Как Колчак подписал приговор себе и Белому движению.

События, о которых пойдёт речь, представляют собой одну из самых жгучих тайн, которыми и без того богата история гражданской войны. В литературе об этом практически ничего нет – те сведения, с которыми вы сейчас познакомитесь, собраны буквально по крупицам.

И вновь в центре событий оказался Урал.

1919 год для большевиков – самый критический. Мы знаем, что красные войну чуть-чуть не проиграли, но мы до сих пор не до конца осознаём, до какой степени они были близки к катастрофе. Давайте ещё раз бегло вспомним, что же происходило в России с весны по осень 1919 года.

В мае и в октябре Северо-Западная армия генерала Н. Юденича дважды подходила буквально вплотную к Питеру. Особенно катастрофичным для красных был осенний штурм: авангард белых 16 октября видел в свои бинокли Исаакиевский собор. Реальный шанс войти в Питер был у Юденича велик как никогда, и то, что этого не произошло, объясняется, с одной стороны, сверхусилиями красных (и лично Троцкого), а с другой – грубыми просчётами командования Северо-Западной армии в политическом плане: Юденич умудрился в самый нужный момент оттолкнуть от себя союзников – английский флот и вооружённые силы Эстонской республики (сыгравшие едва ли не решающую роль в наступлении «северо-западников» на Псков). Именно этой «последней капли» в битве за Питер и не хватило: по свидетельству очевидцев, красные контратаковали Юденича 21 октября на балтийском побережье прямо в виду орудийных стволов английской эскадры…

У Колчака пик успехов приходится на март-апрель: к лету военное счастье начинает ему изменять. И, тем не менее, Восточный фронт для большевиков всю первую половину года – самый главный, и положение на нём как минимум до июня-июля оценивается Москвой как критическое. Прочитайте ленинские «Тезисы ЦК РКП(б) в связи с положением Восточного фронта» (12 апреля) – это же просто крик о грозящей большевикам гибели! И не удивительно: крайняя точка продвижения колчаковцев – Чистополь (в Татарстане), оттуда рукой подать и до Казани, и до Симбирска. В обоих случаях война выплёскивается в бассейн Волги, и это для большевиков – полный обвал: во-первых, весьма высока степень вероятности сибирских белогвардейцев с Деникиным; во-вторых, в руки белых попадут огромные запасы хлеба, собранные в Поволжье; в-третьих, наконец, резко возрастёт непосредственная угроза Москве.

Наконец – летне-осеннее наступление на Москву Вооружённых сил Юга России. Как известно, они дошли до Орла, Кром и Тулы, это самое глубокое продвижение «южан» в центр России за весь период войны. Шанс, что им удастся совершить и последний, сокрушительный прыжок к стенам белокаменной, был настолько велик, что в сентябре Ленин и его команда начали готовиться к эвакуации (в частности, готовили для себя поддельные документы)[1]. Факт, до сих пор до конца не осмысленный: ведь это значит, что осенью 1919 года Ленин впервые за всю войну поверил в своё поражение! Психологически в это «миг между прошлым и будущим» победа была одержана Деникиным… Ленина спас… Нестор Махно, который 26 сентября, в самый критический момент борьбы, нанёс сокрушительный удар в тыл Добровольческой армии на огромную глубину (от Кривого Рога до Таганрога), едва не захватив в плен самого Деникина. (Как после Ленин «отблагодарил» Нестора Иваныча, хорошо известно).

Но всё это, впрочем, будет потом. А пока, на начало 1919 года, раскладка такова: у большевиков в руках только центр России, часть Северо-Запада (без Псковщины), почти вся Волга да ещё Туркестан (который им, в общем-то, в этот момент ни к чему). Всё остальное – под контролем противника. Положение, мягко говоря, аховое.

И вот в это самое время, 22 января 1919 года, президент Соединённых Штатов Америки Вудро Вильсон обратился к враждующим сторонам с прелюбопытной инициативой. Суть её такова: президент США от имени Антанты (то есть стран, победивших в Первой мировой войне) обращается ко всем правительствам России с предложением: объявить перемирие с прекращением огня на основе сохранения каждой стороной занимаемых к тому времени территорий и собраться на мирную конференцию для разрешения российского кризиса. Мирный посредник и гарант проведения конференции – США и лично В. Вильсон. Предполагаемое место проведения конференции – Принцевы острова в Мраморном море (Турция).

Читается как сводка из газет 90-х годов ХХ века: прямо Дейтонская конференция по Боснии…

Здесь надо на минуту прерваться и сказать несколько слов об авторе описываемой инициативы – тем более, что мы имеем дело с личностью весьма примечательной. Вудро Вильсон – одна из самых весомых фигур в мировой политике начала века, один из «крестных отцов» американского могущества в новейшей истории. Именно при нём армия США под командованием генерала Дж. Першинга поставила последнюю победную точку в Первой великой войне. Именно в президентство Вильсона Америка впервые выходит из самоизоляции и делает первую заявку на активное участие в европейских делах (что, кстати, вызвало натуральную аллергию у Англии и Франции, быстро забывших про благодарность своему заокеанскому спасителю). Наконец, и во внутреннем своём развитии США в эпоху Вильсона продемонстрировали завидный динамизм.

Сказать, что Вильсон в Соединённых Штатах популярен – значит, не сказать почти ничего. Вот характерный пример. Совсем недавно в Америке (при Б. Клинтоне) проводили опрос населения по оценке президентов за всю историю страны (по пятибалльной системе, как в наших в школах). Чистую пятёрку получили только трое: Дж. Вашингтон, А. Линкольн и Ф. Рузвельт[2]. Тогдашний глава Белого дома, весёлый Билли, получил тройку (скорее всего, за историю с Моникой) и был рад, считая это не таким уж плохим результатом – Р. Никсон так вообще получил «кол»! А вот весьма недлинный список тех, у кого «пять с минусом», открывало имя Вудро Вильсона, и этом сказано всё.

Итак, этот трезвый, волевой, дальновидный и очень влиятельный политик выступает с интересной инициативой.

Надо сказать, что правительства Великобритании и Франции отнеслись к этой инициативе весьма прохладно. Дело в том, что 1919 год – время довольно резкого охлаждения европейско-американских отношений. Во-первых, как мы только что отмечали, поблагодарив своего заокеанского спасителя, послевоенная Европа совсем не пылала восторгом при мысли, что Америка перехватит лидерство в западном мире. А во-вторых, Вильсон одним из первых понял: Версальский мир с побеждённой Германией – мина замедленного действия, заложенная под Европу; этот мир непременно должен рано или поздно выпустить из бутылки джинна германского реваншизма. (Конгресс США с подачи Вильсона отказался ратифицировать Версальский мир, и это вызвало настоящий взрыв антиамериканских настроений во Франции)[3].

Однако позиция англичан и французов по вопросу о конференции на Принцевых островах – это в данном случае не самое принципиальное. В конце концов, это американская инициатива, и конференция может пройти при посредничестве только США, без европейцев (и они будут в проигрыше!), Здесь, безусловно, самое главное – как к этому предложению отнесутся сами противоборствующие силы России. И вот тут-то и начинаются сенсации.

Предложение Вильсона принял… Ленин. Вдумайтесь: Ленин готов сесть за стол переговоров с Колчаком! Такое наши мозги поначалу даже и переваривать отказываются… Правда, только поначалу. Ведь позади у Ленина уже десятки тактических соглашений с оппонентами внутри РДСРП[4], и альянс с германским командованием, и Брестский мир. А впереди – соглашения с Махно, с Алаш-ордой в Казахстане, с ферганскими басмачами Мадамин-бека, с истребившим своих коммунистов Кемалем Ататюрком в Турции… «Мы жали друг другу руки, зная, каждый из нас охотно повесил бы своего партнёра. Но наши интересы на время совпали» – это Ленин о своих контактах с французскими ультраправыми (!) в дни Бреста («Письмо к американским рабочим»), и в этих словах – весь Ленин, вся его макиавеллистская, циничная политика (и причина его победы!). И всё таки… Чтобы Ленин решился на контакт с самыми лютыми, самыми непримиримыми своими врагами в лице белых – такого ни до, ни после не наблюдалось. В чём же дело?

«Советское правительство, верное своему стремлению к миру, приняло предложение Вильсона» (Большая Советская Энциклопедия, 1972 г.). Как говорится, свежо предание… Особенно если учесть, что официально Ленин отреагировал в партийном кругу на инициативу Вильсона следующим образом: «Ходит закрепить за собой Сибирь и часть Юга, не надеясь иначе удержать почти ничего». Вот так! И тут же дал Реввоенсовету директиву, параллельную своему согласию поехать на Принцевы острова. Вот она: «Напрячь все силы, чтобы в месяц (! – Д. С.) взять и Ростов, и Челябинск, и Омск».

Ничего себе, хорошенькое миролюбие… И к тому же неприкрытый авантюризм, показывающий, что Ленин явно переоценивал военные силы «Совдепии» – ибо взять означенные города в месяц Красная Армия была просто не в состоянии. Напомним: Челябинск будет взят 29 июля, Омск – 14 ноября, а Ростов-на-Дону – только 10 января 1920 года.

Дело тут, конечно, не в миролюбии Ленина. Просто очень уж «припёрло», просто слишком велика была угроза военно-политической катастрофы, чтобы пренебрегать любой, пусть даже самой ничтожной возможностью спастись.

Теперь внимание, читатель! Мы подходим к самой сердцевине произошедшего! Вскоре после описываемых событий Ленин произнесёт широко известные сакраментальные слова: «Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной».

Вдумайтесь в эти неоднократно цитируемые слова. Ведь в руках белогвардейцев не только Урал. В руках у них русский Север, часть Юго-Запада, Украина и солидная часть Белоруссии, весь Юг, Северный Кавказ, южное Поволжье. Северный Казахстан, наконец – огромные пространства Сибири и Дальнего Востока. А Ленин говорит только об Урале… А ведь это тот самый случай, когда вождь революции абсолютно прав: настолько велико было стратегическое и геополитическое значение «опорного края державы». Воистину: у кого Урал, у того и Россия…

Но если это так, то напрашивается неожиданный и совершенно сногсшибательный вывод – странно, что его никто не сделал ране. Вывод этот таков: для того, чтобы нокаутировать красных, белым совершенно не обязательно рваться в центр страны. Им достаточно удержать Урал до зимы.

Звучит неожиданно. А в самом деле? Ведь если Ленин прав (а он в данном случае, безусловно, прав), то сибирским армиям белых необходимо удерживать Урал до тех пор, пока Советская власть не рухнет к их ногам, как перезрелый плод. А то, что это произойдёт, и весьма скоро, Ильич не сомневался – оттого так и спешил с наступлением на Челябинск. И, кстати, подставил из-за этой спешки свою 5-ю армию под сокрушительный удар четырёхкратно превосходящих её сил генерала М. Ханжина в марте 1919 года в Башкирии.

…Итак, белым необходимо обороняться по Уралу. Как это сделать технически? Да очень просто – сама природа всё за людей продумала. Ведь Уральские горы – это гигантская межа, разделяющая Русскую и Западно-Сибирскую равнины и упирающаяся одним концом в Северный Ледовитый океан (хребет Пай-Хой), другим в Аральское море (Мугоджарский хребет). На севере и на юге горы совсем не такие уж и низкие. В общем, сам Бог здесь велел оборону устраивать. А кроме гор, на Урале много и солидных водных преград: на западе – Кама (попробуйте её в районе Перми под огнём форсировать!), Чусовая, на юге – Белая, Миасс, на востоке, в Зауралье – Тавда, Тура, Тобол. Кстати, Тобол белым очень даже пригодился в сентябре, когда там на три месяца было задержано продвижение Тухачевского на восток.

В общем, обороняться есть где. Да и к тому же крайний юг и крайний север Урала нас практически не должны интересовать – там военных действий не было. К февралю, согласно директиве А. Колчака, на Урале было развёрнуто 6 армий на следующих рубежах: Северная армия А. Пепеляева – северней Екатеринбурга, Сибирская армия Р. Гайды – Екатеринбург и южнее, Западная армия М. Ханжина и Южная армия Г. Белова – на Южном Урале, Оренбургская и Уральская казачьи армии (под общим командованием А. Дутова) – в казачьих областях. В общей сложности фронт протянут примерно от Уральска до района городов Лысьва – Верхотурье.

Скажете: фронт чересчур растянут? Безусловно, но ведь он и у красных не короче. И потом: в Первую мировую войну русская армия держала фронт от Балтийского до Чёрного морей и (начиная с перехода к позиционной войне) ни разу не дала его прорвать, хотя противник был могучий.

Разумеется, я не имею в виду строительства в Уральских горах «линии Маннергейма»: на это просто нет времени и необходимости. Взгляните ещё раз на опыт Первой мировой: стороны в считанные недели зарывались в землю, создавая абсолютно непробиваемые (в тех условиях) оборонительные линии с помощью всего трёх компонентов: колючая проволока (рядов 5-10 на кольях, а ещё лучше – на вбитых в землю рельсах – и всё!), мины между рядам и перед ними, а позади – пулемёты и артиллерия (желательно с закрытых позиций; в России такое умели делать ещё с Порт-Артура). И никто, кроме генерала Брусилова, такую оборону в ходе войны преодолеть не смог. Между прочим, в гражданскую войну именно так оборонялись и Перекоп («Основным элементом обороны была только колючая проволока» – вспоминал с горечью П. Врангель), и Волочаевка. Чего стоил красным их взять – общеизвестно. При этом обе эти белогвардейские твердыни представляли собой изолированные укрепрайоны, которые (хотя бы теоретически) можно брать не в лоб, а измором либо манёвром (в конце концов, с помощью обхода их и взяли).

Но представьте себе 6-8 рядов заминированной «колючки» (именно столько было под Волочаевкой) от Краснотурьинска до Челябинска (а то и до Магнитогорска). Как прорывать, где обходить? Да ведь и не смогли бы красные бросить все наличные силы на прорыв уральских укреплений – есть ведь и Деникин, и Юденич, и мужички в тылу время от времени восстания учиняют… Для строительства таких укреплений нужно время? Вот и используйте для этого мирную передышку в виде конференции на Принцевых островах, господа белые! А уж колючую проволоку и мины уральские заводы уральские заводы сделают, не сомневайтесь – да и англичане, если надо, подкинут…

Самое главное – что при таком развитии событий (в военном отношении напоминающем реалии Первой мировой войны) и при условии принятия плана Вильсона (насчёт «сохранения каждой стороной занимаемых к тому времени территорий») вполне реальной становится, если можно так выразиться, «германская» или «корейская» матрица развития событий в России: сосуществование на территории бывшей Российской империи двух русских государств с разным социально-политическим строем и укладом. Своего рода ГДР и ФРГ российского разлива[5]… Для этого белым необходимо было единственно совершить над собой усилие и перестать быть «единонеделимцами» – спокойно, как к свершившемуся факту, отнестись к государственному отделению национальных окраин. (В конце концов, белым лидерам следовало бы вспомнить историю Смутного времени и последовать примеру первых Романовых, пожертвовавших рядом приграничных территорий ради спасения страны в целом!). И – главное – не перекладывать насущные политическое решения на будущее, немедленно собирать Учредительное собрание на контролируемых Белым движением территориях (а то и авторитарным образом решать наболевшие проблемы!), проводить давным-давно назревшие и перезревшие реформы (в первую очередь – аграрную; то, что в исторической реальности делал в Крыму Врангель – в 1920 году, когда всё уже было безнадёжно упущено). Тогда – в белой и красной Россиях будет иметь место разные векторы экономической и социокультурной эволюции: как обстояли дела в Совдепии, мы уже знаем (даже слишком хорошо!), а в «Белороссии» могли реализоваться идеалы Февраля, западно-демократический путь развития (опять-таки при условии, что не будет проводиться политика излишнего пиетита по отношению к наследию петербургской эпохи). Тем более, что больной вопрос народного отношения к войне – то, что в значительной степени и разрушило начинания Временного правительства – к 1919 году перестал быть актуальным… Исторические последствия такого развития событий легко просчитать: конкуренция двух «Россий», двух полярных путей развития (гибельная для коммунизма, что хорошо знал Ленин – оттого так и торопился!), и – огромный шанс, что историческая конкуренция будет иметь вполне «германский» финал (образца 1989 года). Не так быстро, как хотелось бы (в смысле разгрома большевизма), но зато исторически весьма фундаментально… Важно, что такой вариант развития событий был исторически совершенно не виртуальным – при условии способности белых лидеров мыслить «по шахматному», на несколько шагов вперёд, и не считать «дело спасения России» уже практически выигранным (такая иллюзия была настоящей ахиллесовой пятой военно-политического руководства белых).

Напрашивается вопрос: а знал ли Колчак о словах Ленина насчёт Урала? Безусловно, нет. Но он, как серьёзный военный и политический руководитель, просто обязан был на основании трезвого анализа прийти к аналогичным выводам и на их основе строить свою стратегию. В том числе и по отношению к инициативе Вильсона.

Или он сам, или его штаб… Но этого не произошло.

А вот другой возможный сценарий развития событий – так сказать, наступательный. Представьте себе, что лидеры белогвардейского Юга, Сибири и Северо-Запада синхронизируют свои усилия, будут наступать одновременно и по сходящимся направлениям. Ведь не секрет, что одной из причин, погубивших белые армии, была крайняя несогласованность их действий. Это позволяло красным парировать их удары одними и теми же войсками, перебрасывая их с одного участка фронта на другой. Так, например, Железная дивизия В. Азина – та, что брала Ижевск и Екатеринбург – зимой 1920 года погибла на Кубани, а Чапаевская дивизия летом 1920 года оказалась в Белоруссии (после Южного Урала!). Кроме того, направления наступлений белых в 1919 году явно не самые оптимальные: Деникин совершил в августе «крюк» на Украину (и тем приобрёл себе «головную боль» в лице Махно), а колчаковское наступление в марте-апреле явственно имело юго-западный уклон (вплоть до Актюбинска), что также было не лучшей альтернативой московскому направлению.

Да и очень много войск и у Колчака, и у Деникина брошено на борьбу с второстепенными противниками: Петлюрой, Махно, южносибирскими партизанами, большевиками в Туркестане, черноморскими «зелёными», горцами Северного Кавказа, Грузией. Зачем? Всё это не главное, всё это можно и потом. «Против нас главный враг – Троцкий» – скажет в булгаковской «Белой гвардии» полковник Турбин и будет прав. Эти «второстепенные противники» ставят под угрозу коммуникации? Ну и пускай! Коммуникации, в конце концов, можно оборонять ограниченными силами. Да ведь и у красных в тылу мятежей более чем достаточно, и у них на коммуникациях неспокойно. А крестьянские повстанцы и националисты терпеть не могут красных так же, как и белых. Я уже не говорю о том, что крестьянские восстания в белом тылу – следствие грубых политических просчётов, коих, по идее, можно и не делать… Так что, в общем, здесь красные и белые – в одной весовой категории.

Итак, пофантазируем… Предположим, Деникин, Колчак и Юденич договорились о совместном концентрическом ударе на Москву. Хорошенько подготовились, перегруппировались, один разочек за всю войну лично побеседовали (в реальности они за всю войну не встретились ни разу!) – время для этих мероприятий есть: идёт конференция на Принцевых островах, и встретиться там же можно, всё обсудить, а потом вернуться в Россию к концу перемирия и… И начали: Колчак наносит удар, скажем, по линии Пермь-Вятка-Нижний Новгород-Москва или Уфа-Казань-Нижний-Москва; в это же время Антон Иванович, не отвлекаясь на Украину, рвёт прямо на север, прямо по линии Харьков-Курск-Орёл-Тула-Москва[6]. И в это же время Юденич бьёт по Питеру, затем на Тверь и опять-таки на белокаменную. И всё синхронно.

Выдержат такой удар красные? Голову даю на отсечение – нет!

(Была, кстати, альтернатива и у Деникина. Как известно, после взятия Царицина 30 июня 1919 года Антон Иванович принял так называемую «московскую директиву» – тот самый план наступления на столицу, который деникинцы и попытались реализовать, и с весьма печальными для себя последствиями. Так вот, Врангель предлагал альтернативный вариант – «уральскую директиву», заключающуюся в том, что по этому плану южные белогвардейцы направляют главный удар на… Урал, в тыл наступающим на Колчака красным армиям. Несмотря на кажущуюся экстравагантность данного плана, он вполне реалистичен: колчаковские войска, несмотря на уже понесённые к тому времени поражения, к моменту предполагаемого наступления «южан» были ещё достаточно боеспособны, а противостоявшая им Южная группа М. Фрунзе удара в спину явно не ожидала и могла реально оказаться между молотом и наковальней. При таком повороте событий Восточный фронт красных мог просто рухнуть, и объединённые силы южных и урало-сибирских белогвардейцев неудержимым потоком хлынули бы через Поволжье на Москву[7]. В исторической реальности Деникин принял «уральскую» директиву лишь частично – послал Кубанскую армию Врангеля численностью в 15 тысяч человек в Поволжье, в результате чего эта группировка оказалась бессмысленно выключена из операций на московском направлении, и это сыграло не последнюю роль в поражении деникинцев. Но даже в таком «усечённом варианте» Врангелю удалось встретиться в заволжских степях с разъездами Южно-Уральской армии Белова; следовательно, в случае полномасштабной реализации «уральской» наступательной альтернативы у белых появлялся уникальный стратегический шанс – помимо всего прочего ещё и потому, что ударная конная группировка белых в случае принятия плана Врангеля состояла бы не только из донских и кубанских казаков, как будет в реальности, но и из уральских, оренбургских и сибирских казачьих корпусов. Разумеется, для того, чтобы план «чёрного барона» сработал, также требовалась чёткая координация действий всех центров Белого движения, и лучшей процедуры для этого, чем конференция на Принцевых, трудно себе представить).

Мирная передышка, помимо всего прочего, дала бы белым возможность поправить положение с резервами. Последующие события показали: практически всем наступающим армиям белых решающий момент не хватило «последней соломинки», в результате чего первое же серьёзное их поражение – после целой череды побед! – сразу же оборачивалось катастрофой и развалом фронта. А у красных резервы были – опять-таки за счёт несинхронности действий белогвардейцев.

В общем, куда ни кинь, выходит, что участие в мирной конференции дало бы белым неисчислимые выгоды. Поскольку Ленин дал «добро» на участие, слово было за Белым движением. Вернее, за одним человеком, который хотя бы формально, но был международно признанным лидером антибольшевистского сопротивления, носил титул Верховного правителя России, которому – во всяком случае, с точки зрения субординации – были обязаны подчиняться остальные белогвардейские лидеры (включая Деникина, считавшегося его заместителем). Его имя – Александр Васильевич Колчак.

Можно сказать: в этот поистине звёздный час в руках Колчака была судьба России. И даже больше – судьба мира, ибо, как показал ХХ век, Россия – всегда в эпицентре.

Колчак принял решение, самое важное за всю историю гражданской войны. Он отказался от участия в конференции.

И перемирие не состоялось – со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Сейчас, из нашего «прекрасного далёка», легко судить Колчака. И всё же: почему он это сделал? Следует выделить четыре возможные причины, объясняющие поведение адмирала.

Во-первых, принципиальное нежелание разговаривать с большевиками вообще.

Во-вторых, уверенность, что военная победа не за горами, и отсюда взгляд на перемирие как на помеху, оттягивающую скорый триумф. (Член Северо-Западного правительства Г. Кирдецов свидетельствует, что у белых лидеров тогда был популярен неформальный лозунг: «Ва-банк!»).

В-третьих, Англия и Франция, используя материальную и финансовую зависимость от них белогвардейцев и не желая усиления позиции США, могли надавить на Колчака, чтобы он не ездил на Принцевы острова[8].

В-четвёртых, как уже отмечалось, Колчак был в Белом движении лидером в значительной степени формальным: де-факто Деникин, Юденич и северные белогвардейцы проводили абсолютно самостоятельную военную и – что особенно важно – политическую линию. Поэтому они могли либо оказать давление на Колчака по вопросу о конференции, либо просто проигнорировать его директивы. Да и в самих сибирских армиях оппонентов у Колчака было предостаточно – и не только по вопросу о Принцевых островах. Известно, что ряд членов генштаба и командармов сибирских армий несколько раз ставили вопрос о низложении Колчака и передаче его полномочий Деникину[9]. В этих условиях адмирал просто не рисковал своим положением.

Таковы возможные мотивы, стоящие за роковым решением Верховного правителя России. Но какой бы из них ни оказался решающим, это – обвинительный акт Колчаку как политику. Если сказались первая или вторая причины, то это – недопустимый и преступный авантюризм и легкомыслие. А если повлияли третья или четвёртая (или, что скорее всего, и та, и другая), то это недопустимое и преступное отсутствие политической воли, капитуляция перед сиюминутными интересами в ущерб стратегическим. Судя по воспоминаниям военного министра в правительстве колчака барона Будберга, так оно и было.

Вот что пишет об адмирале П. Милюков: «Человек тонкой духовной организации, чрезвычайно впечатлительный, более всего склонный к углублённой кабинетной работе, Колчак влиял на людей своим моральным авторитетом, но не умел управлять ими». А барон Будберг добавляет: «Это большой и больной ребёнок (!!! – Д. С.) чистый идеалист, убеждённый раб долга и служения России, несомненный неврастеник, быстро вспыхивающий, бурный и несдержанный в проявлении своего гнева… Истинный рыцарь подвига, ничего себе не ищущий и готовый всем пожертвовать, безвольный (! – Д. С.), бессистемный и беспамятливый, детски и благородно доверчивый, вечно мятущийся в поисках лучших решений и спасительных средств, вечно обманывающийся и обманываемый, не понимающий совершенно обстановки (!!! – Д. С.) и не способный в ней разобраться, далёкий от того, что вокруг него и его именем совершается»[10].

И – завершающий аккорд – из уст корреспондента газеты «Русское слово» Устрялова в Омске весной 1919 года, в момент пика успехов колчаковских войск: «Наблюдал за адмиралом во время молебна в Казачьем соборе… На его лице видна печать обречённости». А гражданская жена Колчака Е. Тимирёва вспоминала: «Мысли о Роке, о гибельности избранного пути, об игре тайных страстей преследовали Александра постоянно… Он много думал о смерти, готовился к ней… не расставался с револьвером, чтобы при угрозе плена застрелиться»[11].

Теперь, кажется, всё ясно. С такими настроениями войн не выигрывают.

И произошло то, что и должно было произойти. Принимая роковое решение не ехать на Принцевы (а вернее всего, не принимая вообще никакого решения, молчаливо отдаваясь на волю случая), Колчак подписал приговор. И себе, так как ровно через год, 7 февраля 1920 года, он встанет перед расстрельным взводом в Иркутске. И, что ещё страшнее – всему Белому движению, ибо после срыва инициативы Вильсона события потекли по самому неблагоприятному сценарию. Вышло так, что красным удалось вернуть Урал до зимы. Дальнейшее – общеизвестно.

 

 

[1] Факт на заметку, красноречиво говорящий о характеристике характеров вождя и его присных. Недаром же Зинаида Гиппиус называла всю большевистскую верхушку «патологическими трусами»…

[2] Пикантная деталь: при жизни вся эта «святая троица» имела предельно низкий рейтинг. «Народ… любить умеет только мёртвых» (А. Пушкин).

[3] Кроме того, похоже, Британия вообще стремилась максимально затянуть процесс вооружённого противостояния в России – с целью максимального ослабления недавнего союзника и давнего конкурента…

[4] Читатель должен помнить: для Ленина все без исключения компромиссы с кем бы то ни было были чисто по человечески делом крайне тяжким – Ленин был личностью крайне авторитарной, толерантности лишён был начисто.

[5] Именно такой вариант развития событий на уровне «фэнтэзи» (или «альтернативной истории») описал В. Аксёнов в романе «Остров Крым».

[6] Это даже не виртуальность: Врангель весь 1919 год буквально бился, как в стенку, в Деникина, заклиная его сперва синхронизировать действия с Колчаком (и даже объединиться с ним в Поволжье), а уж потом атаковать Москву. Отказ Деникина последовать этому плану Врангель справедливо расценивал как нежелание Антона Ивановича реально подчиняться Колчаку.

[7] Подробно эту альтернативу описывает М. Веллер.

[8] При этом именно англо-французская пресса крайне жёстко отреагировала на отказ белых от участия в конференции, развернув целую кампанию по дискредитации «военщины и милитаристов» (так газеты квалифицировали белогвардейцев). Эта история, надо сказать, весьма сильно подорвала имидж Белого движения в глазах западного избирателя и впоследствии достаточно существенно повлияла на формирующееся движение «Руки прочь от Советской России».

[9] Информация к размышлению: отказ Деникина принять план Врангеля по объединению с силами Колчака перед ударом на Москву Врангель (как уже отмечалось) понимал однозначно – как деникинское нежелание реально подчиняться Верховному правителю России, и не иначе.

[10] Будберг даёт ещё и такой штрих: по его мнению «характером Колчак очень напоминает покойного императора» (то есть Николая II). Что ж, вполне симптоматично…

[11] И не застрелился, опять положился на волю рока (в виде красных расстрельщиков)…

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: