Введение: антропология как наука о сущности культуры. Проблематика пола в антропологии

Антропология провозглашает своей целью осмысление «человеческого» (т. е. «культурного», не-природного) как такового и, таким образом, эта дисциплина, академическая и неакадеми-ческая одновременно, ищет ответы на фундаментальные вопросы существования цивилизации. Пытаясь понять, что такое «человеческое» вообще, един ли мир для всех живущих на Земле, какова роль культуры в формировании этого мира (или миров) и, наконец, что мы имеем в виду, когда описываем мир как «конструкт»,² антропология, можно сказать, привержена производству «знания для знания». Теоретически таким же интеллектуальным производством занята любая другая классическая дисциплина социального знания. Но именно антропология, сделавшая центром своего научного внимания многообразие культур

¹ Roger Keesing, «Kwaio women speak: The micropolitics of autobiography in a
Solomon Island Society», American Anthropologist, 1985, 87(1).

² Tim Ingold, «Against the Motion», Key Debates Anthropology (Routledge, 2000),
p. 112.

и форм человеческого поведения, встречает при этом трудно преодолимое противоречие. Его сущность состоит в следующем. Производство «знания для знания» возможно, по крайней мере теоретически, только в рамках специального института по производству знания — академии. Сам же этот институт является порождением вполне определенной (западной) культуры и родившейся в эпоху Просвещения идеи, что познание возможно только посредством разума и что оно должно быть рациональным, «объективным» и дисциплинарным (и, таким образом, связанным со структурой университета). Поэтому именно антропологи поставили под сомнение само право академии как института одной/западной культуры на суждение об иных мирах или культурах. Вместе с этим под сомнением оказалась и сама система производства знания, основанная на западноцентричных приоритетах «объективности» и признания разума единственным источником в поиске истины. Ранее такой подход считался «естественным», теперь он стал рассматриваться как культурно сконструированный. Когда антропологи пришли к выводу, что ничего естественно предопределенного в культуре не существует, стал возможен пересмотр всех традиционных теорий, концепций и систем знания.

В той глобальной реконструкции рационалистического/ западного знания, которая связана с гендерным/феминистским проектом пересмотра мира, антропология как научная дисциплина занимает особое место. Изучая и описывая кросс-культурную вариативность, она прежде всего была занята поиском и объяснением универсалий, а что может быть более универсальным, чем женственность женщин, мужественность мужчин и вытекающее отсюда доминирование одних над другими? До конца 1960-х годов эти «универсалии» в различной степени приписывались всем культурам — за некоторым исключением, пожалуй, эгалитарной эпохи детства человечества, как ее видел Ф. Энгельс в Происхождении семьи, частной собственности и государства. Мужское доминирование выводилось из непосредственной связи между биологией (или «анатомией», как сказал бы Фрейд) и культурой как ее социальным продолжением. Подобно любому «объективному» выводу, эта универсалия опиралась на эмпирические данные антропологической науки, которая, как предполагалось, изучает человеческое поведение с точки зрения неэтноцентрической, кросс-культурной, сравнительной,

372

внутренней структуры и внешних связей и, как следовало ожидать, несексистской. Однако за ее постулируемым «объективизмом» феминистские теоретики обнаружили явные и неявные гендерные иерархии в производстве знания.