Миф о Тропе. Этнопсихология. Шевцов.

Мой миф о Тропе — 1 Автор Шевцов А.А. 15.08.2006 г. Учебный курс

Люди приходили на Тропу, по крайней мере, на мою Тропу, затем, чтобы учиться. Это было всегда. Но уже с 92–93 года добавились ремесла, народные игры и праздники, из задачи проведения которых и появилось в середине девяностых Общество русской народной культуры. В сущности, эти две струи, сплетаясь, были разными задачами, которые должны были решаться разными людьми. Но мы рассматривали учебу, как основу, потому что только понимание народной психологии позволяет верно понимать действительную народную культуру, а значит, и участвовать в календарном празднике, обряде или обрядовой игре. Без понимания это превращается в сценический фольк и кич. Но об Обществе я расскажу особо. Пока — об Учебном курсе, на который и приходили именно ко мне. Хотя не всегда. Та же Чанышева приводит отклик из газеты «Тропа», в котором какая-то девушка пишет, что изначально пришла именно на игры и праздники, и только через несколько семинаров начала понимать, что говорят в лекциях. Я пропустил такие свидетельства, и только сейчас начинаю осознавать, что был излишне уверен в том, что делаю главное дело Тропы. А ведь многим была нужна как раз вторая часть… Возможно, из-за этого они и уходили, когда убеждались, что победит учеба, а не отыгрывание народной культуры, как они ее себе представляли. Значит, я описываю то, как я видел и творил Тропу через учебную деятельность. Но это, возможно, весьма однобокое видение. Я уже писал, что переделывал учебный курс за десять лет пять раз. Просто брал и переписывал всю методику преподавания и менял содержание. В сущности, это оставался все тот же учебный курс, но убирались части, которые больше не соответствовали нашему мировоззрению и жизненному опыту, и усиливалось то, что казалось мне главным. Старички Тропы не раз свидетельствовали за последние годы, что с удивлением обнаруживали, что в самых ранних записях моих лекций я говорил о том же, о чем говорю и сейчас — о самопознании, очищении и науке думать. Но как раз это удивление есть свидетельство того, что тогда, когда они слушали те мои лекции, для них было далеко не очевидно, что они об этом же. Иными словами, каждый слышал и узнавал в моих лекциях то, что более всего отзывалось в его душе. Но Учебный курс появился только тогда, когда мы создали Учебный центр. Он для него и писался, чтобы однажды быть поданным на сертификацию и лицензирование. А я начал вести семинары за год до создания Учебного центра. И это значит, что до него и вначале его существовал еще какой-то учебный материал, предшествовавший Учебному курсу. Именно он и был частично опубликован газетой «Тропа», как расшифровки лекций «О мифологии Руси», прочитанных мною в 1994 году. В сущности, те лекции были посвящены русскому язычеству и преданиям, записанным моим дедом. И могу уверенно сказать: захотел бы я их изложить в книге, они были бы вполне неуязвимы с научной точки зрения, так что никакие ревнители благочестия меня ни в чем бы не смогли обвинить без больших натяжек. Но они просто рассказывались, а потом ребята расшифровывали их с магнитофонных записей, как понимали, и публиковали, потому что не хотели потерять этот материал. Думаю, что именно та лекция 94 года была последней, потому что газета наша старалась публиковать то, что считала лучшим. А лучшими были последние прочтения, поскольку я дорабатывал свои лекции до того состояния, в котором их можно было посчитать завершенными и перейти к другим темам. Весь тот материал по русскому язычеству был мною проработан и подготовлен еще в конце восьмидесятых. И готовился он для себя. Даже в Ивановской группе, где я давал любки, я этого не рассказывал. Но вот когда в 91 году я поехал на семинар Марченко давать «русскую традицию», я понял, что мне придется что-то рассказывать и показывать. Причем, именно тем людям, которые меня пригласили. А это — эзотерики, что на русский можно перевести как тайноведы. И я сразу готовил для них курс «Русского народного тайноведения». Честно признаться, я считал, что меня хватит только на один семинар, а на следующем мне просто нечего будет сказать людям. Поэтому я даже не хотел брать плату за труд, будучи благодарным за то, что мне оплатили дорогу. По окончании семинара у меня оставалось ощущение, что я выложил все, что знал, и если и соглашусь вести еще один семинар, у меня будет разве что процентов 15 нового. Эти пятнадцать процентов я не мог вывалить из себя целых десять лет… Свое состояние на том первом моей семинаре мне описать трудно. Наверное, это был какой-то вид сумасшествия или одержимости, потому что в обычном состоянии я на такую авантюру не решился бы. Тем более, что Евдокия сразу объявила мне, что ко мне пойдут инструкторы и ведущие городских отделений, то есть самые знающие. Многие из них, возможно, и приехали то из-за меня, чтобы послушать что-то новенькое. Сужу об этом потому, что уже на следующие семинары Евдокии они перестали ездить, говоря мне, что исчерпали ее. Справедливости ради, могу сказать, что меня они тоже очень быстро исчерпали… Что я там рассказывал маститым эзотерикам, какими я видел своих слушателей, я сейчас и не вспомню. Помню только, что ощущал себя шарлатаном, который вылез учить профессионалов, разбирающихся в предмете гораздо лучше его. К тому же, у меня еще вовсю действовал запрет говорить о мазыках, поэтому я только намекал на них, а сам вынужден был объяснять то, что умел, самыми хитрыми способами. Наверняка, я рассказывал о мифологии Руси, и именно о той мифологии, которую разрабатывал сам. Впрочем, текстовая часть того семинара была для меня менее важна, чем работы, которые я хотел показать. Я и работы-то сейчас не помню, помню только свое удивление в конце семинара, что я думал, что меня примут высокомерно, поскольку увидят, что я могу делать только то, что дано начинающим, а вышло так, что мне нужно разъяснять более простые шаги, то есть отступать назад, к азам. Оказалось, что русские дедушки не так уж отстали от мирового уровня тайноведения… либо уровень этот не так уж далеко убежал вперед. Смутно помню, что я давал что-то подготовительное к любкам, скорее, как работу с телом. Давал работу с сознанием, и давал начала Кресения — Душевную беседу. Больше ничего не помню. И еще вызывал поток учителя Мории… Это эзотерический анекдот. Я никогда не был агни-йогом, но видел, что в книгах Агни-йоги поминается некий учитель Мория. И вот на одной из общих работ Евдокия вдруг говорит мне: — Саша, покажи-ка нам поток учителя Мории. Что такое поток? Да еще учителя Мории! Я, помимо всего прочего, еще и не был экстрасенсом. Мне удалось побывать на нескольких семинарах хатха-йоги, но ни на один семинар экстрасесорики я попасть не смог. Но я был шарлатаном, я назвался груздем, и теперь надо было как-то выкручиваться. А шарлатаны и авантюристы не сдаются ни в каких обстоятельствах. Они их рассматривают как захватывающие приключения. И я вышел перед народом и совершенно честно стал настраиваться на учителя Морию, как будто он где-то был в это время, очевидно, пребывая душой или духом. Я настроился и попытался почувствовать его, а потом открылся и как бы позвал или потянул его сюда, чтобы он сквозь меня поглядел на тех людей, кто его звал… Обалдеть! То ли мое усилие было очень мощным, то ли и вправду есть такой учитель, но пространство в зале начало меняться, изменилась светимость, люди рассказывали, что все засверкало, и было трудно смотреть… В общем, экзамен я сдал, но так ничего и не понял На следующем большом семинаре с Евдокией на озере Зюраткуль, меня попросили провести какую-нибудь большую совместную работу, которая позволила бы как можно большему количеству видящих, то есть экстрасенсов, посмотреть Синклит Руси… Беда! Что такое Синклит Руси? Я и слова-то такого не знаю до сих пор… Но показывать надо было. Тем более, что я сам из лекции в лекцию повторял слова деда о Небесной Руси, куда ведет Млечный путь. Кстати, Чанышева с издевкой приводила цитату из той лекции 94 года, где говорилось: "…я с детства помню несколько поговорок: «Молочная река в творожных берегах» или «Молочная река в творожной поляве идет». Отвечая ей, я писал, что это бред какой-то и я даже не знаю такого слова «полява». Я действительно старательно пытался вспомнить, может быть была такая поговорка. А после того, как мои же собственные товарищи доказали мне, что у меня нехорошо с памятью, и я забыл, что Тропа заявляла себя как Программу РФК, у меня были крепкие сомнения в себе самом. Но потом я просто постарался вспомнить саму поговорку. И вспомнил: «Молочная река творожными полями идет», вот как говорили про Млечный путь. И означает это лишь то, что ребята наши из «Тропы» расшифровали мою лекцию с ошибками и не дали мне ее вычитать перед публикацией. За такую повторяющуюся небрежность и были однажды закрыты и разогнаны. Но это к слову. Синклит Руси надо было показывать, и от этого не отвертеться. Мне нужно было как-то объединить всех этих сложных людей. Мазыки много рассказывали про то, что делается внутри хороводов. Это воспоминание было очень живым у мазыкских бабушек. Поэтому я придумал большой и сложный хоровод, а для создания атмосферы назвал его Баба Яга. Это я так подшутил над Евдокией, которую, как главную видящую, посадил в самую середку, как в фокус общих усилий. В сущности, хоровод для этой работы был не нужен. В действительности, я решил просто протащить ребятишек на своей силе в измененное состояние сознания. Но их надо было как-то привести в единое состояние. Вот я и задал им сложную задачу, вроде танцевальной. Кажется, внешний круг хоровода шел в одну сторону, а внутренний в другую, а вокруг Евдокии собрались самые-самые. При этом они должны были как-то согласовывать свои движения и еще и направлять свое внимание на Евдокию и тех, кто с ней. Я же встал, кажется, снаружи, чтобы все видеть и всем управлять. И когда хоровод заварился, просто собрал их сознание в единый пучок и направил на Евдокию, давая ей возможность делать то, что она задумала. И держал и усиливал это состояние столько, сколько хватало сил… Ребята были одаренные и, похоже, они действительно куда-то слетали. Во всяком случае, по окончании работы все видящие собрались вместе и делились откровениями, которые им открылись ТАМ… Я оказался вне их обсуждения, к тому же сам-то я никакого Синклита, Небесных храмов и чего-то еще, сияющего и феерического, не видел. Да и вообще, не видел ничего, кроме движения сознания и течения сил. Поэтому я испытал во время этого обсуждения очень странные чувства, которые заставили меня многое пересмотреть в том, как мне работать дальше. Сначала мне было странно слышать их видения. Они казались слегка сумасшедшими. Затем я начал испытывать легкую обиду от того, что на меня совсем не обращалось внимания, все-таки это я их туда транспортировал! Тогда, чтобы хоть как-то восстановить справедливость, я несколько неуклюже пошутил: — Завидую я вам, вы так много всего интересного видите! Не то, что мы, приземленные… На меня дико посмотрели и… отвернулись. Просто повернулись ко мне спинами и продолжили свое обсуждение. Я только сейчас понимаю, почему они так отнеслись ко мне тогда. Они видели, видели множество ярких и красочных картин. Но они не видели ни сознание, ни силы. И поэтому я для них был не более, чем массовиком-затейником, который устроил им танцы и выкрикивал: раз-два-три… Техническая обслуга не должна вмешиваться в дела посвященных! Это был первый толчок к тому, чтобы создавать курс прикладной народной психологии, в котором бы все было просто и доказательно, и чтобы, даже если мы работаем за пределами того, что доступно сегодня академической науке, это была бы работа с действительностью и каждый мог попробовать все сам. А поэтому, чтобы, когда люди обсуждают какие-то психологические эксперименты, которые даже кажутся недоступными современным психологам, у них был бы единый действительный опыт и чтобы они могли по этому опыту проверять, на самом ли деле человек испытывал то, что рассказывает. И еще меня напугало то, что многие экстрасенсы казались мне сумасшедшими… Вот так завершился самый первый период Тропы, а я начал думать о том, как создать учебный курс, который бы позволял современному человеку понять и опробовать те состояния, которые проживали наши предки, когда проходили инициации, а может быть, и мистерии, подобные Дельфийским, Элевсинским или Агровским, в которых участвовали Сократ и Платон. Для воплощения этой задумки и был создан Учебный Центр Традиционной культуры и воинских искусств Тропы. Не помню точной даты его регистрации, но работать он начал в 1993 году. А. Шевцов

Ответов - 17

самопознание: На сколько смогла на столько и поняла,что у Шевцова колосальное расширение сознания,как он *прошел*через каждого в хороводе Думаю что Мазыки правильно в принципе поступали со своими знаниями, каждому встречному не раздовали.А то так получили кайф и повернулись к человеку который им его(кайф) дал.

admin: Мой миф о Тропе — 2 Автор Шевцов А.А. 16.08.2006 г. Спрос рождает предложение. Весь девяносто второй и начало девяносто третьего года меня приглашали проводить семинары люди, которых можно назвать эзотериками. Они хорошо освоили зарубежную эзотерику и хотели прикоснуться к чему-нибудь русскому. Поэтому им очень важно было то, что у нас были свои школы тайноведения, и не менее важно было то, чтобы я доказал, что они были не слабей импортных. Я больше года бился в этой ловушке И прямо скажу, какое-то время меня действительно заводила мысль доказать всем, что мы не хуже. Тут у меня проснулся бойцовский завод, и я даже проехался по каким-то семинарам, где давали Психодраму, Креативность, Психоанализ, чтобы понять, что мы можем с ними конкурировать. Как ни странно, эта моя учеба, хоть и была короткой, но много мне дала и действительно меня убедила, что у подобных западных школ мне учиться нечему. Так ли это в действительности, вопрос не однозначный, но я до сих пор прорабатываю западную психологию и философию, и пока убеждаюсь лишь в том, что те, кто там действительно глубоки, хорошо прячутся. И если они и есть, нас заваливают потоком дешевки и ширпотреба. Но об этом я достаточно подробно и, надеюсь, обоснованно, писал в двух первых тома «Очищения». Единственная школа прикладной психологии, которая вызвала у меня уважение, — это затравленная нашими храмовниками Дианетика. Правда, видел я ее в исполнении только одного человека, учившегося на Аляске, то есть в отколовшейся от Саентологической церкви ветви. Это было, кажется, в 93 году. К этому времени я уже вовсю давал Кресение, и думал, что ничто подобное просто неизвестно. Поэтому сначала я очень обиделся на Дианетику за то, что она открыла многие вещи, которые я чуть ли не считал своей авторской собственностью. Но потом решил быть широким, как просветленные учителя, и искренне, насколько смог, решил ее исследовать. Могу подтвердить: американцы затравили дианетику не потому, что она не работает, а по политическим соображениям. Просто ее съели в Штатах конкуренты — психоанализ и официальная медицина. И выплеснули с водой ребеночка, как говорится. При этом, могу подтвердить и то, что саентологии я не понял, и даже не смог ее читать, когда в Россию завезли в 94 году книги Хаббарда. Кстати, как не смог и досмотреть видео фильм про него. Что-то Хаббард делал не очень хорошее, когда обращался к людям, что-то болезненное он вкладывал в их сознание, как мне показалось… Лично для меня вся эта школа разделилась на две части: некоторые основы работы с сознанием, изложенные в первой книге по Дианетике, и саентологию. Основы эти узнаваемы, явно выведены из наблюдений над тем, как работают все психотерапевтические приемы, исцеляющие словом, и уходят корнями в давно известные народные способы целительства. В третьем томе «Очищения» я постарался рассказать о том, как подобные приемы существовали у разных народов. Единственное отрицательное свидетельство против дианетики, что есть у меня — это то, что с дианетом этим мы довольно быстро расстались из-за того, что он вел какие-то хитрые игры и был неискренен, хотя и считался «клиром», как это у них называется. Тем не менее, все это знакомство с западными школами позволило мне самому понять, что то, что сохранил наш народ, действительно было не слабее и уж точно, ближе и своеобразней. Вот такой фокус: хотел убедить других, но в какой-то миг понял, что не вру! Вот с этого мгновения начался переворот в моем собственном сознании. Спало болезненное возбуждение от необходимости выходить к людям и не только развлекать их, но и сражаться и каждый раз побеждать, доказывая что-то. Появилась потребность действительно понять то, что оказалось в руках. Оно вдруг стало самоценно. Но просто исследовать и изучать самому то, что успел собрать за годы поездок к мазыкам, у меня не было возможности. Причин две: во-первых, я очень хотел посвятить себя этому, а для этого нужно было жить только этим и, значит, за счет этого. Во-вторых, изучить прикладную науку нельзя сидя дома, ее надо изучать в работе. Это означает, что мне как-то нужно было совместить и решить одновременно две задачи: зарабатывание средств на исследование, и само исследование. А на это все накладывалось сложности со средой, в которой я работал. Эзотерики — люди сложные и, в дейстительности, вовсе не такие уж охочие до учебы. Все они — выдающиеся личности, и им не нужно действительно понимать то, что изучаешь, им достаточно добирать яркие перышки к своим и без того великолепным уже нарядам. А мне нужны были соратники, исследователи, с которыми мы могли бы иметь по-настоящему общие цели и мечты. Поэтому уже с осени 92 года я поставил перед собой задачу создать Учебный курс, который был бы достаточно интересен для людей, чтобы они приходили на него и оплачивали мой труд и возможность исследовать. Но при этом исследование должно было быть включено в саму ткань этого учебного курса, чтобы использовать охоту моих слушателей для проверки и освоения того, что я сам хотел бы понять и освоить в Хитрой мазыкской науке. Этот Учебный курс не мог быть предложен какому-то официальному учебному заведению в качестве, скажем, факультатива по этно- или прикладной психологии. Он слишком выпадал из рамок современных учебных программ. Поэтому для него надо было создавать особое учебное заведение. Признаюсь честно: мысль предложить мой курс какому-нибудь университету сначала сильно занимала меня. Поэтому вначале я написал краткий курс Истории этнопсихологии. Но именно изучив этнопсихологию, как одну из академических дисциплин, я понял, что мне не вложить в нее своих знаний. Да и вкладывать-то, собственно говоря, было некуда. Работы середины девятнадцатого века, вроде статей Лацаруса и Штейнталя, в сущности, языковедческие. Вундтовская «Психология народов» — не живая наука, к тому же почти не переведенная в России. Работа Шпета — такая сухотка и нудятина, что прикладнику там делать нечего. А больше и не было ничего. Все остальное — лишь прикрывается именем этнопсихологии, на деле же лишь выполняя госзаказ по предотвращению межэтнических конфликтов. Действительной народной психологии в России нет и не было. И если я действительно хотел работать в ее ключе, мне предстояло создать эту науку самому. Я не стал сразу замахиваться на такую задачу, а решил вначале собрать для нее основу из прикладных знаний и исследований, которые бы позволили выявить, чем же в действительности владел русский народ в психологическом отношении. Конечно, на основе исторических и этнографических свидетельств. Но для подобного исследования у меня было две больших кучи знаний: мои плохо переваренные впечатления от общения с мазыками. И еще большая куча различных этнографических записей, накопившихся в архивах за последние века. Все это — не только не понятое, но даже и не разобранное хотя бы в самом первом приближении по каким-то темам, поскольку психологи наши народной психологией не занимались вообще! При этом мои собственные знания дали мне существенную подсказку: сначала надо найти мировоззренческую основу. Без нее приступать к упорядочиванию записей о народных знаниях бессмысленно. Объясню. Любая попытка современного академического психолога писать о народной психологии на основе того, что собрано собирателями, возможна только как осмысление записей. А осмыслений этих возможно лишь два: либо психолог пишет исторически, либо психологически. Но при этом он все равно остается внутри своего мировоззрения, а оно у него естественнонаучное. То есть именно то, в котором наша научная интеллигенция, особенно врачи, с середины девятнадцатого века вытравливали все народные суеверия. И вот, когда современный академический психолог пытается говорить о том, что народ знал о психологии, он непроизвольно говорит об этом, как о недопсихологии, потому что народ и действительно академиев не кончал, а значит, до научной психологии еще «не дорос». Самое страшное то, что именно так думали и собиратели, сохранившие записи о народной психологии. Они тоже знали, что вся народная психология — это наивная психология, а все, что народ мог делать с помощью ее — либо должно быть заменено на научное, либо колдовство и суеверия! Вполне естественно, что так и собирались сведения о народной психологии — небрежно и неохотно, потому все равно они отсталые. Но при этом, этнограф непроизвольно описывает их именно как научную психологию плохого уровня, вот ловушка! А исследователь-психолог вынужден ими пользоваться, допуская, что брат-ученый врать не будет. И раз он написал, что простые люди делали что-то вроде психотерапии или прикладной психологии, то они это и делали. А поскольку не владели, то и делали плохо. Вот так и будет написана история народной психологии. А народная психология и вообще написана не будет, потому что ее и не было совсем! Но народ-то видел все совсем иначе. Для него не было психики, для него была душа. Он не отдавал своих детей в школы, но зато он воспитывал их, проводил сквозь возрастные посвящения, инициации, обучал тому, что нужно было для его жизни. Мы же смотрим на то, чем занят народ, как на пустое, потому что знаем, что для жизни нужно другое, а именно то, чем заняты мы. В итоге, мы выискиваем лишь то, что хоть как-то подходит нам, и лишь хлопаем глазами, когда сталкиваемся с тем, что занимало народ. Вот и я, обучаясь у мазыков, долгие годы слышал, что они сами про себя говорят: мы не колдуны, но считал, что правы не они, а соседи, которые считали их колдунами. Они же, как это считает мышление современного человека, просто врали, чтобы их не травили… А в действительности, мне постоянно объяснялось, что колдун живет в своем мировоззрении, идет сквозь жизнь своим жизненным путем, который называется Ерегонь. Очевидно от «еретник», как называли в народе колдунов. А мазыки шли путем Ведогони. Путем знаний и познания себя… Я слышал это, но предпочитал знать свое. Поэтому свой первый Учебный курс я строил, исходя из понятия о Молодежных инициациях, которое было правящим во всех первобытных обществах. А поскольку инициации у русских сохранились лишь как следы очень отдаленных исторических эпох, то я пытался раскрыть его через описания ученичества у колдуна. И тут мне казалось, что моя учеба хорошо помогает исследовать и ученичество у колдуна и лежащую в его основе молодежную инициацию… Вот исходная установка, которая легла в основу первого Учебного курса Тропы. А. Шевцов

admin: Не знаю как у кого, а у меня очень четко разделяется - у народа, да лохи, а читаю Шевцова, понимаю, о чем он говорит когда показывает как писались все изыски о народных умениях, полностью согласен. Да, мусора в мышлении достаточно, а самое главное что городской это не дерёвня

admin: Мой миф о Тропе — 3 Автор Шевцов А.А. 16.08.2006 г. Я описал самый первый Учебный курс Тропы, чтобы перейти к рассказу о следующем Учебном курсе. Теперь мне надо сделать отступление, и понять то, что мною описано. В сущности, я делаю это исследование, как пример прикладной работы при самопознании. И пишу его, в первую очередь, для себя. Поэтому, если кто-то ожидает другого способа изложения, он не верно понял то, что я делаю. Извините. Для себя же я должен подвести некоторые итоги и понять, что же со мной происходило в первый год Тропы, и почему оно происходило именно так. Теперь, когда явление описано, его можно исследовать. Что же я вижу, оглядываясь назад? Думаю, вначале Тропы я представлял из себя, как говорится, типичный пример человека, увлекшегося мечтой об иных мирах, особых способностях, и вообще, мечтателя и сказочника. Мне повезло — меня обучали люди, которые знали нечто утерянное в нашем мире. Но я не взял то, чему меня учили. Точнее, мое сознание, конечно, впитало все. Но я понял лишь то, что мог понять. Ведь понимать я мог лишь теми средствами разума, которыми обладал. К девяносто первому году, когда заканчивалось мое обучение у последнего из мазыков, я был уже весь забит знаниями, которые не в силах был переварить. Тогда мне казалось, что я очень бережен и очень точен. А сейчас я понимаю, что я был просто складом, в котором ничего нельзя найти и ничем невозможно воспользоваться. Вот поэтому на первом семинаре у Евдокии я ощущал, что выложил почти все. В действительности, все, что в тот миг могло уместить мое печище — как мазыки называли свободное сознание, обеспечивающее работу разума. При этом изряднейшая часть моего сознания была забита всяческими эзотерическими знаниями, которые я постоянно начитывал, чтобы понять собственных учителей. Мне почему-то казалось, что это облегчит понимание. В действительности же, как я сейчас понимаю, моя битва за «дополнительное эзотерическое образование» была мне необходима, чтобы сохранить свою личность от разрушения, остаться собой и не раствориться в том, чему меня учили… Думаю, что именно из этой потребности и рождалось сопротивление у многих из тех, кто обучался на Тропе, и обучается самопознанию сейчас. Я не так уж быстро осознал в себе присутствие этого личностного сопротивления. И осознал, лишь глядя на то, что происходит с моими слушателями, наблюдая их сопротивление простым и очевидным вещам. Могу признаться, изначально я вел обучение строго в ключе эзотерического подхода, «как полагается» просветленным мастерам. До тех пор, пока Тропа была местом эзотерическим, я выходил к людям этаким Раджнешем, и вещал свои лекции, удерживая их всех «в едином потоке». Затем я понял, что таким образом я оказываю воздействие на их сознание, они попадают под очарование, но потом оказываются не в состоянии самостоятельно делать то, что у них так здорово получалось вместе со мной. И я начал убирать себя. Сначала я потерял «поток Раджнеша». И вообще перестал говорить в измененном состоянии сознания. Все первые годы я говорил как бы прямо в людей, охватывая их единым взглядом. Это я тоже убрал. Но я еще продолжал говорить голосом, который чаровал. Искусство это не сложное, достаточно видеть, на что отзываются души людей, и правильно звучать, подчеркивая голосом именно то, что хотят услышать люди. В какой-то миг я осознал, что и это есть вид воздействия. В итоге я перестал глядеть людям прямо в глаза, стал говорить ровным голосом, даже стал отслеживать, чтобы вообще не затрагивать никаких душевных струн. И это вовсе не было плодом какого-то нравственного раскаяния. То, что я делал, чаруя слушателей, не было плохо. Во всяком случае, это ничуть не хуже, чем то, как чаруют слушателей певцы или актеры. В сущности, это было лишь красотой, которой так не хватает в нашей жизни. Нет, я отказался от этого по вполне разумным причинам: итогом моего сладкоречия было то, что люди приходили ко мне за зрелищами и отдохновением души, а мне нужны были соратники в исследованиях. Вот поэтому я «отнял их от сиськи», и заставил питаться более грубой пищей. Я стал говорить так, чтобы остались только те, кто в состоянии понять само содержание сказанного и увлечься им, причем, сами и осознанно. Самопознание для тех, кто готов и может работать сам. Но это пришло лишь к самому концу Тропы. Возможно, оно и развалило ее, во всяком случае, я слышал от некоторых старичков, что они бы предпочли прежнюю Тропу… Это их право, они имеют достаточно знаний и силы, чтобы жить так, как хотят. Хоть Тропой. Но после ее развала, я даже стал сокращать личное общение, и в Академии самопознания перешел на заочное обучение, поставив между собой и слушателем лист бумаги или экран монитора. Пусть останутся только те, кто пришел не ко мне, а за самопознанием… И пусть будет возможность обсудить и оценить все, что сказано мной. Вот тогда, если уж вы выбираете тот путь, о котором рассказываю я, это действительно ваш независимый и разумный выбор. В таком случае становится возможным и настоящее исследование. Однако, чтобы прийти к такому пониманию своего дела, мне потребовалось не меньше десятка лет неистовой работы. Вначале же я был просто переполнен знаниями, которых не знал, но очень хотел освоить. Это было болезненное состояние, и мне необходимо было поменять свою жизнь и заняться тем, что вызывало эту боль. Для этого было нужно найти работу, которая бы кормила как раз за счет того, что я бы осваивал и отдавал эти же самые знания. Таким образом, Тропа родилась из вполне бытовой потребности обеспечить себе средства к жизни. К той жизни, которой я хотел жить. Будь у меня деньги, как у какого-нибудь потомственного буржуа, очень вероятно, что я бы и не высунулся. Разве что являл бы изредка миру свое тайное великолепие, а потом опять прятался бы в своей лаборатории. Но у меня такой возможности не было. Я вынужден был зарабатывать себе на жизнь собственным трудом. И я предложил людям, условно говоря, товар. Предложил честно и открыто. Признаком этого было то, что я никогда не брал за свой труд «мастерской оплаты», как это делают многие учителя, разъезжающие по России. То, что Тропа проводила свои семинары по предельно низким ценам отмечали даже ее гонители. Правда, из этого они тут же делали вывод, что нас финансировали какие-то спецслужбы из-за бугра… Нет, нас никто никогда не финансировал. Просто мы брали ровно столько, сколько нужно для прожиточного минимума. Пока ездил я один, или мы вдвоем с Дядькой, мы брали меньше, собственно говоря, столько, сколько платили сами люди, приглашавшие нас. Появлялись инструктора, приходилось брать их в расчет, и несколько повышать оплату. Но это был труд, а труд должен быть оплачен. Даже если посчитать, что мы всего лишь развлекали людей, мы все-таки честно трудились. И вкалывали мы ничуть не меньше, чем люди эстрады, к примеру. Что ж, заявив себя, как человека, который готов отдавать знания, полученные во время этнографических сборов, я тем самым сам определил направление развития. Уже одна эта привязка к этнографии, как я вижу это сейчас, если она была не пустыми рекламными словами, должна была увести от эзотерики. Так и произошло. Для того, чтобы понять мазыкскую Хитрую науку, эзотерических знаний оказалось не просто недостаточно. Они были неполезны. Русская культура может быть как-то понята через другие народные культуры. Но все же, чтобы ее понимать, нужно знать именно ее. И мы начали изучать то, что было своим, родным. Только гораздо шире, чем изначально видел это я. В итоге моя «чашечка» оказалась переполненной, и я встал перед выбором: чтобы вкладывать в нее что-то новое, надо было освобождаться от чего-то уже имеющегося. Вот тогда я вдруг понял, что из лекции в лекцию говорю людям об очищении… Смешно! Сейчас мне смешно: годами говорить о чем-то, а потом понять, что сам не понимал того, что произносит твой язык… Единственное, что меня утешает, это то, что все мои слушатели время от времени восклицают: У меня открытие, сегодня я понял! И называют нечто, а потом задумываются и добавляют: правда, об этом говорилось в Учебном курсе несколько лет назад… Знать и осознавать то, что знаешь, очень разные вещи. Я прошел сквозь эту болезнь, я это понимаю, и потому согласен на то, что у меня обучаются медленно, долго. Про себя же могу сказать, озираясь сейчас в прошлое: ядро знаний, которые я взял у мазыков, было очень здоровым. А вокруг него было множество слоев лопоти, как они это называли. То есть сознания, забитого всяческими мышленческими образами. В первую очередь, эзотерическими. Не хочу сказать, что все те школы, что влезли в мое сознание к девяносто первому году, плохи или неверны. Плох был я. Причем, очень плох. Типичный шарлатан, пускающий людям пыль в глаза. Единственное, что меня оправдывало: это поиск пути, поиск способа, как рассказать людям о том, что знал наш народ. Я ошибался, пробовал, менял пути… И поверьте мне, это вовсе не простая задача сделать так, чтобы русские люди захотели слушать хоть про что-то русское! Думаю, вот это в работе Андреева, было подвигом, который русский народ, пораженный болезнью западничества, мог бы оценить. Но долго еще не оценит — что имеем, не храним… А. Шевцов

admin: Мой миф о Тропе — 4 Автор Шевцов А.А. 16.08.2006 г. С осени 1992 года я начал работу над Первым Учебным курсом нашего Учебного центра. Можно считать, что именно с этого времени и началась настоящая Тропа. Почему? Потому что до этого я сомневался в себе, сомневался в том, что мне есть что сказать людям. Нет, точнее будет так: я сомневался, что то, что я знаю, можно будет сказать им больше одного раза. А значит, если я расскажу то, чем живу один-два раза, то дальше людям станет скучно. Это все равно, как заставлять их перечитывать много раз одну и ту же, пусть и интересную, книгу. А таких, кто истощался после нескольких лет подобной работы, не мало. Это очень похоже на то, как выписываются писатели. Спасением, как ни странно, оказалось то, что я в какой-то миг обнаружил, что понимаю далеко не все, из того, что знаю. Я ведь, вроде бы, знал, что говорил. Но постоянно ловил себя на том, что знать — не значит, действительно владеть. Для этого надо понимать. Из-за этого весь первый год, да, наверное, и изрядную часть второго, я просто боялся рассказывать о многих вещах, которые мне показывали старики. Честно признаюсь, я и сейчас не рассказываю многие вещи. Просто потому, что не могу их повторить. Представьте себе мое состояние, когда я хочу рассказать о том, что учившие меня, в общем-то, весьма престарелые люди, могли делать такое, что мне совсем не по силам. В общем, чудеса. И что бы мне ответили многочисленные скептики? Хватит заливать байки! Если это действительно было, показывай! Или это все вранье! Я и так был в весьма сложных условиях из-за того, что обещал Похане и тете Кате никогда не называть их настоящих имен и деревню. Да и все старики, начиная с первого — с доки Степаныча — требовали помалкивать и даже сменить имя. Молчи, затравят! Не нас, так детей и внуков наших. И как вы видите по той травле, что идет, они были правы. Никто не собирается проверять или действительно исследовать, просто бьют по всему, по чему только можно ударить. Иной раз в первой части статьи обзовут человеком, ненавидящим русских и все русское, а в последней, объявят русским националистом и шовинистом. Бьют не по тому, что действительно плохо, а по тому, что должно вызвать боль, как кажется палачам… Но тогда, в девяносто втором я совсем не думал о травле, да и первые ростки ее появились лишь года через два-три. Тогда я просто был честен, искренне храня заветы любимых мною людей. И думал о самом себе: рассказывать сказки, которые не может подтвердить действиями, это уязвимо, это просто слабость. Я так не хотел. Поэтому я показывал то, чем точно владел, но меня переполняли знания о более трудном, что я побоялся попробовать при дедах, но что считал тогда самым главным — о колдовстве и чародействе! Доказывать, что ты не обманываешь, можно двумя способами: этнографически, то есть указывая имена, даты, адреса. И психологически — то есть показывая то, чем овладел и предоставляя возможность исследовать не источники, а само явление. Какая, в общем-то, разница для науки самопознания, откуда я взял какое-то умение?! Главное, оно есть, оно работает и достижимо. Исследуйте действительность, а не историю! Сейчас я помню, что старики никогда не делали из подобных вещей что-то важное и ценное. Они относились к колдовским работам как-то небрежно, будто это всего лишь учебный наглядный материал для овладения своими способностями. Я это видел и тогда, но для меня колдовство было так притягательно, что я как-то так решил сам с собой, что надо им подыгрывать, изображать небрежение, отсутствие интереса, что-то вроде легкого любопытства из вежливости. Сам же будто п