Социальный кризис «в кубе»: такого еще не было

Для начала оглянемся в прошлое. А. Фурсов выделяет три тяжелых системных кризиса, глубоко потрясшие человечество: кризис «длинного» шестнадцатого века, крушение Западной Римской империи (гибель античного мира) и кризис верхнего палеолита (древнекаменного века). Каждый из них представляет свой тип кризиса. Теперь же нас ждет четвертый, самый опасный и тяжелый. Грозящий жизни миллиардов людей.

Давайте начнем с ближайшего нам по времени – так называемого кризиса «длинного» шестнадцатого века (1453–1648 гг.) С периода между падением Константинополя под ударами турок-османов и Вестфальским миром, завершившим Тридцатилетнюю войну. В ходе его зародился и вышел на историческую арену капитализм.

Что произошло накануне этого кризиса? В середине четырнадцатого века по Европе пронеслась эпидемия чумы, выкосившая 20 миллионов душ из ее 60-миллионного населения. В результате «сделочная» позиция крестьянина по отношению к феодалу резко усилилась. Ведь теперь рабочих рук не хватало и власть помещика-сеньора ослабла. В течение тридцати-сорока лет сеньоры пытались силовым способом вернуть прежнее положение вещей, снова приведя «подлую чернь» к покорности. В ответ одно за другим вспыхнули восстания низов – настоящая европейская антифеодальная революция. В 1378–1382 годах прокатываются бунты «белых колпаков» во Франции, Уота Тайлера в Англии и чомпи – во Флоренции. Она надломила хребет феодализма.

– Восстания были подавлены, однако антифеодальная революция загнала сеньоров в состояние социальной обороны, а позднесредневековое общество стало медленно, но верно развиваться в направлении «кулацкого рая» (я бы добавил сюда «бюргерский рай» – о том, как он может выглядеть, свидетельствует Париж начала XV века, в котором хозяйничали кабошьены), где сеньоры были бы просто богатыми среди богатых – и не более, – рассказывает Андрей Ильич.

И после у сеньоров осталась лишь одна стратегия: сохранить свои привилегии и не оказаться ни в кулацком, ни в бюргерском «раю». Мы не можем остановить перемены? Так возглавим их и останемся при власти и богатствах! И не случайно в пятнадцатом веке появляются новые, сильные монархии и централизованно-бюрократические государства привычного нам типа. С этим процессом совпали открытие Америки, возникновение нового мирового разделения труда и революция в военном деле шестнадцатого века.

В итоге к 1648 году класс феодалов… избежал уничтожения, сумев сохранить власть и привилегии. Кто-то превратился в представителей королевского двора, как во Франции. Кто-то смешался с богатыми крестьянами, как джентри в Англии. Как показывают исследования, 90 % феодальных семей, которые были у власти в 1453 году, сохранили ее и в 1648-м. Однако, борясь за сохранение своих привилегий, феодалы породили капитализм. Как некий «побочный продукт». Правда, далось все это ценой невероятных крови, насилия и страданий: мы видим раскол католической веры, отпочкование протестантизма, ожесточенные религиозно-гражданские войны в Германии, Франции и Голландии, свирепствующую инквизицию и сотни тысяч заживо сожженных. Тридцатилетнюю войну, уничтожившую четверть населения тогдашней Германии. И еще миллионы погибших от голода, холода, болезней и нищеты – спутников войн и общественных конфликтов.

– Единственной стратегией сохранения привилегий верхов перед угрозой снизу было укрепление центральной власти, с которой сеньоры не столько боролись, как нас пытаются убедить в написанных в XVIII – первой половине XX века книжках, сколько поддерживали, – убежден профессор Фурсов. – Результат – так называемые «новые монархии» второй половины XV века (классика – Людовик XI). Намного более жестокие, чем их патриархальные средневековые предшественники.

Возникновение «новых монархий» совпало с открытием Америки и формированием нового мирового (атлантического) разделения труда. В Европу хлынуло американское золото и серебро, появились дополнительные средства для вложений в военное дело и, как следствие, военная революция XVI – начала XVII века. Она резко изменила соотношение сил в пользу верхов. Волна социального наступления низов, нахлынувшая с конца XIV века, с XVI века катится назад (перелом – поражение крестьянской войны в Германии). Начинается длинная волна наступления верхов в рамках Старого порядка, которую повернет вспять лишь революция во Франции 1789 года. Следующее контрнаступление верхов начнется между 1968 и 1991 годами – мы живем в эпоху, эквивалентно-нишевую Старому Порядку.

Кризис «длинного XVI века» стал системным и тотальным. Он охватил все сферы – экономику, социальные отношения, власть, религию, культуру, психологию. В Европе бушевали войны и восстания. К середине XVII века ситуация стабилизировалась. Это был совершенно иной мир, чем докризисный двухсотлетней давности. А вот 90 % семей, находившихся у власти в Европе в 1453 году, сохранили свои позиции и в 1648 году. Перед нами – системный трансгресс, при котором верхушка прежней системы трансформируясь, мутируя, создавая (естественно, неосознанно) новую систему, сохраняет свои позиции, устраивая прогресс для себя и регресс для основной массы населения. Кризис позднефеодальной системы интересен в двух отношениях: его исход определялся главным образом внутренними факторами (Османская империя при мощном влиянии на европейские дела была не в силах изменить системный вектор), и верхушка старой системы успешно «транслировала» себя – mutabor! – в верхушку новой системы, хотя и пришлось немного потесниться, дав место аутсайдерам. Дальнейшая история Европы – это утеснение старопорядковых верхушек аутсайдерами – буржуазными и антибуржуазными одновременно: 1789, 1848, 1914, 1917, 1933 годы…

Вот первый тип тяжелого кризиса перехода между эпохами – кризис, вызванный борьбой верхов за сохранение своей власти в новой эре. Некая операция «Прогресс», управляемая революция. И сей кризис был связан с внутренним развитием Европы.

– Второй тип кризиса – поздняя античность, времена падения Западной Римской империи (погибла в 476 г. нашей эры), – продолжает ученый. – Здесь мы видим внутренний кризис великой империи (падение эффективности рабовладельческой экономики, демографические проблемы, деградация правящей элиты), к коему добавилось Великое переселение народов: волны варварских племен, накатывающих на Рим с севера и востока. Они смели империю. Если феодалам в шестнадцатом веке удалось сохранить власть и войти в новую эру, то позднеантичным господствующим группам не удалось. Прежняя элита исчезла. Особенно примечателен кризис перехода между рабовладельческой античностью и феодальным средневековьем тем, что огромная масса варваров была демографически выкормлена римлянами на границах! Ведь что получалось? Племена германцев селились в порубежье с разрешения Рима (таким образом он избегал войн с ними), получали статус «федератов» (союзников) и пользовались плодами имперской культуры, переходя к более производительному сельскому хозяйству. И бурно размножались. За несколько веков такой политики варвары усилились и обрушились на Рим, уничтожив высокоразвитую культуру и на много веков погрузив нынешнюю Европу во тьму невежества и раздробленности.

Здесь к внутреннему общесистемному кризису уже с III века н. э. добавилась серьезная внешняя проблема – варварская периферия, которая все сильнее давила на Рим, варваризировала и (в том числе психоисторически) ослабляла его; на системное ослабление работало и христианство. Слабеющая, гниющая система была подорвана варварами. Великое переселение народов открыло «темные» (но еще вовсе не средние) века. Оно началось гуннами и визиготами в четвертом веке нашей эры, а закончилось арабами и норманнами (седьмой-десятый века новой эры). Поздняя античность – а многие серьезные историки предпочитают именно так квалифицировать «темные века» – имела варварский лик, как и ранняя («гомеровское время»). Возникший в IX–X веках на руинах позднеантично-варварской эпохи средневековый мир имел слабую преемственность с предшествующей эпохой, а феодальная система – с рабовладельческой. Это касается и системы производственных отношений, и господствующих групп, и городов. Позднеантичная верхушка погибла или разорилась в варварскую эпоху. Средневековый мир создавали новые люди.

Таким образом, кризис позднеантичного типа характеризуется, во-первых, комбинацией внутренних и внешних факторов (последние наносят смертельный удар). Во-вторых, полной религиозно-культурной перекодировкой – Римское общество ожидали варваризация и христианизация. То есть проникновение в систему психоисторических вирусов с севера и востока. Кризис «длинного XVI века» тоже имел мощный религиозный аспект, но то было внутрихристианское дело. Никакая новая система не отменила христианство, хотя, конечно же, протестантизм – это в определенной степени варваризация и иудаизация христианства. А вот в случае с Древним Римом старое язычество было уничтожено христианством.

И еще на один аспект позднеантичного кризиса хочу обратить внимание: античная система демографически вырастила варваров на своей периферии. Получив разрешение селиться на окраинах великой империи, варвары переходили к более развитым формам сельского хозяйства, что позволяло им численно расти и усваивать военные и организационные достижения античной системы. Результат – варварская Большая Охота из разряда таких, о которых старый мудрый удав Каа говорил, что после нее не останется ни волков, ни рыжих собак, ни удава, ни лягушонка? Маугли, ни даже косточек. Или, как пелось в шлягере нэповских времён, «всё сметено могучим ураганом, / и нам с тобой осталось кочевать».