечного Бога. И тем не менее, не немыслимо это – чтобы в душе у пчёл и животных общественных (gregalibus) [52]  пребывало смутное знание о божестве (cognitionem divinatis confusam). Ведь все существа стремятся к благу, смутно же все к первоблагу стремятся, высшее благо глубоко в душе чуют (persentiunt). В людях же эта наука о бесконечном столь явлена и делами их и чудесами [божественными], что открыта всякому взору. < …>

Для всех людей без исключения естественно присущей является религия, ведь когда попадают в неблагоприятные или благоприятные обстоятельства, сразу же глаза они поднимают вверх, в небеса, чтобы или помощи испросить или хвалу воздать. Оттого и введены в оборот жертвоприношения и молитвы, но у разных народов по‑ разному – таково различие стран и воззрений людей на предметы божественные. Заблуждения же присущи различным способам [богопочитания], но не самому предмету, ведь все [народы] думают, что именно они Богу верно поклоняются. Это знак того, что общается человек с сущностями высшего порядка. Отрицая истории о делах священных, человек отрицанию подвергает самого себя. Если не видит перед собой Рима и его правителя, и иных чудес, наблюдаемых в Новом Свете, то тоже их отрицать дерзновенно будет?!

Кроме того, нет вещи, природа которой устремлена была бы на предметы, ей не присущие, все они предпринимают усилия, чтобы оставаться в пределах жизни наличной. Человек же жизнью, которая сейчас есть, не удовлетворяется, помышляя о другой и все силы отдавая её поискам, претерпевая страдания, дабы её познать[53]. Любопытство самое напрасное и бесполезное, должна была, получается, природа человеку подарить, раз жизнь [бестелесная], которой он с таким трудом добивается – жизнь эта ему после смерти не надлежит! Но природа не делает ничего зря, а остальные живые существа не наделяет милостиво желаниями такими предельными. Получается, что существа, стоящие ниже, находятся в лучших условиях…

Конца нет желаниям человека – мало ему одной добычи, одной компании, одного царства, одного мира. Горевал Александр Македонский, что может перенестись в другие миры, демокритовы, чтобы и их завоевать[54]. Ненасытности такой нет ни у кого, и знаменует она, что предметом её и является сама беспредельность. Да, всё сжигает огонь, и всякое бытие бесконечно желает жизни – видно, что пламенем и рождена в нас эта ненасытность – но это всего лишь явственный след в живых вещах бесконечного Бога, а в человеке перст указующий на то, что есть в нём образ и сила высшей божественной пробы (divinissimam). [Если бы не это начало], разве стал бы человек силы тратить на желания неутолимые, тогда как животным хватает одного корма, чтобы насытиться и одной самки для продолжения рода? Им не нужно больше, хотя жар их больше людского, как у страуса или льва[55]. Если жар [Солнца] является причиной «недуга» [ненасытности], то должны бы эти звери с усердием больше человеческого искать вечности и божественности!

Немало мудрецов, понимая, что и Землёй всей и всем сущим человек насытиться не сможет, изыскали, как с помощью богопочитания подняться к первопричине, и все блага мирские, даже самые малые и ничтожные вожделением [души] презрели. Как же в разум людской мог попасть предмет бессмертный – разве только, если изведал его человек в том, что от познания сокрыто (re abdita cognitione) [56], или же научил его Бог. Презрение к телу и вера в душу и лучшую жизнь подтверждает это, и пусть поруганная честь или утрата жизненных благ, без которых не веришь, что можно жить, и толкает животных и многих людей к добровольному уходу из жизни, оттого не делается наш ход мысли неверным. Не веря, подобно Клеомену, что смогут жить жизнью привилегированного сословия, или, как Марк Антоний, жизнью обеспеченной, или как Сарданапал[57], сладострастной, участью для себя эти люди определили самоубийство, ища иной жизни в памяти людской, или же бытие своё в самом этом устремлении утверждая – они не превращаются в ничто, а изменяют своё бытие. Философы же и люди, в поклонении Богу выдающиеся, презрели жизнь наличную, удовольствия и удобства её, и славу, не потому что запрещали себе ими наслаждаться. Презрели их мудрецы как вещи низкие и недостойные познаний своих душ и своих благородных помыслов, будучи завлечёнными, как и следует, красотой предметов божественных, каковые, учили и философия и Откровение, этим людям и подобают.

Со слезами появляется человек на свет голым и беспомощным, ничего не умеет, ни грудь в рот брать, ни кусать зубками, ни ходить, своими движениями он не управляет и о себе заботиться не в состоянии. Другие же животные покрыты чешуёй, перьями или шерстью, вооружены зубами, рогами, шипами, когтями, клювом, с рождения умеют самостоятельно ходить, питаться и о себе заботиться. И, тем не менее, когда проходит немного времени, человек их превосходит, одеваясь в их кожи, питаясь их мясом, животных укрощает и на них ездит верхом[58], их оружием вооружаясь и их силами пользуясь как собственными и для того чтобы землю вспахивать и для перевозок. Сам же облачается в золото, серебро и железо, даруя себе металлы и камни. Вместе с рыбами плавает человек в море, вместе с птицами летает в небесах Дедал[59], и своими ногами ходит по земле и животных[60], пересекая мир по водным гладям, верх одерживает над самыми непокорными течениями, свирепыми ветрами как господин морской стихии. Все металлы человек укрощает, чтобы ими самому пользоваться, придаёт им форму, отделывает, и [драгоценные] камни – не исключение. Применяет деревья он для кораблестроения, делает из них кресла, погреба и крыши и отапливает помещения. Плоды растений употребляет в пищу, использует листья и цветы для услады и в лекарственных целях. Горы, леса и камни к себе приспосабливает, чтобы ему было удобно, стадами скотами и плантациями растений управляя также для себя. Я спрашиваю, кто же из животных и сильнее и хитрее человека способен то, что он беспомощный, лишённый чешуи и покровов, слабый и пугливый делать – хотя бы самую малую часть? Может, скажешь: у пчёл есть государство, как у людей, у слонов – религия, утончённейше отделаны ткани паучьи – так человек не сможет – другие животные вьют гнёзда, иные с военными делами в ладах. Я же скажу, что всё, что другие звери ни делают, и человеком производится на свет, и даже более значительное. Человек применяет законы, учреждает государство, устраивает гражданские общины, строит храмы и вводит обряды для богопочитания, и лечится он на более высоком уровне, чем собаки, бегемоты и ибисы. Какой бы род животных не был выше другого в чём‑ то одном, человек животных во всём превосходит. Сети он изготовляет подобные паучьим для ловли птиц и зайцев, комнаты отделывает, как пчёлы, построение войск его как у журавлиной стаи или рыбьего косяка, берёт человек со всех животных пример, и всякое искусство их и умение делает лучше. Будучи хилым сам, он одерживает верх над огромными силами слона, измысливает, как на спине его установить деревянную башню с людьми внутри[61], слонов укрощает и ими управляет, он умеет убивать как кровожаднейший лев и как громадный кит жадно ест.

Что же ещё мне сказать? Ни одно животное, даже если у него есть руки, как у обезьяны или медведя, не умеет пользоваться огнём, обращаться с ним, получать его от жара Солнца, высекать из камней или возжигать, размягчая им металлы, разрушая горы, готовя на нём пищу. Сверкающие молнии и гром, подобно Богу в выси воздушной, человек производит в артиллерийском искусстве, и – диво дивное! – с помощью масляных светильников, питающих возжигаемый огонь, ночь он превращает в день чудесным искусством, легко пользуясь огнём как вещью по сравнению с собой ничтожной. Если бы в душе у человека всё было бы лишь огнём рождено, неужто мог бы он так презирать родственную себе, благороднейшую и могущественнейшую его природу? Огонь звери не отваживаются трогать, даже смотреть на него, а многие народы его почитают[62]. Искусство обращения с огнём только человеку исконно присуще и подобает, а наделение изваяний речью и чувством, представление о календаре и обращение с магнитом, на север обращённым, это изобретения души богоподобной.

Астрономия делает очевидным, что человек – это существо, в первую очередь, небесное. Он смотрит вверх, измеряя величину звёзд, исчисляя пути их, а что взору его почти не доступно, то домысливает с помощью эпициклик и эксцентриситеты, и основательно решает эти задачи исчисления прямо как не познающий, а сделавший небеса своими руками (faber coeli)! И хотя мнений людей на счёт явлений небесных много разных и неопределённых, оттого не менее очевидной обнаруживает себя божественная природа человека, столькими путями приходящего к познанию творца своего. Удивительно, что узнаёт он, когда случаются затмения светил и за много лет предсказывает, и соединения их, и взаимное расположение, их природу изучая и давая им имена. Человек открывает кометы, звёздные знамения и влияния, что предвещают они на Земле, воде и в небе. Он знает, когда происходят солнцестояния и равноденствия, и как они друг друга сменяют, даже если время непродолжительное и незаметное, апогеи и эксцентриситеты небесных светил, которые измеряет квадрантом. Когда Бог что‑ либо изменяет в небесах, человек обращает на это внимание, замечая отклонения от обычного хода и странности, и всегда создаёт новые наглядные схемы для предметов столь удалённых [от Земли]. Исходя из положения дел [на небе] сейчас[63], он предсказывает смерти[64] и жизни не только людей и животных, государств и правителей, но и космоса, обречённого погибнуть в огне. Животные обитают вместе с человеком в утробе космической, подобно паразитам в утробе человеческой, ни жизни, ни души, ни природы хозяина не знающим. Только люди замечают, что это за громадное живое существо – космос – ищут, где его исток, куда идёт, как живёт и когда погибнет, и узнают. Итак, только человек в утробе вселенской восхищённо взирает на обильно источающую все вещи первопричину, сам заняв её место (admirator et vicarius primae causae). Кроме того, человек общается с ангелами, демонами и Богом. Неразумно это отрицать. То же самое, как если бы кто‑ то говорил, что Рима не существует, поскольку он его не видит, или не было никогда на свете Цезаря и Александра Великого, потому что не жил в их время. Веру все народы создают столькими чудесами и кровью своей, не говоря уже о том, что такие дивные дела имеют характер сверхъестественный (vim naturae excedentia). Глуп довод Аристотеля в книге о мире, где он говорит, что Бог способен действовать в одиночку, а потому в помощи ангелов и демонов не нуждается[65], подобно царю персидскому – когда помощников много, очевидным становится, что сам он недалёк. Нет, это не так, а если бы этот ход мысли был в силе, то не должны были бы существовать ни Солнце, ни звёзды, ни море, потому что может Бог и сам вместо них и освещать и роль воды играть. Да и сам себе Аристотель противоречит, когда выдвигает бессмысленный тезис, что ангелы движут небесные тела, тогда как их может двигать сам Бог[66]. Иные из добрых духов представляют опасность, мне же, случалось, угрожали только злые, которые пытались убедить меня, что существует переселение душ, а у человека нет свободной воли, да и во многих иных вещах. Ещё они предсказали мне разные события – какие‑ то случились, а какие‑ то нет. Злых духов я не видел заключёнными в людские тела, но они мне всё же явственно мне показывались, чего до сих пор я объяснить не могу, а особенно того, что тела им были не нужны. Я молил Бога, чтобы он мне и добрых духов показал, но до сих пор не вымолил. А Дьявол сказал, что все духи добрые – одни меньше, а другие больше. Я понял, что он меня обманывает, и спас себя, от наваждения избавился, а веры во мне после этого стало только больше[67]. То, о чём рассказываю сейчас, занятие не для человека неопытного, пугливого или неискреннего. И хотя таких опытов я всегда истово чурался как чумы проклятой, в моём распоряжении есть опыты других. Люди до этого неверующие, когда явились им видения, и общались они с духами, изменились в лучшую сторону[68]. На основании этого опыта можно сделать вывод, что если демоны с людьми вступают в общение, то и ангелы тоже. Великий знак, [свидетельствующий], что покидая пределы тела, души принимаются в общество злых или добрых духов, смотря к каким ближе себя сделали в течение жизни на свете! А иначе какой толк духам о нас так печься и с нами в отношения вступать? Народов бесчисленное множество [подобное общение] подтверждает, даже если какие‑ то отрицают бессмертие души. Да и довод Иисуса Христа против саддукеев о бессмертии души всякого убедил[69]. Если Бог себя явил многим людям и прямо называл себя отцом их, Богом Авраама, Исаака и Иакова, делается очевидным, что после смерти мы отойдём к Нему. Не стали бы духи о нас радеть, если бы обречены мы были на истребление гибелью вечной. И в псалме Давид Богу возглашает: «Господи! < …> То что есть человек, что Ты помнишь его? »[70]. А в другом месте, в 143‑ м псалме: «Господи! Что есть человек, что ты знаешь о нём < …>? Человек подобен дуновению, дни его как уклоняющаяся тень»[71]. А о земной жизни [человека говорит Давид]: «Поставил его владыкою над делами рук Твоих»[72]. Христос против саддукеев изрёк, что Бог есть Бог живых, а не мёртвых. Возвестил Бог Моисею (в сущности, сказал), что он Бог Авраама, Исаака и Иакова[73]. Значит, Авраам, Исаак и Иаков после смерти живут в Боге. Такая близость Бога с людьми была бы лишней и даже неразумной, будь обречены они, прожив краткую жизнь, умереть навсегда. Тот же, кто отрицает подобные видения и свидетельства людей святых и мудрейших, тот всегда будет обретаться в печали сугубой (dolore ancipiti) [– и жизнь с её опасностями ему будет угрожать и смерть]. Пусть тогда все рассказы, его зрению не доступные, о разных делах отвергает! В этой же книге я исхожу из того, что существует Бог и отвлечённые разумные сущности (intelligentias), что имеется знание и чувство, даже у животных, так что я мог бы доказать его наличие и в других сущностях. Я хорошо знал скептиков, отрицавших, что существует знание, и эпикурейцев, отрицавших бытие божье, которые с этими доводами не особенно соглашались. В своей «Метафизике» и труде против Макиавелли[74] я основоположения эти обосновал против всех, кто с ними не соглашался. А Аристотель, говоривший, что у Бога с человеком дружбы не бывает, как нету дружбы у конечного с бесконечным, к величеству божественному, а не его доброте мыслью устремлялся.