Артур Конан Дойл. Его прощальный поклон
Было девять часов вечера второго августа - самого страшного августаво всей истории человечества. Казалось, на землю, погрязшую в скверне, ужеобрушилось Божье проклятие - царило пугающее затишье, и душный,неподвижный воздух был полон томительного ожидания. Солнце давно село, нодалеко на западе, у самого горизонта, рдело, словно разверстая рана,кроваво-красное пятно. Вверху ярко сверкали звезды, внизу поблескивали вбухте корабельные огни. На садовой дорожке у каменной ограды беседовалидва немца - личности примечательные: за их спиной стоял дом, длинный,приземистый, со множеством фронтонов во все стороны. Немцы смотрели наширокую гладь берега у подножия величественного мелового утеса, на которыйчетыре года назад опустился, как перелетный орел, Господин фон Борк, одиниз собеседников. Они говорили вполголоса, тесно сблизив головы. Горящиекончики их сигар снизу можно было принять за огненные глаза выглядывающегоиз тьмы злого демона, исчадия ада. Незаурядная особа этот фон Борк. Среди всех преданных кайзеру агентоввторого такого не сыщешь. Именно благодаря его редким талантам емудоверили "английскую миссию", самую ответственную, и начиная с момента,когда он приступил к ее выполнению, таланты эти раскрывались все ярче,чему свидетелями было человек пять посвященных. Одним из этой пятерки былстоявший сейчас рядом с ним барон фон Херлинг, первый секретарьпосольства; его громадный, в сто лошадиных сил, "бенц" загородил собойдеревенский проулок в ожидании, когда надо будет умчать хозяина обратно вЛондон. - Судя по тому, как разворачиваются события, к концу недели вы,вероятно, уже будете в Берлине, - сказал секретарь. - Прием, который вамтам готовят, дорогой мой фон Борк, поразит вас. Мне известно, как высокорасценивают в высоких сферах вашу деятельность в этой стране. Секретарь был солидный, серьезный мужчина, рослый, широкоплечий,говорил размеренно и веско, что и послужило ему главным козырем в егодипломатической карьере. Фон Борк рассмеялся. - Их не так уж трудно провести, - заметил он. - Невозможно вообразитьлюдей более покладистых и простодушных. - Не знаю, не знаю, - проговорил его собеседник задумчиво. - В нихесть черта, за которую не переступишь, и это надо помнить. Именно внешнеепростодушие и является ловушкой для иностранца. Первое впечатление всегдатакое - на редкость мягкие люди, и вдруг натыкаешься на что-то оченьтвердое, решительное. И видишь, что это предел, дальше проникнутьневозможно. Нельзя не учитывать этот факт, к нему надо приноравливаться.Например, у них есть свои, только им присущие условности, с которымипросто необходимо считаться. - Вы имеете в виду "хороший тон" и тому подобное? Фон Борк вздохнул, как человек, много от того пострадавший. - Я имею в виду типичные британские условности во всех ихсвоеобразных формах. Для примера могу рассказать историю, происшедшую сомной, когда я совершил ужасный ляпсус. Я могу позволить себе говорить освоих промахах, вы достаточно хорошо осведомлены о моей работе и знаете,насколько она успешна. Случилось это в первый мой приезд сюда. Я былприглашен на "уикенд" в загородный дом члена кабинета министров. Разговорывелись крайне неосторожные. Фон Борк кивнул. - Я бывал там, - сказал он сухо. - Разумеется. Так вот, я, естественно, послал резюме своих наблюденийв Берлин. К несчастью, наш милейший канцер не всегда достаточно тактичен вделах подобного рода. Он обронил замечание, показавшее, что ему известно,о чем именно шли разговоры. Проследить источник информации было, конечно,нетрудно. Вы даже представить себе не можете, как это мне навредило. Кудавдруг девалась мягкость наших английских хозяев! Ее как не бывало.Понадобилось два года, чтобы все улеглось. Вот вы, разыгрывая из себяспортсмена... - Нет, нет, это совсем не так. Игра - значит что-то нарочитое,искусственное. А у меня все вполне естественно, я прирожденный спортсмен.Я обожаю спорт. - Ну что ж, оттого ваша деятельность только эффективнее. Вместе сними вы участвуете в парусных гонках, охотитесь, играете в поло - неотстаете ни в чем. Ваш выезд четверкой берет призы в Олимпии[1]. Я слышал,что вы даже занимаетесь боксом вместе с молодыми английскими офицерами. Ив результате? В результате никто не принимает вас всерьез. Кто вы?"Славный малый", "для немца человек вполне приличный", выпивоха,завсегдатай ночных клубов - веселый, беспечный молодой бездельник. Комупридет в голову, что ваш тихий загородный дом - центр, откуда исходитполовина всех бед английского королевства, и что помещик-спортсмен -опытный агент, самый ловкий и умелый во всей Европе? Вы гений, дорогой мойфон Борк, гений! - Вы мне льстите, барон. Но я действительно могу сказать о себе, чтопровел четыре года в этой стране не зря. Я никогда не показывал вам моймаленький тайник? Быть может, зайдем на минутку в дом? Кабинет выходил прямо на террасу. Фон Борк толкнул дверь и, пройдявперед, щелкнул электрическим выключателем. Потом прикрыл дверь задвигающейся следом массивной фигурой фон Херлинга и тщательно задернултяжелую оконную штору. Лишь приняв все меры предосторожности, он повернулк гостю свое загорелое, с острыми чертами лицо. - Часть моих бумаг уже переправлена, - сказал он. - Наименее важныевзяла с собой жена, вчера она вместе со всеми домочадцами отбыла вФлиссинген. Рассчитываю, что охрану остального возьмет на себя посольство. - Ваше имя уже включено в список личного состава. Все пройдет гладко,никаких затруднений ни в отношении вас, ни вашего багажа. Конечно, какзнать, быть может, нами не понадобится уезжать, если Англия предоставитФранцию ее собственной участи. Нам достоверно известно, что никакоговзаимообязывающего договора между ними нет. - Ну, а Бельгия? - И в отношении Бельгии то же самое. Фон Борк покачал головой. - Едва ли. Ведь с ней договор, безусловно, существует. Нет, от такогопозора Англия тогда вовек не оправится. - По крайней мере у нее будет временная передышка. - Но честь страны... - Э, дорогой мой, мы живем в век утилитаризма. Честь - понятыесредневековое. Кроме того, Англия не готова. Это просто уму не постижимо,но даже наше специальное военное налогообложение в пятьдесят миллионов,цель которого уж кажется так ясна, как если бы мы поместили о томобъявление на первой странице "Таймса", не пробудило этих людей от спячки.Время от времени кто-нибудь задает вопрос. На мне лежит обязанностьотвечать на такие вопросы. Время от времени вспыхивает недовольство. Ядолжен успокаивать, разъяснять. Но что касается самого главного - запасовснаряжения, мер против нападения подводных лодок, производства взрывчатыхвеществ, - ничего нет, ничего не готово. Как же Англия сможет войти вигру, особенно теперь, когда мы заварили такую адскую кашу из гражданскойвойны в Ирландии, фурий, разбивающих окна[2], и еще Бог знает чего, чтобыее мысли были полностью заняты внутренними делами? - Ей надлежит подуматьо своем будущем. - А, это дело другое. Я полагаю, у нас есть наши собственные, оченьопределенные планы относительно будущего Англии - ваша информация будетнам тогда крайне необходима. Мистер Джон Буль может выбирать - либосегодня, либо завтра. Желает, чтобы это было сегодня - мы к тому готовы.Предпочитает завтрашний день - тем более будем готовы. На мой взгляд, с ихстороны благоразумнее сражаться с союзниками, чем в одиночку; но уж это ихдело. Эта неделя должна решить судьбу Англии. Но вы говорили о вашемтайнике. Барон уселся в кресло. Лучи света падали прямо на его широкую лысуюмакушку. Он невозмутимо попыхивал сигарой. В дальнем конце просторной комнаты, обшитой дубовой панелью иуставленной рядами книжных полок, висела занавесь. Фон Борк ее отдернул, ифон Херлинг увидел внушительных размеров сейф, окованный медью. Фон Боркснял с часовой цепочки небольшой ключ и после долгих манипуляций надзамком распахнул тяжелую дверцу. - Прошу, - сказал он, жестом приглашая гостя и сам отступая всторону. Свет бил в открытый сейф, и секретарь посольства с живейшимлюбопытством разглядывал его многочисленные отделения. На каждом былатабличка - водя по ним взглядом, фон Херлинг читал "Броды", "Охранапортов", "Аэропланы", "Ирландия", "Египет", "Укрепления Портсмута","Ламанш", "Розайт"[3] и десятки других. Все отделения были набитыдокументами, чертежами и планами. - Грандиозно! - сказал секретарь.Отложив сигару, он не громко похлопал мясистыми ладонями. - И всего зачетыре года, барон. Не так уж плохо для помещика, выпивохи и охотника. Нобриллианта, который должен увенчать мою коллекцию, здесь еще нет - скороон прибудет, и ему уже приготовлена оправа. Фон Борк указал на отделение с надписью "Военно-морскаясигнализация". - Но ведь у вас тут уже достаточно солидное досье... - Устарело, пустые бумажки. Адмиралтейство каким-то образомпроведало, забило тревогу, и все коды были изменены. Да, вот это был удар!Никогда еще не получал я такого афронта. Но помощью моей чековой книжки имолодчины Олтемонта сегодня же вечером все будет улажено. Барон глянул на свои часы - у него вырвалось гортанное восклицание,выразившее досаду. - Нет, право, больше ждать не могу. Вы представляете себе как сейчасвсе кипит на Карлтон-Террас[4], - каждый из нас должен быть на своемпосту. Я надеялся привезти новости о вашем последнем улове. Разве вашОлтемонт не назначил точно часа, когда придет? Фон Борк пододвинул емутелеграмму: "Буду непременно. Вечером привезу новые запальные свечи.Олтемонт".
- Запальные свечи? - Видите ли, он выдает себя за механика, а уменя тут целый гараж. В нашем с ним коде все обозначено терминамиавтомобильных деталей. Пишет о радиаторе - имеется в виду линейныйкорабль, а насос для масла - это крейсер. Запальные свечи - значитвоенно-морская сигнализация. - Отослано из Портсмута в полдень, - сказал секретарь, взглянув нателеграмму. - Между прочим, сколько вы ему платите? - Пятьсот фунтов дам только за это поручение. И еще, конечно, плачурегулярное жалованье. - Недурно загребает. Они полезны, эти изменники родины, но как-тообидно столько платить за предательство. - На Олтемонта мне денег не жалко. Отлично работает. Пусть я плачуему много, зато он поставляет "настоящий товар", по его собственномувыражению. Кроме того, он вовсе не изменник. Уверяю вас, что касаетсяотношения к Англии, то наш самый прогерманский юнкер - нежный голубок посравнению с озлобленным американским ирландцем. - Вот как! Он американский ирландец? - Послушали бы, как он говорит, у вас не осталось бы на этот счетсомнений. Поверите ли, иной раз я с трудом его понимаю. Он словно быобъявил войну не только Англии, но и английскому языку. Вы в самом делебольше не можете ждать? Он должен быть с минуты на минуту. - Нет. Очень сожалею, но я и так задержался. Ждем вас завтра раноутром. Если вам удастся пронести папку с сигнальными кодами под самымносом у герцога Йоркского[5], можете считать это блистательным финаломвсей вашей английской эпопеи. Ого! Токайское! Он кивнул на тщательнозакупоренную, покрытую пылью бутылку, стоявшую на подносе вместе с двумябокалами. - Позвольте предложить вам бокал на дорогу? - Нет, благодарю. А у вас, по-видимому, готовится кутеж? - Олтемонт - тонкий знаток вин, мое токайское пришлось ему по вкусу.Он очень самолюбив, легко обижается, приходится его задабривать. Да, с нимне так-то просто, смею вас уверить. Они снова вышли на террасу и направились в дальний ее конец, - итотчас огромная машина барона, стоявшая в той стороне, задрожала изагудела от легкого прикосновения шофера. - Вон то, вероятно, огни Хариджа, - сказал секретарь, натягиваядорожный плащ. - Как все выглядит спокойно, мирно. Через какую-нибудьнеделю здесь загорятся другие огни, английский берег утратит свойидиллический вид. Да и небеса тоже, если наш славный Цеппелин сдержит своиобещания. А это кто там? В доме свет горел только в одном окне - там за столом, на которомстояла лампа, сидела симпатичная румяная старушка в деревенском чепце. Онасклонилась над вязаньем и время от времени прерывала работу, чтобыпогладить большого черного кота, примостившегося на табурете возле нее. - Марта, служанка. Только ее одну я поставил при доме. Секретарь издал смешок. - Она кажется олицетворением Британии - погружена в себя и благодушнодремлет. Ну, фон Борк, au revoir. Махнув на прощание рукой, он вскочил в машину, и два золотых конусаот фар тут же рванулись вперед в темноту. Секретарь откинулся на подушкироскошного лимузина и настолько погрузился в мысли о назревающейевропейской трагедии, что не заметил, как его машина, сворачивая надеревенскую улицу, чуть не сбила маленький "фордик", двигавшийсянавстречу. Когда последнее мерцание фар лимузина угасло вдали, фон Борк медленнонаправился обратно к себе в кабинет. Проходя по саду, он заметил, чтослужанка потушила лампу и пошла спать. Молчание и тьма, заполнившиепросторный дом, были для фон Борка непривычными - семья его со всемичадами и домочадцами была большая. Он с облегчением подумал, что все они вбезопасности, и если не считать старухи служанки, оставленной хозяйничатьна кухне, во всем доме он теперь один. Перед отъездом предстояло ещемногое привести в порядок, кое-что ликвидировать. Он принялся за дело иработал до тех пор, пока его красивое, энергичное лицо не раскраснелось отпламени горящих бумаг. Возле стола на полу стоял кожаный чемодан - фонБорк начал аккуратно, методически укладывать в него драгоценное содержимоесейфа. Но тут его тонкий слух уловил шум движущегося вдали автомобиля. Ониздал довольное восклицание, затянул на чемодане ремни, закрыл сейф ипоспешно вышел на террасу. Как раз в эту минуту у калитки, сверкнувфарами, остановился маленький автомобиль. Из него выскочил высокий человеки быстро зашагал навстречу барону; шофер, плотный пожилой мужчина с седымиусами, уселся на своем сиденье поудобнее, как видно, готовясь к долгомуожиданию. - Ну как? - спросил фон Борк с живостью, кидаясь бегом к приезжему. Вместо ответа тот с торжествующим видом помахал у себя над головойнебольшим свертком. - Да, мистер, сегодня вы останетесь довольны! - крикнул приезжий. -Дело выгорело. - Сигналы? - Ну да, как я и писал в телеграмме. Все до единого - ручнаясигнализация, сигналы лампой, маркони - само собой, копии, не оригиналы:было бы уж очень опасно. Но товар стоящий, можете положиться. Он с грубой фамильярностью хлопнул немца по плечу. Тот нахмурился. - Входите, я дома один, - сказал он. - Копии, безусловно, лучше, чеморигиналы. Если бы исчезли оригиналы, тотчас все коды заменили бы новыми.А как с этими копиями, полагаете, все в порядке? Войдя в кабинет, американский ирландец уселся в кресло и вытянулвперед длинные ноги. Ему можно было дать лет шестьдесят - очень высокий,сухопарый, черты лица острые, четкие; небольшая козлиная бородка придавалаему сходство с дядей Сэмом, каким его изображают на карикатурах. Из уголкарта у него свисала наполовину выкуренная, потухшая сигара; едва усевшись,он тотчас ее разжег. - Собираетесь давать ходу? - заметил он, осматриваясь. Взгляд егоупал на сейф, уже не прикрытый занавесью. - Послушайте-ка, мистер, неужтовы храните в нем все ваши бумаги? - Почему бы нет? - Шут возьми - в этаком-то ящике? А еще считаетесь шпионом высшегокласса. Да любой воришка-янки вскроет его консервным ножом. Знай я, чтомои письма брошены в такой вот сундук, я бы не свалял дурака, не стал бывам писать. - Ни одному воришке с этим сейфом не справиться, - ответил фон Борк.- Металл, из которого он сделан, не разрежешь никаким инструментом. - Ну, а замок-то? - Замок особый, с двойной комбинацией, понимаете? - Ни черта не понимаю. - Чтобы открыть такой замок, требуется знать определенное слово иопределенное число. - Фон Борк поднялся и показал на двойной диск вокругзамочной скважины. - Внешний круг для букв, внутренний - для цифр. - Здорово, здорово! - Не так-то просто, как вы думали. Я заказал его четыре года назад,и, знаете, какие я выбрал слово и число? - Понятия не имею. - Так вот, слушайте: слово - "август", а число - 1914, поняли? Лицо американца выразило восхищение. - Вот это ловко, ей-Богу! То есть в самый раз угадали! - воскликнулон удивленно. - Да, кое-кто из нас мог уже тогда предвидеть точную дату. Ну вот,теперь время пришло, и завтра утром я свертываю все дела. - Послушайте, мистер, вы и меня должны отсюда вытащить. Я в этойрастреклятой стране один не останусь. Видать, через неделю, а то и раньшеДжон Буль встанет на задние лапы и начнет бушевать. Я предпочитаюпоглядывать на него с бережка по ту сторону океана. - Но ведь вы американский гражданин! - Ну и что же? Джек Джеймс тоже американский гражданин, а вот теперьотсиживает свой срок в Портленде. Английский фараон не станет с вамицеловаться, если заявить ему, что вы американец. "Здесь у нас свои законы,британские" - вот что он скажет. Да, мистер, кстати уж, раз мы помянулиДжека Джеймса. Сдается мне, вы не очень бережете людей, которые на васработают. - Что вы хотите сказать? - спросил фон Борк резко. - Ведь вы их как бы хозяин, верно? И вам полагается следить, чтобыони не влипли. А они то и дело влипают, и хоть одного из них вы выручили?Взять того же Джеймса... - Джеймс сам виноват, вы это отлично знаете. Он был слишкомнедисциплинирован для такого дела. - Джеймс - тупая башка, согласен. Ну, а Холлис? - Холлис вел себя как ненормальный. - Да, под конец он малость спятил. Спятишь, когда с утра до вечераразыгрываешь, как в театре, а вокруг сотни полицейских ищеек - так и жди,что сцапают. Ну, а если говорить о Стейнере... Фон Борк сильно вздрогнул, его румяное лицо чуть побледнело. - Что такое со Стейнером? - А как же? Ведь его тоже схватили. Вчера ночью сделали налет на еголавку, и он сам и все его бумаги теперь в Портсмутской тюрьме. Вы-тоудерете, а ему, бедняге, придется расхлебывать кашу, и хорошо еще, если невздернут. Вот потому-то я и хочу не мешкая перебраться за океан. Фон Борк был человеком сильного характера, с достаточной выдержкой,но было нетрудно заметить, что эти новости его потрясли. - Как они добрались до Стейнера? - бормотал он про себя. - Вот этодействительно удар. - Может случиться и еще кое-что похуже - того и гляди, они и менясхватят. - Ну что вы! - Да уж поверьте. К моей квартирной хозяйке явились какие-то типы,расспрашивали обо мне. Я, как о том услышал, пора, думаю, смываться. Новот чего я не пойму, мистер, как это полицейские ищейки пронюхивают отаких вещах? С тех пор, как мы тут с вами договорились, Стейнер пятый посчету, кого сцапали, и я знаю, кто будет шестым, если я вовремя не дамдеру. Как вы все это объясните? И не совестно вам предавать своих? Фон Борк побагровел от гнева. - Как вы смеете так со мной разговаривать? - Не было бы у меня смелости, мистер, не пошел бы я к вам на такуюработу. Но я вам выкладываю все начистоту. Я слыхал, что, как только агентсослужит свою службу, вы, немецкие политиканы, даже рады бываете, если егоуберут. Фон Борк вскочил с кресла. - Вы имеете наглость заявлять мне, что я выдаю собственных агентов? - Этого я не говорил, мистер, но где-то тут завелся доносчик иликто-то работает и нашим и вашим. И вам надлежало бы раскопать, кто же этотакой. Я-то, во всяком случае, больше шею подставлять не буду. Перекиньтеменя в Голландию, и чем скорее, тем оно лучше. Фон Борк подавил свой гнев. - Мы слишком долго работали сообща, чтобы ссориться теперь, наканунепобеды, - сказал он. - Вы работали отлично, шли на большой риск, и я этогоне забуду. Разумеется, поезжайте в Голландию. В Роттердаме сможете сестьна пароход до Нью-Йорка. Все другие пароходные линии через неделю будутнебезопасны. Так, значит, я заберу ваш список и уложу его с остальнымидокументами. Американец продолжал держать пакет в руке и не выразил ни малейшегожелания с ним расстаться. - А как насчет монеты? - Что такое? - Насчет деньжат. Вознаграждение за труды. Мои пятьсот фунтов. Тот,кто все это мне сварганил, под конец было заартачился, пришлось егоуламывать - дал ему еще сотню долларов. А то остались бы мы ни с чем - ивы и я. "Не пойдет дело", - говорит он мне, и вижу, не шутит. Но втораясотня свое сделала. Так что всего на эту штуковину я выложил две сотни иуж пока не получу своего, бумаг не отдам. Фон Борк улыбнулся не без горечи. - Вы, кажется, не очень высокого мнения о моей порядочности, - сказалон. - Хотите, чтобы я отдал деньги до того, как получил бумаги. - Что ж, мистер, мы люди деловые. - Хорошо, пусть будет по-вашему. - Фон Борк сел за стол, заполнилчек, вырвал листок из чековой книжки, но отдавать его не спешил. - Раз ужмы, мистер Олтемонт, перешли на такие отношения, я не вижу резона, почемумне следует доверять вам больше, чем вам мне. Вы меня понимаете? - добавилон, глянув через плечо на американца. - Я положу чек на стол. Я вправетребовать, чтобы вы дали мне сперва взглянуть на содержимое пакета и ужпотом взяли чек. Не говоря ни слова, американец передал пакет. Фон Борк развязалбечевку, развернул два слоя оберточной бумаги. Несколько мгновений он несводил изумленного взгляда с небольшой книжки в синем переплете, накотором золотыми буквами было вытиснено "Практическое руководство поразведению пчел". Но долго рассматривать эту неуместную надпись ему непришлось: руки крепкие, словно железные тиски, охватили сзади его шею иприжали к его лицу пропитанную хлороформом губку. - Еще стакан, Уотсон? - сказал мистер Шерлок Холмс, протягиваябутылку с токайским. Плотный, коренастый шофер, теперь уже сидевший за столом, заметнойготовностью пододвинул свой бокал. - Неплохое вино, Холмс. - Превосходное, Уотсон. Наш лежащий сейчас на диване друг уверялменя, что оно из личного погреба Франца-Иосифа в Шенбруннском дворце. Могуя попросить вас открыть окно? Пары хлороформа не способствуют приятнымвкусовым ощущениям. Сейф стоял настежь, и Холмс вытаскивал оттуда досье за досье, каждоебыстро просматривал и затем аккуратно укладывал в чемодан фон Борка. Немецспал на диване, хрипло дыша; руки и ноги у него были стянуты ремнями. - Можно особенно не торопиться, Уотсон. Нам никто не помешает. Будьтедобры, нажмите кнопку звонка. В доме никого нет, кроме старой Марты, - онасвою роль сыграла восхитительно. Я пристроил ее здесь сразу же, как тольковзялся за расследование этого дела. А, Марта, вы! Вам будет приятноузнать, что все в порядке. Почтенная старушка стояла в дверях и, улыбаясь, приседала передХолмсом, но глянула с некоторым испугом на фигуру, распростертую надиване. - Не волнуйтесь, Марта. С ним решительно ничего не случилось. - Очень рада, мистер Холмс. В своем роде он был неплохим хозяином.Даже хотел, чтобы я поехала с его женой в Германию, но это не сошлось бы свашими планами, ведь правда, сэр? - Ну, конечно, нет. Пока вы оставались здесь, я был спокоен. Носегодня нам пришлось подождать вашего сигнала. - Это из-за секретаря, сэр. - Да, я знаю. Мы встретили его машину. - Я уж думала, он никогда и не уедет. Я знала, сэр, что это несошлось бы с вашими планами, застать его здесь. - Разумеется, нет. Ну, подождали с полчаса, это значения не имеет.Как только я увидел, что вы потушили лампу, я понял, что путь свободен.Завтра, Марта, можете зайти ко мне в отель "Кларидж" в Лондоне. - Слушаю, сэр. - Я полагаю, у вас все готово к отъезду? - Да, сэр. Он сегодня отправил семь писем. Я списала адреса, какобычно. - Прекрасно, Марта. Завтра я их просмотрю. Спокойной ночи. Эти вотбумаги, - продолжал он, когда старушка ушла к себе, - особо большойценности не имеют; уж, конечно, сведения, содержащиеся в них, давнопереданы в Германию. Это все оригиналы, которые не так-то легко вывезти заграницу. - Значит, пользы от них никакой? - Я бы не сказал, Уотсон. Во всяком случае, по ним мы можемпроверить, что известно и что неизвестно немецкой разведке. Надо заметить,что многие из этих документов шли через мои руки и, разумеется, решительноничего не стоят. Мне будет отрадно наблюдать на склоне лет, как немецкийкрейсер войдет в пролив Солент, руководствуясь схемой заминирования,составленной мною. Ну-ка, Уотсон, дайте на себя взглянуть. - Холмс отложилработу и взял друга за плечи. - Я вас еще не видел при свете. Ну, какобошлось с вами протекшее время? По-моему, вы все такой же жизнерадостныйюнец, каким были всегда. - Сейчас я чувствую себя на двадцать лет моложе, Холмс. Вы не можетесебе представить, до чего я обрадовался, когда получил вашу телеграмму спредложением приехать за вами на машине к Харидж. И вы, Холмс, изменилисьочень мало. Вот только эта ужасная бородка... - Родина требует жертв, Уотсон, - сказал Холмс, дернув себя за жидкийклок волос под подбородком. - Завтра это станет лишь тяжким воспоминанием.Остригу бороду, произведу еще кое-какие перемены во внешности и завтраснова стану самим собой у себя в "Кларидже", каким был до этогоамериканского номера; прошу прощения, Уотсон, я, кажется, совсем разучилсяговорить по-английски. Я хочу сказать, каким был до того, как мне пришлосьвыступать в роли американца. - Но ведь вы удалились от дел, Холмс. До нас доходили слухи, что выживете жизнью отшельника среди ваших пчел и книг на маленькой ферме вСуссексе. - Совершенно верно, Уотсон. И вот плоды моих досугов, magnun opus[6]этих последних лет. - Он взял со стола книжку и прочел вслух весьзаголовок: "Практическое руководство по разведению пчел, а также некоторыенаблюдения над отделением пчелиной матки". Я это совершил один[7].Взирайте на плоды ночных раздумий дней, наполненных трудами, когда явыслеживал трудолюбивых пчелок точно так, как когда-то в Лондоневыслеживал преступников. - Но как случилось, что вы снова взялись за работу? - Я и сам не знаю. Видите ли, министра иностранных дел я бы ещевыдержал, но когда сам премьер-министр соблаговолил посетить мой смиренныйкров... Дело в том, Уотсон, что этот джентльмен, лежащий на диване, - тоторешек, который оказался не по зубам нашей контрразведке. В своем роде этопервоклассный специалист. У нас что-то все не ладилось, и никто не могпонять, в чем дело. Кое-кого подозревали, вылавливали агентов, но былоясно, что их тайно направляет какая-то сильная рука. Было совершеннонеобходимо ее обнаружить. На меня оказали сильное давление, настаивали,чтобы я занялся этим делом. Я потратил на него два года, Уотсон, и не могусказать, что они не принесли мне приятного волнения. Сперва я отправился вЧикаго, прошел школу в тайном ирландском обществе в Буффало, причинилнемало беспокойства констеблям в Скибберине[8] и в конце концов обратил насебя внимание одного из самых мелких агентов фон Борка, и тот рекомендовалменя своему шефу как подходящего человека. Как видите, работа проделанасложная. И вот я почтен доверием фон Борка, несмотря на то, чтобольшинство его планов почему-то проваливалось и пятеро его лучших агентовугодили в тюрьму. Я следил за ними и снимал их, как только онидозревали... Ну, сэр, надеюсь, вы чувствуете себя не так уж плохо? Последнее замечание было адресовано самому фон Борку, который спервадолго ловил воздух ртом, задыхался и часто мигал, но теперь лежалнеподвижно и слушал то, что рассказывал Холмс. Вдруг его лицо исказилось яростью, и тут полился целый поток немецкихругательств. Пока пленник бранился, Холмс продолжал быстро и деловитопросматривать документы. - Немецкий язык, хотя и лишенный музыкальности, самый выразительныйиз всех языков, - заметил Холмс, когда фон Борк умолк, очевидно,выдохшись. - Эге, кажется, еще одна птичка попадает в клетку! - воскликнулон, внимательно вглядевшись в кальку какого-то чертежа. - Я давно держуэтого казначея на примете, но все же не думал, что он до такой степенинегодяй. Мистер фон Борк, нам придется ответить за очень многое. Пленник с трудом приподнялся и смотрел на своего врага со страннойсмесью изумления и ненависти. - Я с вами сквитаюсь, Олтемонт, - проговорил он медленно, отчеканиваяслова. - Пусть на это уйдет вся моя жизнь, но я с вами сквитаюсь. - Милая старая песенка, - сказал Холмс. - Сколько раз слышал я ее вбылые годы! Любимый мотив блаженной памяти профессора Мориарти. Иполковник Себастьян Моран, как известно, тоже любил ее напевать. А я вотжив по сей день и развожу пчел в Суссексе. - Будь ты проклят, дважды изменник! - крикнул немец, делая усилияосвободиться от ремней и испепеляя Холмса ненавидящим взглядом. - Нет-нет, дело обстоит не так ужасно, - улыбнулся Холмс. - Как вамдоказывает моя речь, мистер Олтемонт из Чикаго - это, по существу, миф. Яиспользовал его, и он исчез. - Тогда кто же вы? - В общем, это несущественно, но если вы уж так интересуетесь, мистерфон Борк, могу сказать, что я не впервые встречаюсь с членами вашей семьи.В прошлом я распутал немало дел в Германии, и мое имя, возможно, вамнебезызвестно. - Хотел бы я его узнать, - сказал пруссак угрюмо. - Это я способствовал тому, чтобы распался союз между Ирэн Адлер ипокойным королем Богемии, когда ваш кузен Генрих был посланником. Это яспас графа фон Графенштейна, старшего брата вашей матери, когда емугрозила смерть от руки нигилиста Копмана. Это я... Фон Борк привстал, изумленный. - Есть только один человек, который... - Именно, - сказал Холмс. Фон Борк застонал и снова упал на диван. - И почти вся информация шла от вас! - воскликнул он. - Чего же онастоит? Что я наделал! Я уничтожен, моя карьера погибла без возврата! - Материал у вас, конечно, не совсем надежный, - сказал Холмс. - Онтребует проверки, но времени у вас на то мало. Ваш адмирал обнаружит, чтоновые пушки крупнее, а крейсеры ходят, пожалуй, несколько быстрей, чем оножидал. В отчаянии фон Борк вцепился в собственное горло. - В свое время обнаружится, несомненно, и еще много неточностей, -продолжал Холмс. - Но у вас есть одно качество, редкое среди немцев: выспортсмен. Вы не будете на меня в претензии, когда поймете, что, одурачивстолько народу, вы оказались наконец одурачены сами. Вы старались на благосвоей страны, а я - на благо своей. Что может быть естественнее? И крометого, - добавил он отнюдь не злобно и положив руку на плечо фон Борка, -все же лучше погибнуть от руки благородного врага. Бумаги все просмотрены,Уотсон. Если вы поможете мне поднять пленника, я думаю, нам следует тотчасже отправиться в Лондон. Сдвинуть фон Борка с места оказалось нелегкой задачей. Отчаяниеудвоило его силы. Наконец, ухватив немца с обеих сторон за локти, двадруга медленно повели его по садовой дорожке - той самой, по которой онвсего несколько часов назад шагал с такой горделивой уверенностью,выслушивая комплименты знаменитого дипломата. После непродолжительнойборьбы фон Борка, все еще связанного по рукам и ногам, усадили насвободное сиденье маленького "форда". Его драгоценный чемодан втиснулирядом с ним. - Надеюсь, вам удобно, насколько это позволяют обстоятельства? -сказал Холмс, когда все было готово. - Вы не сочтете за вольность, если яразожгу сигару и суну ее вам в рот? Но все эти любезности были растрачены впустую на взбешенного немца. - Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, мистер Холмс, что если вашеправительство одобрит ваши действия в отношении меня, это означает войну? - А как насчет вашего правительства и его действий? - спросил Холмс,похлопывая по чемодану. - Вы частное лицо. У вас нет ордера на мой арест. Все ваше поведениеабсолютно противозаконно и возмутительно. - Абсолютно, - согласился Холмс. - Похищение германского подданного... - И кража его личных бумаг. - В общем, вам ясно, в каком вы положении, вы и ваш сообщник. Если явздумаю позвать на помощь, когда мы будем проезжать деревню... - Дорогой сэр, если вы вздумаете сделать подобную глупость, вы,несомненно, нарушите однообразие вывесок наших гостиниц и трактиров,прибавив к ним еще одну: "Пруссак на веревке". Англичанин - созданиетерпеливое, но сейчас он несколько ощерился, и лучше не вводить его вискушение. Нет, мистер фон Борк, вы тихо и спокойно проследуете вместе снами в Скотленд-Ярд, и оттуда, если желаете, посылайте за вашим другомбароном фон Херлингом: как знать, быть может, еще сохранено числящееся завами место в личном составе посольства. Что касается вас, Уотсон, вы,насколько я понял, возвращаетесь на военную службу, так что Лондон будетвам по пути. Давайте постоим вон там на террасе - может, это последняяспокойная беседа, которой нам с вами суждено насладиться. Несколько минут друзья беседовали, вспоминая минувшие дни, а ихпленник тщетно старался высвободиться из держащих его пут. Когда ониподошли к автомобилю, Холмс указал на залитое лунным светом море изадумчиво покачал головой. - Скоро подует восточный ветер, Уотсон. - Не думаю, Холмс. Очень тепло. - Эх, старина Уотсон! В этом переменчивом веке вы один не меняетесь.Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой никогда еще не дул наАнглию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, и, может, многие из нас погибнутот его ледяного дыхания. Но все же он будет ниспослан Богом, и когда буряутихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее. Пускайтемашину, Уотсон, пора ехать. У меня тут чек на пятьсот фунтов, нужно завтрапредъявить его как можно раньше, а то еще, чего доброго, тот, кто мне еговыдал, приостановит платеж. Перевод Н. Дехтеревой
Воспользуйтесь поиском по сайту:
