Комбинированный ответ (беркли и стэнфорд)

«Пусть каждый из трех предыдущих ответов, возможно, не является абсолютно убедительным в качестве опровержения контрпримера с китайской комнатой; но если вы объедините все три ответа, то вместе они гораздо более убедительны и даже бесспорны. Вообразите робота, в черепной полости которого встроен имеющий форму мозга компьютер; вообразите, что этот компьютер запрограммирован всеми синапсами человеческого мозга; вообразите далее, что все поведение робота неотличимо от человеческого поведения; и вот взгляните на всю эту штуку как на единую систему, а не просто как на компьютер с входами и выходами. Наверняка в этом случае мы должны были бы приписать нашей системе интенциональность».

Я полностью согласен, что в таком случае мы сочли бы, что рационально и даже неизбежно принятие гипотезы о том, что данный робот обладает интенциональностью, поскольку мы ничего больше не знали бы о нем. В самом деле, никакие иные элементы этой комбинации, кроме внешнего вида и поведения, не имеют значения. Если бы нам удалось построить робота, поведение которого было бы на протяжении крупного интервала времени неотличимо от человеческого поведения, мы атрибутировали бы ему интенциональность — до тех пор, пока не получили бы каких-либо оснований не делать этого. Нам не нужно было бы заранее знать, что его компьютерный мозг -формальный аналог человеческого мозга.

Но я действительно не вижу, как это могло бы помочь претензиям сильного AI, и вот почему. Согласно сильному AI, инстанциирование формальной программы с подходящими входом и выходом представляет собой достаточное условие интенциональности — и в сущности, конституирует интенциональность. Как говорит Ньюэлл (Newell 1979), сущность ментального заключается в оперировании некоей физической системой символов. Но то атрибутирование интенциональности роботу, которое мы совершаем в этом примере, не имеет ничего общего с формальными программами. Оно основывается просто на допущении, что если робот выглядит и действует в достаточной степени подобно нам, то мы предположили бы, — пока не доказано обратное, — что он должен иметь ментальные состояния, подобные нашим, причиняющие его поведение и выражаемые в этом поведении, и он должен иметь некий внутренний механизм, способный продуцировать такие ментальные состояния. Если бы мы независимым образом знали, как объяснить его поведение без таких допущений, мы бы не атрибутировали ему интенциональность, в особенности, если бы мы знали, что у него имеется формальная программа. А это как раз и есть сущность моего изложенного выше ответа на возражение 2.

Предположим, что мы знаем, что поведение робота полностью объясняется тем фактом, что некий человек, сидящий внутри него, получает неинтерпретированные формальные символы от сенсорных рецепторов робота и посылает неинтерпретированные формальные символы его двигательным механизмам, и человек этот совершает свои манипуляции с символам в соответствии с неким набором правил. Предположим далее, что данный человек не знает всех этих фактов о роботе; все, что он знает, — какие операции нужно совершать над тем или иным бессмысленным символом. В таком случае мы бы сочли робота хитроумно сконструированной механической куклой. Гипотеза о том, что эта кукла обладает сознанием, была бы теперь ничем не подкрепленной и излишней, ибо нет никаких оснований приписывать интенциональность этому роботу или системе, частью которой он является (кроме, разумеется, интенциональности человека при его манипулировании символами). Манипуляции с формальными символами продолжаются, выход правильным образом соответствует входу, но единственный действительный локус интенциональности — человек, сидящий в кукле, а он не знает ни одного из относящихся к делу интенциональных состояний; он, к примеру, не видит, что отражается в глазах робота, он не намеревается двигать рукой робота, и он не понимает ни одного из замечаний, которые делает робот или которые ему адресуются. И, по изложенным выше основаниям, ничего этого не делает та система, частями которой являются человек и робот. Чтобы понять это соображение, сопоставьте этот случай со случаями, в которых мы находим совершенно естественным приписывать интенциональность членам некоторых других видов приматов — например, обезьянам и таким домашним животным, как собаки. Оснований, по которым мы находим это естественным, грубо говоря, две: мы не можем понять поведение этих животных без приписывания им интенциональности, и мы видим, что эти звери сделаны из материала, похожего на тот, из которого сделаны мы сами: это — глаз, это — нос, а вот это — его кожа и так далее. При том, что поведение животного обладает связностью и последовательностью, а также при допущении, что в его основе лежит тот же самый каузальный материал, мы допускаем, что в основе поведения этого животного должны быть ментальные состояния, и эти ментальные состояния должны продуцироваться механизмами, сделанными из материала, подобного нашему материалу. Мы наверняка сделали бы такие же допущения о роботе, если бы у нас не было оснований не делать их, но раз мы узнали, что его поведение есть результат формальной программы и действительные каузальные свойства физического вещества не имеют к этому отношения, мы отбросили бы допущение об интенциональности. (См. Multiple authors 1978.)

Часто встречаются еще два ответа на мой пример (и поэтому заслуживают обсуждения), но на самом деле и они бьют мимо цели.