Техника анализирования переноса

 

Общие замечания

 

Следует заметить, что заголовок этой секции «Техни­ка анализирования переноса», а не «Интерпретация, или умение справляться с переносом». Причина состоит в том, что, хотя интерпретация является решающим ин­струментом для обращения с явлениями переноса в психоаналитической процедуре, другие технические ин­струменты также необходимы. Интерпретация реакций переноса является основным техническим шагом при работе с явлениями переноса; но для того, чтобы эффек­тивно интерпретировать перенос, существуют разно­образные необходимые предварительные шаги. Эдвард Вибринг (1954) подчеркивал тот факт, что, с увеличе­нием наших знаний о психологии Эго, психоаналитик лучше осознает необходимость тщательного прояснения частных психических явлений до того, как он попы­тается интерпретировать их. Феничел (1941) и Крис (1951) также делали ударение на важности ясного де­монстрирования и освещения предмета в ходе рассмотрения, до того как аналитик попытается интерпрети­ровать его неосознанное значение. Как я говорил ранее, демонстрация, прояснение, интерпретация и тщательная проработка психического события могут считаться «анализированием» данного явления.

Причина для вынесения на обсуждение концепции «управления» переносом состоит в том, что психоанали­тик вынужден делать больше, чем просто «анализиро­вать» для того, чтобы должным образом обращаться с переносом. Без всяких сомнений, это утверждение не затушевывает тот факт, что анализ переноса является

 

– 317 –

 

существенной характеристикой психоанализа. Однако для того, чтобы сделать психическое событие поддаю­щимся анализу, может оказаться в определенные мо­менты необходимым предпринимать другие процедуры (Е. Вибринг, 1954; Ейслер, 1953; Меннингер, 1953; Гла­ва VI, см. также секция 1.34 и том второй).

Например, поскольку психоаналитическая техника имеет целью содействовать максимальному развитию всех видов реакций переноса и поскольку явления пе­реноса возникают у пациента спонтанно, наша техника должна включать в себя не мешающее, а терпеливое ожидание. Здравое использование ожидания в форме молчания является одним из наиболее важных инстру­ментов, способствующих развитию переноса. Тем не менее, строго говоря, это манипуляция. Молчание ана­литика может помочь пациенту развить и почувствовать с большей интенсивностью реакции переноса. Возможное эмоциональное отреагирование может принести пациен­ту убеждение в реальности его чувства. Однако молча­ние аналитика и эмоциональное отреагирование пациента являются, строго говоря, неаналитическими мерами. Они могут также привести и к травмирующей ситуации и к стойким сопротивлениям, хотя аналитик и «анализирует» их должное время. Только путем анализирования можно решить реакцию переноса и, следовательно, проло­жить путь для других разновидностей и интенсивностей переноса.

Определенную роль в управлении переносом играет внушение или намек, который высказывает аналитик. Мы просим наших пациентов свободно ассоциировать и позволять своим чувствам развиваться спонтанно. Тем самым мы внушаем пациенту, что его чувства являются допустимыми и управляемыми. Наше молчание может также означать для него, что он вынесет определенные чувства, какими бы болезненными они ни были, и что все это приведет к успешному концу. Когда мы спрашиваем пациента, не перескажет ли он свое сновидение, тем самым мы внушаем ему, что он действительно видит сно­видения и может запомнить их. Именно внушение, осо­бенно в начале анализа, когда пациент знает совсем немного о нас и о психоаналитической процедуре, помо­жет пациенту рискнуть пойти с нами дальше. В конеч­ном счете, и те чувства переноса, которые заставляют

 

– 318 –

 

пациента поддаваться внушению или манипуляциям, также должны быть проанализированы и разрешены. Для дальнейшего изучения этого вопроса см. работы Чарльза Фишера (1953).

Все это верно также и для других неаналитических вмешательств. Все неавтономные терапевтические влия­ния на пациента должны быть, в конце концов, выведены на сознательный уровень и тщательно проанализирова­ны. Вместе с тем важно осознавать, что неаналитичес­кие меры являются до некоторой степени необходимы­ми и в каждом анализе. Внушение и манипуляция по­пали в немилость в психоаналитических кругах из-за неправильного использования. Они не замещают ана­лиз, они подготавливают к нему или являются дополни­тельными процедурами. Интерпретация сама по себе, «чистый» анализ, является не терапевтической процеду­рой, а инструментам для исследования. Хотя в этой сек­ции фокусируется внимание на анализе явлений перено­са, клинические примеры иллюстрируют и проясняют вза­имоотношения между аналитической и неаналитической техниками. Должное сочетание этих техник и составля­ет искусство психотерапии.

Существует несколько других факторов, которые де­лают анализ персонала таким сложным и таким важ­ным. Во-первых, у явлений переноса есть два прямо противоположных свойства; во-вторых, сам перенос мо­жет стать источникам сильного сопротивления аналити­ческой работе. И, в-третьих, патологические защиты также переносятся, и мы тогда имеем комбинацию про­дукций переноса и сопротивлений переноса одновре­менно.

Одним из всегда стоящих технических вопросов яв­ляется определение, когда данный перенос находится в курсе анализа, а когда — в оппозиции; каждая из этих ситуаций требует различных вмешательств. По моему клиническому опыту и, я полагаю, по опыту других аналитиков, наиболее частой причиной того, что пациент преждевременно прерывает психоаналитическую тера­пию, является неправильное обращение с ситуацией пе­реноса (Фрейд, 1905а). Дальше встает еще одна про­блема. Для того чтобы продуцировать материал, паци­енту необходимо развить невроз переноса. Для того что­бы работать аналитически над этим материалом, вос-

 

– 319 –

 

принимать его, пациент также должен развить рабочий альянс. Два эти требования находятся в оппозиции друг к Другу. Как мы выполняем и то и другое? (См. сек­цию 3.5.)

Как следует из обсуждения, техника анализирования явлений переноса затрагивает следующие вопросы: 1) Как мы гарантируем естественную эволюцию пере­носа пациента? 2) Когда мы позволяем переносу разви­ваться спонтанно и при каких условиях необходимо вмешаться? 3) Когда становится необходимым вмеша­тельство, какие технические меры требуются для ана­лиза реакций переноса? 4) Как мы содействуем раз­витию рабочего альянса?

 

Гарантирование переноса

 

Концепция гарантирования переноса относится к принципу проектирования отношения пациента к ана­литику так, чтобы он мог развить наибольшее разнооб­разие и интенсивность реакций переноса в соответствии с его собственной индивидуальной историей, его собст­венными потребностями. В работах Фрейда по технике можно найти различные ссылки и рекомендации о том, как это может быть выполнено (Фрейд, 19126, 1915а, 1919а). Гринакре прояснила и добавила много других моментов в важной работе, вышедшей в 1954 го­ду. В то время ее эссе было особенно значимо, потому что тогда среди американских психоаналитиков было значительное различие во мнениях, касающихся необ­ходимости соблюдать классические процедуры в психо­аналитической технике.

 

Психоаналитик как зеркало

 

Фрейд (19126) дал рекомендацию, состоящую в том, что психоаналитику следует быть как бы зеркалом для пациента. Это было неправильно понято и неправильно истолковано в том смысле, что аналитику следует быть холодным и не реагирующим по отношению к своему пациенту.

 

– 320 –

 

На самом деле, я полагаю, Фрейд имел в виду нечто совершенно другое. Его сравнение с зеркалом означает, что поведение аналитика, его отношение к невротичес­кому конфликту пациента должно быть «непрозрачным», так чтобы обратно к пациенту не могло вернуться ни­чего из того, что он манифестировал. Личные действия и предпочтения аналитика не должны проникать в ана­лиз. В таких ситуациях аналитик устойчиво нейтрален, что дает возможность пациенту продемонстрировать свои искаженные и нереалистические реакции, как тако­вые. Более того, аналитику следует стараться приглу­шать свои собственные ответы так, чтобы он был от­носительным анонимом для пациента (Фрейд, 19126, с. 117—118). Только таким способом можно будет четко увидеть реакции переноса пациента так, чтобы их можно было видеть и отделить от более реалистичных реакций. Более того, для того, чтобы анализировать явления пере­носа, важно сохранять область взаимодействия между пациентом и аналитиком относительно свободной от контаминации и артефактов. Любая другая форма по­ведения или отношения со стороны аналитика, чем по­стоянное гуманное вмешательство, будет затемнять и ис­кажать развитие и осознание явлений переноса. По­звольте мне привести несколько примеров контамина­ции.

Несколько лет назад мой пациент, который страдал от язвы желудка и депрессией, вошел в длительный пе­риод непродуктивной работы в анализе в тот момент, когда его симптомы обострились. Мы оба осознавали, что действует сопротивление, но были не в состоянии до­стичь сколько-нибудь значительного прогресса в борьбе против усиления симптомов или упорства сопротивления. После нескольких месяцев работы я начал медленно осознавать, что пациент изменился в каком-то отноше­нии ко мне. Прежде он был расположен шутить или поддразнивать, или позлить меня каким-нибудь невин­ным способам. Теперь он больше жаловался, не шутил, был угрюм. Раньше его озлобленность была явной и спо­радичной. Теперь же он был поверхностно кооперати­вен, но, а на самом деле, упрям. Однажды он сказал мне, что видел сновидение об осле, а затем впал в угрю­мое молчание. После периода молчания с моей стороны я спросил его, что произошло. Он ответил со вздохом,

 

– 321 –

 

что подумал, быть может, мы оба ослы. После паузы он добавил: «Я не двигаюсь с места и вы тоже. Вы не ме­няетесь, и я не меняюсь (молчание). Я пытался изме­ниться, но это сделало меня больным». Я был озадачен, я не мог понять, к чему это относится. Тогда я спросил его, как он пытался измениться. Пациент ответил, что он пытался изменить свои политические взгляды в со­ответствии с моими. Всю жизнь он был республиканцем (что я знал), и он попытался, в последние месяцы, при­нять более либеральную точку зрения, потому что знал, что я склонен к этому. Я спросил его, как он уз­нал, что я либерал или антиреспубликанец. Тогда он рассказал, что, когда он говорил что-нибудь похвальное о политиках-республиканцах, я всегда спрашивал его об ассоциациях. С другой стороны, когда он говорил что-то враждебное о республиканцах, я продолжал молчать, как бы соглашаясь. Когда он говорил добрые слова о Рузвельте, я не ответил ничего. Когда же он нападал на Рузвельта, я, бывало, спрашивал, кого ему напоми­нает Рузвельт, так, будто следует подтвердить то, что ненависть Рузвельта — инфантильная черта.

Я был захвачен врасплох, потому что совершенно не осознавал этого. Тем не менее, когда пациент отметил этот момент, я был вынужден согласиться, что я делал именно это, хотя и не зная того. Затем мы приступили к работе над тем, почему он чувствовал необходимость попытаться принять мои политические взгляды. Это оказалось его способам снискать мое расположение, что было неприемлемо, а также унижало его чувство собст­венного достоинства и привело к обострению язвенных симптомов и депрессивности. (Сновидение об осле выра­жало в очень конденсированной форме его враждебность к демократической партии, которая использует осла в качестве символа, и его раздражение по поводу отсутст­вия у меня проницательности в отношении его затруд­нений, — осел известен своей глупостью и упрямством. Это было также изображением и его собственного обра­за.)

Несколько лет назад я лечил пациентку, которая прервала лечением с другим аналитиком после длитель­ного тупикового периода. Непосредственной причиной ее неразрешенного сопротивления было то, что она узнала, что ее предыдущий аналитик — искренне религиозный

 

– 322 –

 

человек, регулярно посещающий синагогу. Ее друг рас­сказал ей об этом, и позже пациентка убедилась в этом сама. Пациентка конфронтировала аналитика, но тот отказался принять или отрицать этот факт. Он сказал, что, по его мнению, им следовало бы продолжить сов­местную работу. Но, к несчастью, пациентка стала все более раздражаться из-за его вмешательств и интер­претаций, которые он делал и ранее и которые теперь казались ей продиктованными его верой в бога. Это предыдущий аналитик отрицал, но пациентка сохраняла свой скептицизм. В конце концов, она пришла к заклю­чению, что более не способна эффективно работать с этим аналитиком.

Эта самая пациентка спросила меня, религиозен ли я, я оказал ей, что не буду отвечать на ее вопрос, по­тому что любой ответ испортит наши отношения. Она приняла эту точку зрения. Позже, в ее анализе со мной, стало ясно, что она чувствовала, что не может уважать аналитика, который искренне религиозен, и проходить анализ у него. Более того, уклончивость предыдущего аналитика, после того, как она обнаружила этот факт, сделала его фигурой, не заслуживающей доверия.

В обоих случаях контаминация переноса помешала полному развитию невроза переноса и стала источником длительного сопротивления. В обоих случаях черта, об­наруженная пациентом, была чрезвычайно болезненной и вызвала тревогу. Я полагаю, что очень важно то, как данная ситуация прорабатывается. Наиболее серьезные последствия возникают, когда такие контаминации не распознаются аналитиком. Равно деструктивно и то, что аналитик отказывается признать то, что стало известно. Только честность со стороны аналитика и тщательный анализ реакций пациента могут исправить такие нару­шения инкогнито аналитика.

Нет сомнений, что чем меньше пациент реально знает о психоанализе, тем легче он сможет заполнить чистые места с помощью своей фантазии. Более того, чем мень­ше пациент в действительности знает об аналитике, тем легче аналитику убедить пациента в том, что его реак­ции являются перемещениями и проекциями. Однако следует иметь в виду, что сохранение инкогнито анали­тика — вопрос относительный, поскольку все и в ана­литическом офисе и в его обычной работе рассказывают

 

– 323 –

 

что-то о нем. Даже решимость аналитика оставаться анонимом — становится открытой. Более того, без­жизненное или чрезвычайно пассивное поведение анали­тика мешает развитию рабочего альянса. Как может пациент позволить своим наиболее интимным фантазиям проявиться по отношению к аналитику, если тот пока­зывает только фиксированную эмоциональную неизменяемость или ритуальное следование правилам и установкам. Верно, что знание об аналитике может за­труднить развитие фантазий переноса, но строгая от­чужденность и пассивность делают развитие рабочего альянса почти невозможным. Они продуцируют невроз переноса, который может быть интенсивным, но трудным и неподатливым.

Гринакре зашла так далеко, что предложила анали­тикам скрываться от глаз публики, чтобы не ассоцииро­ваться с социальными, политическими или научными моментами (1954, с. 681—683, 1966). Однако, живя дли­тельное время в обществе, не всегда можно оста­ваться неузнанным и не поддающимся идентификации. Та же проблема всегда имеет место, когда прак­тикующий аналитик пытается анализировать кандида­тов в их же собственном институте, это всегда имеет сложные последствия. Тем не менее, это не всегда со­здает непреодолимое для анализа препятствие. Психо­аналитик, известный в данном обществе, также имеет контаминированный перенос, с которым нужно бороть­ся. Их пациенты часто приходят на первые интервью с уже установившимися реакциями переноса, основанными на репутации аналитика и фантазиях пациента. Анали­тики, которые становятся предметом публичного обсуж­дения, не только противоречат представлению об ана­литике, как зеркале, но и предлагают тем самым раз­личные способы удовлетворения переноса для пациен­та. Тем не менее, анализ в таких случаях возможен, если аналитик имеет в виду эту проблему. Контамини­рованный материал переноса должен быть привнесен в анализ рано и на продолжительное время, и реакции па­циента на такую информацию должны быть тщательно проанализированы. (Проблема обучающих аналитиков гораздо сложнее; в данном случае аналитик имеет ре­альную власть над дальнейшей профессиональной карь­ерой кандидата.)

 

– 324 –

 

Однако следует отметить, что многие пациенты об­ладают чрезвычайно развитой интуицией и получают значительные знания просто из ежедневной работы с аналитикам. Кто-то раньше, кто-то позже, но, в конеч­ном счете, все пациенты получают довольно большие знания о своем аналитике. Вне зависимости от источ­ника, все знания об аналитике должны стать предметом анализа,как только они становятся проводниками для неосознанных фантазий (см. секцию 3.6).

«Правило зеркала», однако, представляет собой опасность для установления рабочего альянса, если оно доводится до крайности. Сам Фрейд говорил, что первой целью анализа является установление связи с пациен­том, а это может быть сделано только в случае при­нятия «сочувствующего понимания» (19136, с. 139— 140). Дальнейшее обсуждение данного вопроса см. в секции 3.543.

 

Правило абстиненции

 

Фрейд (1915а) дал важную рекомендацию о том, что лечение следует проводить, насколько это возмож­но, с пациентом в состоянии абстиненции. Он говорит очень ясно: «Аналитическое лечение следует проводить, насколько это возможно, в состоянии абстиненции» (Фрейд, 1919а, с. 162). «Хотя это может показаться же­стоким, — добавляет он, — но мы должны следить за тем, чтобы страдание пациента дошло до такой степени, чтобы оно стало эффективно при работе тем или иным способом, а не подходило к концу преждевременно» (с. 163). Симптомы пациента, которые побуждают его к лечению, состоят частично из отвращаемых инстинктив­ных импульсов, ищущих разрядки. Эти инстинктивные импульсы будут обращаться на аналитика и аналитичес­кую ситуацию так долго, пока аналитик избегает предо­ставления пациенту замещающих удовлетворений. Дли­тельная фрустрация будет индуцировать пациента ре­грессировать так, что весь его невроз будет пережит вновь в переносе, в неврозе переноса. Однако получе­ние удовлетворений любой значимости, замещающих симптомы, лишит пациента его невротического страда­ния и мотиваций продолжать лечение (Гловер, 1955, с. 167; Феничел, 1941, с. 29—30).

 

– 325 –

 

Правило абстиненции было неправильно понято и истолковано в том смысле, что пациенту запрещается получение наслаждений от любых инстинктивных удов­летворений во время анализа. В действительности, Фрейд пытался предохранить пациента от преждевре­менного «полета в здоровье» и эффекта так называемо­го «излечения переноса».

Для того чтобы обеспечить сохранение адекватной мотивации, психоаналитику необходимо: а) постоянно указывать пациенту на инфантильные и нереалистичес­кие черты инстинктивного удовлетворения, которое па­циент пытается получить; б) быть уверенным, что ана­литик никоим образом, сознательно или бессознательно, не удовлетворяет инфантильные невротические инстинк­тивные потребности пациента.

Любые удовлетворения переноса, которые не были определены и должным образом проанализированы, по­мешают оптимальной эволюции невроза переноса па­циента. Одним из наиболее частых последствий являет­ся фиксирование реакций переноса пациентом. Напри­мер, аналитики, которые ведут себя по отношению к па­циентам с постоянной теплотой и эмоциональной чутко­стью, будут обнаруживать, что их пациенты имеют тен­денцию реагировать длительным позитивным и покор­ным переносом. Пациенты таких аналитиков будут ис­пытывать затруднения при развитии негативного, враж­дебного переноса. Такие пациенты могут быстро форми­ровать рабочий альянс, но он будет очень узок, ограни­чен, а затем они будут испытывать тревогу по поводу позволения своим реакциям переноса углубиться и рас­шириться за пределы ранней позитивной и покорной фазы.

Удовлетворения переноса, которые они получат от добросердечного аналитика, удлиняют их зависимость от таких способов получения удовлетворения и заставляют их отвращать негативный перенос. С другой стороны, аналитики, которые имеют тенденцию быть отчужден­ными и жестокими, будут часто находить, что их паци­енты быстро и устойчиво формируют негативные и вра­ждебные реакции переноса. В таких случаях пациентам может быть трудно углубиться в другие реакции пере­носа. Их недоверие к аналитику не позволит неврозу пе­реноса развиться полно и широко. Если анализ длится

 

– 326 –

 

достаточно долго, эти пациенты могут затем развить са­домазохические отношения переноса; которые могут быть интенсивными, но при этом укрепляют и сопротив­ление самому анализу и изменениям.

Я недавно начал лечить пациентку, которая прохо­дила анализ в течение более чем шести лет у аналитика в другом городе. Жалобы молодой женщины едва изме­нились, несмотря на проделанную упорную работу со стороны аналитика и пациента. В отношении аналитик — пациент должно быть что-то такое, что мешало работе, я понял это, когда пациентка старалась процитировать дословно данные интерпретации своего предыдущего аналитика, которые он давал ей. Например, однажды я спросил ее, знает ли она, что заставляет ее быть та­кой уклончивой на данном сеансе. Она сразу ответила, что, возможно, это была попытка кастрировать меня за то, что я отказался удовлетворить ее потребность в за­висимости на последнем сеансе. Я попробовал просить ее объяснить, что это в действительности означает, она пришла в волнение и, в конце концов, сказала, что не уверена, но это то самое, что ее предыдущий аналитик часто говорил ей. Она неохотно отвечала на просьбу о пояснении, потому что он поддразнивал ее и бывал саркастичен. Он, бывало, говорил что-нибудь вроде: «Жаль выбрасывать на ветер ваши деньги, если вы при­ходите и не слушаете» или «Возможно, вы вспом­ните, если я более не удовлетворю эту вашу потребность в зависимости».

Существуют и другие формы удовлетворения перено­са и провокаций, которые могут возникать из неосознан­ного желания аналитика быть гидом, ментором или ро­дителем пациента. Это обычно ведет к тому, что аналитик дает советы, проводит небольшие беседы, начинает чрезмерно успокаивать или чрезмерно заботиться о пациенте.

Более серьезное осложнение возникает, когда ана­литик становится сознательным или бессознательным со­блазнителем. Это не только вызывает инцестуозные же­лания пациента, но и приносит вместе с ними чувство сильной вины и длительную сверхидеализацию анали­тика. Когда, наконец, это все ломается, остается силь­ный гнев и тревога (Гринакре, 19666).

Я могу подвести итог этой части обсуждения, сказав,

 

– 327 –

 

что аналитику следует быть бдительным, чтобы не удо­влетворять инфантильных инстинктивных желаний па­циента, потому что это предотвратит полное развитие невроза переноса. Вследствие этого пациент либо пре­рвет лечение, либо анализ окажется бесконечным, зай­дет в тупик.

Однако правило «абстиненции», доведенное до край­ности, оказывается в конфликте с установлением ра­бочего альянса. Хотя клинические данные подтверждают то, что необходимой предпосылкой для регрессивных реакций переноса является стойкая фрустрация инфан­тильных желаний пациента, чрезвычайная фрустрация пациента также приводит к бесконечному анализу либо к его прерыванию (см. Стоун, 1961, с. 53, Гловер, 1955, с. 88—107; Феничел, 1941, с. 74; Меннингер, 1950, с. 53—58).

Одной из наших фундаментальных технических за­дач, однако, является совмещение этих двух групп пря­мо противоположных требований (Гринсон, 1966). Это необходимо рассматривать более детально, потому что эти два противоположных требования предъявляют не­обычные требования к аналитику и пациенту.

Важно осознавать, что тот способ, с помощью кото­рого классический психоаналитик регулирует взаимоот­ношения между пациентом и им самим, является одно­временно уникальным и искусственным, сильно отлича­ется от того, как обычно люди относятся друг к другу. Это неровные отношения, в которых от пациента ждут, что он позволит себе чувствовать и выражать все свои сокровенные эмоции, импульсы и фантазии, тогда как аналитик остается относительно анонимной фигурой (Гринакре, 1954, с. 674; Стоун, 1961, с. 80). На ранних стадиях анализа и затем, время от времени, пациент будет протестовать против неравенства ситуации. (Если он не жалуется на это, следует исследовать, почему.) Жалобы пациента должны быть прежде всего проана­лизированы, но при этом аналитику не следует отри­цать искусственности отношений. По моему мнению, пациент имеет право на объяснение причин того, что аналитик поддерживает такие отношения. Я не думаю, чтобы это было необязательно, потому что у пациента есть потребность в том, чтобы его права были защище­ны. Аналитическая процедура неизбежно является бо-

 

– 328 –

 

лезненным односторонним, уникальным переживанием для пациента.

Если мы хотим, чтобы он проявил себя как неза­висимое человеческое существо и работал с нами как сотрудник, мы не можем постоянно унижать его, не объясняя тот инструментарий, которым мы пользуемся. Мы не можем лечить его, как ребенка, и затем ожидать от него, что он станет зрелым индивидуумом. Так же, как важно гарантировать ситуацию переноса, важно гарантировать права и чувство собственного достоинст­ва. Я проиллюстрировал эти моменты на различных клинических примерах в секции 3.5.

Наиболее жизненный пример и, возможно, наиболее яркий — это случай мистера 3*. Это молодой человек, несколько лет анализа которого у другого аналитика были относительно непродуктивны. Некоторые из его трудностей были дериватами той атмосферы, которую его первый аналитик создал своей манерой работы. Когда на одном из первых сеансов молодой человек на кушетке достал сигарету и зажег ее, я спросил его, как он чувствовал себя, когда решил зажечь сигарету. Он ответил, что знал, что ему не полагалось курить во вре­мя его предыдущего анализа, и он полагал, что я также буду запрещать это. Я сразу же сказал ему, что все, чего я хочу, — это знать, какие чувства, мысли и ощу­щения пришли к нему в тот момент, когда он решил зажечь сигарету.

На следующем сеансе пациент спросил меня, женат ли я. Я ответил на это, спросив, каковы его фантазии на этот счет. Я позже объяснил и продемонстрировал ему ценность того, что я не отвечал на его вопросы. Пациент потом рассказал, что его первый аналитик ни­когда не отвечал на множество вопросов, которые воз­никали у него в начале предыдущего анализа, но не по­трудился объяснить, почему он молчит.

Он переживал молчание своего аналитика как раз­жалование и унижение, и теперь он осознал, что его соб­ственное молчание часто было расплатой за вообража­емую несправедливость. Несколько позже он увидел, что предполагаемым презрением идентифицировался со своим аналитиком. Он испытывал презрение к ханже­ству своего аналитика, но в то же самое время был

__________

 

^х) См. также секции 2.52, 2.54 и 2.71.

 

– 329 –

 

переполнен укорами самому себе за свою собственную сексуальную практику, которую он тогда проецировал на аналитика. Более полно вопрос о том, когда пациент имеет право на объяснение, будет обсуждаться во вто­ром томе.

Для аналитика необходимо чувствовать определен­ную близость к пациенту, чтобы быть способным к эм­патии с наиболее интимными деталями его эмоциональ­ной жизни; вместе с тем он должен уметь отстраниться для детального понимания материала пациента. Это одно из наиболее трудных требований психоаналитиче­ской работы — альтернатива между временной и ча­стичной идентификацией эмпатии и возвращением на отдаленную позицию наблюдателя, оценивателя и т. д. Для аналитика не должно существовать такой области жизни пациента, куда он может быть не допущен, но эта интимность не должна приводить к фамильярности. Отвечать эмоционально и спонтанно на интимные по­требности другого человеческого существа — естествен­ная тенденция, но эти ответы у аналитика должны служить главным образом его пониманию пациента. Им нельзя позволять внедряться в личность пациента. Симпатия аналитика или чрезмерное сочувствие, если они обнаруживаются по отношению к пациенту, могут быть восприняты либо как вознаграждение переноса, либо как наказание. Это исказит анонимную зеркаль­ную поверхность, в которой нуждается аналитик для того, чтобы продемонстрировать пациенту, что реакция пациента на самом деле является реакцией переноса. Если при этом аналитик не сочувствует пациенту, как можно ожидать, что он обнаружит наиболее интимные, наиболее уязвимые аспекты его эмоциональной и ин­теллектуальной жизни?

Ответ на это сложное, с одной стороны, терапевти­ческое обязательство аналитика по отношению к па­циенту должен лежать в основании всего того, что он делает. Это не должно быть вербализовано; разумное Эго пациента почувствует это.

Аналитик является лекарем невротической болезни, а не просто исследователем или сборщиком данных. Анализ — ситуация лечения, где анализируемым является пациент. Для того чтобы возникла эмпатия, мы должны до некоторой степени почувствовать те же

 

– 330 –

 

самые эмоции и побуждения, которые чувствует паци­ент. Вместе с тем демонстрация этого понимания не должна вызывать страха у пациента. Мы собираем данные, используя эмпатию, но наш ответ должен быть сдержанным. Наша задача состоит в колебании и сме­шении противоположных позиций: вовлеченного чело­века, испытывающего эмпатию, бесстрастного сортиров­щика и осмыслителя данных и сдержанного, но сочув­ствующего проводника инсайта и интерпретаций. Это и есть в сверхупрощенном и сжатом виде определение искусства и науки психоаналитической терапии.

Соблюдая правила сохранения инкогнито аналитика и воздерживания от удовлетворения переноса, аналитик сможет гарантировать эволюцию реакций переноса па­циента. Однако компетентный психоаналитик являет­ся также и человеческим существом со своими недо­статками. Я сомневаюсь, что какой-нибудь аналитик может сохранить постоянное сочувствие и заботу в комбинации со сдержанностью в течение многих лет без какого-нибудь случайного ляпсуса.

Но для психоаналитической практики существенно, чтобы аналитик сознавал свои недостатки. Он должен быть особенно бдителен в тех ситуациях, которые, он знает, потенциально трудны для него. Если же какая-то ошибка уже имеет место, то это должно быть осознано аналитиком, и в подходящее время следует признаться в этом пациенту. После этого должны быть тщательно проанализированы реакции пациента на отступление аналитика.

Одной из опасностей является тенденция благопри­ятно истолковывать воздействие этого огреха на паци­ента и просто исповедоваться в том, что такой грех имеет место. Другой опасностью является переоценива­ние важности ошибки и попытка, из-за чувства вины, сделать какое-то возмещение пациенту, вместо того, чтобы просто тщательно проанализировать реакции па­циента. Когда ошибка совершается повторно, это пока­зывает, что: а) на этом основании аналитик нуждается в анализе и б) возможно, пациента следует передать другому аналитику (см. секцию 3.10.4).

Гарантирование переноса пациента при одновремен­ном развитии рабочего альянса влечет за собой наибо­лее четкие требования при выполнении классического

 

– 331 –

 

психоанализа. Гринакре права, говоря о том, что психо­анализ — это суровый надсмотрщик (1954, с. 684). Психоаналитик, кроме того, что он постоянно должен быть очень внимателен к тому, что происходит с его пациентом, должен иметь честность и скромность, тща­тельно исследовать свои собственные личностные реак­ции.

Суммируя: аналитик имеет две задачи одновремен­но, которые, в сущности, противоположны друг другу. Он должен гарантировать развитие как невроза пере­носа, так и рабочего альянса. Для того чтобы гаран­тировать перенос, он должен сохранять свою аноним­ность и депривационное отношение к невротическим же­ланиям пациента. Для того чтобы гарантировать ра­бочий альянс, он должен сохранять права пациента, высказывать постоянно терапевтическое отношение и вести себя гуманно. Эти требования чрезвычайно не­обходимы. Случающиеся ошибки следует осознавать и» следовательно, делать частью предмета анализа.

 

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: