 |
Письмо. Свечи на торте
|
|
|
|
Письмо
Не сказать, чтобы я сразу его приметил. То был обычный парень, из ушей которого торчали белые наушники, словно провода, подключенные к его аккумулятору-мозгу. Одет был по-современному, чем сильно выделялся на фоне остальных посетителей отделения почты. За спиной его торчал коричневый рюкзак с кучей замков и кармашков. Однако держался он смело, не терялся, как пенсионеры. Сразу же прошел мимо автомата, выдающего талончики, и направился к нашей витрине. А мы-то с ребятами думали, что он пришел забирать посылку.
— Здравствуйте, — сказал парень. — Можно конверт?
— Здравствуйте, — ответила ему тетя Саша, — да, держите.
В этот момент она развернулась к полке, где лежали мы, и ловко взяла меня. Все это произошло так неожиданно, что я даже не успел попрощаться с ребятами. Я лишь слышал, как они кричали что-то мне вслед.
А передо мной уже раскрылась черная бездна рюкзака, в которую меня бросила судьба.
Мечта каждого конверта — увидеть мир. На почте нам удавалось мельком пересекаться с другими конвертами, которые прилетели в наше отделение. Некоторые из них успевали рассказать нам все, что увидели на своем пути. Все они летали в пределах страны, из разных городов. Были и те, что недалеко — Благовещенск, Владивосток, Комсомольск-на-Амуре, были и те, что с далека, — Ростов-на-Дону, Москва, Санкт-Петербург, Мурманск. Правда, нам еще не встречались конверты с других стран, но вот один конверт, тот самый, что был из Москвы, рассказывал, что в юности ему довелось пообщаться с таким. Жаль, что название страны он так и не запомнил.
Мы долго с ребятами спорили, куда лучше полететь, но вот мне всегда хотелось оказаться в какой-нибудь деревне. Особенно зимой. Почувствовать холод, мороз, добираться, чувствуя, как трясется от ветра почтальон. Пройти через все это, чтобы в итоге греться дома, у камина или возле печки. Самое главное, что мне хотелось услышать в жизни, — это лай собаки. Я видел, как они выглядят: в нашем отделении многие открытки были с рисунками собак, этот год люди почему-то прозвали годом собак. Как лают люди, я слышал, а вот как собаки — нет.
|
|
|
В рюкзаке было скучно. Мне не с кем было поговорить, потому что я даже не знал, кто лежит со мной. А спросить боялся. Поначалу за стенками доносились разные голоса других людей, я слышал много разных звуков, то громкое гудение, то легкий скрип, то какое-то противное шуршание. Сидя в рюкзаке, я задумался: а вдруг что-то из этого и есть лай собаки? А я так и не узнаю…
Не могу сказать точно, сколько дней я лежал в темноте, но от таких резких перемен в жизни, мне казалось, что я в рюкзаке уже месяц. С одной стороны я боялся того, что снаружи, а с другой — хотел поскорей отправиться в путешествие.
Рюкзак открылся в тот момент, когда я спал. Спросонья я еще не мог разобрать, где сон, а где реальность, сказалось еще и то, что я несколько дней провел в темноте, а из открытого рюкзака меня слепили лучи света. Меня вытащили наружу, но я ничего не мог рассмотреть вокруг, так как щурился. Пока я приходил в себя, на мне черной гелиевой ручкой заполняли адрес. Было щекотно, так что я проснулся окончательно. Я увидел лицо парня.
Его глаза словно служили хранилищем грусти. Первое, что мне пришло в голову, — кто-то умер. Знаете, ни одному конверту не хотелось бы рассказывать кому-то о чьей-то смерти. И дело даже не в суевериях. Рука заполняла данные, ни разу не дрогнув, парень писал все по памяти, не переписывая с листочка, — значит, пишет по этому адресу часто. Даже индекс без помощи записал.
Только я начал осматривать комнату, в которой находился, как парень дописал данные и перевернул меня, ткнув лицом в стол. Довольно неприятно. Но еще хуже стало, когда он стал запихивать в меня письмо. Ощущение, будто что-то залезло к вам в самое нутро, под кожу, а затем пытается оттуда выбраться. А после того, как он закончил, я снова упал в черную бездну рюкзака.
|
|
|
И все заново: тьма, какие-то непонятные звуки: голоса, стуки, шарканья. Когда же меня вытащили из рюкзака, радовался я недолго — меня кинули в почтовый ящик.
Да там тоже было темно, но зато собеседников там было, хоть отбавляй. К сожалению, я не встретил там ни одного знакомого, с кем бы общался раньше. Но знаете, мне там не понравилось — слишком шумно. Все конверты взбудоражены, волнуются, некоторые, наоборот, чуть ли не прыгают от счастья. И все наперебой рассказывают о том, как их заполняли, что у них внутри, как выглядел их человек. Рассказывали все, а вот только никто не слушал. Ибо все только говорили, без умолку, а вот нет бы помолчать и послушать других. Те, что были на дне, молчали — они лежали несколько часов, наболтались уже. Поэтому я ждал, когда же меня засыплет новыми конвертами, чтобы под грудой их тел не слышать этих разговоров. Но не судьба.
Я пролежал минут сорок в ящике, а потом нас, вместе с мешком, закрепленным внутри, вытащили. На пару секунд мы увидели свет, а потом снова темно. На эти пару секунд наступила полная тишина, конверты тряслись от страха и неизвестности. Но как только наш мешок закрыли — разговоры возобновились. На этот раз все стали фантазировать, куда же они попадут и что увидят. Под эти разговоры мне удалось уснуть.
Проснулся я от яркого света: наш мешок раскрыли, и большая рука по очереди брала конверты и забирала наверх. Так я почувствовал, что масса, давящая на меня, уменьшалась. От опытных конвертов с отделения я слышал, что после почтового ящика, нас отвозят в сортировочный центр, где будут распределять по разным мешкам.
Рука была теплая. Не такая, как у парня. Его руки были жесткие, шероховатые, у некоторых конвертов бумага мягче, чем его кожа. А вот та рука, что взяла меня из мешка, была мягче любой бумаги, которой мне довелось встретить. Рука развернула меня, и я увидел лицо руки. Это была женщина, не старая, но, как видимо, близкая к старческому возрасту. Ее синие, как цвет пасты в ручке, глаза, быстро бегали по моему телу, и если честно, мне стало как-то неловко. Я отвел глаза в сторону, и в этот момент меня ослепила отразившая свет лампы сережка на мочке ее левого уха. А затем рука меня перевернула, и я снова упал в мешок.
|
|
|
На меня накатило какое-то чувство усталости, я даже не верил в то, что сегодня я еще лежал в рюкзаке, а сейчас я уже успел побывать и в комнате парня, и в ящике, и в сортировочном центре. Правда, и там, и там я находился в полной темноте. Слишком много событий для одного простого конверта. От переизбытка эмоций я стал чувствовать себя пустым, хотя внутри все еще кололось письмо. Чтобы больше не переживать никаких потрясений на сегодня, я снова уснул.
Когда я проснулся, все конверты в мешке спали, лишь несколько из них парочками болтали о всяком. Я спросил, где мы. Мне никто не ответил. Тогда я сказал еще раз, только громче.
— Не ори, не видишь что ли, все спят, — шикнул на меня какой-то голос в темноте.
— Где мы? — переспросил я тише.
— Где, где, — ответил другой голос, — в поезде.
На меня накатила легкая грусть. Поезд был экватором путешествия любого конверта. Нам в отделении рассказывал один конверт, которому довелось дома у человека пообщаться с конвертом, прошедшим весь путь. А путь был по его словам такой: дом — отделение — мешок — сортировочный центр — поезд — сортировочный центр — мешок — отделение — дом. Поезд был этакой осью симметрии. Дальше меня ждет все то же самое, только в обратном порядке. За пределами мешка я слышал какой-то ритмичный стук. И задумал о том, как же лают собаки. Я спросил у конвертов, слышал ли кто лай собак?
— Мой хозяин жил в своем доме, — начал рассказ один конверт. В темноте я не видел его, но, судя по голосу, он находился ниже меня. Остальные конверты замолчали, чтобы лучше слышать. — Он взял меня и вышел на улицу, чтобы при свете солнца заполнить данные. Когда он заполнил свои ФИО и адрес, я услышал резкий такой звук. Я даже испугался сначала. Как я понял потом, это лаял его пес от того, что кто-то пришел к человеку. Он положил на меня ручку и пошел навстречу к человеку. Но ручка откатилась дальше по столу, а меня подхватило ветром. Я тогда, дурак, думал, вот круто! Все конверты через почту путешествуют, а я сам по себе, своим ходом! Но потом ветер дуть перестал, а я просто упал на грязную землю. И лежал, пока меня не нашел человек.
|
|
|
— А собака? — спросил я.
— Что собака? — не понял рассказчик.
— Ну как она лаяла? — спросил я слегка раздраженно.
— Ну как-то так...
Конверт попытался повторить лай собаки, но у него получались какие-то противные звуки, словно у него ком застрял в горле, а он с этим комом пытается до кого-то докричаться. Я не верю, что так звучит собака.
В поезде мы провели дня три. Хотя, может и меньше, просто в темноте время кажется бесконечным. А затем все пролетело быстрее пули: сортировочный центр, рука, лицо усатого мужчины, мешок, снова темно, дальше отделение, какие-то руки, которые раскладывали нас на разные кучки. А потом нашу кучку сгребли в одну и положили в сумку. И снова темно.
Помню, как меня вытащил из сумки почтальон. Посмотрев на адрес получателя, он кинул меня в почтовый ящик. В этом почтовом ящике все было иначе, чем в предыдущем. Там было тихо, потому что я там был один. И вот этого я хотел? Это жизнь каждого конверта? Постоянная тьма, никаких друзей, ребят со своего отделения я ни разу не встретил на своем пути, да и не встречу уже никогда. Постоянно тебя берут и тут же куда кидают. Едешь то в машине, то в поезде, то тупо лежишь в ящике. За стеной столько звуков, столько людей, столько жизни! А ты ничего этого не увидишь.
С одной стороны, я хотел поскорее оказаться дома. А с другой стороны, я понимаю, что вся эта суета, постоянные переезды, знакомства, разговоры, всё то, что конверты называют жизнью, — осталось позади. Сейчас из меня достанут письмо, и все. Моя жизнь подойдет к концу. Что потом, ни один конверт не рассказывал.
Она была молодая. Когда я ее увидел, настроение понеслось вверх, меня впервые начало трясти от счастья. Я ожидал, что меня кинут в сумку, и я снова будут в темноте, но нет! Она несла меня до квартиры в руках! Я видел стены подъезда, слышал ее шаги, чувствовал тепло ее мягкой руки. И в тот момент меня волновало лишь одно: есть ли у нее дома собака?
Придя домой, она разулась и положила меня на стол, лицом кверху. Я не успел толком рассмотреть ее: она поспешно вышла куда-то из комнаты.
— О, смотрите, ребят, новенький! — услышал я голос. — Привет, путешественник!
На полке над столом лежала целая стопка таких же, как и я, конвертов.
— Он тоже от Паши? — спросил другой голос.
|
|
|
— Да, — ответил первый конверт, — отсюда адрес не могу разобрать, зрение уже не то, но очертания почерка знакомые.
— Давно Паша писем не присылал, мы уж волноваться начали.
— А что сейчас будет? — спросил я.
— Не переживай, парниша. Сейчас она придет, откроет тебя. Это немного больно, но ты потерпи, чай не маленький. Потом достанет письмо прочитает пару раз, положит в тебя обратно. А самого тебя поставит к нам на полку.
Я не верил своим ушам. Это я буду вечно жить на полке? У меня будут друзья? У меня будет дом?
— А у нее есть собака? — спросил я.
— Тсс, она идет, — пшикнули на меня конверты.
Девушка что-то напевала. В руке она держала маленький ножик. Взяв меня, она перевернула лицом вниз, и тут я почувствовал острую боль в спине. А затем резкий звук рвущейся бумаги, было очень больно, но, к счастью, все закончилось довольно быстро. А затем настало такое облегчение, когда она достала из меня письмо. Я же лег на стол лицом вниз.
Дальше была тишина. Я ждал, что она начнет читать вслух, но я лишь слышал, как ее руки разворачивали письмо. А затем пошел другой звук. Какой-то стон.
Я не понимал, что происходит, но я слышал, как что-то падает куда-то. Дальше она подняла меня, и я услышал, как рвется бумага, почувствовал, как мое тело большое тело превращается в маленькие клочья. И до меня донесся плач девушки. В этот момент я вспомнил полные грусти глаза парня, и в моей голове понемногу стала складываться картина. А дальше я увидел, как меня по частям подносят к ведру и бросают туда.
Снова темно. Я лежу на чем-то мягком.
— Что ты наделал!
— Зачем ты вообще сюда пришел!
— Неужели это конец?!
Это были те конверты с полки. Они тоже были в ведре. Тут было темно. Но не так темно, как в рюкзаке, в ящике или в мешке. По-другому.
А я подумал о том, что так и не услышал лай собаки. И заплакал.
Свечи на торте
За окном медленно опускался снег. Так медленно, что каждая снежинка была похожа на парашютиста с невидимым парашютом. Все они плавно приземлялись на землю и оставались ждать следующей команды. Некоторые из них, видимо, самые неуклюжие, разбивались о стекло моего окна. Я смотрел на это и думал: «Сколько раз я видел зиму, но каждый год выхожу и смотрю в окно на падающий снег». Особенно часто это стало происходить последние пять зим. Я иногда мог стоять так по полчаса, если меня не окрикивала Саша. Но в этот раз меня оторвал от окна звонок в дверь.
— Мииишь, — затянула с кухни Саша, — сходи, открой. Это Лена с Костей, наверное.
Я протяжно, по-черепашьи переставляю ноги и, шаркая тапочками по полу, подхожу к двери. Достаю висевшие на гвоздике ключи, вставляю в скважину и делаю два оборота по часовой. Второй оборот всегда дается с трудом, поэтому первый нужно делать резко и быстро, чтобы разогнаться. Открываю дверь и чувствую, как что-то с силой врезается в меня и упирается в живот. Это что-то сопровождалось радостным писком:
— Деда!
Это моя правнучка, Маша. И надо сказать, что она была достаточно холодная. А еще на ее шапочке с пумпоном расположился целый отряд снежинок-парашютистов. Следом за Машей в квартиру зашел мой старший внук Костя, хотя внуком-то его уже и назвать трудно. Дядька-то такой вырос, выше меня стал, бороду отрастил. И у него уже своя семья есть. В руках он держит какую-то коробку, которую старательно прячет за спиной. Я-то понимаю, что там подарок мне на День рождения, а Костя понимает, что я замечу коробку, но по традиции мы продолжаем делать вид, что никто ничего не видел. Я подхожу к нем, мы улыбаемся друг другу в глаза. Он тут же достает из перчатки руку и протягивает мне. Думает, что обойдется одним лишь рукопожатием.
— Иди сюда, внучок, — я начинаю его обнимать. Косте приходится пригнуться, чтобы я мог охватить его шею руками.
Последней в квартиру заходит жена Кости, Лена. В руке она держит связку шариков.
— Здравствуйте! — радостно, но робко говорит она. Лена с того момента, как познакомилась с моим внуком и по сегодняшний день так и остается самым скромным существом на нашей планете. Я уверен, что более скромных просто не существует. Я прожил в этом мире почти сто лет, так что мне можно поверить на слово.
Я замечаю, что среди всех шариков, есть два самых крупных, золотого цвета. Один из них в форме цифры 9, а второй в форме 1. 91. Мой возраст.
— Так, раздеваемся, моем руки и сразу за стол садимся! А то все стынет уже.
Вот в таком малом, но родном кругу я праздновал свой день рождения. Я, моя невестка Саша, внук Костя с женой Леной и дочкой Машей. Друзей к моему возрасту у меня нет уже лет десять, наверное, а стариков со двора особо друзьями не назовешь, если только так, собеседниками. Моя жена Вика и мой сын Дима (он же муж Саши и отец Кости), разбились на машине 26 лет назад, когда Дима повез мать в больницу. Костику на тот момент было 4 года, так что пришлось частично мне, частично моему младшему сыну Никите, заменять мальчонке отца. Сколько уже лет прошло.
В коробке лежала новая микроволновая печь, на замену старой. Саша подарила мне оранжевый свитер, который сама и связала. Про свитер я знал давно, все-таки трудно что-то скрыть от человека, если вы живете вместе, а вот микроволновая печь меня удивила. Костя тут же решил объяснить мне, старому, что и куда нажимать.
— Погоди, погоди, — останавливаю я его. — Ты это не мне объясняй, а Сашке, она же тут главная кулинарка.
— А ты тоже слушай, а то будешь потом звонить мне и спрашивать, когда я приду и покормлю тебя.
Саша на меня косит взгляд, Костя улыбается, а я начинаю искренне смеяться.
— Так, давайте пить чай, — командует невестка. — Я что, зря торт пекла?
— Слушай, ты что, меня перед смертью откормить? Это чтобы я, когда в рай заходил, в ворота не пролез, да?
— Нет, это чтобы в аду ты ни в одном котле не поместился.
Краем глаза вижу, что по лицу Лены пробежала печаль, когда мы заговорили о смерть. С молодыми такое бывает, я заметил уже давно. А нам, старикам, уже все равно. Смерть — она и в Африке смерть.
На середину стола на всеобщее обозрение был выставлен большой торт, сверху и донизу обмазанный вареной сгущенкой. Маша оторвалась от просмотра мультфильмов и вернулась к нам за стол. Костя взял нож и начал разрезать торт, Лена тут же раскладывала по тарелочкам и разливала чай. Саша в это время крутилась вокруг стола, убирая за нами грязную посуду. Мы с Машей чувствовали себя королями: за нами убирали и ухаживали. Она на правах самой младшей, я на правах самого старшего. Но когда чай уже был разлит, Маша резко соскочила со стула и убежала в коридор.
— Ты куда, спортсменка? — только и успел я сказать вслед.
Вернулась она спустя несколько секунд, держа в руках черную дамскую сумочку. Протянув ее Лене, Маша сказала:
— Мам, достань свечи!
Порыскав в сумочке, моя внучатая невестка достала две упаковки свечек. Вскрыв каждую ее, она достала оттуда свечку и воткнула в торт. Эти свечки были в форме цифр. Тех самых, что и на шариках.
Я никогда не возмущался по поводу возраста, и постоянное напоминание о моей старости, а значит и близкой смерти, меня никак не смущало. Костя об этом знал и все понимал. Но тут мне пришла в голову одна идея.
— Лен, ну ты чего, — начал возмущаться я, — что ж ты свечки-то местами перепутала.
Я вытащил свечки, переставил их местами и воткнул обратно. Теперь вместо 91 получилось 19. Мы все дружно засмеялись.
— И вот так! — крикнула Маша и переставила местами шарики.
Доев торт, мы посидели-поболтали еще час, обсуждая разные новости. Костя рассказал нам, о том, как его двоюродный брат Вася живет в общежитии, показал фотографии нового парня своей сестры Алины. Маша рассказывала, как ей учиться в первом классе, а Лена иногда вставляла свое слово. Нам с Сашей толком рассказывать было нечего, если только про то, что мы где-то видели и где-то слышали: по телевизору, в газете или у знакомых во дворе. Когда же мы закончили, правнучка уже спала, да и нам пора бы уже. Проводив гостей, мы с Сашей разошлись по разным комнатам.
В такие моменты я начинал чувствовать себя одиноким. Это был мой самый нелюбимый момент в дне рождении — ночь перед следующим днем. Завтра наступит новое 19-ое декабря, будет новый день, но все пойдет по-старому. Я проснусь, а Саша будет мыть посуду. Я буду смотреть телевизор, кушать, возможно, схожу в магазин. Моя жизнь уже прошла: моя жена уже двадцать шесть лет как мертва, в тот же день в автокатастрофе погиб с ней мой младший сын Дима. У меня уже не то, что внуки выросли, уже правнучка в школу пошла! Мне кажется, словно я сижу на скамейке запасных и жду, когда закончится матч. Потому что в этой игре мне больше не выйти на поле. Мне остается лишь сидеть и наблюдать за тем, как играют другие. Меня смерть уже не трогает из жалости, дав последний шанс насладиться этим миром, посмотреть на своих детей, внуков, правнуков. Музыку моих лет уже никто не слушает, фильмы не показывают даже по телевизору, все, кто был моими кумирами в молодости, уже давно не мелькают в новостях. Я смотрел в угол комнаты, где возле шкафа качались золотые шарики, олицетворяя в тандеме число 19. Так и уснул.
***
Мне снилась девушка. Она лежала рядом со мной, голая. Ее светлые волосы скрывали от меня пол-лица, словно создавая некий шатер. Из шатра доносилось ее дыхание. За окном слышался шум машин, кто-то сигналил кому-то, видимо, квартира, в которой мы были, находилась в центре города. Во сне я хотел снова уснуть, но не мог, наверное, из-за звуков на улице. Тогда я потихоньку, чтобы не разбудить пододвинулся к девушке и приобнял ее. И как только я это сделал, я почувствовал, что она зашевелилась. Опустив голову вниз, я увидел ее глаза. Карие.
— Доброе утро, — девушка улыбнулась.
И тут я понял, что я не во сне. Не знаю, как вам это описать. Может, мой мозг, проснувшись, долго разгонял все мыслительные процессы или какая-то деталь побудила во мне мысль, что я не сплю. Я откинул одеяло и встал. К моему недоумению прибавилось еще одно чувство — дискомфорт. Я стоял в одних трусах.
— Что такое? — сон, словно рукой, смахнуло с лица девушки, она приподнялась и подтянула одеяло к себе, укрываясь им.
— Ты кто такая? — не дав ей ответить, я начал машинально задавать новые вопросы сразу, как те возникали в голове. — Где я? Что я тут делаю? Какого …?
Последний вопрос оборвался на середине. Я не знал, что спрашивать. Я не знал, что делать. Я даже не знал, что думать. Вместо этого я сел на кровать и в буквальном смысле завис. На несколько минут я словно ничего не слышал и ничего не понимал. Я чувствовал себя, как сорвавшееся яблоко, которое спокойно себе падало, пока в один момент не зависло в воздухе, потому что отчего-то перестали работать гравитационные силы. Так и я застрял в воздухе, не понимая, почему так происходит.
Девушка что-то мне говорила, но до меня доносились лишь куски ее фраз. Сначала слышалось такое же недоумение, что и у меня в голосе, но постепенно оно скатывалось в злость. Параллельно тому, как девушка что-то кричала про наркотики и умственную отсталость, время от времени водя рукой перед моим взглядом, она одевалась. Забрав с пола сумку, она вышла из комнаты и хлопнула дверью. Дальше была тишина.
Мне казалось, что все это я уже видел. Что я это проходил уже. Но я все еще сидел на кровати в одних трусах и смотрел в одну точку. Так прошло еще минут десять, пока дверь комнаты не открылась и внутрь не зашел молодой парень в домашнем халате и кружкой кофе в руке.
— Вы чего тут с самого утра любовные драмы разыгрываете?
Я поднял на него глаза. И тут же узнал. Это был Вова.
После школы, я со своим одноклассником Вовой, переехал и поступил в другом городе. Первый месяц учебы в университете я еще жил в общежитии, но вот там мне совершенно не нравилось. Самой главной причиной было то, что к нам неуважительно относились старшекурсники и всюду устраивали проказы. Нас в комнате было трое. Одного из моих соседей звали Колей. Он учился на последнем курсе и поэтому постоянно качал права и считал, что он самый главный. Второй сосед, как его зовут, не помню, был скромным маменькиным сынком и во всем потакал нашему комнатному авторитету. Коляну нравилось глумиться над сынком, сынок боялся кому-либо жаловаться, даже своей маме. Так что, можно сказать, они нашли друг друга. Только вот я в этой компании чувствовал себя лишним: слишком добрый, чтобы издеваться над сынком, и слишком твердый, чтобы шестерить за Коляном. Поэтому меня не замечали в комнате. Но иногда Колян звал своих дружков в гости побухать и заодно показывал им свою домашнюю зверюшку-соседа. Один раз они решили научить его пить и напоили настолько, что бедный пацан еще неделю не ходил на пары. Но маме ни слова не сказал.
Прожив там два месяца, я получил звонок от Вовы. Он собирался снимать квартиру в центре, но в одного за нее платить не хотелось. Тогда с ним стал жить я.
Вернувшаяся понемногу память, сказала мне, что именно в этой квартире был я. С Вовой я прожил все четыре года, что учился в университете, а потом съехался с будущей женой, Викой. Вова еще несколько лет мелькал на горизонте, мы вместе гуляли, иногда даже он приходил к нам посидеть с маленьким Димой. А в 28 лет он поехал с друзьями девушки купаться на речку и утонул. Это было шестьдесят три года назад.
— Во. Ва. — Промычал по слогам я, встал, сделал шаг к нему и упал. Вырубился.
***
— Дыши, дыши, — спокойно говорил Вова, когда я открыл глаза. Протянув мне стакан, он сказал: — держи, пей.
Я сел на полу, взял стакан в правую руку и смотрел на него. Рука тряслась, и вода выливалась из него на меня. Трусы намокли. Тогда Вова взял своей рукой мою руку, поднес стакан к губам и начал медленно наклонять.
Сердце с бешенным ритмом колотилось внутри, словно таймер бомбы. Руки тряслись, все тело охватила мелкая дрожь. Я пытался что-то еще сказать, но не вышло. Я просто открывал рот, но оттуда не доносилось ни звука. Я лишь смотрел на то, как Вова меня поднял и уложил на кровать. Пролежав в одной и той же позе несколько минут, я уснул.
***
— Давай еще раз. Ты прожил до девяноста лет, отметил свой день рождения и проснулся здесь? Слушай, не знаю, где ты вчера ошивался, но либо это был очень убедительный сон, либо ты вчера попробовал что-то не то.
— Но я точно знаю, что так и было.
— Это бред.
Между нами двумя повисла тишина.
— Миха, этого просто не может быть. Может, тебе стоит обратиться к врачу?
— Но я точно знаю, что все это было. Как можно прожить шестьдесят лет в обмане и все помнить?
Я понимал, что Вова мне не верит. Я бы и сам в это не поверил.
— Ладно, допустим и так. Но тогда, радуйся, чувак, у тебя есть возможность еще раз прожить свою жизнь. Молодым и крепким, а не дряблым стариком.
Почему-то мне от этой мысли не стало радостно. Да, я прекрасно видел и слышал, у меня ничего не болело, но в голове-то я знал, что мне не 19. Мне 91.
— Свечи. Я переставил свечи.
— Что?
— Вчера, когда мы ели торт, я переставил местами свечи. И вместо 91 получилось 19.
— С точки зрения, что науки, что фантастики, это ничего не говорит. Ну переставил ты свечи и что дальше. — Вова задумался. — Может, у вас в будущем изобрели свечи ля омоложения?
Я не слушал его, потому что мысль про свечи отошла на второй план. В голове загорелась лампочка.
— Вика.
— Что?
— Моя жена Вика. Мы познакомились где-то в это время. Я должен найти ее. Надо начать все сначала.
Я встал и начал одеваться. Это было не так просто, ведь с Вовой у нас был один шкаф и сначала я начал надевать его вещи, пока он меня не остановил и не показал, где полка с моими вещами.
— Слушай, Мих, я тебя даже боюсь вот так отпускать на улицу. Все-таки за шестьдесят лет целый мир меняется. А если ты потеряешься?
Я в это время пытался вспомнить, где мы познакомились с Викой. Я даже даты не помню. После ее смерти я вообще практически забыл ее, лишь периодически пересматривал фотографии и видео с кассет. А сейчас у меня ни того, ни другого. Черт, я даже не помню ее девичью фамилию!
— Миша!
— А? — отвлекся я на Вову.
— А что меня ждет в будущем?
Я к тому моменту уже застегнул один ботинок и взял в руки другой. Посмотрев на него, я чуть не заплакал. Вова был такой живой.
— Честно?
— Да.
— Ты утонул в 28 лет.
Дальше я собирался в тишине. Вова дал мне мой телефон, напомнив, как им пользоваться, и закрыл за мной дверь. Я спускался по лестнице, чувствуя себя зашуганным зверем: я не знал куда идти и что делать. Я знал лишь одно: мне нужно найти Вику и начать все сначала. Тогда, может и Вова мне поверит. Но самое главное, если я ее найду, то это точно не сон.
***
— Алло, Миш.
— Алло, мам, привет.
— Привет! Как твои дела?
— У меня все хорошо, вот дома сижу. А ты как?
— Я вот с Тетей Юлей по магазинам пошла, решили прикупиться, да и подарки к Новому году пора покупать. А ты чего звонишь? Что-то случилось?
— Да нет, просто решил позвонить. А папа где?
— А где ему быть еще? На работе, как обычно. Как хоть День рождения отметил?
Еще бы мне помнить. А если расскажу правду, ты не поверишь.
— Да нормально. Позвал друзей, посидели-поболтали, чай попили.
— Так вы же в клуб собирались поехать?
Мда. В 19 лет я по-другому отмечал праздники.
— Да чет не захотелось, решили как-то по тихой справить. В клуб еще успеем.
— Ну, понятно. Ладно, давай, сына, меня тут тетя Юля ждет.
— Пока.
Я сидел на балконе в пуховике. Держа в руке телефон, я смотрел, как внизу шли куда-то люди. Ехали машины. Сосед выгуливал своего черного мастифа и параллельно болтал по телефону. Мимо них мужчина катил санки, на которых лежал укутанный в десять слоев одежды мальчик. Сверху он был похож на гусеницу в коконе, которая не может даже пошевелиться. Мое внимание перетянули на себя орущие мужики в рабочей форме, которые не могли договориться, в какое место они должны сбрасывать накопившийся на дорожках снег. Видимо, этот вопрос играл важную роль в их дальнейшей судьбе.
Я разблокировал телефон и открыл список контактов. Следующим был отец. Дальше по плану бабушки, дедушки, братья, сестры, мои друзья, в общем, все те, кого я пережил. А в свои девяноста лет я посмотрел на смерть всех своих близких. Те, кого я не успел пережить, просто еще не родились.
После звонка отцу достал из кармана пуховика пачку сигарет. Пачка была пуста наполовину. Вообще, курить я начал около тридцати, когда устроился работать на новом месте. Как-то так сложилось, что в молодости скептически на это смотрел. А к тридцати уже все в жизни стало скучным, неинтересным, рутинным. Хотелось бывалого азарта. К тому же компания новых коллег была как на подбор — курящая. И началось.
Дверь балкона открылась, и ко мне зашел Вова.
— Ты как тут?
— Нормально. Родителям звонил.
— А ты давно курить начал?
— Давно.
Бросил я курить лет в 65, через полгода после смерти жены и старшего сына. Мне тогда казалось, что самое страшное в своей жизни я уже повидал, так что дальше все пойдет спокойней. И до последних двух дней я в это верил.
***
Попытки вспомнить хоть что-то, касаемо Вики, не увенчались успехом. Никаких зацепок у меня не было. Я не помнил ее фамилию, не знал, где она живет, учится, работает или нет, ничего, что связывало бы меня с ней. Вова удивлялся и возмущался, мол, как можно не помнить ничего о своей жене, с которой прожил сорок лет плечом к плечу, которую знаешь на столько, что можешь продолжить фразу за нее. Но Вова просто еще не прожил свою жизнь, чтобы это понять. А затем он начал валить меня вопросами про будущее страны и человечества: какого жить в будущем? Что изобрели? Кто президент? Какие вышли культовые фильмы и книги? Где и какие катастрофы произошли? Своим желанием узнать будущее, он надоел мне настолько, что пришлось сбежать на балкон.
Я набрал номер бабы Вали. Вообще, я не понимал, зачем весь этот утренний обзвон. Я звонил, чтобы для начала услышать голос, не веря, что разговариваю с живым человеком, гроб которого закапывали у меня на глазах. Мне хотелось поговорить. Не важно, на какую тему. Я болтал по максимуму с каждым, до кого дозвонился, я выдумывал истории о своей жизни, чтобы заполнил каждую паузу в диалоге, пока, в конечном счете, мой собеседник не уходил по своим делам. Бабушки не понимали, с чего это их внучок стал таким болтливым, хотя раньше даже и не звонил первым, только по праздникам.
Обзвонив двух бабушек, я сделал еще один перекур. За окном рабочие уже почистили весь снег и ушли по дороге дальше, к следующему дому. В небе устремился ввысь маленький самолетик, оставляя за собой след, как улитка. Я заплакал. Я так не могу. Я безумно счастлив, что все они живы, и я могу их услышать, поговорить с ними, но я словно сам себя пытаюсь обманывать. Все, что происходит вокруг — это какой-то обман. Это не дорога прямо, это я сделал круг и вышел на протоптанную дорогу. С Вовой мы уже поняли, что как бы я ни старался, прошлую жизнь мне не вернуть. Даже, если я и найду Вику, у нас не получится снова родить тех детей, которые у нас были в прошлой жизни. А новые дети родят новых внуков, а те родят новых правнуков. Меня ждет новая семья, а значит, и новая жизнь. Президенты сменятся на уже знакомых мне кандидатов, события в стране, как и во всем мире, будут те же, но мне-то какое дело? Моя жизнь — это моя семья, а семьи у меня больше нет. Я не верил, что больше я не увижу ни правнучку Машу, ни всех остальных.
В какой-то момент у меня даже промелькнула мысль о том, чтобы забыть обо всем и начать все с начала. Не искать Вику и строить новую жизнь. Начав отношения с ней, я, во-первых, буду вести себя совсем иначе, так как знаю уже все наперед, во-вторых, буду ждать от нее тех же действий, которые она совершала в прошлой жизни. Появится предвзятость, даже некое чувство долга, якобы она обязательно должна во второй раз сказать мне: «Согласна», должна рожать мне детей, должна терпеть меня и должна еще много-много этих «должна». Получается, что я уже за нее решил, что ей нужнее в ее жизни.
Но все же мне нужно ее найти. Хотя бы для того, чтобы еще раз увидеть ее молодой, красивой и живой. Еще раз поговорить с ней. Найти ее. А там уже разберемся, что делать.
— А если ты попал в другой мир, где ее нет? — спросил Вова, когда я поделился с ним своими мыслями.
— Как это нет?
— Если представить, что по каким-то причинам ее стерли вообще из истории всего мира, и теперь все события переписываются по новой, но уже без нее. И в результате этой операции произошла какая-то ошибка, из-за которой у тебя сохранились все воспоминания. И ты будешь ее искать, а ее нет в этом мире.
Вова умел сломать голову. За все это время он не отрывался от компьютера, читая в интернете теории про перемещения во времени, смотря видео про временные парадоксы и прочее, прочее, прочее. С каждой новой теорией он бежал ко мне, рассказывая, какая участь меня может ждать.
***
К вечеру я обзвонил всех и выкурил вторую пачку. Во время разговора с каждым, у меня перед глазами пробегали воспоминания его похорон. Я вспоминал все, что хотел сказать еще в той жизни, все, что не успел сказать. И каждый раз я старался оттягивать тот момент, когда приходилось бросать трубку. Закончив свой обзвон, я решил пойти на второй круг и снова позвонить маме, узнать, как прошел ее рейд по магазинам, что купила. Но, только подняв к лицу экран, я почувствовал, что все силы были из меня высосаны. На сегодня хватит. Докурив еще одну сигарету и оставив одну на утро, чтоб не идти в магазин, я пошел спать.
В квартире я не чувствовал себя, как дома. Мне казалось, что я в гостях у Вовы. Вот сейчас разберемся, все закончится, и я вернусь к себе. Саша будет и дальше мыть посуду, готовить, я буду смотреть телевизор и гулять. Я начал уже засыпать, но тут из соседней комнаты громко заиграла музыка. Я полежал еще минут, но понял, что не усну в шуме. Встал с кровати, пошел к Вове.
— Алло, давай тише, я спать хочу! — перекрикивая музыку, сказал ему.
— Ты чего?
— Чего, чего! Спать собираюсь, время уже позднее! А ты музыку врубил на всю.
Вова посмотрел на часы. Десять вечера.
— Простите, Михаил Васильевич, забыл, что вы у нас уже в годах.
Он начал громко смеяться. Но музыку выключил.
— Иди ты в жопу.
***
Мне снился сон. Сначала все события совпадали точь-в-точь с моим Днем рождения, когда все это и произошло. Я также открыл дверь Маше, Лене и Косте. Саша также усадила всех за стол. Мне подарили свитер и микроволновку. Костя тут же начал мне объяснять, как ей пользоваться.
— Погоди, погоди, — остановил я его. — Ты это не мне объясняй, а Сашке, она же тут главная кулинарка.
— А ты тоже слушай, а то будешь потом звонить мне и спрашивать, когда я приду и покормлю тебя.
Саша на меня скосил взгляд, Костя улыбнулся, а я начал искренне смеяться.
— Так, давайте пить чай, — скомандовала невестка. — Я что, зря торт пекла?
Как только торт был поставлен на стол, Маша встала и резко убежала в коридор.
— Ты куда, спортсменка? — только и успел я сказать вслед.
Вернулась она спустя несколько секунд, держа в руках черную дамскую сумочку. Протянув ее Лене, Маша сказала:
— Мам, достань свечи!
Порыскав в сумочке, моя внучатая невестка достала две упаковки свечек. Вскрыв каждую ее, она достала оттуда свечку и воткнула в торт. Эти свечки были в форме цифр. Тех самых, что и на шариках.
Я смотрел на эти цифры. 91. Я был счастлив.
— Лен, ну ты чего, — начал возмущаться Костя, — что ж ты свечки-то местами перепутала.
Он вытащил свечки, переставил их местами и воткнул обратно. Теперь вместо 91 получилось 19. Все, кроме меня, дружно засмеялись.
— И вот так! — крикнула Маша и переставила местами шарики.
У меня сперло дыхан
|
|
|
