(д) Методологическая точка зрения на проблему теоретизирования в психопатологии

(д) Методологическая точка зрения на проблему теоретизирования в психопатологии

Под конец нам нужно со всей отчетливостью сформулировать методологическую установку по отношению к теориям вообще – ибо просто отмахнуться от теорий невозможно, а ценность их в любом случае сомнительна.

1. Нам необходимо знать, на каких принципах зиждется теоретическое мышление и какие возможности оно открывает', без этого мы не сможем извлечь из теории все, что она в принципе способна нам дать, и овладеть ею во всей ее полноте. Одновременно нам не следует поддаваться соблазну некритического отношения к какой‑ либо отдельно взятой теории или верить в то, что она охватывает бытие как таковое. Любая теория заслуживает нашего внимания в тех рамках, которые соответствуют сфере ее компетенции; но ни отдельные теории сами по себе, ни множество теорий вместе взятых не заслуживают того, чтобы мы восторженно доверились им как инструментам, помогающим проникнуть в глубины человеческой природы.

2. Следуя за ходом теоретической мысли, мы должны точно уловить момент, когда нужно остановиться и отойти в сторону. За теорией нужно идти только постольку, поскольку она служит оформлению нашего материала и делает возможным дальнейшее обогащение нашего опыта. Нам следует довериться ощущению дискомфорта, которое испытывает исследователь в процессе теоретического истолкования фактов, – когда вместо обогащения собственного опыта он постепенно теряется в бесконечных, повторяющих друг друга и смешивающихся друг с другом интерпретациях то ли слишком хорошо знакомого, то ли недостаточно определенного и чрезмерно обобщенного опыта.

3. У границ опыта нам часто приходится удовлетворяться туманными теоретическими представлениями. Такие представления не поддаются дальнейшему развитию; в конечном счете все они сводятся к утверждению потребности в некоем теоретическом построении, указывающем на внесознательное. Последнее недоступно непосредственному анализу; предполагается, что его исследование возможно только при условии выявления причинно‑ следственных связей. В связи с ним мы стремимся к разработке по возможности индифферентной, неспецифической терминологии; например, мы говорим о «внесознательных механизмах», «сдвиге» (Umsetzung), «переключении» (Umschaltung) и т. д. Все эти теоретические понятия не имеют собственного, самостоятельного смысла, а служат лишь своего рода разграничителями, устанавливающими пределы значения и ценности имеющегося в нашем распоряжении знания.

4. Вся существующая литература по психиатрии и психопатологии проникнута теми или иными теоретическими представлениями и в значительной своей части находится под их сильнейшим влиянием. В некоторых случаях теории утрачивают даже тот минимум полезности, который обычно бывает им свойствен, становятся излишними и, расползаясь по живому телу науки, подавляют всякое интуитивное понимание реальности, живое наблюдение и научный прогресс. Чтобы прояснить природу и направленность теоретического мышления, мы должны уверенно владеть всей литературой и дифференцированно подходить к ее содержанию. Исходя из тех же соображений, мы должны осознавать реальные масштабы каждой теоретической доктрины и уметь распознавать ее влияние. Интеллектуальная установка исследователей, захваченных своими теориями и непроизвольно разрешающих последним вести их мысль за собой, диаметрально противоположна такой установке, при которой владение теориями носит по‑ настоящему осознанный характер, ибо основано на умении ограничивать значение каждой из них только сферой ее относительной полезности в функции частного методологического инструмента.

Часть IV. Представление о целостности психической жизни.  

Общая психопатология

Карл Ясперс

Исследуя разнообразные проявления жизни и совершенствуя наш анализ, мы обнаруживаем все новые и новые частные взаимосвязи. Но жизнь как целое остается где‑ то по ту сторону этой совокупности безжизненных и не тождественных жизни частностей. Это в полной мере относится и к нашему познанию психической жизни. Мы анализируем отдельные связи (например, проявления способности к запоминанию, проявления работоспособности, экспрессивно значимые движения, смысл, раскрывающийся в действиях и поведении, понятные связи между переживаниями и их следствиями, соматические влияния, наследственность и т. д. ); каждый частный анализ предоставляет в наше распоряжение соответствующий набор целостностей (таких, как состояние сознания, совокупная характеристика способностей и т. п. ). Но сами эти частичные целостности, как компоненты высшей целостности психической жизни, остаются вне нашего рассмотрения. Мы стремимся постичь эти частичные целостности как таковые, отразить их в наших клинических анализах, использовать их в диагностических целях. Поступая таким образом, мы, однако, видим, что «целое» как таковое непостижимо, и нам в любом случае не остается ничего иного, кроме как анализировать. Как психическая жизнь в целом, так и личность в целом непознаваемы; но мы интенционально движемся по направлению к целому, пользуясь сконструированными единствами – такими, как целостный по/гок жизни (Lebenslauf), совокупность характерологических свойств человека (Artung des Menschen), нозологическая единица (Krankheitseinheit), – которые сами по себе отнюдь не тождественны целому, но являются некими частными «измерительными инструментами», итогами анализа, указывающими нам пути к возможной концепции целого, но не позволяющими овладеть им в полной мере. Вопрос о действительной сущности целого всегда остается открытым; в связи с ним постоянно присутствует идея некоей неисчерпаемой бесконечности. Мыслимое целое – это только схема некоей идеи, которой мы оперируем; но мы не принимаем схему за самое идею. Знание заходит в тупик, если оно пытается обратить целостность как таковую в совокупность элементов, составляющих единство фиксированного и доступного определению объекта.

Что касается взаимоотношения между частностями и целым, то мы сталкиваемся с двумя противостоящими друг другу и равно односторонними точками зрения. Одна из них заключается в том, что психическая жизнь состоит только из отдельных элементов, то есть изолированных фактов и частных связей; понятие целостности психической жизни не образует нового качества, а представляет собой лишь один из способов выражения связи между отдельными фактами или указание на то, что все события пронизаны каким‑ либо одним из элементов. Другая точка зрения сводится к признанию того, что целостность – это единственная существенная характеристика психической жизни. Согласно этой точке зрения, меняется и может стать аномальной одна только эта характеристика; что касается извлечения из целостности тех или иных элементов в виде множества изолированных фактов, то оно представляет собой чисто искусственную, умозрительную процедуру. Обе точки зрения ошибочны. Если усматривать в психической жизни одни только элементы и их взаимосвязи, вся она выродится в мозаику или калейдоскоп неживых фрагментов; нам будет недоставать интуитивного ощущения «колорита» – ощущения, обусловленного присутствием некоей целостности высокого порядка; нам будет недоставать также критической точки зрения, которая позволила бы рассмотреть и охарактеризовать каждый отдельно взятый факт в его отношении к целому. С другой стороны, гипостазируя целостность как некую фиксированную сущность и рассматривая ее как то единственное, что должно быть непосредственно понято, мы утратим всякую возможность выработать четко определенные понятия, а вместе с ней – и возможность осуществить точный анализ, требующий ясного определения элементов в терминах частных фактов и их взаимоотношений. Следовательно, наука, если она хочет быть плодотворной, должна неизменно придерживаться равновесия между элементами и целым. Конечно, наша установка по отношению к целостности интуитивна; но она может быть отчасти прояснена на основе анализа тех элементов, которые составляют эту целостность. Работа с отдельными элементами, на первый взгляд, дается без труда; но их реальное понимание возможно только тогда, когда мы рассматриваем их в связи с целым. Иногда представление о целостности оказывается доступно лишь «чувствам» наблюдателя, а элементы так и остаются непроясненными; в нашей профессиональной среде принято говорить об умении «видеть» конституцию, нозологические формы, синдромы и т. п. Тем не менее, чтобы точнее и отчетливее понять психическую реальность, мы должны то и дело обращать внимание на элементы: ведь всякое ясное понимание действительности по необходимости предполагает точное определение ее элементов. Та же проблема возникает всякий раз, когда мы сталкиваемся с отдельными целостностями: они недоступны прямому, непосредственному постижению и проясняются только по мере того, как мы их анализируем. Они проявляют присущую им природу именно в наших анализах, благодаря которым к уже имеющимся в нашем распоряжении понятиям и толкованиям фактов добавляются все новые и новые.