Своеобразие книги М. Осоргина «Повесть о некой девице» как цикла исторических миниатюр.

 

27 июня 1953 года М. Осоргин рассказывал А.С. Буткевичу о своих делах: «Помимо большого романа («для души» и для книги) пишу еженедельно рассказ – уже для заработка, и это шестьдесят пять недель подряд! Рассказы исключительно исторические – всю зиму провожу в библиотеках. Часть, вероятно, издам книгой для переводов на другие языки (речь идет о книге «Повесть о некой девице»). А собственно по-русски писать не для кого! Для кучки забитых жизнью и судьбой людей, с которыми у меня духовно нет ничего общего! Это очень тяжко…! [520].

Кроме «Последних новостей» Осоргин публиковал свои исторические миниатюры в газетах «Сегодня» (Рига), «Новая заря» (Сан-Франциско), «Русский вестник (Нью-Йорк) и других. В 1938 году в Таллине вышла книга М. Осоргина «Повесть о некой девице», включавшая в себя ряд исторических миниатюр («Выбор невесты», «Карлица Катька», «Аввакум», «Казнь тетрадки», «Соловей», «Шахматных болван», «Конец Ваньки – Каина»), но большая их часть осталась в газетах, заставляя читателей, по выражению одного из рецензентов, сожалеть о недолговечности газетного листа. [521]

М. Осоргин не считал, что документальный портрет может иметь не меньшее значение, чем образ, созданный воображением художника. В основе рассказов Осоргина лежат реальные исторические личности и события: Мария Ильинична Милославская (1625-1669), Наталья Кирилловна Нарышкина (1651-1694)- мать первого российского императора Петра 1, протопоп Аввакум Петрович (1620-1682)-глава старообрядчества, идеолог раскола в Православной церкви, писатель, Евдокия Ивановна Буженинова (умерла в 1742) и другие.

Для самого Осоргина было характерно пристальное внимание к историческому факту, и большая часть его рассказов имеет прочную документальную основу. Но мастерство писателя было таково, что грань между документом и фантазией не сразу определит даже профессиональный историк. Осоргин создает целую портретную галерею знаменитых чудаков, неудачников, просто маленьких забытых людей.

Но только на первый взгляд может показаться. Что внимание Осоргина привлекали не слишком важные события герои, что перед нами история курьезов. За жестокими картинами крепостничества, унижения человеческого достоинства,через которое прошли поколения русских людей, стояли размышления об истоках духовного рабства – плена, в который попали многие наши соотечественники в 20 веке. Автор выступает с позиции свидетеля исторических событий.

У Осоргина есть рассказы, вся художественная ткань которых состояла из узора старых слов. Так например, в рассказе «Выбор невесты» писатель тщательно воссоздает дух прошлого, используя сказ как тип повествования и устаревшую лексику («ея», «нея», «дохтур»), детали быта («погребица», «молочные крынки», «чаны браги и пива», «кадушки с соленьями») [64].

В центре реальное историческое событие – женитьба царя Алексея Михайловича («овдовел царь..» – первой женой царя была М.И. Милославская, боярская дочь, от этого брака родились будущие цари Федор и Иоан) [529]. Образ героини (Натальи Нарышкиной) наиболее живой, человечный. Автор создает контраст между «душной дядюшкиной горницей» и ощущением прохлады средствами эпитетов «скользкий», «холодный»; стяженные формы кратких прилагательных: «прилежна», «длинны», «статна», «бела»; архаические формы наречий «вкруг»; местоимений «нея», «ея», а также метафорические сравнения («…как бы линяли и выцветали»), для того чтобы подчеркнуть естественную красоту Натальи Кирилловны. Так, Наталья была избрана овдовевшим царем из полутора тысяч красавиц именно потому, что не выдержала ритуала смотрин, застыдилась, прикрылась руками – и в царе, исполнявшем свой долг, ищущем не утеху, а мать будущих царских детей, вдруг проснулся «неразумный жених, не по обычаю торопливый, не по возрасту молодой» [65].

Автором подчеркивается простота героини, ее обыкновенность: «просто стояла у стенки церкви», «просто рисовалось будущее». Процесс смотрин описывается натуралистично с указанием на подробные детали. Так например, автор, описывая царскую опочивальню, стилизует описание под пышную поэтику барокко («кровать поставлена новая, ореховая, резная немецкая на четырех деревянных пуклях, а пукли в птичьих когтях…резь сквозная,… и птицы, и травы…по камке галун серебряный…») [64].

Автор не боится показаться несовременным, напротив, он настаивает на своей старомодности на протяжении всего текста в использовании устаревших форм предлогов («на погребицу», «на Москву»); употреблении единственного числа вместо множественного ("обильного клопа").

«Выбор невесты» – рассказ о любви. Высшим проявлением любви для народного религиозного сознания является любовь материнская, освещенная страданием. И красота воспевается не страстная, а умиленная, холодновато просветленная. Такова, например, Наталья Нарышкины в изображении Осоргина, которая в памяти русских людей осталась как мать Петра Первого.

В рассказе «Карлица Катька» автор дает историческую основу образа: «Катька одна из многочисленных карлиц государыни Анны Иоановны», «она была дочерью русской православной мещанской четы Пятаковых» [65].

Карлица - не исключение. Автор неоднократно подчеркивает типичность этого образа. В финале: «Таких как Катька, было во дворце много,- убыль невелика» [67].

В рассказе нет строгих хронологических рамок: время глаголов прошедшее, незаконченное, смерть Катьки – незаметная («До самого утра Катька лежала спокойно, не то спала, не то ушла из этого неласкового мира…) не вносит изменений в течение времени.

О Катьке автор сообщает, что ей было пятнадцать лет, когда ее взяли во дворец «шутихой». Сколько она прожила там, мы не знаем.

 «Суточное время» автор использует при описании трагического события в жизни Катьки – шутовской свадьбы князя Голицына («В день свадьбы был великий мороз», «Свадебное пиршество продолжалось и на следующий день», «Только через день про болезнь Катьки узнала государыня») [,67]. Причем для автора важно не живоописание свадьбы, а эмоциональное состояние Катьки: «учила песни, глотая слезы», «у Катьки на ресницах налипли соленые ледяные сосульки». [67].

Произведение имеет замкнутое пространство – это дворец Анны Иоановны. Правление царицы ограничивалось рамками этого пространства: «хотя государыня Анна Иоановна управляла страной, размеров которой сама не ведала и народов которой не могла бы счесть, но свободного времени у нея было больше, чем занятого государственными делами» [66].

Жизнь карлицы также ограничивалась рамками дворца: «прилипнув к косяку, пробирается из комнаты в комнату», «жалась к стенке», «пробиралась из общих шутовских покоев на свидание в нижние прихожие дворца», «где-нибудь в уголке», «садилась в уголок поодаль», «малые санки». С одной стороны такой тип пространства характеризует бытовую сторону жизни героев (императрицы и карлицы), с другой- ограниченное пространство рисует жестокий мир («холодный», «неласковый»), в котором живет карлица, это мир горя и страданий Катьки. «Мир» дворца приобретает символическое значение. Дворец – «Ледяной дом»- «куриное царство». Отсюда внутренний литературный контекст в рассказе: автор упоминает исторический роман И. И. Лажечникова «Ледяной дом» (1835).

Мотив ледяного дома, также как и ледяной статуи, имеет в романе Лажечникова первостепенное значение и звучит рефреном на протяжении всего произведения. Образ ледяного дома у Лажечникова – это широкое авторское обобщение, приближающееся к символу. Подобно тому как Пушкин в «Арапе Петра Великого» аллегорически представил всю Россию петровского времени в образе гигантской мастерской, так и Лажечников попытался создать обобщенный образ России аннинского царствования. Ледяной дом – это и есть образ России времен бироновщины, так же как ледяная статуя – олицетворение замученного, как бы окаменевшего от гнета русского народа. Ледяная статуя в ледяном доме - это символический атрибут положения народа в бироновской России. Проводя литературную параллель, можно сказать, что ледяной дом Лажечникова – это в известной степени прообраз будущего символического «мертвого дома» Достоевского («Записки из мертвого дома»).

Знаменательно, что на Западе также существовала традиция в обращении к ледяному дому Анны Иоановны как к символу реакции. Английский романтик Томас Мур (стихотворение «Конец священного союза», 1823), немецкий революционный поэт, друг К. Маркса, Фердинанд Фрейлиград («Ледяной дворец».1846) и, наконец, В. Гюго («Наполеон Малый», 1852) отдали дань этой традиции.

Подобно тому, как эти писатели символизировали в образе ледяного дворца заподноевропейскую политическую реакцию, Лажечников, обращаясь к тому же символу, истолковал и оценил мрачную страницу в русской истории – бироновщину.[311]

О народе в рассказе Осоргина упоминается два раза; и каждый раз акцент ставится на множественности. Анна Иоановна не ведает размеров страны и не может счесть ее народов: «Толпы народов собрались смотреть на свадебный поезд - царицыну забаву». Народ – свидетель трагедии.

Мотив холода символизирует жесткость правдения императрицы: «В день свадьбы был великий мороз», «Устав и перемерзнув, все спали как убитые». Символично, что Катька, замерзнув, заболевает и умирает. Осоргин тем самым через призму трагедии одного маленького, угнетенного и униженного существа показывает жесткость царствования Анны Иоановны, создает обобщенный образ этой эпохи.

Карлица Катька – одна из многочисленных эпизодических исторических лиц, о трагедии жизни и любви которой повествуется в рассказе. Ее образ строится на контрасте внешней и внутренней стороны. Внешне «очень дурна собой, при том слабосильна и запугана», ростом едва поболе аршина, лицом старообразна и морщиниста, на руках пухлые ребячьи пальчики, ножки бревнышками, грудь под самым подбородком и непомерно развита». За такое безобразие взяли ее во дворец шутихой, обучили квакать, кудахтать, драться и петь» [66]. Катька – любимица императрицы. «По чину- дура, Катька не была идиоткой. В ея безобразном теле, там, где быть полагается, билось робкое и чувствительное сердце». [66].

Ее чин –«парадная государынина кукла», «ряженная», «разраженная в шелковые тряпки, с лицом, обсыпанным мукой, и наведенными бровями». Однако она умеет страдать и сострадать. Изо всех сил она поддерживает родителей «в суровой жизни» (за стенами дворца люди тоже страдают). «А когда родители уходили, Катька с теми же предосторожностями пробиралась обратно, всхлипывая густым басом (оксюморон) и размазывая по старческому пятнадцатилетнему лицу обильные настоящие человеческие слезы».[66]

Ради других она терпит унижения и побои. Заботится, например. О впавшем в идиотство, несчастном князе Голицыне, питала к нему «материнскую привязанность. И хотя он был ростом вдвое больше против нея,- он ей казался маленьким, как бы ребеночком, нуждающимся в ея заботах». Он один ей «вежливо кланялся и говорил кроткие слова благодарности» [66]. Для остальных она всего лишь «комнатная собачка» и «живая кукла» (оксюморон).

Болезнь – пограничная ситуация между жизнью и смертью. Полуреальность, полусон. Сон в данном случае символизирует освобождение души и смерть тела: «все спали, как убитые»(сон – смерть), «не то спала, не то ушла из этого неласкового мира (сон – смерть). [67] Но в любом случае, сон – переход души в иной мир. Смерть выступает здесь как освобождение от мук и страданий и это еще более обостряет трагедию жизни. Катька в конце рассказа «засыпает» навсегда. «И тогда Катьке сразу полегчало, она успокоилась, стала большой и красивой, повидалась с родителями, поведала им, что выходит замуж за любимого человека и что сама царица одарила ее своими милостями» [67]. Финал трагичен: воплощение идеала (простой человеческой Катькиной мечты о любви) оказалось невозможным в реальности.

В этом смысле образ карлицы Катьки восходит к романтической литературной традиции (например, у В. Гюго «Собор Парижской Богоматери», образ Квазимодо: контраст внешнего – уродливой внешности – и внутреннего – прекрасной души. Трагический финал).

Автор представляет несколько типов шутов: «уродцы» и «умные дураки». «Не меньше, чем к маленьким уродцам», расположена Анна Иоанновна к Михаилу Алексеевичу Голицыну. К первому типу мы можем отнести Катьку, «невесту» калмычку, бородатого Карлу. Ко второму типу относятся Балакирев и Лакоста, а также ловкий шут – мошенник итальянец Пьетра Миро, по прозвищу Педрилло.

Лакоста – Ян Акоста, португальский еврей, пользовавшийся в качестве шута расположением Петра Первого, который подарил ему пустынный остров в Балтийском море и прозвал в связи с этим «самоедским королем».

Балакирев Иван Емельянович – камер-лакей Петра Первого, в 1724 году подвергнутый опале и сосланный; при Анне Иоановне – придворный шут.

Проанализировав рассказ «Карлица Катька», подведем некоторые итоги. Небольшой по объему текст написан на историческом материале в художественном стиле. Образ автора- повествователя организует все повествование. Нет диалогов, нет характеристики речи персонажей, Внутренний мир Катьки передан через поступки, бред и видения. Внешний портрет еще более оттеняет красоту ее души, и невозможность воплощения ее души в реальности. Ограниченное пространство символизирует, во-первых, душную атмосферу эпохи бироновщины, а, во-вторых, замкнутость и безвыходность ситуации, в которую волею судьбы поставлена Катька.

Осоргин пишет миниатюру «Аввакум», которая имеет подзаголовок «Рассказ по житию и творениям». В центре миниатюры историческая личность, протопоп Аввакум Петрович (1620-1682) – глава старообрядчества, идеолог раскола в Православной церкви, писатель [,526].

Автор-повествователь использует прием ретроспекции, рассказывая о событиях, которые произошли до встречи с героем, с финала жизненных исканий и деяний протопопа Аввакума к началу его жизненного пути. Введены философские размышления автора: «Дня своей смерти никто не знает, ни простец, ни искусник, ни философ, ни гадатель» [,67]. Таким образом, смерть и жизнь, по Осоргину, зависят от воли Божьей.

Противопоставление условно-ритуального автор представляет в своих произведениях как оппозицию социального и природного. Аввакум не принимает нововведений патриарха Никона, его реформы в области церкви («Приказал Никон в церкви поклоны творить не на колену, а в пояс и креститься тремя персты»), для него главным является вера человека.* Все живое на земле: рыба птицы, звери – дано богом, а человек в бога не верит («…а человек бога не молит, насыщается довольно – лукавствует, яко бес, скачет яко козел…покаяние же отлагает на старость…»).

*В середине 12 века по почину патриарха Никона в русской церкви были проведены некоторые реформы в сфере религиозной обрядности, и в связи с этим предпринято было исправление богослужебных книг. Сущность реформы заключалась в приведении к единству русского церковного обряда и написание богослужебных книг, практиковавшихся в современной греческой церкви и не во всем совпадали с русской церковной практикой. Русское государство стремилось к упорядочению разных сфер государственной жизни и тем самым жизни религиозно-церковной, поскольку последняя должна была служить его интересам. Как снег на голову упала «память» Никона, сокращавшая число земных поклонов и заменявшая двоеперстие, утвержденное еще стоглавым собором, троеперстием. В реформе по-разному были заинтересованы и верхи правящей аристократии, и верхи аристократии церковной. Служение божеству для рядовой массы духовенства сводилось к механическому выполнению заученных обрядов и произнесению усвоенных словесных формул. Признать неправильность этого обряда или усомниться в нем для защитников старины значило бы усомниться в святости подвижников. Новый обряд шел из Греции, которая еще 2 века назад была за отступление от благочестия и за это была покарана богом, отдавшим ее во власть неверных. Два века официальная церковная публицистика учила тому, что подлинной и единственной хранительницей православного благочестия является только русская церковь, которая должна была признать авторитет церкви греческой. Таковы были в совокупности причины, определившие собой враждебное отношение к реформе со стороны рядового духовенства. Что касается высшего духовенства, то оно приняло новшества Никона без сопротивления и даже в ряде случаев оказало им энергичную поддержку. Такая позиция обуславливалась тем, что интересы этого слоя не только не страдали от реформы, а, напротив, выигрывали. Это лучше всего доказывается тем, что русские архиереи приняли положение Никона о превосходстве священства над царством. Реакция против никоновской реформы нашла себе сочувствие в разнообразных социальных группах – буржуазия, крестьянство, боярство.

Мотив страдания за веру проходит через весь рассказ. Аввакум отвергает Новый завет, но новое время и власть берет свое. Отсюда в рассказе выявляются две концепции – старого времени (Аввакум) и нового времени (Никон). Для Аввакума важны не внешние обряды, а истинная вера в бога. Если сравнить с древнерусским «Житием», то в изображении Аввакума Никон – это «плутишко», «носастый, брюхастый борзый кобель», «шиш антихристов», «волк», «перстообразный зверь», «адов пес». Аввакум подчеркивает жестокость Никона, который «жжет огнем», пытает и мучает своих противников, говорит о распутной жизни патриарха. Под стать Никону и его соратники. Аввакум в одном из своих сочинений дает яркий гротескный образ рязанского архиепископа Иллариона: «В карету сядет, растопырится, что пузырь на воде, сидя в карете на подушки, расчесав волосы, что девка, да едет выставя рожу на площаде, чтобы черницы любили».

Обличает Аввакум и сребролюбие никонианского духовенства: дьяк тобольского архиепископа Иван Струна за полтину оставляет безнаказанным «грех» кровосмесительства. Обличая представителей церковной и светской власти, Аввакум не щадит и самого царя, хотя царскую власть оно считает незыблемой. Проходя часто мимо монастырского подворья, где в это время жил Аввакум, царь раскланивается с протопопом и в то же время дает приказ боярину Стрешневу уговорить Аввакума, чтобы тот молчал.

Географическое пространство миниатюры очень широкое (в отличии от рассказа Карлица Катька): Москва – Сибирь – Тобольск – Москва. Все эпизоды жестокого отношения к личности человека отражают жестокость эпохи. Автор дает подробные описания мытарств Аввакума, страданий и гонений. Все действия даны в динамике, которая создается за счет синтаксических примитивов с обязательным наличием в них глагольной лексемы с событийным содержанием (Ср: «поехали», «тащили», «тонули», «голодали»). Эти синтаксические примитивы и организуют смену эпизодов, создавая ускоренную нарративность текста. Протопоп Аввакум был самым ярким и самым влиятельным вождем старообрядческой оппозиции и наиболее талантливым писателем. Человек огромного темперамента, фантастически упорный в защите старой веры, шедший в своей борьбе на тяжкие страдания, обрекший на них свою семью и закончивший свои дни на костре, Аввакум прожил жизнь полную всяческих испытаний и порой нечеловеческих лишений. С целью примирить Аввакума с официальной церковью и тем устранить влиятельного ее противника, успевшего приобрести себе популярность, царь вызвал его в Москву. По дороге он «по всем городам и селам, во церквах и на торгах кричал проповедуя слово божие и уча и обличая безбожную лесть».

Автор передает яркое своеобразие человеческой индивидуальности Аввакума, которое заключалось в том, что у него традиционные формы мышления сочетались с непосредственным выражением практического чувства и живого инстинкта жизни, присущего той среде, выразителем которой стал протопоп. Автор также указывает на то, что божья сила спасала и поддерживала его в напастях: в воде он и его семья не тонут, по его молитве лед расступается и он утоляет свою жажду и т. д. Осоргин видит в протопопе прежде всего человека, наделенного сверхъестественной способностью. Аввакум, взявший на себя миссию пророка и посланника божьего, не был иноком. Он был семьянин, чадолюбивый отец; его сознание утверждало не принципиальное осуждение мирской жизни, а проникновение религиозным к ней отношением. Поскольку рассказ пишется по житию, то передается и живая русская речь, либо, перебивающая речь книжную, церковнославянскую, либо, в большинстве случаев совершенно ее вытесняющая.

В рассказе прослеживается тема материнской любви. Так, страдающей матерью предстает в рассказе протопопица Наталья Маркова (1624-1710), которая также является реальным историческим лицом. Настасья Маркова была дочерью богатого купца; вышла замуж за Аввакума в 14 лет. Безропотно идет она вместе с мужем в далекую сибирскую ссылку: рожает и хоронит по дороге детей, спасает их во время бури, за четыре мешка ржи во время голода отдает свое единственное сокровище - московскую однорядку. Марковна помогает мужу морально перенести все невзгоды, которые обрушивает на него жизнь. Лишь раз из истерзанной груди женщины вырвался крик отчаяния и протеста: «Долго ли муки сея, протопоп, будет». Но стоило мужу вместо утешения сказать: «Марковна, до самыя смерти!», как собрав все свои силы и волю, она, вздохнув, просто ответила: «Добро., Петрович, ино еще побредем!» и какая красота души. Сколько благородства скрыто в этом простом ответе русской женщины, готовой делить все муки, тягости и невзгоды с любимым человеком!

И, наверное, не случайно центральным образом рассказа становится образ реки. «Река, омывающая в детстве тело человека, - пишет Осоргин, - определяет его характер, его нравственное лицо» [75]. Для протопопа Аввакума, скованные льдом реки – символ непереносимого страдания. «В 20 веке, - замечает автор, - текут реки не только воды, но и крови» [72]. Но утверждает, что неостановимо течение великих русских рек. Образ реки в произведениях Осоргина складывается не только под воздействием впечатлений детства, но и отразил народную веру в очистительную и искупительную силу водной стихии.

В другом рассказе «Казнь тетрадки» автор дает нам точную дату события – 4 декабря 1755 года в день Великомученицы Варвары (религиозный праздник, в честь святой Варвары в церкви идет служба). Но Осоргин не историк, у него другая задача – показать историю через призму культуры, акцент в данном случае ставится на религиозных моментах.

Портрет Васи Рудного подчеркивает его простоту, обыденность деревенской жизни «…был в валенках,…полушубок едва доходил ему до коленок,…а хуже всего короткие рукава»[80]. С таким образом мы не раз встречались в русской литературе при описании простых обездоленных детей. Рассматривая различные варианты судьбы героя («Наклонился – и поднял свою судьбу. А не подними ничего бы не случилось…»), автор показывает историческую действительность 1735 года, тем самым оправдывая своего героя; пытается воспроизвести логику мышления Васи: «Чистая бумага для школьника – сокровище: пиши и рисуй. В школах бумаги и не видали, а писали на черных досках мелом»[81]. Тетрадь с точки зрения истории представляла собой сокровище, но предмет получает свою ценность по происшествии определенного периода времени. В рассказе сознание человека 18 века пересекается с сознанием современного человека в понимании ценностей. Таким образом, перед нами осмысление человеческого мышления. Автор заранее говорит о финале («Погубила его находка на пятнадцатом году жизни») [81], чтобы снять акцент с момента гибели и перенести внимание читателя на предмет, заинтриговать, привлечь его интерес к находке. Стремление показать «народную» историю поддерживается включением в повествование пословиц – «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь» [81]. Но пословица также играет роль обобщенного фактора, переносит судьбу Васи на всех. Осоргин не обходит стороной и нравственный облик героев: учитель берет деньги у детей («шарил по карманам в ребячьих полушубках») [81]. Звучит ирония автора по отношению к человеку, который в силу своей профессии должен быть высоко нравственным, с чистой душой и добрым сердцем. Одна случайность влечет за собой другую. Неграмотность стала отправной точкой для стремительного развертывания трагического события в судьбе Васи Рудного: разное понимание Бога в античности и христианстве. Никто не знает о каких богах идет речь в этой злополучной тетрадке: «Что было в богопротивной тетради, то прочитали, но толком понять и растолковать никто не мог, хотя и была в ней явная ересь и хула на Бога» [82]. Естественно, что сознание по своей неразвитости не может постичь незнакомое явление, так как определенные религиозные установки,определенное мировоззрение, существование единого христианского бога не предполагает наличие другого. То есть постепенно автор пытается воспроизвести общественное сознание людей 18 века.

Словосочетание «умом кроткий» мы представляем себе в значении – робкий, стесняющийся, но фраза проясняет другое значение слова, а именно «ум короткий» и подчеркивается типичность этого явления. Попытка показать административную систему: военную, школьную (где детей драли обычно по субботам), подчеркивает, что вера в Бога не является истинной, она автоматическая, общепринятая. Елагин и Волков пытаются защитить систему, стоят на страже нечеловеческих порядков, которые не предоставляют право выбора для бедного Васи. Ради жизни нужна ложь, вымышленные факты («сообразил он – лучше сознаться и наклепать на неизвестного человека») [82]. Таким образом, мы видим, что система, основанная на лжи, порождает ложь и донос. Но ирония автора переходит в сарказм («повальным обыском спрашивали про неведомую женку Юнонию… пытали про распутную девку именем Венера») [83] и мы видим типичную каротину этого времени.

Пейзаж выполняет в миниатюре функцию контраста («поля зеленеют просторами, а ручьи шумят, да не могут заглушить щебетанья и гомона прилетных птиц») по отношению к судьбе Васи («только кости торчали, а тело сползло, хриплым стало дыхание…») [83]. В природе в весеннюю пору происходит пробуждение от сна, а герой от крепкого зимнего здоровья приходит к смерти.

Смысловые части, которые выделяет автор, отражают этапы развития действия; по нарастающей линии показываются уровни административной системы. Школа это не столько образовательное учреждение, сколько подобие тюрьмы: дети с детства учатся не грамоте, а лишь испытывают физическое насилие над собой.

Система не меняется – в тексте появляется еще одна дата – военный устав 1716 года, которая указывает на неактуальность законов; реальность доводится до абсурда: несуществующее преступление судят по несуществующим законам, причем не следуя им в полной мере.

Человек не представляет никакой ценности, он ниже вещи, которой придают большее значение. Абсурд доведен до такой степени, что на совершенно серьезном уровне инсценируется казнь тетрадки – неодушевленного предмета. Казнь – массовое зрелище, предстает как развлечение: «Кого будут казнить – не все знали …», «явились на площадь разные начальства… и военные власти.»[84]. Автор акцентирует внимание читателя на восприятии палача – «палача знали хорошо в лицо и уважали, так как он считался одним из лучших в тех краях заплечных мастеров…» [84]. Можно провести параллель с Достоевским, так как в основе лежит вечная проблема – «преступление и наказание».Казнь предстает как торжество. Выражение «главный виновник торжества» обычно употребляется в переносном значении, но автор, употребляя его в прямом значении, показывает трагедию общества: личность обесценивается системой. Понимание образа преступника в традиционном варианте всего лишь искусственно сформированное мнение, преступник и жертва меняются местами в сознании людей, Васю Рудного представили высоким и мрачным злодеем: «кто представлял себе этого колодника высоким и мрачным злодеем…: лицом зверь, борода рыжая… на щеках и на лбу клеймо.» [85], но мы видим, что преступником является та самая идеология, политика правящих классов, которая участвует в формировании менталитета народа, которая ради защиты своей позиции доводит до абсурда форму административного воздействия на граждан. Ирония автора отражает жестокость людей времени, описанная история не является единичной – «все- таки настоящая казнь, человеческая, много занятнее!» [84].

В миниатюре нет конкретных исторических событий, они представлены в обобщенном виде. В историческую стилизацию включаются размышления о современности: «пройдет еще сотня лет, и с пол сотней и четвертью, - новый сочинитель расскажет людям про то, как его предки…жгли соборне на кострах преступные книги в городах больших и славных просвещением» [85]. Вслед за автором мы делаем вывод, что в истории не единичная. «Ибо возвращается ветер на круги своя, ночь сменяется днем, день ночью и мало нового в подлунном мире» [85].

В рассказе «Соловей» повествование начинается с описания: «малая, серая пташка». В центре стоят исторические личности: патриарх Никон, дьякон Варсонофей, архимандрит Филофей.

Еще одна постоянная тема Осоргина – воспоминание о России («вернулся из теплых стран к себе на родину»).

Валдайский соловей своим пением тревожит сон монахов Иверского монастыря, заставляет их вздыхать и восторгаться; он же нарушил канон заутрени, неожиданно влетев в церковь и ознаменовав скорое падение патриарха Никона.

«Соловьиное пенье – дело русское; иностранцы ничего о нем толком не знают. И рассказать им про него невозможно, потому что у них нет подходящих слов. Никакой переводчик не переведет на иностранный язык всех тонкостей «переводов» соловьиного пенья: пульканье, клыканье, раскат, дробь, лешева-дудка, кукушкин перелет, гусачок, юлиная стукотня…» [71]. Нет уже и у нас соловьиной науки и сами мы не становимся ли иностранцами в своей стране, нуждающимися в переводе, когда речь идет о природе.

И вновь борьба с ритуалом за естественное природное. Понапрасну загубили валдайского соловья грубые руки монаха, соблюдающего церковный ритуал. Соловей предстает как естественное природное начало, ему душно среди монахов («от монашеского духу захотелось ему на волю»). Синонимом природы (свободы, жизни) выступает слово «дух» (дышать, воздух). Ветер, вольный воздух, разлитые в природе благовонья («островок лесистый», «озеро полно рыбы») – это земные воплощения Святого Духа. Так издавна считал народ.

Патриарх Никон выступает за ритуалистическое, социальное «в те дни упрямый Никон готовил последний жестокий удар своим врагам, ревнителям старой веры», пытаясь уничтожить природное начало в человеке и в окружающем мире.

В одном рассказе Осоргин мог соединить и переплести совершенно разные стили речи: народный говор и книжную замысловатость переписки Никона и Филарета. [522] «И пишет с никонова голоса приказный: «И как вам сия грамота придет, и вам бы о том деле отписать, не замотчав ни часу обо всем подробну…». За ответную отписку сел сам Филофей: «А если б жив был, и мы хотели его послать тебе, великому господину…у тебя милостивого отца, прощения просим» [72].

Осоргин всегда делает ссылку на исторические документы «ни о многих иных подробностях в документах ничего не имеется …»

Постепенно губится человеческими руками природа, проливается кровь на землю, и соловьи как символ русского Духа «улетели в теплые страны», а родных краях «колокольчики же и бубенчики..звенеть навсегда перестали». [72]

Осоргин не берет описаний исторических событий из современных книг, так как боится сделать грубую ошибку в уточнении деталей той или иной эпохи («Сочинитель рассказа никогда не участвовал в сражениях и не знает, как это делается») [73]

Рассказ «Шахматный болван» начинается лирическим отступлением автора об игре в шахматы, включая при этом размышления о современности: «Не все знают, что шахматы с незапамятных времен были излюбленной игрой не только в Западной Европе, но и в России…Иван Грозный умер за шахматной доской …Сейчас шахматы объявлены игрой пролетарской». [73]

И с первых строк вводит в повествование автор реальных исторических деятелей – Ивана Грозного, Петра Первого, Екатерину Вторую и других.

Интересно название миниатюры – «Шахматный болван». Автор объясняет это следующим образом: шахматный болван – это «механическая кукла, которая всех обыгрывает в шахматы» [73], подчеркивает «болван», потому что «голова пуста», но «мозгу хватит на бывалого».

Как мастер детали, Осоргин внимательно описывает каждую игру, каждый ход («обдумывал», «ерзал», «пил», «приободрился»), создавая при этом напряжение читателя.

В рассказе прослеживается тема рабства человека. Так живой человек оказывается «в плену» турка, работает на него день и ночь, играя в шахматы за деньги. И только в финале рассказа мы видим, что под железной маской механической куклы скрывалась «живая, со слезящимися от табаку глазами, гладко стриженными волосами…» голова человека. Но быть рабом оказывается не так уж плохо. Над русскими людьми всегда командовали, их всегда унижали, оскорбляли, а они покорно несли свою участь по дороги жизни.

В рассказе «Конец Ваньки – Каина» писатель назвал Волгу притоком Камы, с которой она не может сравниться ни глубиной, ни чистотой, ни мощью»[75]. Осоргин пытается подняться от «устья» истории, от трагического 1938 года к «верховьям», чистым истокам.

Можно только позавидовать его упоенной влюбленности в родные места, его восхищению природой, языком, самобытным характером русского человека: «Мы говорили здесь лишь о себе, не желая впутывать иностранцев; дело в том, что в одной только дельте нашей реки Лены, в пору разлива, с удобством тонет любое европейское государство обычно – без остатка, и только от некоторых остались рожки и ножки. Так что разговор о реке - наше дело семейное» [75].

Возвращение к истокам – это возвращение к детству, к матери – земле, к своему роду. Ванька – Каин в миниатюре М. Осоргина проходит этот путь. Был Ванька московским вором, волжским разбойником, предал потом своих, стал сыщиком, задумал уничтожить всех разбойников дорожных, лесных и речных (интересно, что все разбойники поименованы писателем так, как называет фольклорная традиция низших демонов – духов лесных, полевых, речных, болотных).

Преступление против товарищей – это преступление против рода и матери- земли. Но все травы, злаки, растения и деревья сговорились, чтобы опять одурманить и зачаровать бывалого разбойника. В соответствии с народным мировосприятием Осоргин рисует природу как родной дом человека: «В лесу его приветствует по старому знакомству каждый куст и каждая травинка, в поле ему кланяется каждый колосок. С детской улыбкой на порочном бородатом лице он вспоминает их лица. Все травы… рады его приходу в честный лес из развратного города» [76].

Подробные детали и описания может знать только истинно русский человек («травка-трясунка», «лисий хвост», «собачьи зубы», «Иван-да – Марья»).Приняла земля Каина и поклялся он, стал «простым и смиренным». М. Осоргин не берет из религиозного народного сознания идею Христа карающего, идею страшного суда. Его концепция истории – концепция не наказания, а спасения: «Господь убиенных утешает ризами белыми, а нам дает время ко исправлению. Вечная память во веки веков!» [69]. Автор продолжает тему столкновения природного и социального. В рассказе синонимом социального является город, важнейшими событиями в котором являются казнь и смерть; в мире природы – свадьба и продолжение рода. Ванька – человек, который живет в гармонии с природой, он противостоит социальному. Ванька выступает спасителем простых обездоленных людей («была крестьянину в разбойнике защита против помещика…»). Порядочность разбойника автор показывает в сцены, когда на корабле умирает лоцман: «все молодцы покидали шапки, покрестились двуперстно и отошли с миром» [76]. Этот эпизод подтверждает истинную веру в Бога, некий закон, который соблюдается не только Ванькой, но и всеми кто чтит христианскую мораль. Природа дает ему силы выжить, осознать свои поступки (№леса и поля нашептали ему в уши ужасное покаяние») [76]. Для него не важно материальное благо, на первом мест<

1234	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: