 |
Я – Легенда
|
|
|
|
Я научился считывать эмоции своих противников. Это был важный навык, как знать, честно ли играет противник по карточной игре или блейфует. В долю секунды я мог подметить вспышку страха, беспокойства или напряжения. Это обычно читалось в глазах. Но иногда я понимал, стоит ли мне беспокоиться насчет того или иного атлета, просто взглянув на то, как он шагает по раздевалке или готовится на стартовой линии.
Когда я вышел на трек перед финалом на 100 метрах, я быстро оглядел всех атлетов, стоящих на дорожке. Повсюду были вспышки камер, и по всему стадиону раздался гул возбуждения в ожидания выстрела сигнального ружья. Казалось, будто искры энергии носились в воздухе. Я чувствовал, как мои мускулы напряглись.
Я посмотрел налево и направо. Все выстраивались на своих позициях – Гатлин и Тайсон, Асафа и Блейк – и я мог видеть, кто волновался, а кто нет. Тайсон и Гатлин были в порядке, но я знал, нервозностью Гатлин вообще не отличается; Тайсон же был в отличной форме во время подготовки к Лондону и должно быть испытывал уверенность.
Именно ямайцы казались неуверенными. Асафа выглядел немного нервным – это уже старая история. Но Блейк тоже был напряжен, и это было очень странно для меня. Уверенность, которую он демонстрировал на интервью, поблёкла. Первый раз я заметил изменение в его настроении, когда мы вместе разминались на тренировочном треке. Он присаживался и расслаблялся, пожалуй, слишком часто. Он не готовился так интенсивно, как следовало бы, а я знал, что если бегун прекращает бегать перед крупным финалом, то у него включается нервозность и начинают трястись ноги. Слишком частые мысли о призе и о том, как пройдут соревнования, действуют на атлета губительно.
|
|
|
Я не хотел нанести Блейку никакого вреда. Несмотря на то, что мы были противники, мы были друзьями и членами одной и той же команды в Racers. Я хотел обыграть его, но чтоб он был при этом в своей лучшей форме. Я хотел как-то взбодрить его.
«Эй, тебе следует выполнить побольше разминочных спринтов, » - прокричал я, пока Эдди разминал меня.
Он присел на край трека и покачал головой. «Я в порядке, » - сказал он.
Но я не был в этом уверен. «Правда? »
«Да! »
«Ну хорошо, приятель, - подумал я. – Пусть это будет на тебе. Если ты в порядке, ты в порядке…»
Я видел, что он просто не хотел меня больше слушать. Возможно, он даже думал: «Какого черта? Зачем этот парень помогает мне? » Наверно, он не доверял моим мотивам. Но всё же ему стоило знать меня лучше. Я был гением и хотел лучшего и для него. Точно так же, как я придал уверенности Асафе перед Олимпийскими играми в Пекине, я пытался помочь и Блейку.
Я знал, что он нервничал: размах Олимпийских игр был велик. Конечно, победа на Чемпионате мира была очень значима, но соревнования в Лондоне были на ступень выше, а масштабность мероприятия часто сказывалась на сознании атлета. Я постоянно говорил людям: «Да, легко соревноваться самому с собой, но когда ты выходишь на стартовую линию с лучшими спринтерами мира, жизнь уже кажется не такой простой. На Олимпиадах собираются лучшие атлеты, и малейшая ошибка может стоить тебе медали. Если как следует не соберешься, отправишься домой с пустыми руками».
Я чувствовал, что именно это и осознавал сейчас Блейк, но если парень отвергал мою помощь, то пусть так и будет. И я предоставил ему пройти через это самому.
Независимо от того, кто был морально готов, а кто не был, я был внутренне рад, что на старте собрались сильные противники. И сейчас уже не должна была повториться ситуация 2008 года, когда всем указывали на отсутствие Тайсона, как причину моих побед. И в этот раз уже не будет всяких «но» или «возможно». Напротив же, когда сейчас я смотрел на дорожки, каждый чего-то да представлял из себя в спринте. Я сражался с лучшими, что означало бы, что все сомнения насчет моих возможностей могли быть стерты, и я мог доказать, что я Герой и Номер Один в легкой атлетике.
|
|
|
Но вдруг все-таки и у меня появилось небольшое беспокойство. Он обрушилось на меня совершенно неожиданно. Три глупых слова, которые, как я думал, уже исчезли навсегда, вспыхнули у меня в голове; опасное напоминание того, что когда-то уже происходило.
«Только не фальстарт.., - звучали они. – Только не фальстарт…»
Это было безумно. Оказывается, стресс до сих пор был жив. Воспоминания о Даегу привели меня в ярость в наихудшее для этого время.
«О боже, ну почему ты думаешь об этом сейчас? Брось, приятель, ну-ка соберись! »
И в этот момент я снова вспомнил слова тренера.
«Все в порядке, Болт. Просто радуйся. »
А затем я услышал другой голос, но на этот раз он прокатился эхом по Олимпийскому стадиону.
«На позиции…»
Толпа притихла, люди начали перешептываться. Глухое «Тшшш! » пролетело по всем рядам и пронеслось над самим треком, как холодный ветер. Я опустился на колени, сложил руки и вознес небольшую молитву на небо.
Пожалуйста, пошли мне силу и помоги сделать то, что я должен…
Еще раз голос. «Приготовиться…»
Только не сделай фальстарт…
Бах!
Я сдвинулся с места четко за выстрелом, и когда я полностью выпрямился, то смог оценить ситуацию. Ранней реакции не было. Отлично, дело сделано. А теперь вперед…
Я всегда мог сразу сказать, выполнил ли я хороший старт или нет. Если выполнил хорошо, то я сразу начинал двигаться очень ровно и гладко, мускулы были сильными и в ногах чувствовалась мощь. Выход из блоков напоминал выстрел. Но великолепный старт в соревновательной гонке случался редко, возможно, раз в пару лет. Если старт был плохим, я чувствовал себя отвратительно. Слабо. И уже не было энергии ни на что.
Когда я сорвался со стартовой линии, я понял, что мой толчок был неважным, но когда я взглянул на остальную группу, я увидел, что Гатлин выполнил один из лучших стартов, которые я когда-либо видел. Он был мощным и гладким, и мне в голову не приходило, как он выдвинулся так быстро. Я видел, как он уже сделал два шага, когда я сделал только один, и когда он изо всех сил помчался по треку, я даже подумал, что мне это все мерещется.
|
|
|
Что?! И вот начались мои знакомые беседы с собой; я ругал себя на чем свет.
«Болт, какого черта ты так стартовал? Это было ужасно. Да что с тобой? »
Многие уже были впереди меня, но я знал, что мне надо было сконцентрироваться на своих шагах, а не на других. Ведь несмотря на глупый старт, золото еще было возможно.
Расслабься…Расслабься…Успокойся…
Я снова сосредоточился на своей технике и фазе разгона, и еще через пару секунд я посмотрел на группу. Я увидел почти ровную линию людей. Все были примерно равны.
Отлично, мы все вместе, никто не отрывается. Теперь пора…
Мои длинные шаги понесли меня мимо других атлетов; я был словно спортивная машина, которая мчалась на предельной скорости. Я пересек отметку в 60 метров, затем в 65. Я развил очень высокую скорость и все остальные остались позади меня. Финал Олимпиады 2012 собирался стать соревнованием простых чисел, как и многие другие мои забеги: 45 шагов других лучших мировых атлетов против моих 41.
Перед началом гонки моей единственной целью было стать атлетом Номер Один. Сделать быстрое время даже особо и не мелькало у меня в голове. Как только я понял, что золото мое, я подумал «Эй, ты сделал это». И это было худшим, что могло случиться, потому что это осознание заставило меня переключиться. Я расслабился. Я замедлился. А затем что-то загудело у меня в голове словно пожарная сирена.
Черт! Мировой рекорд, Болт! Мировой рекорд!
Но я притормозил, слишком рано и слишком рано обрадовался, и понимание того, что я могу упустить великолепоное время гонки, обрушилось на меня и я изо всех сил погнал к финишной черте. Я надеялся отыграть у своего предыдущего рекорда хотя бы пару сотых секунды, но я расслабился слишком рано, и мой прежний ритм был потерян. Это была лишь нелепая попытка снова разогнаться, но уже скоро я понял, что ничего не выйдет.
|
|
|
Я взглянул на часы.
Усейн Болт: первое место.
9. 63 секунды – самый быстрый результат на стометровке в истории Олимпийских игр.
Я продул мировой рекорд самому себе из-за потери концентрации.
Состязательный момент – забавная штука. Спринтер должен пробежать гладко всю стометровку, если хочет выиграть по-крупному; он не может замедлиться, а потом пытаться прыгнуть выше головы и наверстать упущенное. Если он или она делают это, они могут потерять во времени, потому что этот момент нарушается. Я допустил ошибку и начал думать о финише слишком рано. Если бы я не начал радоваться и расслабляться за 20 метров до финиша, я, возможно, прибежал бы с сумасшедшим временем, типа 9. 52 секунды. Вместо этого я переоценил себя и не достиг желаемого результата.
А на финише меня ждал уже привычный хаос – фото, объятия, поза молнии для фанатов, но мой тренер не был доволен. Когда я вышел с трека, я услышал, что он меня зовет. После Чемпионата мира 2009 года я научился не спрашивать его мнение, выигрывал ли я золото или нет, но на этот раз было очевидно, что он собирался мне его высказать, хочу я этого или нет.
«Любитель, - бросил он мне по дороге. Он говорил с неодобрением, качая головой.
«Что? »
«Болт, ты лишь любитель, » - повторил он, как будто я не расслышал его слова.
«Что?! Почему? Я только что выиграл золото! »
«Ну да, ты это сделал, но ты украл у себя шанс на новый мировой рекорд, упустив всего полшага. И ты даже потерял еще больше во времени, потому что в этот раз ты наклонился в конце к финишной черте. Ты упустил движущую силу. Это не то, чего я ожидал от человека твоего профессионального уровня. Вот, почему я говорю, что это была любительская гонка в твоем случае».
Я покачал головой.
«Хорошо, тренер, как Вы считаете, за сколько я мог ее пробежать? »
«Потенциал – это абстрактная вещь. И это всего лишь догадки… Что я могу сказать, так это то, что на настоящий момент ты можешь бежать быстрее, чем ты бегал раньше. Что касается точного времени, я не стану гадать. Я предпочитаю не заглядывать за границы здесь и сейчас…»
«И все же тренер: как быстро? »
«Сейчас ты можешь бегать за 9. 52 секунды. Сегодня ты был в хорошей беговой форме, но ты отпускал слишком много шуток на стартовой линии. Если бы ты был серьезнее, ты бы мог пробежать за 9. 49 секунды.
Начиная с первых шокирующих результатов на стометровке и мировых рекордов 2008 и 2009 годов, тренер никогда не ошибался насчет моего времени. Он рассчитывал все предельно точно, основываясь на моих достижениях, моей форме и физической подготовленности. И это его последнее предсказание шокировало меня.
|
|
|
Если 200 метров – это моя дистанция, то я постараюсь защитить свой Олимпийский титул. Особенно от Блейка.
Я прошел поворот как стрела. После 80 метров я развил максимальную скорость и вырвался в лидеры. Мое сердце бешено колотилось; я чувствовал прилив энергии, прекрасное ощущение свободы, которое бывает только при гладком беге. Это было удивительно прекрасно. Я оглянулся на группу, когда выходил на прямую, но увидел, что обошел всех. Но тут меня подстерегала опасность. Обернувшись я краем глаза увидел неподалеку от себя Блейка и я помчался что было сил. Еще быстрее.
Мой отрыв увеличивался, но я знал, что мне нельзя терять концентрацию. Я не должен был расслабляться. Очень часто, когда атлет пересекает 180-метровую отметку, его скорость естественным путем падает. Невозможно удержаться на максимальной скорости всю дистанцию, и последний отрезок – опасное время для спринтера, потому что противник может его догнать и вырвать первое место для себя.
Но не в этот раз. Блейку еще было далеко, чтобы настичь меня. За 70 метров до финиша я понял, что выиграл еще одно золото, мне только оставалось делать большие шаги и сохранять ровный ритм. За 10 метров до финиша я чуть-чуть замедлился, потому что мне необходимо было сделать одно важное дело. Я знал, что для меня гонка уже выиграна, поэтому я обернулся на Блейка. Он был сзади справа от меня. Я встретился с ним глазами и медленно прижал палец к своим губам.
Тшшшшш!
Это было послание. И в нем говорилось: «Никогда больше не оказывай мне неуважения! » И по его лицу было видно, что он меня понял.
Я ударил себя в грудь и ринулся к толпе, крича что было сил «Я сделал это! » Я упал на пол и сделал пять отжиманий – по одному за каждую золотую олимпийскую медаль, которую я выиграл. Я доказал всем: 200 метров – это моя дистанция и никого другого.
Я показал всем, что я до сих пор Номер Один, несмотря на сомнения и всякие разговоры, которые имели место быть во время тренировочных забегов. Когда я поднялся на ноги и пробежался вокруг стадиона с ямайским флагом на моих плечах, я вдруг почувствовал, что кто-то схватил меня за руку. Это был Блейк, и несмотря на мой знак ему настало время забыть обо всем этом. Я обнял его, потому что теперь у меня не осталось никаких обид на него. Все прошло.
И в тот момент я уже больше ничего не сказал ему насчет нашей ситуации. Мы сделали с ним круг почета вместе, и я был счастлив за него – он взял серебро. И уже не было никакой необходимости упоминать ямайские отборочные турниры. Я не сказал ему «Эй, ты был неправ, оказав мне неуважение тогда! », потому что а) я не хотел, чтобы он потерял концентрацию перед финалом эстафеты 4х100 и б) я не хотел нагнетать негативную атмосферу в Олимпийской деревне.
Еще в детстве отец, устраивая мне порку, научил меня: всегда показывай хорошие манеры. И даже если ситуация накалялась, отпусти ее – обычно это означало, что просто больше нечего обсуждать. Все окончено. И жизнь снова прекрасна.
*****
И вот наконец я смог назвать себя легендой спорта.
Я знаю, это звучит очень самоуверенно. Но выиграв золото на 100 и 200 метрах в финале Олимпийских игр, я доказал всем, что я Великий спринтер. Получение трех золотых медалей в Пекине было для меня недостаточно, чтобы я мог называться великим спортсменом, но сделав это дважды, я мог смело об этом заявить.
Это был крупный успех, это было то, что отличало меня от многих других атлетов, и теперь после Лондона уже никто не мог оспорить мой статус. Я достиг очень многого в легкой атлетике. Я был лучшим в своем деле, в каких бы забегах я ни участвовал. Это позволяло мне сделать большой вклад в спорт. За последние несколько лет на каких соревнованиях я бы ни появлялся, все билеты раскупались вмиг. Я мог один собрать целый стадион, и все взгляды были обращены на меня, когда я выходил на стартовую линию. Если я участвовал в соревнованиях в Европе, все открытые трибуны на стадионе были заполнены. А если бы меня не было все эти места были бы пустыми.
То же самое было в Лондоне. Когда билеты на финалы на 100 и 200 метров были только выпущены в продажу, они были распроданы просто за сумасшедшее время. Люди, которым не досталось мест были очень расстроены, потому что все хотели увидеть меня вживую. В 2008 году три миллиарда людей посмотрели по телевизору, как я побил мировой рекорд на стометровке; в 2012 году тоже несколько миллиардов людей смотрело Олимпийские игры. Все эти цифры привнесли много денег в спорт в качестве спонсорства и коммерческих сделок. Я сильно поднял стандарты.
После круга почета я принял участие в пресс-конференции, где сделал прямое заявление.
«Я живая легенда, - сказал я. – И купаюсь в своей славе».
Все рассмеялись. Но никто не посмел возразить мне. Да и как они это могли. Ведь это была правда.
************
Никто кроме тренера.
Если он был раздосадован моим выступлением на 100 метрах, то по поводу моей победы на 200 метрах он высказался еще резче. Ведь из-за того, что я в конце дистанции послал Блейку свой немой знак, я лишил себя шанса еще на один мировой рекорд. Позже тренер сказал мне, что я бежал достаточно быстро, чтобы легко побить свой рекорд в 19. 19 секунды.
«Любитель, - сказал он снова. – Любитель! »
Но на этот раз я не стал заострять на этом внимание. Я был доволен собой, поэтому я просто выбросил это из головы. Весь мир славил мои достижения, и, как это было в Пекине, каждый хотел получить кусочек меня. Всё внимание ко мне было положительным, но как это часто бывает в легкой атлетике, все-таки не обошлось без капли дегтя – после соревнований опять встал вопрос о допинге.
Как и в 2008, мне опять после получения золота на стометровке кто-то из СМИ задал такие вопросы, но я понимал, почему некоторые поднимали брови относительно моих достижений. Они, конечно, были достаточно невероятны, и я привык к сомнениям на этот счет. Но я знал, что все обвинения были чушью, и поэтому как и в Пекине у меня не вызывали сложности ответы на вопросы, связанные с препаратами. А затем один репортер спросил меня, знаю ли я, кто такой Карл Льюис.
Я пожал плечами. Я объяснил, что слышал, что он был бывшим американским атлетом, но об остальном я не имел особого представления. Одна из самых диких и странных вещей относительно меня и легкой атлетики было то, что я особо не знал ее истории, по крайней мере не раньше 80-х годов, когда бегал Льюис.
Затем журналист сказал мне, что он много писал о моих достижениях*.
*Карл Льюис бывал на Ямайке дважды. После Пекина он сказал: « В таких странах как Ямайка произвольная программа тестов на допинг, поэтому некоторые могут месяцами не проверяться организациями». Перед Лондоном его спросили, что он думает обо мне и он ответил: «Это, как бы сказать, …удивительно. Я как и все смотрел на результаты и ждал…чтобы сказать это. »
Это был тот же старый спор о том, что якобы ямайцев не проверяют так же тщательно, как и в других странах. Но упоминание о человеке по имени Карл Льюис, который что-то говорил о ямайских атлетах, сначала прошло мимо моего внимания. Я понятия не имел, кто он, ни чего достиг в спорте. Мой интерес к 100 и 200 метрам и ко всей легкой атлетике начинался с Майкла Джонсона и Мориса Грина. И я выбросил это имя из головы, но на следующий день, когда я праздновал победы в Деревне, кто-то посоветовал мне поискать информацию о нем в интернете.
Когда же я открыл свой ноутбук и нашел о нем сведения, то выяснилось, что он завоевал девять золотых олимпийских медалей в 80-е и 90-е, в том числе и на 100 и 200 метрах, и я сразу рассердил, что он сказал такую чепуху обо мне. А потом я просто взбесился, когда газетчики постоянно повторяли его слова – хотя они знали, что то, что он говорил, было неправдой. На мой взгляд, атлетика, антидопинговые организации WADA, JADCO и Международная ассоциация легкоатлетических федераций пытались, наоборот, подходить к этому вопросу очень внимательно.
И вот на то факты: во время сезона Ямайская антидопинговая комиссия проводила тесты по 5 раз в день на протяжении 40 недель. Для всех ямайских атлетов также проводились дополнительные тесты без предварительного объявления. В 2003 году наша страна подписала Копенгагенскую декларацию об Антидопинге в спорте, и мы действовали в соответствии с правилами, установленными WADA..
Всех проверяли, и если кто-то использовал стимуляторы, его ловили на этом. Для меня это означало, что эти организации работали добросовестно, и те несколько атлетов, которые сошли с правильной дорожки, поплатились несколькими годами дисквалификации. Остальные же, кто следовал правилам и усердно тренировался, подвергались сомнениям и обвинениям со стороны бывших атлетов, не имеющих на это даже доказательств.
«Прекрати, Карл Льюис, - подумал я. – Хватит болтать».
Когда я пришел на пресс-конференцию после финала на 200 метрах, я дал волю своим эмоциям.
«Я бы хотел поднять сейчас эту спорную тему, - сказал я. – Карл Льюис, я не испытываю к нему никакого уважения. То, что он говорит о наших атлетах, является унизительным. Я считаю, что он просто таким образом привлекает к себе внимание, потому что никто о нем больше не говорит. Мне было действительно печально услышать то, что он сказал на днях. »
Однако все было не так плохо. Фанаты в Деревне оказывали мне много положительного внимания. Но на этот раз мне это нравилось. В 2008 после получения медалей я очень смущался тому потоку лести, который на меня обрушился, но за четыре года я уже привык к виду людей, бегущих ко мне с фотоаппаратами и клочками бумаги для автографов.
Также со временем я привык к тому, что Олимпийские игры были другими – они несколько отличались от других соревнований. Во время Чемпионатов мира никто в Деревне обычно не просил фотографий со мной или автографов, потому что в основном там были только атлеты. Все просто радовались друг за друга. Но на Олимпийских играх было представлено много других видов спорта, таких как дзюдо или бег с препятствиями, где спортсмены никогда не получали столько оваций, как бегун на 100 метров. И когда они видели меня, они просто с ума сходили.
Я помню, как после успеха на стометровке я с компанией веселился в обеденном зале в Деревне, когда к нам подошли три шведки из женской гандбольной команды. Я ничего не знал, об этом спорте, поэтому я не узнал ни одну из них, но позже они представились как Габриэлла Кейн, Изабель Гулден и Ямина Робертс. Все они были очень приятными. Возможно, даже слишком приятными: позже выяснилось, что они проиграли все пять матчей и оказались в самом низу группового рейтинга.
Мы потусовались немного, затем поболтали в моей комнате, но и в общем-то всё. Кто-то опубликовал фотографии, которые мы выложили в Твиттере, и на следующий день СМИ просто обезумели. Повсюду пестрели яркие заголовки. Люди всё очень раздули и стали распространять, что между нами что-то было, хотя на самом деле это было просто невинное приятное общение. Только подумайте: если между нами что-то было, то зачем нам нужно было выкладывать это в Твиттер? Это не имело смысла. Зачем мне было демонстрировать всем это? Это была просто болтовня, просто веселье. Девушки были классными людьми. Они уезжали рано утром, вот почему они хотели задержаться и пообщаться. Это был замечательный вечер. Черт возьми, всё было замечательно – забеги, фанаты, гул Лондона 2012. Что может быть лучше, чем стать суперзвездой мирового спорта?
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
|
|
|
