Отношение между полами и классовая борьба

А. М. Коллонтай

Среди многочисленных проблем, тревожащих ум и сердце современного человечества, половой проблеме, несомненно, принадлежит одно одно из первенствующих мест. Нет такой страны, нет такого народа, за исключением легендарных «островитян», где бы вопрос об отношении между полами не принимал бы все более жгучий, наболевший характер. Современное человечество переживает не только острый по форме, но — что гораздо неблагоприятненнее и болезненнее, затяжной сексуальный кризис.

Быть-может, на всем длительном пути седой от времени истории человечества не выискать эпохи, когда бы «проблемы пола» занимали в жизни общества, такое центральное место, когда бы отношение между полами, подобно фокусу, сосредотачивало и собирало в себе измученные взоры стольких миллионов людей, когда бы сексуальные драмы служили таким неисчерпаемым источником вдохновения представителей всех видов и родов искусства.

Чем дальше длится кризис, чем более хронический характер он принимает, тем безвыходнее представляется положение современников и тем с большим ожесточением набрасывается человечество но всевозможные способы разрешения «проклятого вопроса». Но при каждой новой попытке разрешить проблему пола, запутанный клубок взаимных отношений между полами лишь крепче заматывается и, как-будто, не видеть той единственной правильной нити, с помощью которой удастся, наконец‚ совладать с упрямым клубком. Испуганное человечество в исступлении мечется от одной крайности к другой, но заколдованный круг сексуального вопроса остается по прежнему замкнут.

«Надо вернуться к счастливой старине, надо восстановить былые устои семьи, надо укрепить‚ испытанные морально-половые нормы», решает консервативно настроенная часть человечества. «Надо разрушить все лицемерные запреты отжившего кодекса сексуальной нравственности, пора сдать в архив эту ненужную, стеснительную ветошь… Индивидуальная совесть, индивидуальная воля каждого — вот единственный законодатель в этом интимном вопросе»‚ — раздается из лагеря буржуазного индивидуаливма. «Разрешение сексуальных, проблем осуществляется лишь при наступлении коренным образом реформированного общественного и хозяйственного строя», — утверждают социалисты; но ссылка на будущее, не указывает-ли, что и в наших руках, как будто, еще нет заповедной нити?…

Возможно-ли в самом деле уже сейчас отыскать или хотя бы наметить «магическую нить», обещающую распутать клубок?

Путь к отысканию этой нити дает нам сама история человеческих обществ, история непрерывной борьбы различных, противоположных по своим интересам и стремлениям социальных групп и классов. Уже не первый раз переживает человечество острый, сексуальный кризис, уже не первый рае отчетливость и ясность ходячих моральных предписаний в области общения между полами расплываются под напором нахлынувшего потока новых моральных ценностей и идеалов. Человечество пережило особенно острый сексуальный кризис в эпоху «Возрождения» и «Реформации», в эпоху, когда совершавшийся великий социальный сдвиг оттеснил на задний план родовитую, гордую, привыкшую к безраздельному господству феодальную знать и очистил место для нараставшей и крепнувшей новой социальной силы — восходящей буржуазии. Кодекс сексуальной морали феодального мира, выросший, ив недр «родового быта», с его общинным хозяйством, с его родовым, авторитарным началом, поглощавшим индивидуальную волю отдельного члена, столкнулся с новым, чуждым противоположным кодексом половой нравственности формирующегося буржуазного класса. Сексуальная мораль буржуазии вытекла из принципов, резко противополагавшихся основным моральным началам феодального кодекса: взамен родового начала выступала строгая индивидуализация, обособление замкнутой «малой семьи», вместо момента «сотрудничества», характерного и для общинного и для районного хозяйства, выступал момент конкуренции, последние остатки коммунистических представлении, свойственных в различном всем видоизменениям родового быта, вытравлялисЬ торжествующим принципом индивидуализированной, выделенной, обособленной частной собственности. Растерявщееся человечество столетия металось между двумя столь различными по духу, сексуальными кодексами, приспосабивалось, применялось к ним, пока в сложной житейской лаборатории не претворило старых норм в новой закваске и не достигло хотя бы внешней формальной их гармонии.

Но в ту яркую и и красочную, эпоху «перелома» сексуальный кризис, несмотря на всю свою остроту, не носил такого угрожающего характера, какой он принимает в наши дни. И прежде всего потому, что «в великие дни» Возрождения, в этот «новый век», когда снопы яркого света новой духовной культуры залили ясными красками монотонную, бедную содержанием жизнь средневекового, отмиравшего мира, морально-половой кризис переживался лишь относительно малой частью общества. Самого многочисленного слоя тогдашнего населения — крестьянства — он касался лишь весьма посредственным образом лишь постольку, поскольку медленным, длительным путем в течение столетий совершалась и здесь перестройка хозяйственных основ, эволюционировали экономические отношения. Там, на верхах социальной лестницы, шла ожесточенная борьба двух противоположных по своим стремлениям социальных миров, там боролись между собою идеалы и нормы двух враждебных миросозерцаний, там — намечал своих жертв разраставшийся и грозный сексуальный кризис. Крестьянство, неподатливое на новшества, почвенно-устойчивое, продолжало цепко держаться за испытанные устои родовых традиции, унаследованных от праотцев, лишь под давлением крайней необходимости модифицируя, смягчая и приспособили к изменяющимся условиям своего хозяйственного быта застывший и как-бы выкованный из одного куска сексуально-родовой кодекс морали. «Сексуальный кризис» в эпоху острой; борьбы буржуазного и феодального мира обходил «податное сословие», и чем ожесточеннее шла на верхах ломка старых устоев, тем, казалось, крепче держалось крестьянство за свои родовые традиции… Несмотря на непрерывные вихри, проносившиеся над его головой и расшатывавшие самую почву под его ногами, крестьянство, а особенно наше русское крестьянство, ухитрялось через целые столетия в нетронутом и незыблемом виде сохранять основные начала своего морально-полового кодекса.

Иную картину видим мы в настоящее время. «Сексуальный кризис» на этот раз не щадит даже и крестьянства. Подобно инфекционной болезни, не признающей «ни чинов, ни рангов», перекидывается он из дворцов и особняков в скученные кварталы рабочих, заглядывает во мирные обывательские жилища, пробирается и в глухую русскую деревню, намечая своих жертв и в вилле европейского буржуа, и в затхлом подвале рабочей семьи, и в дымной избе крестьянина… От сексуальных драм «нет защиты, нет затворов»… Было бы величайшей ошибкой воображать, что в его темных беднах, барахтаются одни представители обеспеченных слоев населения. Мутные волны сексуального кризиса, все чаще и чаще захлестывают за порог рабочих жилищ, создавая и здесь драмы, по своей остроте не уступающие психологическим переживаниям «утонченно-буржуазного» мира.

Но именно потому, что сексуальный кризис задевает интересы не одних, «имущих», что «проблемы попа» стоят на жизненном пути и столь многочисленного социального слоя, как современный пролетариат, непростительным и непонятным является то равнодушие, с которым обходится этот наболевший и жизненный вопрос. Среди разнообразных и осуществленных задач, стоящих на пути рабочего класса, в его наступательном движении к осаждаемой крепости «будущего», несомненно, входит и задача построения более здоровых и более радостных отношений между полами.

Откуда же берется это непростительное наше равнодушие к одной из существенных задач рабочего класса? Как объяснить себе то лицемерное отнесение «сексуальной проблемы» к числу «дел семейных», на которые нет надобности затрачивать коллективных сил и внимания? Как будто отношения между полами и выработка морального кодекса, регулирующего эти отношения, не являлись на всем протяжении истории одним из неизменных моментов социальной борьбы, как будто отношение между полами в пределах определенной социальной группы не влияло существенным образом на исход борьбы враждующих между собою общественных классов?

Трагизм современного человечества заключается не только в том, что на наших глазах совершается ломка привычных форм общения между полами и принципов, их регулирующих, но еще и в том, что из глубоких и социальных низин подымаются непривычные, свежие ароматы новых жизненных устремлений, отравляющих душу современного человека тоскою по идеалам еще сейчас неосуществимого будущего. Мы, люди капиталистически-собственнического века, века резких классовых противоречий и индивидуалистической морали, все еще живем и мыслим под тяжелым знаком неизбывного, душевного одиночества. Это «одиночество» среди громад людных, вызывающе-разгульных, крикливо-шумных городов, это одиночество в толпе даже близких «друзей и соратников» заставляет современного человека с болезненной наивностью хвататься за иллюзию «близкой души»‚ — души‚ принадлежащей конечно существу другого пола, так как один только «лукавый Эрос» умеет своими чарами, хотя бы на время, разогнать этот мрак неизбывного одиночества…

Быть-может, никогда ни в какую эпоху одиночество души не ощущалось с такой мучительной остротой и настойчивостью, как в наши дни, быть-может, никогда люди так не изнемогали и не падали под его мертвящими очами.

Иначе это и быть не может. Тьма, кажется, всегда особенно непроглядной, когда впереди мерцает огонек.

А перед очами современных «индивидуалистов» еще лишь слабо скрепленных с коллективом, с другими индивидуумами рядом «симпатических чувствований», заманчиво мерцает новый светоч — изменяющиеся отношения между полами, в которых момент слепого, физиологического начала уступает место творческому принципу — «товарищеской солидарности». Индивидуалистически-собственническая мораль настоящего начинает казаться особенно мертвящей и гнетущей. В своей критике сексуальных отношений современный человек заходит значительно дальше отрицания ставивших внешних форм и кодекса ходячей морали; его одинокая душа ищет «обновления» самой сущности этих отношений, тоскует и стонет о той «великой любви», о том согревающем и творческом начале, которое одно в силах отогнать холодящий призрак душевного одиночества современников — индивидуалистов.

Если «сексуальный кризис» обуславлается на три-четверти внешними социально-экономическими отношениями, то одна четверть его остроты покоится, несомненно, на нашей «утонченно-индивидуалистической психике», взлелеянной господством буржуазной идеологии. Современное человечество в самом деле, как выражается немецкая писательница Мейзель-Хеос, бедно «любовной потенцией». Представители двух полов ищут друг друга в стремлении получить через другого, посредством другого возможно большую долю наслаждений духовных и физических для себя самого. О переживаниях другого лица, о той психологической работе, какая в нем творится — любовный или брачный партнер всего меньше помышляет.

Грубый «индивидуализм», скрашивающий наш век, быть может, ни в какой другой области не сказывается с такой откровенностью, как именно здесь, в отношении между полами. Человек, убегающий от душевного одиночества, наивно воображает, достаточно «воспылать любовью», достаточно предъявить свои права на другого человека, чтобы обогреться в лучах редкого блага — душевной близ ости и понимания. Мы, индивидуалисты, с огрубевшей в вечном культе своего, «я» душою, мы воображаем, что величайшее счастье — ощущение разлитой в себе и в близких нам существах «великой любви» можно захватить, не дав взамен сокровищ своей собственной души!

Мы претендуем всегда на своего любовного «контрагента» целиком и без раздела, а сами не умеем соблюсти простейшей формулы любви: отнестись с величайшей бережливостью к душе другого. К этой формуле постепенно приучат нас новые, намечающиеся уже между полами отношения, основанные на двух непривычных для нас началах: полной свободе, равенстве и истинной товарищеской солидарности. Но пока человечеству приходился еще дешеветь в холоде душевного одиночества и лишь грезить о том «лучшем веке», где все отношения людские будут согреты лучами «великого эфеба» — солидаристических переживаний, воспитанных новыми жизненными условиями. Сексуальный кризис неразрешим без коренной реформы в области человеческой психики, без увеличения в человечестве «любовной потенции». Но это психическая реформа всецело зависит от коренного переустройства наших социально-экономических отношений на началах коммунизма. Вне этой «старой истины» не найти исхода.

В самом деле, какие только формы брачного и любовного общения не примеривает к себе современное человечество, и, однако, сексуальный кризис от этого ни на поту не смягчается.

Такой пестроты брачных отношений еще не знавала история: неразрывный брак с «устойчивой семьей» и рядом преходящая свободная связь, тайный адюльтер в браке и открытое сожительство девушки с ее возлюбленным — «дикий брак», брак парный и браке «втроем», и даже сложная форма брака «вчетвером», не говоря уже о разновидностях продажный проституции. И тут же, бок-о-бок, в крестьянстве — мещанина, из остатков старо-родового быта с примесью разлагающих начал буржуазно-индивидуалистической семьи, позор прелюбодеяния и снохачество, свобода в девичестве и все та же «двойная мораль»… Противоречивы и запутаны формы брачного общения современности и можно лишь удивляться, как удается человеку, сохранившему в своей душе веру в незыблемость моральных авторитетов, разобраться в этих противоречиях и лавировать среди всех этих взаимно-уничтожающих друг друга несовместимых моральных предписаниях? Даже обычное самооправдание: «я живу по новой морали не спасет, так как «новая мораль» находится еще в процессе своего формирования. Задача в том-то и состоит, чтобы эту намечающуюся мораль, наконец, выжить, чтобы в хаосе противоречивых сексуальных норм современности уловить контур тех принципов, что отвечают духу революционно-прогрессивного класса.

Помимо указанного основного недостатка нашей современной психологии — крайнего индивидуализма, эгоцентричности, доведенной до культа, «сексуальный кризис» обостряется еще и другими двумя типичными моментами, характеризующими психику современника: 1) въевшимися в нас представлением о собственности друг над другом брачующихся сторон, 2) воспитанном веками предположении о неравенстве и неравноценности полов во всех областях и сферах жизни до половой включительно…

Представление о неотъемлемой собственности супругов с особой, тщательностью культивировалось кодексом морали классом буржуазии, с ее идеалом замкнутой в себе индивидуалистической семьи, всецело построенной на началах частной собственности. В прививке этого представления человечес кой психике буржуазия достигла совершенства; понятие о «собственности» супругов в наши дни распространяется даже значительно далее того, что понимает под собственностью кодекс брачных отношений родового быта. За весь долгий исторический период, развивавшийся под знаком «родового начала», представление о собственности мужа над женою (за женой, вообще, отрицались права на безраздельное обладание мужем) не распространялось далее обладания чисто-физического. Жена обязана была хранить физиологическую верность мужу, душа ее — принадлежала ей самой.

Даже рыцари признавали за женами право иметь «чичисбеев» (платонических поклонников-друзей) и принимать «обожание» рыцарей и миннезингеров. Идеал безраздельного обладания не только над физической, но и над духовным «я» ствоего брачного контрагента, идеал, допускавший предъявление прав собственности на весь духовный и душевный мир своего любовного партнера — это идеал, всецело воспитанный, взлелеянный, выделенный руками буржуазного класса в целях укрепления тех семейных устоев, что обеспечивали ее устойчивость и крепость в период борьбы за ее социальное господство. И этот идеал мы не только восприняли по наследству, но готовы выставлять, как незыблемый моральный абсолют!… Представление о «собственности» заходит далеко за пределы «законных супружеств», оно ‚является неизбежным моментом, вкрапливающимся в самую «свободную» любовную связь. Современный любовник и любовница, при всем «теоретическом» уважении к свободе, абсолютно не удовлетворились бы сознанием физиологической верности своего любовного партнера. Чтобы отгонять от себя вечно сторожащий нас призрак одиночества, мы с непонятной для будущего человечества жестокостью и неделикатностью вламывается в душу «любимого» нами существа и предъявляем свои права все тайники его духовного «я». Современный любовник, несравненно скорее простит измену физическую, чем «духовную», и каждая частица, души, расточаемая за порогами его «свободного» брачного союза, представляется ему непростительным ограблением его лично принадлежащих сокровищ в пользу других.

А та наивная неделикатноcть, которая на этой же почве постоянно творится «влюбленными» по отношению и третьему лицу? Каждому из нас, несомненно, приходилось наблюдать курьезный факт: двое влюбленных, не успев еще как следует познать друг друга, уже спешат предъявить свои права на все до них создавшиеся личные отношения другого‚ заглянуть в самое «святая-святых» своего партнера… Два, вчера еще чуждых друг другу существа, объединенных лишь моментом совместных эротических переживаний, спешат запустить руку в душу другого и распоряжаться в этой чужой, непонятной душе, в которой прошлое, пережитое, вытравило ничем пе стираемые узоры, как у себя дома. Это представление о «собственности» брачуюшейся пары заходит, так: далеко, что нас почти не шокирует такое по существу ненормальное явление, когда молодые «супруги», вчера в еще жившие каждый своей разделенной жизнью, сегодня, ничто же не сумнящеся, вскрывают корреспонденцию друг друге и делают общим достоянием строки третьего, совершенно непричастного лица, близкого лишь одному из супругов. Такого рода, «интимность» может быть куплена только ценою «действительного слияния» душ в процессе долгого совместного товарищеского несения жизненного креста. В обычных же случаях совершается самая недобросовестная «подмена» этой близости, подмена, вызываемая ошибочным представлением о том, что физическая близость двух людей является достаточным основанием ДЛЯ распространения «права собственности» и на духовную сущность друг друга.

Вторичным моментом, искажающим психику современного человека обостряющим «сексуальный вопрос», является понятие о «неравенстве» полов, неравенстве их прав, неравной ценности их психо-физиологических переживаний. «Двойная мораль», присущая и буржуазному, и родовому кодексу, в течение стольких веков отравляла психику мужчин и женщин, что отделаться от нее органически с нами сросшегося яда еще труднее, чем от унаследованных от буржуазной идеологии представлений о собственности супругов. Это понятие о «неравенстве полов» даже в области психо-физиологии заставляет применять постоянно различные мерки к одному и тому же поступку, совершаемому представителями различных полов. И даже самый «передовой человек» буржуазного лагеря, давно перешагнувший через весь кодекс ходячей морали, легко поймает себя на том, что в этом пункте он при расценке поведения мужчины и женщины произнес различный приговор. Достаточно одного грубого примера: представьте себе; что буржуазный интеллигент, «ученый муж», политик, общественный деятель, одним словом «личность» и даже «величина» сходится со своею кухаркой (явление —— нередкое!) и давке вступает с ней в законный брак. Изменит ли данный факт отношение буржуазного общества к данному «мужу», бросит хотя бы малейшую тень на его нравственные достоинства?

Разумеется, нет! Теперь представьте себе другой случай: уважаемая буржуазная общественная деятельница «доцент», «врач», писательница, не все ли равно! — сходится с лакеем и в довершение «скандала» закрепляет связь законным браком. Как, отнесется буржуазное общество к, поступку уважаемой дотоле особы? Разумеется, заклеймит ее «презрением». И заметьте: Боже упаси, если ее супруг—лакей будет обладать красивой внешностью или иными «физическими качествами»… Тем хуже! «До чего эта женщина пала», будет гласить тогда приговор лицемерной буржуазии.

Женщине буржуазное общество все еще не прощает, если ее выбор носит черезчур «индивидуальный характер». Это своего рода атавизм: по унаследованной от родового быта традиции, это общество все еще хочет, чтобы женщина считалась в своем выборе о чинами и рангами, с предписаниями семьи и ее интересами. Оно не умеет выделить женщину; из семейной ячейки и рассматривать ее, как «самодовлеющую личность, вне замкнутого круга домашних добродетелей и обязанностей.

В своей опеке над женщиной современное общество идет даже далее древнего рода, предписывая ей не только выходить замуж, но и влюбляться лишь в людей, «достойных» ее. Мы на каждом шагу видим весьма высоких по своему духовному и интеллектуальному уровню мужчин, которые выбрали себе в подруги жизни ничтожнейшее и пустейшее существо, абсолютно не отвечающее духовным достоинствам супруга. Мы принимаем эти факты за явления нормальные, мы даже не останавливаемся на них; самое большее, если «друзья пожалеют Ивана Иваныча за то, что ему, попалась такая несносная. супруга». И тут же мы всплескиваем руками и почти с осуждением восклицаем: «как могла Мария Петровна, такая выдающаяся женщина, влюбиться в такое ничтожество… После этого я начинаю сомневаться в достоинствах самой Марии Петровны».

Откуда берется этот двоякий критерий? Чем он обусловливается? Несомненно тем, что привитое человечеству веками представление «неравноценности» полов органически вошло в нашу психику. Мы привыкли расценивать женщину не как личность, с индивидуальными качествами и недостатками, безотносительно к ее психо-физиологическим переживаниям, а лишь как придаток мужчины. Личность мужчины, при возлюбленный, бросает на женщину свой, отраженный свет, это его, а не ее самое мы еще считаем истинным определителем духовного и морального облика женщины. Личность мужчины, при произнесении над ним общественного приговора, заранее абстрагируется от поступков, связанных с половой сферой. Личность женщины расценивается в тесной связи с ее половой жизнью. Такого рода оценка вытекает из той роли, которую женщина тирана в течение веков, и лишь медленно, лишь постепенно совершается или, вернее, намечается переоценка ценностей и в этой существенной сфере. Только изменение экономической роли женщины и вступление ее на самостоятельный трудовой путь может и будет способствовать ослаблению этих ошибочных и лицемерных представлений.

Все три основные момента, искажающие психику современного человека, крайний эгоцентризм, представление о собственности супругов, понятие о неравенстве полов в психо-физиологической сфере — лежат на пути к разрешению сексуальной проблемы. Заповедный ключ, размыкающий этот заколдованный круг, человечество отыщет лишь тогда, когда в его психике накопится достаточный запас утонченных «симпатических чувствований», когда в его душе подымутся любовные потенции, когда фактически утвердится понятие о свободе в брачных и любовных отношениях, когда принцип «товарищества восторжествует над традиционным представлением о «неравенстве» и подчинении в отношениях между полами. Без коренного перевоспитания нашей психики-проблемы пола. неразрешимы.

Но не является ли такого рода предпосылка беспочвенной утопией, отдающей наивными рецептами мечтателей-идеалистов? В самом деле, извольте-ка поднять «любовную потенцию» в человечстве! Не хлопотали ли об этом с незапамятных времен мудрецы всех народов, начиная от Будды и Конфуция, кончая Христом, и, однако, кто взвесит — поднялась-ли «любовная потенция» в человечестве? Свести вопрос о сексуальном кризисе к такого рода благожелательным мечтам — не значит ли попросту, признавшись в своем бессилии, отказаться от поисков «заповедного ключа»?

Так ли это? Является ли на самом деле вопрос о коренном перевоспитании нашей психики, в области отношений полов фактом столь неосуществимым, столь далеким от жизненной практики? Не намечаются ли, наоборот, именно сейчас, именно при наличности совершающегося великого социального и народ-хозяйственного сдвига те условия, что вызывают и порождают новые живые начала психических переживании, совпадающих с намеченными выше требованиями?

На смену буржуазии, с ее классовой идеологией, с ее индивидуалистическим кодексом сексуальной морали, идет другой класс, новая социальная группа… Этот передовой, восходящий класс не может не таить в своих недрах зачатков новых отношений полов, тесно связанных с его классовыми и социальными задачами.

Совершающая на наших главах сложная эволюция эконономико-социальных отношений, переворачивающая все наши представления о роли женщины в социальной жизни и подрывающая всякую почву и у буржуазной половой морали, влечет за собою как будто друг другу противоречащих явления. С одной стороны, мы наблюдаем неуставные попытки человечества приспособиться в новым, изменившимся, социально-экономическим условиям, попытки либо удержать «старые формы», влив в них новое содержание (соблюдение внешних обрядностей нерасторжимого, строго-моногенного брака, при признании фактической свободы супругов), либо, наоборот, принятие новых форм, в которых, однако, привносятся элементы морального кодекса буржуазного брака («cвободный союз», в котором начало принудительной собственности свободных супругов друг другом превосходит все границы даже легальных супружеств). С другой — медленное, но неуклонное выявление новых форм общения между полами, новых не столько по внешности, сколько по духу, их оживляющих норм. Неуверенно нащупывает человечество эти новые идеалы, но стоит к ним присмотреться поближе, чтобы, несмотря на все их, неоформленности, узнать в них характерные черты, тесно спаянные с классовыми задачами пролетариата, которому и предстоит захватить в свои руки осаждаемую крепость будущего. Тому, кто хочет в сложном лабиринте противоречивых, переплетающихся сексуальных норм отыскать зачатки будущих более здоровых отношений между полами, отношений, обещающих вывести человечество из сексуального кризиса, приходится покинуть «культурные кварталы» с их утонченной индивидуалистической психикой и заглянуть, в скученные жилища рабочих, где, среди смрада и ужаса, порождаемого капитализмом, среди слез и проклятий, все же пробивают себе путь живые родники…

И здесь, в рабочем классе, под давлением тяжелых экономических условий, под гнетом неослабевающей эксплуатации капитала, наблюдается тот двойной процесс, о котором мы только что говорили: процесс: пассивного приспособления и активного противодействия существующей действительности. Разрушительное влияние капитализма, подрывающего все основы рабочей семьи, заставляют пролетариат инстинктивно «приспособляться» к существующим условиям и вызывает целый ряд явлений в области отношений между полами, аналогичных тому, что твориться и в других классах населения. Под давлением низкой расценки труда брачный возраст рабочего неуклонно и неизбежно повышается. Если лет 20 тому назад средний брачный возраст рабочего колебался между 22 и 25 годами, то теперь пролетарий обзаводится «семьей лишь к ЗО-ти годам. И чем выше культурные запросы рабочего, чем больше дорожит он возможностью щупать пульс культурной жизни, посещать театры, лекции, читать газеты, журналы, отдавать свой досуг профессиональной борьбе, политике или любимому занятию — искусству, чтению и т. д., тем выше поднимается брачный возраст пролетария. Но физиологические потребности не считаются с содержанием кошелька; они настойчиво напоминают о себе. Холостой пролетарий, точно так, же, как и холостой буржуа, ищет исхода в проституции. Такого рода явление относится к области «пассивного приспособления» рабочего класса к неблагоприятным условиям его существования. Другом пример. Рабочий скопится. Но все та же преграда, все, тот же низкий уровень заработной платы заставляет рабочую семью «регулировать» вопрос деторождения, подобно тому, как это делают и буржуазные семьи.

Распространение детоубийства, рост проституции — это все явления одного и того же порядка — все способы пассивного приспособления к окружающей рабочего «каторжной» действительности. Но в этом процессе нет ничего характерного для пролетариата; такого рода приспособление свойственно всем остальным классам и слоям населения, задетым мировым процессом капиталистического развития.

Разграничительная линия начинается лишь там, где вступают в силу активные, творческие начала, там, где совершается не приспособление, а противодействие пригнетающей действительности, там, где нарождаются и выявляются новые идеалы, там где складываются робкие попытки новых по духу отношений между полами. Этот процесс активного противодействия — намечается исключительно в рабочем классе.

Это не значит, что остальные классы и слои населения, особенно буржуазная интеллигенция, по условиям своего социального существования наиболее близко-стоящая к рабочему классу, не перенимает того «нового», что творит и выражает в своих глубинах восходящий рабочий класс. Подталкиваемая инстинктивным желанием в свои омертвелые и потому бессильные формы брачного общения вдохнуть новую жизнь, буржуазия хватается за то «новое», что несет с собою рабочий класс. Но ни идеалы, ни кодекс сексуальной морали‚ постепенно вырабатываемой пролетариатом, не отвечают моральной сущности ее классовых запросов. В то время, как сексуальная мораль, вырастающая из запросов рабочего класса, служит новым орудием социальной борьбы данного класса, новшества, перенимаемые буржуазией, лишь окончательно расшатывают устои ее социального господства. Поясним эту мысль примером.

Попытка буржуазной интеллигенции заменить ненарушимый брачный союз более свободными, легко-расторжимыми узами гражданского брака подрывает неотъемлемые основы социальной устойчивости буржуазии — моногамно-собственническую семью.

Напротив, для рабочего класса большая «текучесть», меньшая закрепленность общения полов вполне совпадет и даже непосредственно вытекают из основных задач данного класса. Отрицание момента «подчинения» в супружестве — точно также нарушает последние искусственные скрепы буржуазной семьи. Напротив, момент «подчинения» одного члена класса другим точно так же, как момент «собственности» — по существу враждебен психике пролетариата. Не в интересах класса «закреплять» за отдельным членом революционного класса самостоятельного его представителя, долженствующего прежде всего служить интересам класса, а не выделенной и обособленной семенной ячейке. Частые конфликты между интересами семьи и класса, хотя бы при стачках, при участии в борьбе, и та моральная мерка, которую в, таких случаях применяет пролетариат, с достаточной ясностью характеризует основу новой пролетарской идеологии…

Представьте себе почтенного финансиста, в критический для предприятия момент вынимающего свои капиталы из дела, в интересах семьи. Оценка его поступка с точки зрения буржуазной морали ясна. «Интересы семьи» на первом плане. Теперь сопоставьте с этим отношение рабочих к штрейкбрехеру, идущему на-перекор товарищам на работу во время стачки ради спасения семьи от голода… Интересы класса — на первом плане… Дальше, представьте себе буржуазного мужа, своей любовью и преданностью семье сумевшего отвлечь жену от всяких интересов вне дома и окончательно закрепившего ее за детской и кухней. «Идеальный муж, сумевший создать и идеальную семью» — будет гласить буржуазный приговор. А как же отнесутся рабочие, к «сознательному» своему члену, который будет «отвращать» взоры своей жены или возлюбленной от социальной борьбы? В ущерб индивидуальному счастью, в ущерб семье — мораль рабочего класса будет требовать участия и женщины в жизни, развертывающейся за порогами дома. «Закрепление» женщины за домом, выдвигание на первый план интересов семьи, распространение прав безраздельной собственности одного супруга над другим — все это явления, нарушающие основной принцип идеологии рабочего класса — «товарищеской солидарности», разрывающие цепь классовой сплоченности. Понятие собственности одной личности над другой, представление о «подчинении» и «неравенстве» членов одного и того-же класса противоречит самой сущности основного пролетарского принципа — «товарищества». Это начало, лежащее в основе идеологии восходящего класса, окрашивает и определяет собою весь тот новый, формирующийся кодекс сексуальной морали пролетариата, с помощью которого перевоспитывается психологии человечества в духе накопления «симпатических чувствований», свободы — вместо собственности, товарищества — вместо неравенства и подчинения…

Старая истина, что каждый: новый восходящий класс, порождаемый отличной от предыдущей ступени хозяйственного развития материальной культурой, ‚обогащает и человечество новой, свойственной именно данном классу идеологией. Сексуальный кодекс морали составляет неотъемлемую часть этой идеологии. Однако, стоит заговорить о «пролетариской этике» и «пролетарской сексуальной морали», чтобы натолкнуться на шаблонное возражение: пролетарская половая мораль — есть не более, как «надстройка»; раньше, чтем не изменится вся экономическая база, ей не может быть, места… Как-будто идеология какого-либо класса складывается тогда, когда уже совершился перелом в социально экономических отношениях, обеспечивающий господство данного класса! Весь опыт истории учит нас, что выработка идеологии социальной группы, а следовательно и сексуальной морали, освещается в самом процессе многотрудной борьбы данной группы с враждебными социальными силами.

Только е помощью творимых в недрах его новых духовных ценностей отвечающих задачам восходившего класса, удается этому борющемуся классу укрепить свои социальные позиции, только путем новых форм, и идеалов может он успешно отвоевывать власть у антагонистических ему общественных групп.

Выискать тот основной критерий морали, что порождается специфическими интересами рабочего класса, и привести в соответствие с ним нарождающиеся сексуальные нормы — такова задача, которая требует своего разрешения со стороны идеологов рабочего класса.

Пора понять, что, только нащупав тот творческий процесс, что совершается там, в глубоких социальных низинах, и формирует новые запросы, новые идеалы и нормы — только выявив основы половой морали восходящего, передового класса, возможно разобраться в противоречивом хаосе сексуальных отношений и набрести на ту заповедную нить, что дает возможность распутать туго скрученный клубок сексуальной проблемы…

Пора вспомнить, что приведенный в соответствие с основными задачами класса кодекс сексуальной морали может служить могучим орудием для укрепления боевой новинки восходящего класса… Опыт истории чему-нибудь да учит. Что может помешать воспользоваться им в интересах класса рабочих, борющегося за коммунистический строй и за новые, более совершенные, полные и радостные отношения между полами?

 

Поделиться: