 |
5. В ЗАМКЕ
|
|
|
|
На другой день, далеко за полдень, мистер Хэвишем и маленький лорд ехали в карете по длинной аллее, ведущей к замку. Старый граф распорядился, чтобы внук прибыл к обеду, и по каким-то одному ему известным причинам велел, чтобы ребенка впустили к нему в комнату одного. Маленький лорд, сидя в карете, с большим любопытством смотрел в окошко. Все ему было интересно: карета, запряженная превосходными лошадьми, блестящая сбруя, нарядный кучер и высокий лакей в ливрее. Герб на дверцах кареты особенно привлек его внимание, и он спросил лакея, что он означает.
Когда карета подъехала к воротам парка, Седрик высунулся из окна, чтобы рассмотреть каменных львов у входа. Ворота отперла женщина, которая вышла из увитой плющом сторожки при въезде в парк. За ней выскочили двое детей, они во все глаза смотрели на маленького лорда, а он на них. Привратница с улыбкой присела и сделала знак своим мальчикам, которые тоже поклонились.
— Разве она меня знает? — спросил маленький лорд Фаунтлерой и снял свою бархатную шапочку, отвечая улыбкой на приветствие. — Здравствуйтн! Добрый день! — сказал он.
Женщина еще шире улыбнулась
— Да хранит вас Бог, милорд! — произнесла она. — Желаю вам счастья! Добро пожаловать!
Маленький лорд замахал шапочкой, поклонился еще раз, и карета поехала дальше.
— Мне эта женщина нравится, — заметил он. — Она, должно быть, очень любит своих мальчиков. Мне хотелось бы приходить сюда играть с ними. Она в состоянии принимать гостей?
Мистер Хэвишем знал, что ему едва ли позволят играть с детьми привратницы, но смолчал.
Карета катилась по аллее, и ветви деревьев смыкались над ней, образуя широкую арку. Седрик никогда не видал таких величественных деревьев. Он еще не знал, что замок Доринкорт — один из великолепнейших в Англии, а его парк не имел себе равных по красоте и размерам. Ему просто нравились эти большие, широко простирающие ветки деревья, где местами сквозь густую листву просвечивали последние лучи солнца, и эти поляны, поросшие высокими папоротниками и множеством голубых колокольчиков, колышущихся при легком ветерке. Он смеялся от радости, увидев, как кролик подскочил в траве и унесся прочь, мелькая коротким белым хвостом. Вдруг из-за кустов вспорхнула стая куропаток, и Седрик захлопал в ладоши.
|
|
|
— Как красиво! — сказал он Хэвишему. — Я никогда не видел такого великолепного парка. Он даже лучше центрального парка в Нью-Йорке.
Седрика удивило, что они так долго едут.
— Сколько идти от ворот до главного крыльца? — спросил он.
— Мили три-четыре.
— Как странно жить так далеко от собственных ворот! — заметил маленький лорд.
Каждую минуту ему на глаза попадалось что-то, что приводило его в восхищение. Когда он увидел стадо оленей, которые стояли и лежали в траве и, встревоженные стуком колес, испуганно повернули свои грациозные головки с рожками в сторону аллеи, Седрик пришел в полный восторг.
— Разве тут был цирк? — воскликнул маленький лорд. — Или они всегда здесь живут? Чьи они?
— Они принадлежат вашему деду и живут здесь, — отвечал поверенный.
Вскоре показался замок — темное величественное здание возвышалось перед ними. Последние лучи солнца золотили многочисленные его окна; башни, стены с бойницами сплошь увиты плющом, все пространство перед замком было в клумбах с изумительными цветами.
— Я никогда не видел ничего подобного! — воскликнул Седрик. — Это точно царский дворец. Я видел такие на картинке в сказке.
Высокая входная дверь отворилась, слуги стояли в два ряда, — все глаза были устремлены на Седрика. Мальчик подивился их богатым ливреям и не понимал, зачем они здесь стоят. Он не подозревал, что они собрались, чтобы приветствовать маленького мальчика, которому со временем достанется сказочный замок, великолепный парк со старыми могучими деревьями, поляны с папоротниками и синими колокольчиками, среди которых резвятся зайцы и кролики, пятнистые большерогие олени, притаившиеся в густой траве. Только две недели тому назад этот самый мальчик сидел, болтая ногами, в лавке мистера Гоббса среди картофеля и консервированных персиков: мог ли он представить себе, что эта роскошь когда-нибудь будет принадлежать ему.
|
|
|
Во главе слуг стояла женщина почтенного возраста, в черном шелковом платье и в чепчике на седых волосах. Когда мальчик вошел в обширную переднюю, она выступила вперед. Мистер Хэвишем вел Седрика за руку и вдруг остановился.
— Вот лорд Фаунтлерой, — произнес он. — Лорд Фаунтлерой, это миссис Меллон, экономка, она заведует всем домом.
Седрик подал ей руку, глаза его блеснули.
— Это вы мне прислали белую кошку? Очень вам благодарен.
Лицо миссис Меллон просияло.
— Я бы сразу узнала его светлость, — сказала она мистеру Хэвишему. — Как он похож на капитана! Нынче великий день, сэр!
Седрик удивился, почему это великий день? Он взглянул на миссис Меллон, и ему показалось, что у нее слезы на глазах, но вместе с тем непохоже было, что это от печали — она улыбалась.
— От нее есть два котенка, я пришлю их в комнату милорда, если угодно.
Мистер Хэвишем сказал ей что-то потихоньку.
— В библиотеке, сэр, — отвечала она. — Приказано лорда впустить одного.
Несколько минут спустя высокий лакей, который сопровождал Седрика, распахнул двери библиотеки и торжественно произнес:
— Лорд Фаунтлерой! — Лакей чувствовал всю торжественность этой минуты: в замок входил наследник, будущий граф.
Седрик переступил порог большой комнаты с множеством шкафов и книжных полок. Резная мебель была вся темная, занавеси тяжелые, оконные ниши глубокие, от дверей до конца комнаты было очень далеко, и так как солнце уже село, кругом царил полумрак. В первую минуту Седрику показалось, что в комнате никого нет, но вскоре он заметил, что около зажженного камина стоит большое кресло, а в кресле сидит кто-то, кто даже не повернулся, чтобы взглянуть на него. Но зато нашлось другое существо, обратившее внимание на Седрика. На полу, около кресла, лежала громадная рыжая, лохматая, похожая на льва собака. Она медленно и величаво поднялась и направилась к мальчику.
|
|
|
— Дугл, назад! — крикнул чей-то резкий голос.
Но маленький лорд совсем не испугался. Он взял собаку за ошейник и вместе с ней пошел вперед. Дугл все время фыркал.
Тогда граф, сидевший в кресле, поднял глаза. Седрик увидел перед собой высокого старика с пушистыми седыми волосами и густыми бровями, с орлиным носом и темными зоркими глазами, в которых тоже было что-то орлиное.
Старик же граф увидел перед собой мальчика в бархатной черной куртке с кружевным воротником, белокурые локоны обрамляли красивое мужественное лицо, ясные глаза доверчиво встретили строгий взгляд деда. Если замок был похож на волшебный дворец, то маленький лорд еще больше напоминал сказочного принца. Внезапное чувство торжества и восторга вспыхнуло в сердце старого графа, когда он увидал внука, который без тени смущения стоял перед ним, держа за ошейник огромную собаку. Графу понравилось, что мальчик не боялся ни его, ни собаку.
Седрик поглядел на деда так же внимательно, как на привратницу, и близко подошел к нему.
— Вы граф? — спросил он. — Вы знаете, я ваш внук. Меня привез мистер Хэвишем. Я лорд Фаунтлерой. — Он протянул руку старику, думая, что учтивость этого требует. — Надеюсь, вы здоровы, — продолжал он. — Я очень рад вас видеть.
Граф пожал ему руку. Глаза его странно сверкнули. Он был так удивлен, что не знал, что сказать. Он оглядывал ребенка с ног до головы из-под своих густых бровей.
— Ты рад меня видеть? — спросил он наконец.
— Да, очень рад, — ответил маленький лорд и сел на высокий стул. Его ноги не доставали до полу, но он сидел спокойно и внимательно глядел на своего сиятельного деда.
— Я часто думал, — начал он, — на кого вы похожи. Лежа на койке на корабле, я все спрашивал себя: не похожи ли вы на моего отца?
|
|
|
— И что же, похож? — спросил граф.
— Я был очень маленький, когда папа умер, и не очень хорошо его помню, но, кажется, вы на него непохожи.
— Наверное, ты разочарован?
— О, нет! — вежливо ответил Седрик. — Конечно, каждому хочется, чтобы все были похожи на его папу. Но дедушку можно любить, даже если он непохож на папу. Вы сами знаете, что близкие родственники всегда нам нравятся.
Граф откинулся на спинку кресла. Он уж никак не мог сказать, чтобы родственники ему нравились. Он всегда с ними ссорился, выгонял из своего дома, бранил их, и они его ненавидели.
— Каждый мальчик любит своего деда, — продолжал маленький лорд, — особенно такого доброго, как вы…
Странный огонь блеснул в глазах старика.
— О! — сказал он. — Разве я был добр к тебе?
— И как еще! — оживленно отвечал Седрик. — Я вам очень благодарен за Бриджит, за торговку и за Дика.
— Бриджит! Торговка! Дик! — воскликнул граф.
— Да, — пояснил Седрик, — это для них вы дали мне денег, то есть велели мистеру Хэвишему дать мне их.
— Гм, — промычал граф. — Понимаю. Деньги, которые ты мог потратить как захочешь. Ну, расскажи, что ты на них купил? Я хочу знать, на что ты их потратил.
Старик сдвинул свои густые брови и строго смотрел на мальчика.
— Вы, наверное, не знаете о Бриджит, о торговке яблоками и о Дике. Я забыл, что вы так далеко от них живете. Это мои друзья. Видите, Майкл был очень болен…
— Кто такой Майкл?
— Муж Бриджит.
И мальчик рассказал всю историю несчастной семьи.
— Гм, так вот что ты решил сделать для себя. А что еще?
Дугл в это время сидел возле высокого стула и, часто оборачиваясь, смотрел на Седрика. Это был важный пес, и не в его привычках было сразу же проникаться доверием к кому бы то ни было. Граф не терял его из виду и изумлялся, что животное смирно сидит около ребенка.
А Дугл еще раз дружелюбно взглянул на маленького лорда и положил свою львиную голову ему на колени. Седрик стал гладить этого нового друга.
— А вот Дик, — продолжал он, — тот вам непременно понравился бы, он такой трудолюбивый! Он чистил сапоги на улице.
— Как? И ты был с ним знаком? — спросил граф.
— Он мой давнишний приятель, правда, не такой старый, как мистер Гоббс, но давнишний. Он на прощанье подарил мне вот это. — Седрик вынул платок и развернул его. — Я буду беречь его всегда-всегда. Его можно носить на шее или держать в кармане. Он его купил на первые деньги, которые выручил, когда я помог ему откупиться от Джека и подарил ему новые щетки. Мистеру Гоббсу я купил золотые часы и велел вырезать на крышке слова: «Мистеру Гоббсу от его самого старинного друга, лорда Фаунтлероя». Это чтобы он вспоминал меня. А когда я смотрю на платок, то вспоминаю Дика…
|
|
|
Трудно описать впечатление, произведенное этими рассказами на благородного графа Доринкорта! Его нелегко было удивить чем-нибудь, он слишком хорошо знал жизнь, — но то, что он услышал от внука, было для него настолько непонятно, что у старика перехватило дыхание. До сих пор он никогда не интересовался детьми, он был так поглощен собственными развлечениями, что на детей у него времени не хватало. Он не обращал внимания на сыновей, когда те были маленькие, хотя помнил, что отец Седрика был сильный, красивый мальчик. Всех детей вообще он считал надоедливыми существами, которых надо построже держать в руках. Старшие сыновья сильно досаждали ему тем, что учителя беспрестанно на них жаловались, один только младший, отец Седрика, учился хорошо и вел себя прилично, но жестокосердного графа раздражало, что он лучше своих братьев, и он каждый день придирался к мальчику.
Внука своего граф Доринкорт вызвал из Америки вовсе не из родственной нежности, а из тщеславия, желая воспитать будущего наследника по-своему. В ожидании его приезда старик сильно волновался и заранее злился, думая, что к нему привезут полудикого грубого американца, с воспитанием которого ему, пожалуй, придется еще много повозиться. Каково же было удивление старого графа, когда он увидел приятного и воспитанного мальчугана, а что всего удивительнее, старый граф привык к тому, что все боятся его, и предполагал, что внук тоже оробеет, но оказалось, мальчик уверен, что дедушка — его истинный друг.
А Седрику и в голову не приходило, что он произвел такое отрадное впечатление на себялюбивого, черствого старика.
Дед расспрашивал внука о его жизни в Нью-Йорке, о его друзьях и слушал, не спуская глаз с ребенка. Маленький лорд охотно отвечал на все вопросы, рассказывал ему про Дика, про Джека, про торговку и про мистера Гоббса, описывал республиканские митинги. Он дошел до революции и Четвертого июля и вдруг, что-то вспомнив, остановился.
— Что случилось? — спросил дед. — Почему ты не продолжаешь?
Маленький лорд завозился на стуле: ему стало неловко.
— Я вдруг подумал, что этот разговор наверное вам неприятен, — отвечал он. — Может быть, кто-нибудь из ваших участвовал в войне?.. Я забыл, что вы англичанин…
— Можешь продолжать, никого из моих там не было. Ты забываешь, что ты сам англичанин.
— О, нет, — быстро возразил Седрик, — я американец.
— Ты — англичанин! — жестко повторил старик. — Твой отец был англичанин.
Его развлекал этот спор, но Седрик был недоволен и покраснел до корней волос.
— Я родился в Америке, — протестовал он, — а кто родился в Америке, тот американец. Извините, что я возражаю вам, — прибавил он учтиво, — но мистер Гоббс сказал, что, если будет война, я… я должен стоять за американцев.
Граф сухо улыбнулся.
— За американцев? — переспросил он.
Он ненавидел все американское, но его забавлял этот маленький патриот, и он подумал, что со временем из него может выйти хороший англичанин.
Они не успели еще потолковать о революции, как пришли доложить, что подан обед.
Седрик встал, подошел к деду и, взглянув на его больную ногу, спросил:
— Хотите, я помогу вам? Вы можете опереться на мое плечо. Когда мистер Гоббс ушиб ногу о бочку с картофелем, он всегда опирался на меня.
Высокий лакей чуть не засмеялся, рискуя потерять за это место. Он всегда служил в аристократических домах и никогда не позволял себе улыбаться в присутствии господ. Теперь он с трудом удержался и только тем и спасся, что уставился на одну из картин.
Старый граф окинул глазами внука с головы до ног:
— Ты думаешь, что будешь в силах меня удержать?
— Полагаю, что да, — отвечал Седрик. — Я очень сильный, ведь мне семь лет. Вы можете одной рукой опереться на палку, а другой на мое плечо. Дик говорит, что у меня очень крепкие мускулы для моих лет.
Седрик сжал кулак и согнул руку, чтобы показать мускулы, он это сделал с таким серьезным лицом, что лакей опять принялся разглядывать картину.
— Хорошо, — сказал граф, — попробуем…
Седрик подал палку и помог ему встать. Обыкновенно лакей делал это, и старик всегда яростно ругался, когда чувствовал приступы подагры. Теперь же он молчал, хотя нога болела. Ему хотелось испытать мальчика. Медленно встав, он положил руку на детское плечо, мальчик осторожно сделал шаг вперед и зорко следил за движениями больной ноги подагрика.
— Обопритесь сильнее на меня, — сказал он, — я пойду тихонько…
Капризный старик дал ему почувствовать всю свою тяжесть и нарочно налегал больше на его плечо, чем на палку. После нескольких шагов лицо маленького лорда все вспыхнуло, сердце так и застучало, но он подбадривал себя, помня о том, что Дик похвалил его мускулы.
— Не бойтесь, — твердил он, — мне ничего… если… если недалеко идти.
До столовой было действительно недалеко, но маленькому лорду показалось, что они идут ужасно долго. Рука на его плече становилась все тяжелее с каждым шагом, дышалось все труднее, но он не думал сдаваться.
— Вам очень больно? — спрашивал он у деда. — А вы держите больную ногу в воде с горчицей? Мистер Гоббс всегда ставил ногу в горячую воду. Арника {6} тоже хорошее средство.
Лакей и огромная собака следовали за ними; лакей смотрел с изумлением на мальчика, который, напрягая все силы, стойко переносил такую тяжесть. Граф тоже бросал удивленные взгляды на раскрасневшееся личико внука.
Наконец они вошли во внушительную столовую, дотащились до стула, и граф уселся. Седрик вынул красный платок, подаренный Диком, и утер им лоб.
— Как сегодня жарко! — заметил он. — Вероятно, вы топите камин из-за вашей ноги, но мне кажется, немного жарко.
— Тебе тяжело было идти, — сказал граф.
— О, нет! Мне было не тяжело, но жарко… впрочем, летом всегда жарко… — И он опять вытер свои мокрые кудри красным платком.
Место маленького лорда было напротив деда, на другом конце стола. Стул ему был не по росту, и вообще все: большая комната, высокие потолки, массивная мебель, огромная собака, высокий лакей и сам граф — были таких размеров, что мальчик среди них казался крошечным.
Хотя граф был одинок, он жил роскошно, и обед был богато сервирован. Странно смотрелась огромная комната с лакеями, безмолвно стоящими вокруг стола, уставленного яркими свечами, сверкающим серебром и стеклом, с суровым стариком во главе стола и крошечным мальчиком напротив. Граф был страшно требователен к еде, хотя сам мало ел, сейчас же аппетит его был лучше, может быть, оттого, что он не злился и думал о другом. Внук занимал его мысли, граф смотрел на него через стол и заставлял говорить. Никогда граф не представлял, чтобы разговор ребенка мог его развлечь. Но маленький лорд забавлял и удивлял его — старик не мог забыть, как твердо мальчик вынес его тяжесть.
— Вы не всегда надеваете свою дворянскую корону? — почтительно спросил Седди.
— Нет, — отвечал граф улыбаясь, — она мне не к лицу.
— Мистер Гоббс говорил, что будто вы всегда ее носите, но потом подумал и прибавил, что вы ее, вероятно, снимаете, когда надеваете шляпу.
— Да, я ее иногда снимаю.
Один из лакеев вдруг странным образом закашлялся, закрывая рот рукой.
Седрик первый кончил обед и, прислонившись к спинке стула, осматривал комнату.
— Вы должны гордиться вашим домом, — сказал он. — Какой он великолепный! Я не видел таких… Правда, мне только семь лет, и я вообще мало видел…
— Ты думаешь, я могу гордиться своим домом? Да?
— Конечно, всякий им гордился бы. Я бы точно гордился, если бы он был мой. Какой у вас парк! Какие деревья! Как листья шелестят! — Он замолчал на мгновенье и потом прибавил: — Но не слишком ли он большой для двоих?
— Разве ты находишь, что он слишком велик?
— Нет, но мне кажется, что если бы мы не жили дружно, то было бы очень скучно…
— А как ты думаешь, мы будем друзьями?
— О, да! Мистер Гоббс и я, мы были большие друзья. Я его любил больше всех, кроме моей дорогой.
Брови старика сдвинулись.
— Кто это — дорогая?
— Это моя мама, — тихо ответил маленький лорд.
Ему уже пора было спать, и он немного устал. Различные впечатления утомили его, и он вспомнил, что первый раз в жизни будет спать в доме, где нет его матери. Он думал все о ней, ему не хотелось больше говорить, и граф заметил, что на лицо его набежала грустная тень. Но Седрик все-таки бодрился, и, когда после обеда они возвращались в библиотеку, он опять подставил деду плечо, и рука старика уже давила не так сильно.
Когда лакей ушел, маленький лорд сел на ковер против камина, около собаки, и молча гладил ее.
Граф наблюдал за ним: глаза мальчика казались грустными и задумчивыми, раза два он тяжело вздохнул.
— Фаунтлерой, о чем ты думаешь? — спросил граф.
Маленький лорд поднял глаза и сделал усилие, чтобы улыбнуться.
— Я думаю о моей дорогой и… и лучше я встану и похожу по комнате.
Он поднялся, положил руки в карманы и стал ходить взад и вперед; губы его были сжаты, на глаза навернулись слезы, но он высоко держал голову и ходил твердым шагом. Дугл шел за ним по пятам и тревожно посматривал на мальчика. Маленький лорд положил руку на голову собаки.
— Хороший пес, — сказал он. — Это уже мой друг: он понимает меня.
— Да что с тобой? — спросил граф. Он видел, что на ребенка навалилась тоска по дому, но он храбро старается себя пересилить, и это нравилось графу. — Подойди сюда, — сказал он.
Мальчик подошел.
— Я никогда не отлучался из дому, — проговорил он тихо. — Как-то странно ночевать не дома, а в чужом замке. Но дорогая недалеко отсюда — она велела не забывать этого. И притом мне уж семь лет, я большой и могу глядеть на ее портрет.
Он вынул из кармана темно-лиловый бархатный футлярчик.
— Вот он. Надо нажать пружину, крышка откроется, и внутри она!
Маленький лорд стоял рядом с графом и доверчиво прижался к его руке.
— Вот она, — повторил он, улыбаясь, когда футлярчик открылся.
Старик нахмурился, он не хотел смотреть и все-таки невольно взглянул на портрет: это было прелестное, почти детское лицо, до того похожее на сына, что граф вздрогнул.
— Ты очень ее любишь? — спросил он.
— Очень, — кротко отвечал ребенок. — Я ее очень люблю. Мистер Гоббс мой большой друг, и Дик, и Бриджит, и Мэри, и Майкл — они все мои друзья, но дорогая — мой самый лучший друг, мы друг другу все говорим. Отец оставил ее мне, чтобы я ее берег, и когда я вырасту, буду ради нее работать…
— А что ты собираешься делать? — спросил дед.
Маленький лорд сел на ковер и задумался, не выпуская портрета из рук.
— Я думал завести торговлю, как мистер Гоббс, но я предпочел бы быть президентом.
— Мы лучше пошлем тебя в Палату Лордов, — ответил дед.
— Пожалуй, если это хорошее ремесло и если меня не выберут в президенты. Держать лавку скучновато.
Граф молчал и не сводил глаз с внука. Множество новых мыслей одолевало его. Дугл спал, положив голову на лапы.
Через полчаса вошел мистер Хэвишем. В комнате было тихо. Граф выпрямился, когда поверенный подошел к его креслу, и сделал знак рукой: маленький лорд спал на полу около огромной собаки, положив руку под свою кудрявую головку.
|
|
|
