 |
I. Развитием знамение концепций психической депривации
|
|
|
|
Йозеф Лангмейер, Зденек Матейчек. Психическая депривация в детском возрасте
Адрес книги на сайте http://nkozlov.ru/library/psychology/d4614/ (здесь можно посмотреть картинки с большим разрешением).
АВИЦЕНУМ
Медицинское издательство, Прага 1984, ЧССР
© Josef Laugmeier, Zdeaek Matejcek, 1984 Translation
© Перевод Г. А. Овсянников, 1984
Предисловие
В первом издании этой книги в 1963 году мы стремились объяснить понятие психической депривации, познакомить с ним наших читателей и документировать его данными, собранными в детских домах и на основании консультационной практики. Во втором издании требовалось далее разрабатывать это понятие, отграничивать его и защищать от злоупотреблений. Ныне о психической депривации уже столько известно, что нет необходимости ни объяснять, ни защищать это понятие. Депривация, однако, нисколько не стала менее актуальной и менее настоятельной. С нею считаются как с важным фактором в психопатологии детского возраста, в школьном и внешкольном воспитании, в организации социальной помощи, в законодательстве, в мероприятиях по укреплению семейной жизни и в перспективном планировании развития нашего народонаселения и всего общества. У нас увеличилось число исследовательских работ о данном явлении, и за последние годы появился целый ряд дипломных работ, показывающих, что вопрос депривации превратился в предмет изучения и интереса нового поколения психологов, специальных педагогов, врачей и социальных работников. Двадцать лет тому назад основное значение психической депривации нами усматривалось в практических последствиях для жизни отдельных детей. Во втором издании нам пришлось тщательнее сосредоточиться на теоретических основах. В последние годы центр тяжести проблемы сдвигается дальше в общественную и культурную области. Дело в том, что закончились некоторые наши собственные лонгитюдинальные исследования, результаты которых дорисовывают клиническую картину депривации, концепция которой строилась ранее, главным образом, на основании исследований по методу поперечных срезов. Значительный прогресс был у нас отмечен и в области исправления и предупреждения депривации. До сих пор в нашем распоряжении имелась возможность наблюдать за ее возникновением. В настоящее время, однако, после новой оценки воспитательной функции семьи, после упорядочения декретных отпусков и введения новых форм замещающей семейной заботы — у нас имеется больше возможностей для наблюдения также за обратным процессом, а именно исправлением и лечением психической депривации.
|
|
|
Мы планировали привести в данном издании полный обзор литературы, из которой мы исходили. Оказалось, однако, что полный список был бы по своему объему чрезмерным. Таким образом, мы приводим лишь выборочно важнейшие иностранные и отечественные работы, в частности за последнее десятилетие.
Авторы
I. Развитием знамение концепций психической депривации
Развитие науки связано со многими внутренними и внешними обстоятельствами. Важные проблемы остаются иногда в течение целых столетий без внимания до тех пока по какой-либо внутренней или внешней причине оно не сосредоточится на них с полной силой. До этого времени они заслоняются другими задачами, которые либо являются, либо представляются более важными, или у самой науки нет пока достаточных средств для их эффективного решения, и она, поэтому, их обходит. Таким образом, неудивительно, что подобная проблема, будучи вновь «открытой», соблазняет и в первое время стремиться к чрезмерным обобщениям, она превращается частично в моду, и лишь постепенно к данной проблеме начинают подходить критически и систематически ее исследовать.
|
|
|
Проблематика психических лишений представляет во многом классический пример подобного развития. Мы узнаем о ней уже от древних летописцев. Так, например, у Салимбена из Пармы в 13 веке мы читаем легенду об императоре Фридрихе II, отдававшим детей нянькам со строгим приказом кормить детей грудью, купать и мыть, однако избегать каких бы то ни было разговоров, ласк и нежностей. Император предполагал, что речь, которой заговорят эти дети, если их не обучать новой речи, и явится той древнейшей, изначальной речью человечества. Его научная любознательность, однако, удовлетворена не была, ибо дети будто бы все умерли — они не могли жить, как это комментирует древний летописец, без ласковых слов и нежной радости на лицах своих нянек. Р. Шпиц приводит в качестве мотто к своему «Госпитализму» запись из дневника испанского епископа от 1760 года: «В приюте ребенок становится грустным, и многие от грусти умирают».
Однако, старые новости, сказки, легенды и остальные произведения давнего народного творчества уводят нас в прошлое еще дальше, чем сообщения летописцев. С одной стороны, тут можно видеть обоготворение материнской любви, которая никем не может быть для ребенка возмещена. В лице мачехи олицетворяется все зло. С другой стороны стоит идеализированный образ покинутого ребенка, проживающего среди зверей или со злыми людьми, без любви, без дома, без эмоциональной опоры, и все же вырастающего в очаровательного юношу или в прекрасную девушку с благородным характером и высокой нравственностью. Если бы Ромул и Рем были действительно вскормлены волчицей, как это приводит древнее римское сказание, то они, вероятно бы, больше походили на настоящих «волчьих детей», о которых еще будет далее упомянуто, и едва ли бы основали Рим. Образ же Тарзана, этого прекрасного и смелого сына природы, как он нам известен с киноэкрана, является, с точки зрения сведений о депривации, совершенно недостоверным.
Поэтов и писателей также уже с давних времен интересовала и трогала судьба детей покинутых, осиротевших и воспитывавшихся без материнской неги. В соответствии с развитием литературных направлений, их ход жизни описывался в одних случаях, как победа чистой невинности над коварством порочного мира, в других — как романтическая история мятущегося героя, затем как реалистический роман, раскрывающий различные общественные отношения, или, наконец, как мрачная натуралистическая картина, где нельзя спастись от фатальной общественной предопределенности. Послушаем еще, как ИI. С. Тургенев характеризует своего Федю в «Дворянском гнезде»: «Учился он порядочно, хотя часто ленился; он никогда не плакал; зато по временам находило на него дикое упрямство, тогда уже никто не мог с ним сладить. Федя не любил никого из окружающих его … Горе сердцу, не любившему смолоду!»
|
|
|
_______________
Интерес общественности очень часто сосредоточивается на личности, действия которой являются каким-то образом проблематичными, необъяснимыми, неясно мотивированными, и, конечно, в первую очередь на такой личности, действия которой оказывают влияние на мировые события. Причем это вовсе не должны быть личности положительные, скорее наоборот. Назовем наугад одного такого человека — итальянского анархиста Луиджи Лукени, который в 1898 году убил австрийскую императрицу Елизавету. Своей матери он вообще не знал. В 18-летнем возрасте она, уже беременной, ушла из своей итальянской деревни в Париж, а ребенка покинула в родильном доме через несколько дней после родов. Мальчик находился сначала в приюте св. Антония в Париже, затем в детском приюте в Парме. Через год его отдали опекунам. В возрасте девяти лет мальчик, как это пишет Э. Корти, биограф императрицы Елизаветы, уже работал на железной дороге. Затем им овладевает желание познать мир. Юноша, у которого нет никого на свете, блуждает из одной страны в другую, направляется в Австрию и, наконец, переходит из города Рьека в Терст без единого геллера в кармане. Полиция вскоре отправляет безработного и совершенно неимущего юношу через границу в Италию …
_______________
Таким образом, не только в художественной литературе, в собственных жизнеописаниях, но и в газетных репортажах, в судебных протоколах и в сообщениях следственных комиссий можно найти много интересного материала по нашему вопросу. С этим материалом нельзя не считаться, хотя он и непригоден для точной научной оценки. Это индивидуальные человеческие судьбы, которые можно охватить лишь на основании художественного подхода. Это эксперименты, поставленные самой жизнью.
|
|
|
В науке данная проблема оставалась долго почти неизвестной, а в учебниках психологии и психопатологии — за исключением новейших учебников — с ней вообще встречаться почти не приходится.
Если рассмотреть развитие научного интереса к данному вопросу и развитие методического подхода к последнему, то можно отметить приблизительно четыре характерных периода.
Первый период — «эмпирический» — начинается приблизительно со второй половины прошлого столетия и продолжается до тридцатых годов нашего века. Дело касалось, скорее, лишь накопления опыта и сведений, более или менее разнородных, еще без четкого стремления к анализу и систематической разработке. Иногда преобладал социально-врачебный подход, иногда филантропический. Здесь имелись наблюдения детских врачей в приютах, в детских больницах и в других детских учреждениях, сообщения о трагической смертности и пониженной жизнеспособности детей из детских учреждений и т. п. Мощным стимулом для интереса к данной проблеме стали последствия первой мировой войны, а затем опыт крупного экономического кризиса начала тридцатых годов. Создание послевоенной социальной службы, значительное улучшение гигиенических условий в детских учреждениях и прогресс во всех областях медицины привели к важному выводу, что у детей, воспитываемых в учреждениях, можно существенно понизить смертность и предотвратить губительные эпидемии, но что эти дети но сравнению с детьми из семей — несмотря на все это — менее стойки в отношении неблагоприятных внешних влияний, и развиваются они с задержкой и неравномерно. Решающее значение в данном неблагоприятном состоянии приходится отвести психическим факторам.
Второй период можно было бы обозначить как «мобилизующий». Он охватывает тридцатые и сороковые годы нашего столетия. Его начальной вехой стали работы так наз. венской школы Ш. Бюлер, которая со своими сотрудниками систематически изучала психическое развитие детей в различных неблагоприятных условиях жизни. Работы ее единомышленников являлись нередко более зрелыми, чем некоторые более поздние работы, завоевавшие большую популярность и возбудившие большой отклик. Это произошло потому, что мировая общественность стала более подготовленной для их принятия, так как вторая мировая война принесла множество потрясающих сведений о покинутых и страдающих детях и, наконец, потому, что эти данные были включены в широко распространенную психоаналитическую систему, тогда как венская школа собственной психологической теории подобного рода не создала. Например, Г. Гетцер рассматривает вопрос депривации уже с нескольких точек зрения: она вела наблюдения за детьми, проживавшими в плохих социальных и экономических условиях, за детьми «без семьи» и из семей опекунов, а также за детьми, воспитываемыми в детских учреждениях. Впервые в данном охвате решался также более подробно вопрос психического госпитализма, импульсом для чего послужило, очевидно, то обстоятельство, что число социальных и медицинских учреждений к тому времени уже существенно возросло, а также то, что было распознано медицинское значение содержания в учреждениях (высокая смертность в учреждениях для грудных детей, соотношение гигиенических и педагогических требований при воспитании в учреждениях и т. д.).
|
|
|
Из данной основы четко исходят и первые работы Р. А. Шпица, начатые еще до второй мировой войны и продолжавшиеся в течение нескольких десятилетий. Они важны своей содержательностью, подробной методикой наблюдений и теоретическими заключениями.
Независимо от данного направления в начале второй мировой войны появляются весьма тщательно проведенные исследования Уильяма Голдфарба из Нью-Йорка. В целом ряде работ он сравнивает детей, воспитывавшихся сначала в учреждениях, а затем переданных на попечение опекунов, с деть: ч, воспитываемыми у опекунов с самого раннего детства. Голдфарб приходит к заключению о продолжающемся воздействии результатов раннего содержания в учреждениях на развитие интеллекта и характера детей.
Мощное развертывание исследований о детях, подвергавшихся лишениям во время второй мировой войны и непосредственно после нее, было вызвано множеством детей покинутых, детей без родителей, эвакуированных, перемешенных и даже детей в концентрационных лагерях. Послевоенные изменения социальной и экономической структуры принесли с собой большую профессиональную занятость матерей, недостаток жилья, распад браков, возникших из случайных связей во время войны и т. д., причем все это меняло основы существовавшего воспитания детей и угрожало их устойчивости. Устрашающее возрастание преступности молодежи, в особенности в некоторых странах, и большее проявление психических нарушений у детей (неврозов, попыток самоубийства, кортико-висцеральных нарушений) побуждает к большему интересу к проблеме терпящих лишения детей. Наконец, на первый план выступает и вопрос миллионов детей, подвергающихся депривации в экономически и культурно неразвитых до сих пор странах, детей физически и психически голодающих, без крова и без одежды, но также без материнской или родительской заботы, детей бродяжничающих, детей без должного воспитания и школьного образования.
Для изучения психической депривации в детстве поворотным пунктом явилась монография Боулби «Материнская забота и психическое здоровье» изданная Всемирной Организацией Здравоохранения в 1951 году, в которой собраны результаты проведенных исследований. Заключения, выводимые Боулби из собственных и чужих исследований, можно подытожить следующим образом: ребенок в раннем возрасте должен воспитываться в атмосфере эмоциональной теплоты и должен быть привязан к матери (или к лицу, замещающему мать) на основании интимных и стойких эмоциональных связей, которые для них обоих представляют источник удовлетворения и радости. Ситуация, при которой ребенок страдает от недостатка подобной эмоциональной связи, приводит к целому ряду нарушений психического здоровья, являющихся в соответствии со степенью и стойкостью данной депривации в различной степени тяжелыми и даже непоправимыми.
Как Боулби, так Шпиц и Голдфарб подчеркивали, главным образом, тяжелые последствия длительной полной депривации, ее драматическое течение, стойкость и глубокое вмешательство в структуру личности, которая затем формируется на значительно сниженном (примитивном) уровне и со сдвигом в смысле психопатического «бесчувственного» характера, склонностей к правонарушениям или даже психоза. Моделью описания депривационных последствий являлось обычно врачебное описание «болезни» с единой симптоматологией и определенной этиологией и прогнозом.
Против данных первых заключений, которые должны были «бить в набат» и привлечь интерес профессиональной общественности к до сих пор не привлекшей внимания проблематике, вскоре прозвучали более трезвые и критичные голоса.
Третий период, который обозначается нами в качестве «критического», приходится приблизительно на пятидесятые годы. После монографии Боулби накопилось множество описаний исследований, до определенной степени исправлявших сведения от предшествовавшего периода. Общественная практика, в особенности воспитание детей в детских учреждениях, воспитание у опекунов и организация социальной службы подверглись уже воздействию работ именно этого второго «мобилизующего» периода, так что новые исследователи при своих наблюдениях исходили, преобладающим образом, уже из совершенно иной ситуации, чем Шпиц, Голдфарб и Боулби. Их заключения являются, поэтому, в своей сущности более оптимистичными.
Если в предшествующий период источником депривации считалось, прежде всего, проживание ребенка без материнской заботы (maternal deprivation), прототип чего представляет жизнь ребенка в детском учреждении, то ныне выясняется, что существует целый ряд иных ситуаций, при которых может возникнуть депривация. Так, указывается, например, на тот факт, что намного большее число детей, страдающих от недостатка материнской заботы, в действительности проживает со своими матерями; логически изучением депривации начали заниматься в условиях семьи.
В то время как в предшествующий период предполагали, что наличие психического нарушения у детей, подвергающихся депривационным условиям, является почти стопроцентным, из новых исследований вытекало, что многие дети проходят через данные условия практически незатронутыми.
Прежних исследователей привлекала, прежде всего, глубина и единообразность картины данного нарушения. В отличие от этого, многие новые исследования показывают, что лишь у меньшинства детей развиваются более грубые нарушения н что их картина в целом весьма разнообразна. Дело в том, что из опытов по сенсорной депривации и из новых теорий лечения вытекает, что лишь в виде исключения при депривации может воздействовать всего один фактор и что практически в каждой депривационной ситуации имеет место неудовлетворение нескольких важных потребностей ребенка, которые у различных детей и в различные периоды развития находятся в различных взаимоотношениях.
Исследователям предшествующего времени депривационные нарушения представлялись, преобладающим образом, как неисправимые (необратимые) с почти безнадежным прогнозом. Новые исследования подчеркивают, однако, успешность предупредительных и терапевтических мероприятий при условии совершенного материального и кадрового оснащения детских учреждений и при условии подчинения всей работы этих учреждений идее, что следует максимально считаться с личностью каждого отдельного ребенка. Вместе с расширяющимися сведениями о сущности депривации и механизмах ее воздействия возрастают также возможности прицельной индивидуальной психотерапии.
Сам Бороли в своем исследовании в 1956 году видоизменения в данном смысле свою первоначальную точку зрения, подчеркивая, однако, одновременно, что с практической точки зрения это никоим образом не может стать причиной для удовлетворенности и бездействия, так как в процентном выражении число пораженных детей весьма высоко само по себе и возможность значительного нарушения вовсе не исключена.
Кульминацией данного «критического периода» нам представляется новая публикация ВОЗ, изданная в Женеве в 1962 году под названием «Deprivation of Maternal Саге». Дело в том, что в этой публикации рассматриваются в различных аспектах результаты проведенных исследований по депривации, проверяется приемлемость «классических» концепций, причем все это с направленностью, прежде всего, на методологические вопросы современных и будущих исследований.
Последнее не представляло, конечно, окончания развития поисков. Наоборот, здесь возникают новые вопросы и новые осложнения.
Если депривация уже не ограничена учреждениями для грудных детей и детдомами, но касается также семей и других областей общественной жизни, то и весь вопрос приобретает значительно более широкое общественное значение. Следует думать даже о какой-то субклинической депривации последующих поколений в условиях современной нарастающей технической- цивилизации. Начинают звучать голоса, приводящие данные о некоторых современных неблагоприятных общественных явлениях (возрастание правонарушений среди молодежи, ее общественная «незаинтересованность», увеличивающееся число самоубийств и т. п.) в соотношении с недостаточным эмоциональным снабжением и отсутствием основного ощущения уверенности, чему, по-видимому, подвержены дети, начиная с раннего возраста, больше, чем в прежние годы.
Возникают, однако, и другие вопросы: если картина депривации после нарушений не является единой, то от чего тогда она зависит? В какой она связи со внутренними и внешними условиями организма? Если исправление возможно, то когда, при каких обстоятельствах и почему? Поиск ответов на эти вопросы будет, по нашему мнению, главной задачей будущего.
Четвертый период, который начинается в шестидесятые годы и который мы обозначаем как «экспериментально-теоретический», отличается углубленным изучением взаимодействия между организмом и средой в условиях депривации. Если депривационная ситуация поражает не всякого ребенка и если различных детей та же самая ситуация поражает различным образом, то от экстенсивного изучения крупных неоднородных групп следует перейти к интенсивному изучению небольших групп в ситуациях, контролируемых по принципам научного эксперимента. Подобным же образом следует перейти от поперечного изучения к лонгитюдинальному, чтобы имелась возможность с большей определенностью охватить механизмы влияния депривации при развитии личности ребенка. Таким образом, сегодня мы хотим знать: какой результат даст взаимодействие индивидуально формирующейся личности ребенка с индивидуально формируемой жизненной средой, в нашем случае средой депривационной, т. е. обедненной в смысле некоторых важных компонентов.
Продуманным планированием опытов с подробной техникой наблюдения отличается ныне целый ряд исследований, собранных в четырех томах Determinants of Infant Behavior (под редакцией Б. М. Фосса — 1961, 1963, 1965, 1969).
Экспериментальный подход к вопросу депривации отличается, конечно, более глубокими корнями. После 1950 года мощно развивались экспериментально-психологические исследования с нейрофизиологической ориентацией. Дальнейший импульс идет от экспериментально-психологического изучения последствий психической депривации при значительном ограничении раздражителей от органов чувств и при социальной изоляции. Данные опыты производились впервые в лабораториях канадского психолога Д. О. Хебба, а оттуда были перенесены также в другие психологические и психиатрические учреждения. Их значение для теоретического выяснения механизма действия психической депривации высоко, хотя соотношение с клинической проблематикой детей, подвергающихся лишениям, остается пока еще невыясненным. Исключительным значением отличаются также работы, исходящие из классической павловской теории обусловленности, причем речь может идти как об экспериментальном изучении на животных, так и на детях.
При рассмотрении всего этого развития можно видеть, что четвертый период уже отходит от простой непригодной модели болезни или синдрома, направляясь к более соответствующей психологической концепции, которая исходит из данных современной психологии и физиологии ЦНС.
Таким образом вопрос психических лишений далеко еще не является закрытым. Наоборот, как можно видеть, он поднял целый ряд иных вопросов.
С другой стороны, он уже сейчас способствовал лучшему пониманию психического развития человека. Если проследить, к каким последствиями в дальнейшем психическом развитии ребенка приводит отсутствие некоторых факторов в его ранней жизненной среде и если у нас имеется возможность экспериментально манипулировать с данными факторами, то можно, наконец, лучше понять и их значение для нормального процесса развития. Следовательно, основное значение концепции психической депривации заключается, в сущности, в новом вкладе в «вечный вопрос» детской психологии о релятивном влиянии среды и унаследованной (врожденной) основы на развитие ребенка. В данном смысле это представляет новую рабочую гипотезу и, в то же время, новый метод, которые смогут еще значительно обогатить в будущем наши познания.
Для практики же концепция психической депривации имеет бесспорное значение уже сегодня. Она оказала свое влияние на наши представления о воспитании детей в раннем возрасте и воздействует на заботу о детях во всех областях — на воспитание детей в детских учреждениях, в больницах, теперь даже в родильных домах, на организацию и планирование дальнейшего развития заботы о ребенке и на каждодневную работу врача, психолога и социального работника.
|
|
|
