 |
В далеком созвездии Тау Кита. Про дикого вепря
|
|
|
|
В ДАЛЕКОМ СОЗВЕЗДИИ ТАУ КИТА
В далеком созвездии Тау Кита
Все стало для нас непонятно, —
Сигнал посылаем: «Вы что это там? » —
А нас посылают обратно.
На Тау Ките
Живут в тесноте —
Живут, между прочим, по-разному —
Товарищи наши по разуму.
Вот, двигаясь по световому лучу
Без помощи, но при посредстве,
Я к Тау Кита этой самой лечу,
Чтоб с ней разобраться на месте.
На Тау Кита
Чегой-то не так —
Там таукитайская братия
Свихнулась, – по нашим понятиям.
Покамест я, в анабиозе лежу,
Те таукитяне буянят, —
Все реже я с ними на связь выхожу:
Уж очень они хулиганят.
У таукитов
В алфавите слов —
Немного, и строй – буржуазный,
И юмор у них – безобразный.
Корабль посадил я как собственный зад,
Слегка покривив отражатель.
Я крикнул по-таукитянски: «Виват! » —
Что значит по-нашему – «Здрасьте! ».
У таукитян
Вся внешность – обман, —
Тут с ними нельзя состязаться:
То явятся, то растворятся…
Мне таукитянин – как вам папуас, —
Мне вкратце об них намекнули.
Я крикнул: «Галактике стыдно за вас! » —
В ответ они чем-то мигнули.
На Тау Ките
Условья не те:
Тут нет атмосферы, тут душно, —
Но таукитяне радушны.
В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..
Но кибернетический гид мой
Настолько буквально меня перевел,
Что мне за себя стало стыдно.
Но таукиты —
Такие скоты —
Наверно, успели набраться:
То явятся, то растворятся…
«Вы, братья по полу, – кричу, – мужики!
Ну что…» – тут мой голос сорвался.
Я таукитянку схватил за грудки:
«А ну, – говорю, – признавайся!.. »
Она мне: «Уйди! » —
Мол, мы впереди —
Не хочем с мужчинами знаться, —
|
|
|
А будем теперь почковаться!
Не помню, как поднял я свой звездолет, —
Лечу в настроенье питейном:
Земля ведь ушла лет на триста вперед
По гнусной теорьи Эйнштейна!
Что, если и там,
Как на Тау Кита,
Ужасно повысилось знанье, —
Что, если и там – почкованье?!
1966
ПРО ДИКОГО ВЕПРЯ
В королевстве, где все тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь огромадный —
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил, —
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета:
«Зверя надо одолеть наконец!
Вот кто отчается на это, на это,
Тот принцессу поведет под венец».
А в отчаявшемся том государстве —
Как войдешь, так прямо наискосок —
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили мёды – и тут
Протрубили во дворе трубадуры,
Хвать стрелка – и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: «Не буду
Я читать тебе морали, юнец, —
Но если завтра победишь чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец».
А стрелок: «Да это что за награда?!
Мне бы – выкатить портвейну бадью! »
Мол, принцессу мне и даром не надо, —
Чуду-юду я и так победю!
А король: «Возьмешь принцессу – и точка!
А не то тебя раз-два – и в тюрьму!
Ведь это все же королевская дочка!.. »
А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму! »
И пока король с им так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего – портвейн он отспорил, —
Чуду-юду уложил – и убег…
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
1966
* * *
При всякой погоде —
Раз надо, так надо —
|
|
|
Мы в море уходим
Не на день, не на два.
А на суше – ромашка и клевер,
А на суше – поля залило, —
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
Не заходим мы в порты —
Раз надо, так надо, —
Не увидишь Босфор ты,
Не увидишь Канады.
Море бурное режет наш сейнер,
И подчас без земли тяжело, —
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
По дому скучаешь —
Не надо, не надо, —
Зачем уплываешь
Не на день, не на два!
Ведь на суше – ромашка и клевер,
Ведь на суше – поля залило…
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
1966
* * *
Один музыкант объяснил мне пространно,
Что будто гитара свой век отжила, —
Заменят гитару электроорганы,
Электророяль и электропила…
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Я слышал вчера – кто-то пел на бульваре:
Был голос уверен, был голос красив, —
Но кажется мне – надоело гитаре
Звенеть под его залихватский мотив.
И все же опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Электророяль мне, конечно, не пара —
Другие появятся с песней другой, —
Но кажется мне – не уйдем мы с гитарой
В заслуженный и нежеланный покой.
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
1966
* * *
У домашних и хищных зверей
Есть человечий вкус и запах,
А каждый день ходить на задних лапах —
Это грустная участь людей.
Сегодня зрители, сегодня зрители
Не желают больше видеть укротителей.
А если хочется поукрощать —
Работай в розыске, – там благодать!
У немногих приличных людей
Есть человечий вкус и запах,
А каждый день ходить на задних лапах —
Это грустная участь зверей.
Сегодня жители, сегодня жители
Не желают больше видеть укротителей.
А если хочется поукрощать —
Работай в цирке, – там благодать!
1966
* * *
А люди всё роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят! »
Им объяснили, чтобы не ругаться:
|
|
|
«Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, – ведь это иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие? »
Но люди всё роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят! »
Им снова объяснил администратор:
«Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, – ведь это ж делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
Но люди всё роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят…»
1966
|
|
|
