Идеология – это реальный или потенциальный пришелец, враг нашего внутреннего мира.

Самое сложное в этой ситуации – отделить мое мировоззрение от руководимого извне идеологического содержания моего сознания. Это особенно трудно, когда я разделяю на уровне своего мировоззрения идеи, содержание которых не отличается от идейного содержания той или иной идеологии. Видимо, главным критерием их различения будет то внутреннее расположение, с которым я следую этой идее. Если с чувством свободы и собственной инициативы, с полным и ясным пониманием того, что я делаю – то, значит, я нахожусь в поле своего мировоззрения и не теряю себя. Если же я поступаю так по велению соответствующей идеологической организации, благоговея перед ее непостижимой моему разумению мудростью – то, безусловно, это веление уже лишило меня части свободы и достоинства, умалило дистанцию свободы между моей личной жизнью и моим поведением как члена партии или прихожанина той или иной церкви. Иначе говоря, человеку нельзя терять себя, нельзя полностью отдаваться, растворяться в чем бы то ни было – ни в идее, ни в социальных отношениях, ни в обрядах и ритуалах, ни, тем более (если все это не одно и то же) в толпе.

Впрочем, без самоконтроля и отчета в своих действиях само чувство свободного следования какому-либо предписанию, какой-либо идеологии может обманывать и приводить к беде, к рабству, особенно если это чувство обременено страстями. Одна из таких страстей – фанатизм. В жизни мы встречаем столько фанатиков идей! И не обязательно идей плохих, но и хороших. (Русский философ Николай Бердяев назвал последних фанатиками добра.)

Такой человек не в состоянии отличить свое личное мировоззрение от пришельца, идеологии, поскольку и его мировоззрение, и тем более идеология взяли верх над личностью, лишили ее свободы мышления, критичности и понимания того, кто хозяин во внутреннем мире человека: он сам или идеи его сознания. Поэтому и здесь должно срабатывать правило дистанции свободы.

Для человеческого я недостойно отдавать себя, свою свободу и разум, врожденные чувства добра и справедливости во власть идей, тем более идеологий.

Вместе с тем, сохранение дистанции свободы не является самоцелью. Эта дистанция не должна быть столь трудно преодолимой, чтобы изолировать нас, лишать добрых связей и отношений с миром. Она не должна ввергать нас в индивидуализм, эгоизм и одиночество, как и в поверхностный нигилизм, высокомерную готовность отринуть любую мысль или ценность еще до того, как убедишься в их несостоятельности.

Но она не должна быть и слишком короткой, чтобы не давать возможность какой-либо идее или идеологии схватить нас за горло, лишить маневра и самостоятельности – еще до того, как убедишься в их правоте.

Внутренняя, потенциальная свобода человека абсолютна. Но во внешнем мире она встречается со свободой и правом других людей, с реальностями этого мира. И она разумным образом ограничивает (или должна ограничивать) себя во имя согласия и общения с другими. В случае с идеологией личность, определяя степень необходимой и достаточной обороны и собственной безопасности в отношениях между собой, своим мировоззрением и идеологией, выверяет допустимую меру добровольного ограничения свободы во имя идеологического долга. Например, политического или партийного. Это ограничение, подчеркнем, не должно ущемлять базовых ценностей человека или, тем более, унижать его, делать фанатиком, слепым исполнителем требований идеологии. Не стоит и говорить, что такое добровольное ограничение своей свободы в поступках не может делать человека проводником жестокостей или несправедливостей, осмысляемых, как «долг». У человека есть только один моральный долг – долг добра.

Еще одним способом нормализации отношения человека с идеологией является учет объективной справедливости, т.е. закона. С точки зрения объективного права, самое главное в отношениях между человеком и идеологией состоит в том, чтобы вся его деятельность, определяемая исповедуемой им идеологией, протекала в соответствии с законом, находилась, как сейчас говорят, в рамках правового поля.

Здесь необходимо отметить, что последнее правило имеет лишь весьма ограниченное действие в так называемых идеократиях – тоталитарных, неправовых государствах. Здесь закон воплощает собой не объективную справедливость, не здравый моральный смысл (так что даже незнание его не является для преступившего его ни юридическим, ни моральным оправданием) – но, поистине, узаконивает беззаконие, является тем же орудием идеологии. Фашистские деятели не выходили за рамки существующих в то время в Германии законов, однако, мир признал их повинными перед самой человечностью. Мы же имеем в виду те законы, которые отвечают духу естественного права, и которые наиболее точно представлены в законодательствах демократических государств.

Практически у каждого человека есть какие-то политические, религиозные или иные воззрения. В идеале наиболее гуманным будет частный, личный характер выражения религиозных и политических убеждений. Никого не должно интересовать ни то, что говорит верующий на исповеди своему духовнику, ни то, за какого кандидата, скажем, в президенты голосует гражданин во время выборов. Но это в идеале. В жизни все мы в той или иной мере социализированы, и потому совершаем те или иные общественные политические и религиозные (или нерелигиозные, светские) действия. Поскольку эти действия не насильственны, не носят откровенно оскорбительного характера для несогласных с нами, – короче говоря, поскольку они законны, – мы имеем на них и моральное право. Тем более, что от таких действий отнюдь не отказываются наши оппоненты.

Но независимо от нашей партийно-политической и конфессиональной ориентации никогда не следует забывать, что

всякая политическая или религиозная идеология, во-первых, предлагает человеку не равноправные отношения с самой собой, а отношения подчинения и служения и, во-вторых, не носит универсального, общечеловеческого характера.

Достаточно только взглянуть на обилие религиозных верований, на множество политических партий и идеологий, чтобы усомниться в том, что среди них какая-то одна абсолютно истинна и должна, ради общего блага, стать общепринятой. Мир расколот, каждая социальная группа упрямо верит в свою истину, что время от времени ведет к религиозным и политическим столкновениям внутри общества или к войнам между государствами. Это, разумеется, нетерпимо и с этим необходимо бороться в рамках правового поля.

С другой стороны, многообразие идеологий позволяет человеку думающему понять относительность, неабсолютную ценность любых религиозных и политических идеологий, безосновательность притязаний каждой из них на исключительное господство, а с тем и осознать и сохранить за собой право, свободу религиозного и политического выбора. Один из вариантов такого выбора – отказ от любой идеологии.

Относительность идеологий, их нестихающая вражда между собой невольно помогает человеку найти абсолютные, подлинные ценности. В этой ситуации особенно рельефно высвечиваются преимущества общечеловеческих моральных, гражданско-правовых и экологических ценностей, принципиально отрекающихся от всякого идеологического подтекста, имеющих смысл мировоззренческий и глубоко личный и вместе с тем – вселенский, универсальный.

Уместно в этой связи спросить: а может ли существовать гуманистическая партия и, соответственно, гуманистическая идеология?

Гуманизм и политика