Источники описания древнегерманских кеннингов.

Из всех стилистических явлений древнегерманской поэзии кеннинг является одним из тех, которые привлекают наибольшее внимание исследователей. Литература о нем очень велика и, в основном, посвящена их классификации и перечислению.

Стеблин-Каменский М.И., один из известнейших исследователей древнегерманских языков, определяет кеннинг как двучленный заменитель существительного обычной речи — выражение типа «дорога китов» (= море), или «морской конь» (= корабль), или «раздаватель запястий» (= князь).

Одним из основных «типов» кеннинга Стеблин-Каменский называет «кеннинг, который в литературе не имеет специального названия, но который можно было бы назвать кеннингом аллегорическим» [19; 42], в котором различаются две составляющие части: основание и определение. В аллегорическом кеннинге основа — название любого существа того же класса, что и описываемое целое, а определение (которое должно отнести основу к определенной сфере для того, чтобы получилось нужное целое) — название любого конкретного предмета из сферы целого. По этому типу построено большинство кеннингов «мужчины», «женщины», «битвы», «ворона», «корабля» и т.д.

Хотя Феоктистова Н.В. также определяет кеннинги как описательно-метафорические обозначения предметов в языке древнегерманской поэзии, однако, вместе с тем, она считает, что если обратиться к конкретным примерам, то можно увидеть, что образность многих кеннингов (в том числе тех, которые Стеблин-Каменский называет аллегорическими) и примыкающих к ним выражений является кажущейся, а на самом деле они представляют собой буквальное описание явлений [20; 115]. Например, выражения с существительными feorh, ealdor (aldor) «жизнь» нельзя отнести к метафорическим, если принять во внимание, что жизнь в то время почиталась вполне субстанционально, как самостоятельная, находящаяся внутри человека сущность. Поэтому такие обозначения тела человека, как feorh-bold, feorh-hus «обиталище, жилище, дом жизни», были его буквальными описаниями: Gar oft þ urhwod faegas feorh - hus «Стрела часто входила в обреченное жилище жизни». Смерть человека могла быть описательно обозначена как feorh-beala «гибель жизни», feorh-owealm «смерть жизни», убийца — как feorh-bana, ealdor-bana «разрушитель жизни», и такие выражении, по мнению Феоктистовой Н.В., не были метафоричными, так как смерть человека по представлениям того времени и была разрушением той материальной сущности, которая находится внутри него и делает его живым: … wihte ne meahte on þ am feorhbanan faeh ð e gebetan (Беовульф, 2464) «… тому разрушителю жизни не мог отомстить».

Смирницкая О.А. определяет кеннинги как особым образом построенные перифразы, служащие для иносказательного обозначения ключевых понятий поэзии. Работы этого автора посвящены, в основном, не классификации или перечислению кеннингов (хотя и эти вопросы затрагиваются), а способу их перевода на другие, в частности — русский, языки.

Кеннинги, довольно стереотипные в древнегерманской поэзии, как правило, передавались в переводе с помощью атрибутивных словосочетаний и разъяснялись в примечаниях («тропа китов» — море, «потеха мечей» — битва и т.п.). Но дать представление о безграничных возможностях сложной синонимики в аллитерационной поэзии было невозможно: словосложение вообще не играет большой роли в русском языке, поэтическая речь живет здесь за счет других ресурсов. Слова типа «воеводитель», «войсковода», «мечебойца», близкие к древнегерманским моделям и не грешащие против русских, не могли разрешить проблемы, так как их количество в русском языке ограничено. В этом случае Смирницкая О.А. предлагает не ставить себе цели умножать любой ценой число синонимов, но сохранять в переводе главное — неоскудевающую способность поэтического языка к словотворчеству, что может быть выражено, например, в создании «потенциальных архаических слов», т. е. таких слов, о которых мы не знаем, не справившись со словарями, существовали они или нет в древности. Слова типа «духотворный», «доброподатель», «невзгодный» и многие им подобные имеют еще и то достоинство, что они не грозят переводу русификацией, которую неизбежно вносят расхожие архаизмы. Но, разумеется, такие слова могут быть оценены лишь в контексте всей поэтической речи.

Вопросы происхождения кеннинга как явления в рассмотренных нами работах не ставятся вовсе или затрагиваются только мимоходом. Только Стеблин-Каменский в своей работе «Историческая поэтика» дает краткий экскурс в историю этой проблемы.

Стеблин-Каменский пишет, что в более старых работах встречаются некоторые попытки дать генетическое объяснение кеннинга. Например, Боде[3] утверждает, что кеннинги обязаны своим происхождением «сильной фантазии и легко возбудимой эмоциональности», и добавляет далее, что главной причиной их возникновения являются требования аллитерации. Довольно путаное объяснение происхождения кеннингов предлагает Майер[4], который истолковывает систему кеннингов как своего рода искусственный математический язык, основанный на классификации понятий на главные и второстепенные.

 Неоднократно делались попытки вывести кеннинг из поэзии кельтской (ирландской), где он широко применяется.

В более новых работах, напротив, вопросы генетические совершенно игнорируются. Типична в этом отношении работа Маркардт[5], дающая полный свод древнеанглийских кеннингов и снабженная обширным теоретическим введением. В работах такого рода много места уделяется определению кеннинга, отделению «настоящих» кеннингов от «ненастоящих» и тому подобным вопросам.

По-видимому, единственной в своем роде среди работ по древнегерманскому поэтическому языку является работа голландского лингвиста Портенген[6]. В противоположность другим авторам, ограничивающимся строго филологическими определениями и описаниями в пределах германских или, в лучшем случае, других индоевропейских языков, Портенген привлекает в своей работе для сравнения материалы неиндоевропейских (индонезийских) языков и старается осветить лингвистические факты посредством данных этнографии. Она показывает, как словарные запреты ассоциируются с общими понятиями у полу цивилизованных народов. Поэтические термины древнегерманских языков, заключает она, аналогичны языковым табу этих народов. Правдоподобие такого объяснения бросается в глаза, если учесть, что в большинстве случаев кеннингами обозначаются в древнеанглийской поэзии существа человекоподобные и опасные, с точки зрения полуцивилизованного народа, как-то: бог, дьявол и т. п., а также корабль, море, бой, меч и другие предметы вооружения, человек и его тело, т. е. как раз такие существа и предметы, которые чаще всего табуируются.

Вопрос происхождения кеннингов до сих пор остается открытым, хотя бы уже потому, что нет единой точки зрения на его языковую природу.

Выводы по главе I.

1. Древнегерманская литература представлена в достаточном жанровом разнообразии. Сложность исследования письменного наследия состоит в том, что лексический состав отдельных германских языков не известен нам в полном объеме. Даже те языки, фонетика и грамматика которых с достаточной полнотой извлекаются из сохранившихся письменных памятников, в лексическом отношении могут быть изучены лишь в некоторой своей части, большей или меньшей, в зависимости от материала, заключенного в памятниках.

2. Выбор лексического материала основывался на поэтических памятниках письменности. Поэтические произведения, послужившие источником языкового материала, древнеанглийского языка были представлены эпическими поэмами «Беовульф» и «Андрей», а древнеисландского языка – древними мифологическими и героическими (так называемыми эддическими) песнями и скальдической поэзией.

3. Хотя древнегерманский кеннинг и является одним из тех явлений, которые привлекают внимание многих исследователей, вопрос о его происхождении остается открытым, в частности потому, что лишь немногие исследователи уделяют данному вопросу большого внимания. Литература о кеннингах представлена в большей степени их работами, состоящими из их перечисления и классификации, изредка – касающиеся перевода кеннингов на современные языки, в частности – русский.