Частная собственность и родовая аристократия.

Если рассматривать данную историческую ситуацию с точки зрения методологии науки, то можно посредственную систему управления наречь некоторой глобальной парадигмой управления, а исторические факты, добытые, а точнее, созданные в предшествующей бюрократизму непосредственности управления, можно рассматривать как аксиомы этой парадигмы. Аналогичным образом работает любая наука. Выдвигается некоторая гипотеза, которая экспериментальным путём опровергается или подтверждается, и тем самым подталкивает нас к истине. Так происходит накопление фактов, которые можно назвать условно неопровержимыми, или трудно опровержимыми. Да и даже если такие аксиомы опровергаются, то не полностью, поскольку, если они долгое время принимались за истину, значит, существует какая-то ограниченная область, в которой они действительно были истиной, и открытие этих границ позволило старые знания включить как частный случай в систему новых данных. Так, например, было с пятым постулатом геометрии Евклида, который в своей самой простой формулировке гласит, что параллельные прямые не пересекаются. Когда появилась неевклидова геометрия, и было доказано, что существуют такие пространства, в которых вообще нет параллельных прямых или такие, в которых через одну точку можно провести множество прямых, параллельных данной, то никто не отверг пятый постулат Евклида. Постулат о параллельных прямых был лишь признан частным положением, истинным в пространстве с нулевой кривизной. Само пространство с нулевой кривизной, иначе именуемое плоским, было признано частным случаем, как и вообще любое пространство с одинаковой кривизной на всём его протяжении.

Но факты и теоретические размышления, намекающие на неевклидову геометрию, появились очень давно. Попытки как-то обойти пятый постулат, или вывести его из других сопровождали геометрию на протяжении всей её истории. Некоторые экспериментальные наблюдения настойчиво не хотели вписываться в теорию, которая считалась проверенной тысячи раз и работающей неукоснительно. В конце концов все эти наблюдения и размышления объединились в новую парадигму, пришедшую на смену старой. Похожим образом дело обстоит и с человеческой политической историей. Наблюдения, которые выводят нас за рамки какой-то рациональной теории, события, совершающиеся не по алгоритму, начали происходит задолго до того, как кризис управления обострился до предела в нынешнем экономическом кризисе. Именно эти события должны стать маяком в достижении непосредственности управления и устранении низкого политического посредничества. Но, что важно, предшествующая парадигма посредственности не должна быть отброшена, а должна быть включена как частный случай в новыйе исторические реалии. То есть все технические достижения этой системы, которые служат подавлению людей выдающихся и распространению власти безликой массы, должны быть поставлены на службу грядущей диктатуре гения, тирании художников, империи талантов.

Одним из таких маяков является частная собственность. Казалось бы, во всех Конституциях наиболее цивилизованных стран частная собственность провозглашена неприкосновенной. Но действительно ли здесь мы имеем частую собственность? Не имеем ли мы здесь точно такую же подмену, которую уже имели с демократией и прочими бюрократическими карикатурами на непосредственность? Иными словами, не есть ли то, что выдаётся в Конституциях под именем частной собственности лишь элементом культа Карго? Если так, то выступления левых против частной собственности – это есть не более чем выступления против Карго-собственности. И, возможно, такой протест действительно несёт в себе пафос борьбы против фальши, чем и привлекает к себе молодёжь. Но фальш – это не сама частная собственность, а современная пародия на неё. Как уже говорилось выше, демократия или тирания при аристократическом способе управления, и те же самые демократия и тирании при способе бюрократическом – это совершенно разные явления. В частности, в Древних Афинах демократия была непосредственной, ни о каком делегировании полномочий там не могло быть и речи. Гражданин обязан присутствовать на народном собрании и голосовать на нём. Аналогичная непосредственность имелась там и в вопросах частной собственности. Частная собственность – это всегда собственность физических лиц, никакой собственности юридических лиц, будь то кооперативы, товарищества, корпорации, различные ООО, ОАО, ЗАО и т.д. – там не знали. При бюрократическом управлении собственность физических лиц постепенно вытесняется и подменяется собственностью юридических лиц. В конце концов, вся крупная собственность сосредотачивается в руках корпораций и акционерных обществ, а в руках индивидуальных предпринимателей сосредотачивается лишь мелкая частная собственность. Но на заре капитализма крупная собственность могла быть ещё собственностью физических лиц, существовали так называемые магнаты, к коим принадлежал, между прочим, и Энгельс. В зачаточной форме они представляли собой возрождение частной собственности. Правда, очень быстро такой промышленный капитал слился с банковским капиталом, что по выводам левых экономистов, свидетельствует уже о переходе капитализма к стадии империализма. Однако банковские системы уже с самого появления банков были бюрократическими структурами, и с самого появления магнатов устремили все свои усилия на то, чтобы поглотить последних и бюрократизировать их предприятия.

Магнаты в свою эпоху лишь возрождали частную собственность физических лиц, а задача заключается в изобретении новых форм подобной собственности, поскольку старые устарели. Крупные предприниматели совсем не долго могли быть собственниками как физические лица именно потому, что не изобрели новых, действительно справедливых способов наследования. В силу этого уже через несколько поколений собственниками стали уже ни они, а юридические лица. Концепция собственности юридического лица в корне своём является бюрократической, а первым крупнейшим юридическим лицом можно назвать христианскую Вселенскую церковь. Её догматы, предписывающие цезарю отдавать цезарево, а Богу – божье, указывают на необходимость отстранения церкви от фактической, непосредственной власти. Церковь может править лишь как коллектив, община, церковная собственность есть коллективная собственность, а не частная. Была в Античности и общественная собственность, общая земля, которой распоряжались все граждане, именуемая отечеством. Владение такой общественной собственностью было публичным делом, по латыни – respublika. Владение коллективной собственностью стало делом ни публичным и ни частным, а тайным, и потому изначально нуждалось во множестве посредников. Отечество как общественная собственность всегда опиралось на частную собственность. Поэтому представить общественную собственность без частной собственности было невозможно. Правда, Платон попытался это себе представить, но никто не воспринял его идею всерьёз и не попытался реализовать на практике.

Однако в Новое Время вновь заговорили о общественной собственности без частной собственности, и как раз тогда, когда частной собственностью уже называли собственность юридических лиц. Что такое по сути есть класс буржуазии у Маркса, как не большое юридическое лицо, коллектив, который стоит даже за общественной собственностью и распоряжается ей через своих посредников в обход интересов большинства? Таких посредников Маркс назвал правительством, а такой союз коллективной и общественной собственности – государством. Этой системе Маркс противопоставляет другую систему, при которой так же возникает союз коллективной собственности и общественной, но общественная уже преобладает. Эту систему он и назвал диктатурой пролетариата или государством рабочих. И теперь наивная фантазия Платона стала выглядеть куда более реалистичной. Одно дело, убрать частную собственность и оставить только общественную. Ошибочность такой системы вскрыл ещё Аристотель в своей «Политике». И совсем другое дело, убрать частную собственность, заменив её альянсом коллективной и общественной собственности при главенствующей роли собственности общественной. Иными словами, средства производства при коммунизме находятся в общественной собственности, а всё остальное переходит в собственность юридических лиц. Такая система действительно возможна, и, вероятно, уже реализуется в ряде стран Европы. Но следует понимать, что если мы говорим о действительно частной собственности, то ни о каком классе буржуазии, феодалов или рабовладельцев не может быть и речь. Господствующий класс может быть экономическим классом только в том случае, если он представляет собой юридическое лицо или союз нескольких юридических лиц. В противном случае, каждый собственник будет отстаивать свой, индивидуальный или общественный, а вовсе не классовый интерес. Поэтому говорить о классовом обществе в Античности мы не можем, ведь собственности юридических лиц там не знали.

В раннем Средневековье уже интенсивно формируются юридические лица, такие как христианская или мусульманская церковь, различные купеческие гильдии, позже оформившиеся в большие торговые союзы городов, и прочие коммерческие общественные организации. В позднем Средневековье частная собственность физических лиц уже полностью вытесняется из политики, и формируется государство, вынуждающее дворянство объединяться в юридические лица. И, наконец, когда окончательная подмена частной собственности собственностью юридических лиц почти полностью завершается, в борьбе с её тотальностью возникают так называемые капиталисты, или, как их ещё можно называть – олигархи. Ведь по определению Аристотеля они были именно олигархами, и олигархия по Аристотелю безусловно является упадочной формой правления. В «Политике» её дублирует аристократия, которая сама по себе есть уже справедливая форма правления. В чём же ключевое отличие между олигархией и аристократией по Аристотелю? Олигарх обладает властью как владелец имущества, крупный собственник земли или прочей недвижимости. Аристократия же во все времена – это родовая аристократия. Аристократия как способ управления главной целью своей видит проведение своеобразной селекции человека, то есть совершает отбор самых достойных, или, буквально, прекрасных. Ведь аристократия в буквальном переводе – это прекрасновластие. В этом смысле аристократическое правление всегда будет представлять собой меритократию. Родовая община в данном случае является механизмом такого отбора. Она позволяет передавать статус по наследству, как передаётся имущество. Для аристократа такой статус на порядок важнее любого имущества, он является важным начальным условием в любой карьере. Но что во все времена отличало аристократическое управления, так это то, что правящих родов должно быть множество. Например, в Риме изначально их было 150, и каждый род предоставлял своего сенатора в сенат. Такая полиархия была гарантией защиты от тирании, и сама по себе уже представляла источник власти. Это же отличает селекцию родовую от селекции национальной, которую проводят различные диктаторские и просто фашистские режимы. Вторая пытается централизованно, при помощи субординации «очистить» нацию, и в конечном итоге выращивает породу людей, которые просто любят своих вождей и подчиняются субординации. Но родовая селекция отвергает любую субординацию и выращивает людей, которые способны принять власть по наследству, и тем самым сохранить и преумножить заслуги своих знатных предков.

Главный недостаток капиталистических олигархов заключался в том, что они не смогли стать аристократами, да и не очень стремились к этому. Да и вообще, если следовать Аристотелю, то он даже и не предполагал, что олигархия вообще может превратиться в аристократию, в то время как аристократия запросто может стать олигархией. И всё же, грань, отличающая элиту аристократическую от элиты олигархической – очень тонка, как и любая грань между оригиналом и копией, и не всегда можно её ощутить. Если аристократия может выродится в олигархию, то олигархами становятся потомки аристократов, то есть те, кто фактически приобрели свой статус по наследству. История знает не мало таких случаев. И всё же сами они аристократами не являются, и больше всего ценят имущественное, а не родовое наследование. В таком случае должно быть ещё какое-то принципиальное отличие олигархии от аристократии. И такое различие есть, и это снова различие в источниках власти. Если элита является аристократией, то фактически она и является источником власти, каждый род, и в особенности глава рода, заседающий, условно, в сенате, есть источник власти. Если сенаторов 150, то и источников власти будет 150. Иначе дело обстоит при олигархии. Здесь уже источник власти отделяется от действующей власти. Он может находиться на небесах или на земле, но всегда будет сверхчувственным. В олигархии, которая напрямую происходит от аристократии, как правило эта аристократия и становится источником власти. То есть потомки делают своих предков источником власти, и тем самым ставят во главу закона не свои заслуги, а заслуги своих предков. Если потомки из элиты не соперничают со своими предками и не пытаются их превзойти в своих достижениях, значит, сами они уже аристократами не являются и превращаются в обыкновенных олигархов. И такое превращение уже есть само по себе шаг от непосредственно частной собственности к частной собственности юридических лиц, которая является подделкой частной собственности. И если под частной собственностью понимать второе, а не первое, то здесь можно согласится с Марксом, что такая частная собственность должна быть упразднена. А имел ли в виду Маркс какую-то другую частную собственность, когда говорил о буржуазии как классе? Ведь он совершенно однозначно утверждал, что у рабочего класса нет частной собственности. Утверждение, которое загоняло в тупик самые лучшие советские умы, в результате чего они были вынужден ввести и даже закрепить в Конституции понятие личной собственности, которая, оказывается, у рабочих в буржуазных странах есть. Но эта личная собственность советской Конституции – это как раз и есть частная собственность физических лиц, а Маркс, утверждая, что пролетариат лишён частной собственности, всегда имел в виду частную собственность юридических лиц, которой до появления профсоюзов действительно у рабочих не было. Но лишь потому, что и сам пролетариат не был юридическим лицом до появления профсоюзов, и стал осознавать себя как класс, то есть как юридическое лицо как раз в результате деятельности левых движений.

Итак, во все времена именно близкие родственные связи как внутри рода, так и между могущественными родами обеспечивали непосредственность управления. То есть родство было в политическом смысле альтернативной бюрократии ещё задолго до появления таковой. И если сегодня мы хотим избавиться от бюрократизма и вернуть непосредственность управления, то единственный путь к этому – это новая родовая аристократия. Конечно, это может звучать как дикость. Ведь родовая община современному человеку кажется чем-то диким и даже первобытным, чем-то безнадёжно устаревшим. И в какой-то степени это так. Все формы родовой общины, которые существовали прежде, безнадёжно устарели. И, тем не менее, это не значит, что невозможно изобрести новых форм родовой общины. В конце концов, здесь так же возможно развитие, и родовая община в древнем Востоке является куда более примитивной, чем аналогичная родовая община в греко-римской ойкумене. Если говорить о древнем Востоке, то здесь родственные связи всегда означали кровно-родственные связи. Правда, и здесь не всегда можно было доказать или опровергнуть родство, потому что не было христианской моногамной семьи. Так что всё равно важным фактором было воспитание. Но воспитанием занимались преимущественно родители и близкие родственники, общество здесь до определённого исторического момента, ознаменовавшего конец восточной непосредственности, в воспитании личности столь большой роли не играло. Поэтому на Востоке всегда правят деспоты и сатрапы – те, кого греки однозначно нарекают тиранами. По сути, на Востоке в древности только один аристократический род обладает наследственной высшей властью, другие роды всегда будут ниже его. И это лишь потому, что считалось, что невозможно взять на воспитание человека из другого, пусть и знатного рода, и привить ему все ценности своего рода. Возможно, на Востоке это действительно было невозможным, но стало возможным в Элладе, с изобретением полиса.

В древнегреческом и древнеримском воспитании уже важную роль начинает играть наставничество, близкие отношения между людьми из разных, хоть и близких по знатности родов, которые при этом не являются родственниками друг друга. И такие отношения не есть дружба, они есть именно любовь, но любовь не половая, а платоническая. Правда, порой она превращалась и в половую, но это уже были так же элементы культа Карго. В Риме человека, который берёт на себя наставничество, называли патроном, а тот, кого он наставляет, именовали клиентом. Важно то, что клиентом может стать человек совсем из другого племени, нежели римляне, быть темнокожим провинциалом, и, тем не менее, если он был представителем знати или просто достойным человеком, он мог рассчитывать на патронаж знатного человека из великих римских фамилий. И такие отношения патронажа, если верить Плутарху, присутствовали в Риме с самого момента его основания. В частности, Плутарх полагал, что изначально патриции были патронами, а плебеи их клиентами, то есть отношения между патрицием и плебеями были исключительно личными, а не как стало позже – официальными. Отношения между патроном и клиентом носили и экономический характер: первый взымал ренту со второго, второй получал правовую защиту патрона. И всё же это были именно личные родовые отношения, которые при этом уже не подразумевали прямого кровного родства. Косвенно род патрона и род клиента могли породниться через своих детей. Так же патрон мог усыновить клиента и тем самым сделать наследником своего статуса, как, сделал, например, даже император Клавдий, объявив Нерона своим наследником. Подобная система родственных связей огромной гибкой сетью раскинулась над всеми римскими землями, она позволяла интегрировать в свой состав новые земли, очень быстро устанавливать на новых территориях римские порядки, породнившись с местной знатью, контролировать и удерживать в руках пары сотен аристократических семей огромную империю. И это при отсутствии развитой бюрократии. Магистратура, как управленческая структура в городах так же была основана на родственных отношениях, которые так же очень рано перестали быть только кровными.

Итак, родовая община уже в эпоху Античности является далеко не примитивной. Греки и римляне очень рано поняли, что лучший способ подчинить своей власти какой-то народ – это породниться с ним, и очень рано придумали способы, как это можно сделать быстрее и масштабнее, чем это делали кто-либо до них. Технология полисов в такой родовой инициации играла наиважнейшую роль, именно полис позволял использовать и реализовать новые способы родства. Важно, что родственники, даже если они находятся в разных концах Вселенной, чтобы оставаться родными, должны поддерживать именно личные отношения. Сама власть и единство империи были основаны на таких личных отношениях. То есть здесь как раз возникает нужда в развитых технологиях общения, которые позволили бы общаться непосредственно, невзирая на огромные расстояния. И развитие подобных технологий общения неизбежно приведёт к тому, что люди изобретут новые способы родственных связей, в которых кровь будет играть ещё меньше роли, чем играла в Античности. Появление сети Интернет и квантовых компьютеров как раз позволяет нам сделать существенный шаг к непосредственности. Реализовать такие системы управления, как ни странно, уже пытались коммунисты, но поскольку пытались сделать непосредственность всеобщей, то их попытки не увенчались успехом в долгосрочной перспективе. В первую очередь здесь следует упомянуть эксперимент Бира с системой «Киберсин» в Чили. Даже успехи этой системы в краткосрочной перспективе говорят нам, что подобная компьютерно-плановая, а не командная экономика позволит нам организовать в экономике непосредственность управления. Если использовать систему Киберсин не в целях эгалитарных, а, напротив, в целях элитарных, то мы удивительным образом сможем впервые за две тысячи лет создать настоящую аристократию. Аристократию, которая будет ценить статус выше имущества и денег. Ведь если товарно-денежные отношения в экономике отойдут на второй план, а само распределение и планирование будут осуществлять компьютеры, то страсть к наживе среди правящих элит естественным образом уступит другой, более возвышенной и великой страсти – воли к власти. Ликург, помнится, в своё время, чтобы уравнять между собой спартанских аристократов и, как следствие, обеспечить долговечность самой Спарты, отменяет золотые и прочие монеты, кроме железных. Таким образом, безудержная воля к наживе у спартанцев стала в буквальном смысле делом слишком обременительным, и от неё пришлось отказаться. Электронное планирование экономики в определённых руках может стать мощным орудием власти, обеспечивающим чем-то большим, чем богатством, а именно долговечностью, стабильностью. Только такая власть будет обладать способностью обещать, в то время как олигархия всегда способна работать на краткосрочную перспективу и не способна создать нечто долговечное, что способно пережить одно поколение. А ведь что такое есть творчество, как не создание чего-то большего и более долговечного, чем есть личность творца? Таким образом, подобная аристократическая власть становится именно властью творческих людей, то есть той самой диктатурой гениев и талантов. Такое общественное устройство не выгодно только одной категории населения – бездарям, напрочь лишённым таланта, но и они могут быть удовлетворены тем, что будут служить орудиями для творчества.