Биоцид и экоцид, осквернение и разрушение среды обитания

Принципиальное отличие биоцида и экоцида как антиценно­стей от всех других действий человека, разрушающих мир ценностей, определяется специфической областью проявления деструктивности. Если практически во всех описанных выше случаях речь шла о связях в системах человек – человек, человек – общество, общество – общество, то феномены биоцида, экоцида, осквернения и разрушения среды обитания возникают в системах чело­век – живая природа, общество – живая природа, человек – природа (космос), общество – природа (космос).

Элементы биоцида (от греческого bios – жизнь и латинского ceado – убиваю) и экоцида (от греческого oikos – дом, жилище, место­пребывание и латинского ceado – убиваю) практиковались человечеством издревле. Но долгое время они рассматривались как естественное био­логическое или физическое проявление жизнедеятельности людей, как нормальное условие их существования, хотя с древних времен у неко­торых людей возникали сомнения, скажем, в естественности убийства человеком животных и их поедания. Что же такое экоцид и биоцид? Чем отлича­ются они от других отношений агрессии в рамках биологических систем или си­стем человек-природа?

Если растения, животные и другие формы жизни, судя по всему, располагают своего рода экологическими инстинктами и встроенными в них, либо их окружающими природными регуляторами, то человек в своей жизнедеятельности не только следует естественной био­логической целесообразности, но и в значительной мере свободен. Свобода же не имеет в себе никаких внутренних регуляторов.. В союзе с мышлением и познанием она тяготеет быть силой, ко­торая не склонна налагать на себя какие-либо ограничения. Этот дух свободы и тяга к безграничному освоению мира практически всегда определял поведение человека в таких областях, как промышленность, сельское хозяйство, техника, военное дело и т.д. На­чавшееся с эпохи Ренессанса и господствовавшее вплоть до середины XX в. (а возможно, и до сего дня), осмысление человеком самого себя как царя природы, вершины мироздания и космоэволюционного процесса, высшего продукта развития всего материального, породило много амбиций, ожиданий, самоуверенности, иллюзий, а также ошибок и недальновидных действий. Последнее становилось очевидным ввиду все новых негативных последствий воздей­ствия человека на живую природу, которые грозили быть глобальными и необратимыми. Исчезновение многих видов животных, сокращение площадей пахот­ных земель, эрозия почвы, наступление пустынь, гибель лесов, инток­сикация всего живого отходами промышленного производства, загряз­нение атмосферы и воды, – все это и многое другое стало симптомами приближающейся глобальной экологической катастрофы.

Если учесть, что человечество накопило горы ядерного, химического и биологического оружия, то для любого здра­вомыслящего человека станут очевидными масштабы возможных глобальных катастроф, опасность той стези, на которую ступи­ло человечество. Кажется, еще одно неосторожное движение и мировое сообщество, вместе со всем живым на Земле, рухнет в вырытую им са­мим могилу.

Мрачные последствия человеческой активности охватывают как живую природу, так и неживую. Речь идет не только о загрязнении воздуха, почвы, мирового океана, о непредсказуемых возможностях изменения климата, т.е. о некоторой интервенции человеческой самоуверенности и бездумия в собственно планетарные стихии, но и о вмешательстве в пределы сол­нечной системы и открытый космос. На абстрактном философском языке это можно обозначить как кризис транссубстанциальных комму­никаций. Если прежде мы видели альтернативу либо в господстве стихий и законов природы над человеком, либо в том, что мы истинные гос­пода мироздания (и если в чем-то еще не достигли этого господства, то рано или поздно мы его добьемся), то теперь сложилось принципиально иное положение вещей, которое, видимо, требует пересмотра принци­пов самих транссубстанциальных коммуникаций. Ибо здесь воз­никает особого рода конфликт между такими субстанциями, как чело­век, общество и природа.

Начинающееся осознание человеком сложившейся ситуации, осмысление им антиценностных результатов своей деятельности в окружающей его среде чревато настоящей революцией в психологии, мышлении, этике, экономике, технологии, политике, а, по сути, во всех областях жизнепроявлений человека. Сложность задач, с которыми столкнулся человек в результате роста и одновременно осознания мас­штабов своей деструктивной деятельности, состоит в том, что необхо­димо выработать и ввести принципиально новые стандарты коммуни­каций с природой, а также механизмы их соблюдения. Если например, механизмами установления оптимальных параметров производства яв­ляется рынок и другие объективные социальные закономерности, а в основании юридического закона лежат базовые условия выживания личности в обществе, то является ли достаточным простое приспособ­ление к условиям нашего выживания в экосистеме за счет, скажем, сни­жения потребления энергии и природных ресурсов, контроля за рож­даемостью и других консервативных мер? Возможно, перед нами стоит более фундаментальная проблема, связанная с радикальным переос­мыслением сущности как наших отношений с природой, так и ее собственной сущ­ности как субстанциальной реальности. Возможен ли выход из ложного противопоставления: либо раб природы, либо ее господин? Что может озна­чать для природы наносимый ей нами ущерб? Возможна ли альтернатива дилемме: либо антропоморфизация, оду­шевление (гилозоизация) природы, ее панлогизация и предписывание ей тотальной закономерности и детерминированности, либо ее иррационализация, ее восприятие как абсолютно слепой, молчаливой, в основе своей непонятной и неизвестной нам субстанции? Мо­жет быть, грозящие человечеству глобальные кризисы ставят перед ним проблему пересмотра «человеческой, слишком человеческой» картины мира и заставляют его ввести в нее некоторые предположения не ан­тропоморфного и не «объективного» характера, а какие-то, пока не совсем нам ясные идеи «третьего» типа?

Влияние стереотипов мышления на подход к проблемам биоцида и экоцида совершенно очевидно. Ученые, общественные и государствен­ные деятели, журналисты, – все, вовлеченные в решение этих проблем, так или иначе образуют два разных лагеря с противопо­ложными точками зрения. Представители первого лагеря, объединяющего по­давляющее большинство, сознательно или бессознательно исходят из антропоцентричной установки. Они желают сохранить прежнюю стра­тегию по сути паразитарного отношения к природе за счет пусть даже и выработки «экологического» сознания и этики, экологически чистых технологий и т.д. – но идея господства над природой, установка на него остается неизменной. Она лишь модернизируется. Да и общий научно-технический прогресс, как кажется, делает преодоление такой установки невозможным. Поэтому но­вое «экологическое» сознание оказывается своего рода троянским ко­нем накануне очередной экспансии человека в природу.

Другие, составляющие меньшинство, занимают полярную позицию. Шокированные ужасающими картинами оскверне­ния и разрушения природы, они полагают, что человек уже под­писал себе смертный приговор, продемонстрировав тупиковость ветви эволюции, породившей его самого, свою обреченность как разновидности живого вещества в космосе. Он должен просто исчезнуть с лица планеты как глобальное зло, нечто несостоятельное и недостойное Зем­ли и Вселенной. Такой приговор кажется призывом к коллективному самоубийству или к уничтожению человечества природой, – что яв­ляется в их глазах справедливым актом возмездия за совершенные перед ней преступления.

Но едва ли ответы эгоизма и имперсонализма отражают реаль­ное положение вещей и предлагают действительный выход из положе­ния перед лицом надвигающегося глобального кризиса. Имеется, как минимум, еще один возможный подход к осмыслению и разрядке ситуации. Он состоит в более глубоком уяснении особых, во многом непривычных для нас равно­правных отношений между человеческой и природной субстанциями.

В чем-то существенном это равноправие не похоже на эпистемологический конвенционализм, моральное единство, согла­сие и гармонию или на юридическую и политическую договоренность. Хотя бы потому, что материальная субстанция едва ли обладает соот­ветствующими качествами, а приписывание их ей слишком рискованно и, видимо, неправомерно.

Сложность задачи состоит в том, чтобы учесть не только области частичной согласованности этих двух реальностей, но и аспекты их принципиальной несогласовываемости. Иначе говоря, надо «понять» и «усмотреть», опознать нечто принципиально непонятное и не усматриваемое при­вычными для нас методами. Нужно «обличить» то невидимое, что осо­бым образом отличает ее от нас и, более того, что остается за рамками области единства и взаимоинтегрированности человека (общества) и природы.

Несомненно, здесь пригодятся некоторые принципы гуманисти­ческого мышления и психологии. Во-первых, мы должны отдать себе от­чет в том, что мы имеем в виду, когда предполагаем вероятность равноправных отношений между человеком и природой, и какими могут быть последствия этого равноправия.

Задолго до изобретения ядерной бомбы Лев Шестов писал: «... А если бы человек додумался до способа уничтожить весь мир, всю Вселенную до последнего существа и даже неживого атома, – что, осталась бы и тогда природа спокойной или, при мысли о возможной гибели всего, ею сотворенного, она поколебалась бы, удостоила бы человека своего внимания, заговорила бы с ним, как равная с равным, и пошла бы на уступки?.. Есть, по крайней мере, вероятность того, что природа бы испугалась и согласилась посвятить человека в свои тай­ны» (Шестов Л. // Русская мысль, 1916, №2, с. 52).

При всей кажущейся метафоричности или метафизичности во­проса, как и наивности шестовского предположения, за ними кроется серьезная попытка преодолеть ложные стереотипы и догмы в системе отношений человек-природа. Во всяком случае вероломству и бесцере­монности познания и материальной деятельности человека приходит конец. Но какие карты он выложит на стол, что скажет, если природа заговорит с ним как равная с равным? Если только первые звуки ее голоса, неясно воспринятые и едва ли понятые нами, породили столько кризисных ситуаций и смятение во всех областях мировосприятия, то какова будет наша реакция, если она в полный голос заговорит с на­ми, вступит с нами в равноправный и полномасштабный «переговор­ный процесс»? Готовы ли мы к диалогу с природой?

Кто знает, может быть речь пойдет об уточнении и пересмотре демаркационной линии, границ между человеком и материальным ми­ром, о «демилитаризованных» зонах, и человек вынужден будет дать обя­зательство не вступать в них обычным знаниевым, техническим, ин­дустриальным, энергетическим или каким-либо иным традиционным для него образом. Возможно, будут выявлены зоны рискованных об­ластей человеческого существования как материального существа. Возможно, будет уточнен статус естественных тайн, заповедников при­роды, куда проникновение человека обычным образом будет запре­щено по взаимному согласию сторон… И не в этом ли может состоять тот радикальный пересмотр основных принципов гуманистической гносеологии, о допустимости которого, с принципиально антидогматических позиций самого гуманизма, мы говорили выше?

В любом случае будет возрастать роль глобального баланса человека и природы. Вероятностность, негарантированность и рискованность существования человека будут увеличи­ваться в одних отношениях и уменьшаться в других. Но, видимо, глав­ное состоит в том, чтобы мы успели выработать навыки адекватного обращения с тайнами природы и ничто, с неизвестностью, неожидан­ностью, невероятностью и невозможностью как таковыми, а не как с феноменами и реальностями, которые якобы только и ждут, чтобы человек превратил их в нечто им противоположное: тайну – в самоочевид­ность, неизвестность – в известное, неожиданность – в предсказуе­мость, невероятное – в вероятность, а невозможность – в возможное и действительное.

Признание современной физикой не только порядка, но и хао­са во Вселенной, как кажется, указывает на общие перспективы переос­мысления человеком сущности транссубстанциальных коммуникаций. Традиционные рациональные (логические), аксиологические, антропо­морфические, пантеистические, мистические, паранормальные способы освоения внешнего мира должны быть со временем частью отброшены, а частью дополнены новыми способами его опознания и обживания. В выработ­ке этих способов позитивную роль смогут сыграть современный скеп­тицизм, вероятностное и пробабилистическое мышление, принципы фаллибилизма, плюрализма, свободы и творчества, т.е. те методы, ко­торые составляют сущность гуманистического стиля мышления и пси­хологии.

Таким образом, преодоление столь мощных антигуманных проявлений человека, какими являются биоцид и экоцид, выходит за рамки преодоления или обуздания собственно античеловеческого. По­скольку они угрожают иным, окружающим нас реальностям, эти де­структивные феномены могут быть названы и антиприродными, суб­станциально подрывающими человека, природу и сами отношения между ними. Это преодоление предполагает как творческий возврат к созидательным, гармоничным и «взаимовыгодным» отношениям меж­ду человеком и средой его обитания, так и выявление ее новых пара­метров и атрибутов, выработку новых принципов ценностных транс­субстанциальных коммуникаций и, как сказал бы Шестов, нового из­мерения мышления.