Человек с быстрой реакцией

Миллионы американцев каждый вечер слушают его анализ событий в мире. Он — звезда, телекомментатор. Его лицо знают лучше, чем лица членов кабинета министров. Он может позволить себе загорать на Карибском море. Его доход в десятки раз выше доходов отца (у которого вообще редко были деньги). Он может закрасить седину в волосах, держать себя в хорошей физической форме (к его услугам самые дорогие тренажерные залы в Манхэттене), выбрать по своему вкусу женщину и пригласить ее в свою передачу, а ощутив дискомфорт, воспользоваться услугами дорогого психоаналитика. В тот день, когда наши дороги пересеклись, его попросили позировать художнику для портрета, который будет представлен на выставке наряду с двумя дюжинами портретов других мужчин и жепшин — наиболее замечательных представителей различных профессий. Портрет — еще одно свидетельство, с помощью которого мир дает ему понять, что в возрасте сорока шести лет он достиг практически верха.

И что же? Оказывается, этого недостаточно.

“Я рядом с вершиной горы, которую видел, будучи еще молодым человеком, но на ней нет снега. Это большей частью соль”, — выпалил он.

“Я беседовал со многими парнями, которые добились успеха в разных областях, но они забросили свою личную жизнь. Они останавливались в росте в возрасте двенадцати — четырнадцати лет, когда их охватывало желание добиться чего-нибудь. Во всем, что касается их профессии, они — зубры, но в личной жизни у них беспорядок. Там, где должны были быть сопутствующие стимулы для роста, их не оказалось. Сейчас они приходят к мысли, что должны соединить обе части жизни. А это требует борьбы.

Я уже готовлюсь к тому дню, когда меня скинут с этой горы, покрытой солью. Вся моя жизнь прошла под девизом "Подняться сюда". А сейчас я хочу обрести новую цель и кого-нибудь, кто разделит ее со мной и окажет мне моральную поддержку па пути вниз, — сказал он и добавил с усмешкой: — Потому что сейчас мне нужна небольшая помощь”.

Этот человек пытался решить вопросы, с которыми сталкиваются мужчины его возраста. Для телекомментатора значение его членства в клубе тех, кто добился успеха, полностью изменилось после перехода к середине жизни. Его брачный союз распался через двадцать один год, хотя ему казалось, что продержится все пятьдесят лет. Он осознал, что недостаточно заботился об укреплении семейных связей.

“Я женился на ней, когда учился в университете. Она была хорошенькой девушкой, такой же молчаливой, как я. Я всегда старался соблюдать дистанцию. Подходил к ней поближе, а затем убегал. Она сердилась, когда я ее отталкивал. В конце концов я испугался и ушел совсем. Так нельзя поступать с человеческим существом”.

Я сказала ему, что это широко распространенный синдром.

“Почему же у нас столько проблем с противоположным полом? — взорвался он. — Дчя мужчины самый важный после работы (и даже более важный, чем работа) вопрос — это его личные отношения с женщиной. Почему же именно в этом вопросе он плавает?”

“Мужчин не вознаграждают и не поощряют за смелость в интимных отношениях”, — заметила я.

“Как меня злит все это! — он вскочил на ноги, забыв о том, что должен сидеть, пока художник рисует портрет. Телекомментатор забыл все, кроме острого желания выразить отрицательные эмоции своего внутреннего “я”. — Нас обвиняют в том, что мы не нежные и не мягкие по характеру, однако, мы тут ни при чем. Эта сторона нашего “я” не имела возможности развиваться. Все, что мы слышали, это "напористость, успех, работа"”.

После дальнейшего разговора оказалось, что в сорок шесть лет он пытался примириться с новыми для себя чувствами.

“Я могу выйти на улицу и закричать во все горло: "Я ненавижу тебя, ты дерьмо" — и никто не повернется на мой крик. Но если прокричать: "Я люблю тебя", то сразу же остановятся десяток людей, — Он ударил кулаком по своей ладони. — Это неправильно”.

Важно отметить, что выражение любви и нежности — это единственное, что привлекает внимание женщин в двадцатилетнем возрасте. А противоположное мнение было приведено выше.

Переход в сорокалетний возраст потряс этого мужчину. Он терял иллюзии, как деревья — листья в сентябре. Никому не удастся избежать столкновения между представлениями о самом себе в двадцатилетнем возрасте и реальностью в сорокалетнем возрасте. Пример тому — мой герой.

“Ты недоволен и даже не знаешь, чем, — говорит он о первых проявлениях новых чувств. — Тебя охватывает беспокойство, ощущение, что ты не получил от жизни все, что должен был получить”.

“Неужели ничего уже нельзя изменить?” — спрашивает он, со страхом ожидая ответа. Отчего же, можно, но некоторые изменения могли быть предприняты раньше. В сорок лет этому человеку было слишком поздно исправлять свое фривольное поведение, из-за которого его жена в отчаянии уединилась в пригороде. Вся структура семьи сломалась. Он оставил “непонимающую его” жену и обратился к понимающему аналитику.

Теперь он живет с женщиной его возраста, которая тоже сделала успешную карьеру, она не подавляет его гордость. Они вместе в течение трех лет, с того момента, как ему исполнилось сорок три года, и уже преодолели страх перед переходом к середине жизни. Она знает его плохие привычки. Как только он начинает раздражаться или повышает голос, она просто улыбается и спрашивает: “Ты что сегодня шумишь?”

“И еще, — комментатор внезапно останавливается, раздумывая, стоит ли продолжать, — это, конечно, очень личное, но почему бы не сказать об этом? Ты занимаешься любовью и вдруг устал, потерял интерес, и тогда говоришь: "Почему бы нам не пойти спать?" — и не думаешь о том, что ты только что совершил ужасное преступление!”

Мы с художником зааплодировали.

“Но если бы люди на улице, наблюдающие за нами, знали об этом, что бы они подумали?” — спрашивает он.

“А они этого не видели. Интимные отношения — это не телевизионная передача”, — напомнила я ему.

Было приятно видеть мужчину, который так возбужден и хочет найти подход к своим подавляемым чувствам. Установившаяся система жизни и близкая женщина, кажется, расширили его способность воспринимать чувства. Беспорядок остался позади.

Сразу после того, как я опубликовала интервью с телекомментатором, мне позвонила его бывшая жена. Она хотела встретиться со мной и рассказать свою часть истории.

“Это была моя маленькая месть, когда он оставил меня, — начала она, сняв пальто. — Я переделала свою норку”. Это симпатичная женщина с великолепной фигурой и веселым, несколько морщинистым и красным от косметики лицом. Она говорит, как в наркотическом опьянении, описывая одну из самых ярких выходок мужа. Затем ее глаза широко открываются и загораются, как прожекторы. Она обладает чувством юмора и оживляется, рассказывая о прошлом.

Я спросила, как сейчас обстоят ее дела. Она не стала рассказывать, как жила эти четыре года после ухода мужа, но описала последний ужасный год их совместной жизни. Тогда время для нее остановилось. Она застряла в том времени и все еще продолжает ставить себе препятствия на пути к развитию индивидуальности. Многие из них вполне реальны: четверо детей и апатия, наступившая после того, как она была оставлена мужем. Однако то, как она рассматривает эти явления, мешает ей сделать поворот от ее нынешней роли к какой-нибудь другой и убежать из “тюрьмы”, в которую, как она думает, превратилась через двадцать лет ее глупая мечта о жизни в пригороде. “Наш брачный союз действовал всего один час в неделю, когда мы обсуждали хозяйственные дела”.

Все было не так, как должно было быть. Она вспомнила свой скучный маленький промышленный город, где работала в телефонной компании, и увлечение “высоким, стройным и красивым” смутьяном, который собирался поступить в университет. “Я сделала все, чтобы он обратил на меня внимание. Я мечтала переехать в Нью-Йорк и сделать карьеру. Это казалось невозможным. Мой отец работал на заводе. Мы были бедны”.

Когда ей шел восемнадцатый год, на автобусной остановке она встретила его. Когда они достигли двадцатилетнего возраста с его стандартными иллюзиями, у них уже выработался типичный стереотип поведения: он делал деньги, а она заботилась о нем, оставив свою мечту стать деловой женщиной.

“Он поразил меня своими амбициями, это был человек, который добивался всего, а я только могла быть ему поддержкой. Я была редактором в университетской газете и всегда хотела заниматься журналистикой. Одно время мне даже стало казаться, что все получится. Он мечтал быть похожим на Эдварда Марроу и также стать миллионером в сорок лет. До свадьбы у нас с ним были романтические отношения. Но как только я стала хозяйкой в его доме, он начал видеть во мне мать. А его мать во всем ему противоречила”.

Она была абсолютно права в этом. Я уже слышала это из уст самого комментатора, который только недавно увидел камень преткновения в их отношениях.

“Террор начинается с матери, — сказал он. — Я боюсь, когда на меня давят. Мать любит вас, но она и давит на вас. Она не дает вам упасть и ушибиться. Я вижу женщину в образе матери. Она всегда интересуется, где и с кем вы были, почему сделали то-то и то-то. В вас закрадывается страх почувствовать себя плохим мальчиком. Вы боитесь, что ваша женщина заставит вас чувствовать то же самое, как будто вам не удалось сделать ее полностью счастливой”.

Мысленно приписав жене черты матери, мужчина таким образом создал удобного козла отпущения, которого мог обвинить во всех своих страхах и ограничениях. Отговорка типа “она не позволила мне” (появившаяся, когда мать объясняла ему. почему он не может стать профессиональным игроком в бейсбол) была автоматически перенесена на жену. Она не мешала ему стать телезвездой. Она никогда не интересовалась его деятельностью. Когда же она попыталась это сделать, то была тут же остановлена.

“Куда это ты собралась?” — спросил он, увидев ее в своей машине.

“Я думала, что поеду сегодня с тобой и посмотрю, как ты играешь в гольф”.

“Но там не будет никого из жен”.

“А я бы хотела пойти”.

“А ты не хочешь сидеть у меня на коленях перед каждой передачей?”

Как и многие из нас, этот мужчина стал просто мастером по использованию любых отговорок, чтобы не подпускать ее к себе. Он все время твердил жене, что был “плохим мальчиком”, и это позволяло ему легко удерживать ее на дистанции, как мать.

“Я ущипнул эту девушку в библиотеке”, — начинал он.

“О чем ты говоришь?”

“О, ты знаешь, все парни делают это. Это мелочь”.

“Если это мелочь, то почему ты тратишь на это так много времени?” Ее злость, ослабленная чувством зависимости, легко проходила. А его признание помогало ему снова почувствовать себя “хорошим мальчиком”.

Но он не мог проявлять нежность по отношению к жене. “Я не осознавал, что просто уклонялся и увертывался, — рассказывал он мне. — Глубоко в душе я чувствую любовь и нежность, однако мужчины почти никогда не проявляют эти чувства по отношению к своим женам из опасения, что те их подавят”. Этого риска легко можно избежать, проявив чувство взаимопонимания вне ближайшего круга, например, с чужой женой где-нибудь в номере отеля.

Его жена вспоминает: “Казалось, что он говорит: "Вот тебе моя совесть. Тебе решать, заботиться о ней или нет, пока я буду бездельничать"”.

Между мужем и женой строится целая цепь таких секретных посылок: “Моя жена очень общительна. Пусть она заботится о нашей светской жизни” или: “Я творческая личность. Слава Богу, что я женат на органайзере”. В большинстве случаев человек передает другому то, чем ему или ей не хочется заниматься, и это может быть прекрасно. Процесс становится деструктивным, если один партнер передает другому необходимые функции своего “я”. Взяв на себя ответственность за свою совесть, комментатор должен был бы отказаться от флирта, с помощью которого дистанцировался от интимных взаимоотношений. Предоставив жене останавливать (или не останавливать) его, он мог продолжать оставаться проказником-мальчишкой, доставляя себе удовольствие. При этом он, естественно, не рассказывал жене, что стал встречаться с другими женщинами.

Для сохранения дистанции со своей госпожой он использовал другой механизм. Он стал придираться к мелочам: “Я начал ухаживать за милой австралийской девушкой, прекрасным человеческим существом, — объяснял он. — Икры ее ног были чуть-чуть тяжеловаты. Целый год меня это не раздражало, однако потом ее икры стали казаться мне все толще и толще. Через некоторое время я видел уже только их. У другой женщины раздражающим фактором могла стать прическа или манера одеваться. Полгода или даже год я болтался по миру как недоносок, пока не понял, что это не для меня. Я превратился в безжизненного, сухого, холодного человека. Подсознательно я наделял женщину качествами своей матери или сестры, и это затем отталкивало меня. Все, что она ни делала, было плохо. Я просто искал причину, чтобы уйти от нее”.

Дома, конечно, его жена всегда все смягчала. Он вечно искал, к чему придраться. Ее юбки были слишком короткими, а груди — слишком большими. Она была недостаточно соблазнительна дома. Или очень энергично выражала восторг в момент оргазма, что снижало его потенцию. Он отказывался от контрацептивов из-за ее “спонтанности”. Затем он грозил уйти от нее, если она не позаботится о последствиях. Так продолжалось до ее второго аборта в возрасте тридцати двух лет.

“Думаю, я тогда уже знала, что все начинает разваливаться”, — говорит эта женщина сегодня. Она оставалась в переходе к тридцатилетнему возрасту и думала, что муж обеспечивает eй безопасность. Желая расширить круг своих возможностей, она научилась водить машину и устроилась работать в банк. Поняв, что может добиться успеха в учебе и легко заводит друзей, она обрела уверенность в себе. Так они продвигались по жизни.

“Почувствовав себя комфортно, я начала верить, что жизнь принесет мне удовлетворение”, — говорит она.

В тридцать лет, когда хочется осесть и заняться хозяйством. она настояла на том, чтобы он приобрел домик в пригороде, который закрепил бы ее чувство безопасности.

“Работа все больше и больше отрывала его от дома, поэтому мы с ним сталкивались нечасто. Наши отношения успокоились. Немножко повзрослев, я осознала преимущество стабильного финансового положения. Я играла в теннис на закрытом корте и завтракала с друзьями, расплачиваясь за завтрак. Пропасть между мной и мужем увеличилась, когда он приблизился к сорокалетнему возрасту. После двух лет страшных унижений я почувствовала, что наступает кризис. Он даже не брал меня за руку. Я говорила: "Боже мой, наша молодость проходит. Разве мы не можем поговорить? Разве мы не можем прикоснуться друг к другу? Что случилось? Ты что, убил кого-нибудь?"”

В сорок три года он признался, что причиной его отчуждения была любовная связь на стороне. Жена со слезами набросилась на него, исцарапала. На следующий день он ушел. Четверо детей тесно прижались к матери, как охрана. Уходя, он прокричал; “Я не могу вас выносить, дети. Вы — мусорная куча. Я ухожу от вас!”

Есть и другие пути вскрытия нарыва в супружеских отношениях, но поскольку взрослые учатся решать различные проблемы в основном так, как это делается в кино и телепередачах, то внешне спокойный уход из семьи кажется естественным. Однако в кино не показывают, что случается после такого ухода. В реальной жизни уход одного из партнеров вызывает чувство беспокойства и деградацию личности другого.

Каждый день он звонил ей и просил разрешения вернуться назад: “Я болен. Я разрываюсь на совещаниях. У меня страшное расстройство желудка”.

Она поставила условие, которое он должен выполнить, чтобы вернуться в семью. Она потребовала, чтобы он посетил психиатра. И стала ждать его прихода. Она придавала очень большое значение этой встрече. Думала, что он придет и начнет просить прощения, хвалить ее, по крайней мере, проявит уважение.

“Где почта? Что у нас есть поесть?” — были его первые слова.

Все случилось так, словно он никогда не уходил и кризиса в их отношениях не было. Больше того. За две недели одиночества она сделала поразительное открытие: муж вовсе не обеспечивал ее безопасности. Ничего не случилось с ней после его ухода. Разве что несколько глубже стало чувство эмоциональной опустошенности, но ведь оно было всегда.

“Он продолжал жить своей собственной жизнью. Мне же приходилось сидеть дома и воспитывать детей. Ничего не изменилось. Когда я поняла, как это ужасно, я заплакала. Но переживания помогли мне понять, какой жизнью мы живем. Я это реально почувствовала”.

В этом году он уходил из семьи пять раз.

Чувство комфортности пришло к ней не от расширения ее свободы (она прошла курсы агентов недвижимости, а затем ничего не делала), а от отчуждения своих переживаний. “Каждый раз после его очередного ухода мне становилось лучше в моей тюрьме”.

Они посетили консультанта по семейным отношениям. Однако ее мужу нужен был не этот специалист, а “адвокат”. Ему хотелось, чтобы “адвокат” представил его как жертву, а ее — как злодея. Все свои выступления он начинал с вопроса, обращенного к ней: “Почему ты не разрешила мне…” Все было бесполезно. Наконец он предложил жене провести так называемую “терапию”, и она ухватилась за это предложение, как за спасительную соломинку.

В ходе беседы специалист по семейной терапии сказал:

“Меня не перестает удивлять, как велико терпение некоторых женщин”.

Обновив мебель и покрасив жалюзи в своей “тюрьме”, она решила впервые устроить прием. Это он привык искать развлечения и контакты только в своей общественной жизни. Он никогда не хотел иметь таких друзей, которых принимают дома. Взрыв открытого неповиновения свидетельствовал о возросшем самосознании женщины: “Я стала чувствовать себя увереннее и прекратила быть пассивным, слабовольным человеком, каким была все эти годы. Мой муж уже не знал, что со мной делать”. К черту разрешение! Она организовала великолепный “стол”, пригласила полсотни гостей и с головой окунулась в празднование своего дня рождения. Ей исполнился сорок один год. Муж тоже присутствовал, подчинившись ее воле, но для него это было большой нагрузкой.

“Когда муж ушел, — ей нравилось повторять эту фразу, — я не знала, что он уже жил с другой женщиной”. Затем последовал рассказ о ее проблемах с деньгами, об автомобильной аварии у одной дочери, аборте у другой. Все это было связано с человеком, который ушел от них четыре года назад. “Телефонная компания периодически предупреждает нас об отключении телефона за неуплату. Мой адвокат звонит его адвокату, тот звонит ответчику. Вот такая у меня сейчас жизнь”.

Человек со стороны скажет: зачем тратить годы, вяло подбрасывая бомбы и разжигая войну, которая уже закончилась? Почему она не продолжает развиваться? Причина довольно типична: она будет рассматривать его как врага, которого можно обвинить во всех проблемах, до тех пор, пока не поймет, что ее враг находится внутри. Пока же она продолжает свою борьбу с фантомом злодея.

Я описала женщину, обеспечивающую заботу. Эту модель поведения выбирают женщины, которые не собираются претворять в жизнь свою мечту. Такая женщина становится вспомогательным звеном для карьеры мужа и средством для производства детей в обмен на финансовую поддержку. Многие женщины выбирают такую модель поведения, считают возможным позднее понимать ее в широком смысле и не допускают разрыва брачного союза. Женщине, которая заботится о других, удается преодолеть переход к середине жизни без кризиса личности. Она не управляет развитием своей личности и не хочет этого.

Если вдруг процесс проявления заботы прервался (а это обычно случается при переходе к середине жизни), то вы услышите вопль человека, который заботился о других, например, как это случилось с женой телекомментатора: “Я любила быть матерью. Я любила быть женой-домохозяйкой. Мне нужно было, чтобы меня любили. А я никогда не чувствовала, что меня любят”.

Инициативная женщина

Это только половина истории. Что же можно сказать о женщине после тридцати пяти лет, которая идет на риск и принимает утверждающую сторону своего “я”? Я беседовала с женщинами, которые использовали все свои способности, не реализованные до тех пор, пока они обеспечивали развитие карьеры мужа и воспитывали детей. Одни занялись живописью, литературой, фотографией, творческими занятиями любого рода. Вторые, внутренне перестроившись, вернулись к своей прежней профессии. Третьи использовали свои навыки в управлении семьей для работы в различных агентствах, или открыли собственное дело, или занялись продажей недвижимости, или подыскивали себе офис. По сравнению с увядающими орхидеями-женщинами, которые “удачно вышли замуж”, но оставались духовно спящими, эти бегонии, расцветшие вторично, выглядели более милыми, более таинственными, более возбуждающими, чем в расцвете молодости.

Такой женщиной является Миа. В последний раз я встречалась с ней, когда она отмела мысли о своей бесполезности. Я догадалась об этом, как только увидела ее. Мы были на званом приеме, связанном с организацией международного женского фестиваля искусств. Здесь было много жен богатых людей, которые пытались узнать, что они получат, если станут спонсорами. Миа была другой. Она была художником со своими собственными правами.

“Что нового?” — спросила я.

“О, все сразу. На этой неделе книга с моими фотографиями представляется прессе. В следующем месяце я устраиваю выставку своих работ, а модный фотожурнал посвятит половину своего издания моим работам. Это как в сказке”.

Миа пронеслась мимо меня, а я вспомнила о той истории, которая произошла несколько лет назад. Ей было тридцать пять лет, она делала одну попытку за другой, пытаясь избежать крушения собственной личности. После перехода к середине жизни она рискнула отбросить все, что, как ее учили, гарантирует ей безопасность и богатство. Она ушла от мужа, которого другие обожали, и выдержала годы отчуждения от детей. Недавно, как сказала Миа, она даже освободилась от своего наставника, который первый вложил ей в руки фотоаппарат. Обнаружив, что она более талантлива, он стал ругать ее.

“У меня есть любовник, который живет в другом конце страны, — говорила она. — Мы встретились на творческом семинаре. Он очень известный человек в нашей профессии и уважает мою работу. Я уже не претендую на что-то, не боюсь быть лучше или хуже. Он не отвлекает меня. Я не давлю на него. А когда мы вместе, то это похоже — ух! — на плавание нагишом в первый раз. Я снова нравлюсь своим детям. И меня не волнует, что моя грудь обвисла. Мне сорок один год, и я летаю. Иногда я замечаю, что смеюсь на улице!”

Причина для беспокойства была у нее в тридцать лет, но она сама обеспечила себе безопасность. Как и многие ее сверстницы, Миа запуталась в своей жизни и остановилась в развитии. Она не могла прорваться и развиваться в прогрессивном направлении, так как сначала ей нужно было сделать много подготовительных шагов. Последовал продолжительный нервный срыв.

Ей не было смысла торчать этим летом в Пуэрто-Рико с тремя детьми на руках в двухкомнатных апартаментах недалеко от пляжа, куда выходили сточные трубы Сан-Хуана. Ее муж находился в нескольких часах езды от города в лесном лагере. Это было похоже на него: добровольно находиться там, где он мог принести наибольшую пользу общине, — он был активистом-проповедником. Один раз в неделю преподобный отец навещал семью. Миа видела его только за обедом, остаток времени он проводил на пляже и в воде, совершенствуя свое тело.

Августовская жара была невыносимой. На ковре размножались тараканы. Всю неделю она кричала на детей. А когда по воскресеньям приезжал муж, готова была швырять предметы в зеркало. Он проводил дома ночь. Однажды, когда он приехал, она не выдержала: “Если я еще раз наклонюсь к ребенку, то просто переломлюсь, — заплакала она. — Закинь его на крышу”. Ответа не последовало. “Ты не хочешь поговорить со мной. Пожалуйста, поговори со мной. Я боюсь. Я вот-вот сломаюсь”.

Ее просьбы не тронули преподобного отца. Только сейчас она поняла, что он был из тех людей, которые могут испытывать сострадание и жалость лишь к посторонним. Большинство студентов колледжа, которые были у него на лекциях, восхищались его философским умом, он знал ответ на все вопросы. Он мог успокоить родителей, чьи дети пытались совершить самоубийство, вдохновить молодежь на высокие дела, утешить умирающих. Но преподобный отец не испытывал никакой жалости к своим самым близким людям. Он не видел и не слышал, что происходит в семье. Его эмоции были скрыты под стальной броней.

Такие люди часто уходят в духовенство, политику, психиатрию или выбирают любой другой род занятий, который позволит им бесстрастно помогать другим с позиции гуру и одновременно защитить себя от опасности проявления взаимопонимания к самым близким людям.

Если бы Миа прислушались к своим инстинктам, она никогда не вышла бы замуж за преподобного. Но в двадцать два года нас привлекают не столько открытость и взаимопонимание, сколько власть. Властный голос был у ее отца, человека, который мог сделать то, чего не могла она. Отец Миа был известным музыкантом, он объездил столицы государств всего мира и оказывал влияние на всех, кто шел за ним. Его внутреннее “я” пожирало все. Ему было легко угодить: нужно было только сказать “да”.

Да, она хотела быть на сцене. В пять лет она стала обучаться танцам, а с одиннадцати уже занималась и помимо школы. Девочка хотела знать, что о ней говорили в школе. Она была одинока. Пройдя все проблемы полового созревания в одиночку, Миа долго догоняла сверстников.

Физиология не позволила девушке стать балериной, как этого хотел отец. Ее грудь набухла, бедра налились и ягодицы стали округлыми. Она вышла из периода полового созревания. Ее формы были хороши для занятий любовью, но не для сцены. В судьбу Миа были внесены коррективы. Она станет актрисой.

“Я также хотела угодить матери, — говорит она в сорок один год, — но поняла это только теперь. Мать говорила мне:

"Перестань кусать ногти. Никто не возьмет тебя замуж. Перестань читать книги, никто не возьмет тебя замуж"”.

В двадцать два года Миа воплотила свою мечту в жизнь и стала актрисой в театре на Бродвее. Однако актерская жизнь ей скоро надоела. В этот момент преподобный, с его Прустом и Достоевским, с его рассказами о муках на войне и бедности, с его друзьями-профессорами, вошел в ее жизнь. Но не только новизна ощущений пленила ее.

Однажды она услышала, как молодой человек говорил с ее отцом. Вместо того чтобы беспрекословно соглашаться с ним во всем, как это делали многие другие, он спокойно и аргументирование изложил свое мнение. Миа была очарована.

“Тогда я сказала себе: "Уважаемый, приятный, солидный, официально признанный человек, сильная личность — он спасет меня, он обеспечит мою безопасность. Он сделает, что я скажу, не то что мой отец". Правда, у меня было какое-то предчувствие, что наш брачный союз невозможен. Я не хотела его, но думала, что должна”.

В двадцать лет Миа пыталась подменить свое внутреннее “я”. Временная мечта для нее существовала только в голове ее отца, это показало замужество Миа. Она уговорила мужа завести ребенка. “Я была в отчаянии и хотела иметь детей, чтобы удостовериться в реальности своего существования”. Когда детей стало уже трое, она испугалась такой тяжелой ноши. Ей не хватало общения с другими людьми. Пытаясь расширить круг общения, Миа предложила мужу проводить его занятия дома. Это внесло некоторое оживление в ее жизнь. Дом наполнился студентами, было интересно. Но потом все расходились по домам, и Миа снова оставалась одна с детьми и проблемами.

Иногда она мягко начинала: “Мы должны кое о чем поговорить”.

В его глазах появлялась паника. Затем, словно получив инъекцию морфия, он внезапно засыпал мертвым сном.

“Разве мы не можем поспорить об этом?” — умоляла она.

“Ты такая большая, и это сводит тебя с ума”, — отговаривался он. Преподобного мог тронуть расизм, Вьетнам, положение женщины в Пакистане. Однако абсолютно не волновало, что рядом медленно увядает женщина, с которой он ночью спит бок о бок. Но если дать ей возможность высказать наболевшее, то может получиться так, что его внутренние чувства откроются. А этого он не хотел себе позволить.

“Через семь лет меня стало тянуть к другим людям, — вспоминает Миа. — Я была как опустошенный сосуд. Я ничего не могла ему дать. Я поддерживала полтора десятка его учениц, но для меня они все были женщинами, которые отнимали у моего мужа время, энергию, страсть, волю. Мне ничего не оставалось”.

Давайте рассмотрим, что такое расширение. Это универсальное стремление реализовать свой внутренний потенциал, которое присуще человеку при переходе к тридцатилетнему возрасту. Эта внутренняя потребность должна быть преобразована в активную деятельность, но возможен и успокоительный регрессивный шаг к более раннему этапу развития. На одном из путей конфронтация с “внутренним сторожем” может быть отодвинута на какой-то срок. Миа попробовала все пути и способы.

Не дожидаясь в Пуэрто-Рико, пока все лопнет, Миа быстро собрала вещи и вернулась домой. Она объяснила свой отъезд необходимостью делать записи для слепых и готовить речи для выступления перед Корпусом мира. С детьми она вела себя очень деспотично. “Я должна быть чем-то занята — это важнее всего.

Когда он вернется в ноябре, то увидит, что я сделала последнюю попытку не разрушить то, что есть, и мы начнем все заново”.

Мнение о том, что наши личности могут быть изменены по команде, относится к двадцатилетнему возрасту. Миа была уже слишком взрослой, чтобы верить в такие иллюзии. Накануне Нового года она пережила короткую вялую любовную связь с одним из товарищей преподобного мужа. Его статус был таким же, как ее. Они любили одного и того же мужчину и с обидой довольствовались кусочками его личной жизни, в то время как преподобный набирался профессионализма. Они тайно встречались в автомобиле, представляя, что это их романтическое увлечение. В жизни Миа не было секса, а ее тело требовало любви для получения наслаждения.

Порой она думала, что лучше бы ей было стать плохой плоскогрудой танцовщицей.

За день до пасхи, в конце поста, когда в доме все смолкло, преподобный священник позвал ее в спальню наверх. Так он говорил с ней впервые.

“Я понял, что жизнь устраивает тебя лишь тогда, когда в ней присутствует секс, — сказал он. — Я знаю обо всем, однако не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой. У меня тоже была любовная связь в Пуэрто-Рико”.

Он не просил у жены оправдания. Она также не чувствовала себя виноватой.

“Я не могла уйти от него из-за детей, — объясняет Миа. — Они были слишком малы. Однако я чувствовала, что это просто дело времени”.

На протяжении этого перехода поведение Миа превратилось из регрессивного в самодеградирующее. Она ходила по магазинам, разглядывая витрины. Каждый день эту женщину с отличной фигурой можно было увидеть гуляющей в городе. Ее лицо ничего не выражало. Она рассматривала витрины магазинов, словно девочка-подросток, которая поставила себе цель найти подходящие туфли. Тележку она привычно тащила за собой. Она забывала, что дети ждут ее в школе. По вечерам, одурманив себя изрядным количеством спиртного, она готова была лечь в постель с любым студентом факультета. Такие неожиданные встречи проходили одинаково: быстро, сухо, анонимно. Если бы она хотела узнать фамилию последнего мужчины, с которым ложилась в постель, ей достаточно было бы заглянуть в адресную книгу факультета.

“Я умирала. Но в тридцать один год я внезапно влюбилась. Влюбилась по уши. И поняла, что я упустила. Ситуация была совершенно нереальной. Мальчику оказалось девятнадцать лет. Но он понимал меня, как никто другой, включая и мою мать. Он видел мои слабости. Он умел обращаться с моим чувством вины. Пока муж наверху писал очередную проповедь, я по семь часов подряд пила со студентом чай и беседовала на кухне. Внезапно я прозрела и смогла понять свое состояние. Мои отношения с детьми наладились, потому что я получала энергию от другого человека. Три года я вела двойную жизнь”.

Это было возвращением к юношеской любви, которая большей частью состоит из разговоров и которую она не испытала в молодости. В этом исследовательском, нарцистическом союзе один на один, не связанном брачными обязательствами, Миа смогла начать идентификацию своей личности через обратную связь с другим.

Тридцать пять лет стали для нее водоразделом. В ее жизнь вошло абсолютно новое чувство — желание самовыражения. Артистическое средство. Избрать независимый путь к достижениям, мастерству, к обретению уверенности в своих силах и к признанию других людей. Привыкшая реализовывать себя в мужчинах и детях, она говорит о новом предмете любви теми же словами, которыми описывала бы любовника:

“Я соблазнилась фотографией”.

Для таких ассоциаций были причины. Мужчина вложил камеру ей в руки и показал, как ею нужно пользоваться, он стал ее наставником и также любовником.

Результаты всех исследований свидетельствуют о том, что наличие такой фигуры (или ее отсутствие) оказывает огромное влияние на развитие личности. Для мужчины в двадцатилетнем возрасте — это наставник, который смотрит на него как на молодого взрослого человека, а не как на юношу или сына, поддерживает его мечты и помогает ему их осуществить. Он не является родителем, а служит средством для карьеры, моделью. Он также принимает критику от молодого человека, помогая ему преодолеть полярность отношений отец—сын. Левинсон считал, что отсутствие наставников является серьезным препятствием для развития личности. Для развития личности женщин имеется и другое препятствие, оно, как правило, не относится к мужчинам. Для мужчин наставник и любимый человек (другая ключевая фигура) — обычно два разных лица.

У женщин наставников значительно меньше. Действительно, когда я спрашивала женщин о наставниках, большинство из них вообще не понимало, о чем я говорю. И если мужчина проявляет интерес к руководству молодой женщиной и готов предложить ей совет, то за этим, как правило, скрывается сексуальный интерес. На этом основаны различные союзы: продюсер и кинозвезда, профессор и студентка университета, доктор и медсестра, режиссер и актриса и т. д. Поразительно в этом то, что отношения между наставником и ученицей завязаны на сексуальной основе. Наставник часто опасается: что случится, если она обретет уверенность в себе и пойдет дальше без него? Он может держать палец на пульте управления, критикуя ее работу или отказывая ей в эмоциональной поддержке. Женщина может переживать трудное время, находясь в поисках равновесия, так как ее профессиональные, эмоциональные и сексуальные чувства подпитываются от одного и того же человека. И, вероятно, этот человек будет играть роль отца, помогающего ей развиваться.

С другой стороны, женщина, которая стремится сделать карьеру и у которой не было наставника, ощущает нехватку чувства поклонения и эмоциональной зависимости, даже если она и не знает, как это назвать. Почти 80% профессий, связанных с принятием решений и оценкой, осваиваются только с помощью системы наставничества.

Изучая биографии разных женщин, я поняла, что почти все из них, кто добился признания в карьере, были в той или иной степени воспитаны наставниками.

К такому же выводу пришла и Маргарет Хенниг в своей докторской диссертации в Гарвардском университете (1970), изучая двадцать пять высокообразованных женщин-руководителей. Все они в начале карьеры подчинялись начальнику-мужчине. Находясь под защитой наставника, они направляли свою энергию на дальнейший профессиональный рост. Наставник помогал этим женщинам поверить в свои способности и выступал в роли буфера между ними и другими членами компании, которые боялись способных женщин.

Промежуточный роман Миа с наставником и занятия фотографией привели к кризису развития личности, который продолжался у нее в течение следующих пяти лет, пока длился переход к середине жизни. Все началось с веселог

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: