Хотим мы этого или нет. Надо быть экспертом

Хотим мы этого или нет

Перед всяким, кто хочет учиться, естественно, встает вопрос о том, как можно использовать полученные знания. Но сначала отметим, что мы постоянно учимся, не задавая себе никаких вопросов. Мозгу не нужны ни наша подготовка, ни наше согласие для того, чтобы учиться. В принципе он плюет на наше согласие или несогласие. Все, что входит в нашу голову, приводит к активации, а значит, потенциально и к образованию новых связей в мозге. Трудность заключается в том, чтобы передать в систему обучения те вещи, которые являются важными. Текст в книге по математике полон абстракций, сложен, и вы плохо понимаете, что там вообще написано? Ясно, значит, это едва ли сможет активировать ваши схемы, потому что их просто не существует. К тому же в мозг проходит – максимально – не больше новой информации, чем может воспринять гиппокамп. Очистка гиппокампа же происходит только во сне, как мы выяснили в разделе о консолидации памяти. Следовательно, такой путь обучения является долгим и утомительным. Этот путь становится еще более неприятным, когда в попытке понять, что написано в книге, перегружаются даже устоявшиеся схемы. У человека возникают сомнения и скука, которые связываются не только с конкретными, подлежащими усвоению математическими правилами, но и со всей математикой как таковой.

Алкоголь, наркотики и заболевания отрицательно влияют на процесс обучения или просто его блокируют. Но если мозг здоров и находится в нормальном состоянии, то он учится невзирая ни на что. Разучиться, соответственно, очень трудно.

Знаете ли вы «Агату Бауэр» и «Аннелизу Браун»? Это два самых типичных примера неверного восприятия информации на слух, которые часто обыгрываются в радиопередачах и в видеоклипах на YouTube. Речь идет о песнях, исполняемых на иностранных языках. Мы не совсем понимаем, о чем в них поют, и подбираем похожие по звучанию слова на родном языке. Например, «Агата Бауэр» – это не что иное, как «I’ve got the power», а «Аннелиза Браун» – «All the leaves are brown». Думаю, это вам прекрасно известно и без меня. Если нет, то описать это в тексте довольно затруднительно. Покопайтесь на YouTube, поищите там такие ложные ассоциации, и вы сразу поймете, о чем я говорю.

Такой же эффект приводит к тому, что мы слышим какое-то осмысленное «содержание» в песнях, которые прокручивают задом наперед. Мозг мобилизует свои правила и схемы, чтобы понять смысл поступающей звуковой информации. Здесь, думаю, все ясно и нет оснований что-либо объяснять. При таком обучении после первого прослушивания мы слышим при повторных прослушиваниях именно то, что нам показалось, а не настоящие слова песни. Еще один пример – картинки-загадки. Если вы наконец нашли спрятанного на картинке медведя, то картинка теряет для вас всякий интерес, или вам придется надолго отправить книжку с картинками на чердак, чтобы вернуться к ней, когда вы забудете, где отыскали того медведя.

Мы не можем, мы не в состоянии не учиться. Наш мозг ждет информации от органов чувств и перерабатывает ее. При таком новом виде искусственного расслабления, как флоатинг (для расслабления человека помещают в ванну с теплым солевым раствором и отгораживают от всяких раздражителей – световых, звуковых, тактильных, обонятельных и прочих), расслабление, конечно, наступает, но оно очень быстро приводит к возникновению грез наяву, а иногда и настоящих галлюцинаций. Для того чтобы эта техника служила по назначению, то есть улучшала самочувствие, находиться в ванне можно не дольше 30–60 минут и не чаще одного раза в неделю. В этом случае пребывание в воде воспринимается как расслабляющее, успокаивающее и даже интересное переживание. Но даже при соблюдении этих предосторожностей возможно возникновение галлюцинаций как побочного эффекта. Более длительная экспозиция к депривации ощущений считается одной из самых изощренных и мучительных пыток и запрещена международной конвенцией по правам человека. Даже в тех случаях, когда наш мозг не получает никакой входящей информации, нервные клетки используют это как возможность случайно разряжаться, вследствие чего возникают иллюзорные картины и галлюцинации, которые затем сами образуют разнообразные связи (то есть «заучиваются»). Если это продолжается чересчур долго, то такое состояние может привести к психозам, панике и шизофреноидным состояниям. Следовательно, вместо того чтобы лишать мозг связи с внешним миром или постоянно активировать одни и те же схемы, лучше питать его значимой новой информацией.

Надо быть экспертом

Теперь давайте исходить из того, что мы хотим учиться, и рассмотрим осознанные процессы обучения. Для того чтобы такое обучение было наиболее быстрым и эффективным, стоит для начала уже ориентироваться в теме. К сожалению, это не практический совет, так как дело здесь не исчерпывается простым нажатием кнопки. Тем не менее очень интересно и увлекательно разбираться, как именно учится мозг становиться экспертом в той или иной области, откуда, собственно, только и можно выводить советы по обучению. Самыми известными объектами таких исследований и наиболее хорошо изученными являются шахматисты. Если не являющегося шахматистом человека попросить за короткое время запомнить позицию на шахматной доске, то он запомнит в лучшем случае положение нескольких фигур. Этих фигур ровно столько, сколько их умещается в рабочей памяти. Напротив, как известно, выдающиеся шахматисты удерживают в памяти не только положение фигур на одной доске, но могут даже вслепую играть одновременно со многими соперниками, не глядя на доски. Профессиональные шахматисты также очень легко справляются с заданием запомнить положение фигур на данной шахматной доске. Однако для этого требуется соблюдение одного условия: расстановка фигур должна быть реальной, то есть сложившейся в результате игры.

Если же фигуры на доске расставить в случайном порядке, то гроссмейстер запомнит их положение так же плохо, как и человек, не играющий в шахматы. Только включение данной позиции в сеть уже существующих знаний позволяет шахматистам обойти ограничения, наложенные объемом рабочей памяти. Для решения задач, связанных с кратковременной памятью, это так же важно, как и для долговременного обучения. После изучения партий других мастеров или собственных партий шахматисты могут проигрывать эти партии в уме без того, чтобы осознанно заучивать их наизусть.

Большую работу по исследованию механизмов запоминания у профессионалов провел американец Андерс Эрикссон. На основе своих наблюдений он выдвинул идею долговременной рабочей памяти. Профессионалы действуют исходя из имеющихся знаний и умения обрабатывать данное тематическое содержание в долговременной памяти так, как оно обрабатывается в иных случаях в памяти кратковременной. Это, однако, не означает, что содержание запоминается с первого раза и навсегда; это означает, что у опытных шахматистов долговременная память может в процессе обучения брать на себя функции кратковременной памяти. Подобные эффекты мы видим и у представителей многих специальностей – сюда относится запоминание случаев заболевания врачами, танцевальных движений балеринами и музыкальных пьес музыкантами.

Во время работы в Институте Макса Планка в Мюнхене мне и моим коллегам удалось показать: некоторые данные говорят о том, что то же самое происходит в мозге спортсменов-мнемонистов. Мы обследовали многих из них. Выяснилось, что при задании запоминать числа, предъявляемые на слух с интервалом в одну секунду, испытуемые из контрольной группы могли удержать в памяти предсказанные Миллером семь чисел (плюс-минус два числа), а спортсмены-мнемонисты могли с первого раза запомнить до сотни чисел. Помимо того, мы выяснили, что обычные люди быстро забывают и те семь чисел, что им удалось удержать в кратковременной памяти, а спортсмены-мнемонисты могут и на следующий день без ошибки воспроизвести ряд из сотни чисел даже в тех случаях, когда их не предупреждали об этом тесте накануне. Правда, спортсмены, приглашенные на подобные исследования, как правило, готовы ко всяким неожиданностям, потому что хорошо знают, что такое сравнительные исследования.

При одновременном проведении функциональной МРТ было обнаружено, что у спортсменов-мнемонистов при припоминании только что заученных чисел активируются те же отделы мозга, что и при припоминании чисел, заученных накануне, а не области, отвечающие за кратковременную память, как у остальных людей. Техники тренировки памяти позволяют спортсменам сохранять числа непосредственно в тех участках мозга, которые отвечают за долговременную память, то есть там же, где гроссмейстеры сохраняют положение фигур на шахматной доске. Это приводит не только к увеличению объема запоминаемой информации, но и обеспечивает более точное ее воспроизведение. Спортсмены-мнемонисты могут с большей, чем представители контрольной группы, точностью различать сходные понятия, припоминая, какие из них они заучивали, а какие – нет. Однако для этого спортсменам необходимо пользоваться специальными мнемоническими приемами и техниками. В других исследованиях было показано, что профессиональные футболисты, основываясь на своем опыте, могут принимать на поле нужные решения очень быстро, но эта быстрота касается только футбола.

Об американском баскетболисте Леброне Джеймсе, одном из лучших баскетболистов мира, известно, что он помнит каждый свой финт из более чем тысячи сыгранных им матчей и использует это знание на площадке, так как сравнивает поведение соперника с поведением других соперников в сходных игровых ситуациях. В спортивной прессе много и охотно пишут о том, что у Джеймса фотографическая память. Пусть будет так. Но мне, после того как я услышал его пространное интервью на эту тему, показалось, что речь идет об обычном феномене памяти профессионала[8]. Например, Джеймс говорит, что, еще будучи подростком, он стал осознанно запоминать и анализировать ситуации, случавшиеся на баскетбольной площадке. Игрок-любитель после финального свистка думает о банке кока-колы и ду́ ше, а Джеймс припоминал и много раз проигрывал в уме игровые ситуации, анализировал их и благодаря этому надежно запоминал. Сеть его знаний становилась все больше, и новые сцены легко встраивались непосредственно в эту сеть и сразу в долговременную память. Таким образом, многое говорит за то, что талантливыми учениками становятся не благодаря какому-то экстраординарному таланту – ими становятся из-за того, что многолетнее обучение формирует соответствующие структуры, помогающие быстрому и надежному запоминанию новых фактов.

В конечном счете речь идет не о чем ином, как об уже известных нам схемах. Каждый из нас является таким же экспертом во многих вещах, и такие схемы – с помощью соответствующих техник запоминания – можно приложить к самым разнообразным предметам, подлежащим усвоению. В мозге музыканта-любителя, возможно, есть схемы, помогающие ему классифицировать классические музыкальные пьесы и владеть ударными инструментами, но если мы посмотрим на профессионального скрипача, то увидим, что он располагает выстроенной годами упорного труда иерархической схемой, в которую включены все возможные аспекты игры на его музыкальном инструменте, и именно эта схема позволяет ему легче усваивать все новые и новые аспекты.

Вторая часть исследования Эрикссона касается как раз вопроса о том, сколько времени требуется для того, чтобы стать непревзойденным специалистом в какой-либо области. У многих сразу всплывает в голове правило о десяти тысячах часов практики. Вероятно, мы вспоминаем об этом тоже благодаря схеме – мы любим круглые числа и простые связи. Впрочем, и сам Эрикссон цитирует это правило в нескольких своих работах, распределяя экспертов по уровню компетенции на основании часов, потраченных на обучение. Так выяснилось, что скрипач, наигравший десять тысяч часов, превосходит любителя в большей степени, чем скрипач, наигравший пять тысяч часов. Однако такой метод определения является грубым и не является, по мысли автора, правилом. В некоторых отраслях человеческой деятельности для достижения выдающегося успеха не требуется такой долгой тренировки. Достижение вершин зависит от конкуренции и сложности поставленной задачи. В случае, например, спортсменов-мнемонистов никому из них не требовалось десяти тысяч часов для достижения результатов мирового уровня. В наших исследованиях мы установили, что для этого требуется от одной до двух тысяч часов тренировки памяти.

Намного важнее то, насколько эффективно используются эти часы. К сожалению, многие составители руководств «Помоги себе сам», цитирующие данные подобных исследований, часто упускают из вида этот аспект. Эрикссон пишет о «deliberate practice», то есть об осознанных целенаправленных упражнениях. Например, человек, просто получающий удовольствие от игры на скрипке и посвятивший ей десять тысяч часов, научится хорошо играть, но, скорее всего, не станет выдающимся скрипачом мирового уровня. Для этого надо с самого начала играть осмысленно и лучше всего под руководством опытного наставника. Игру надо с самого начала анализировать и обдумывать, припоминать, что получилось хорошо, а что – нет. Надо учиться на примерах выдающихся профессионалов и перенимать их приемы. Великое множество детей три раза в неделю играют в футбол со своими сверстниками. Однако выдающимися футболистами становятся только те из них, кто после окончания игры обдумывает подробности игр и свои ошибки в обращении с мячом. Такие люди не просто хотят играть, они хотят снова и снова учиться и без устали отрабатывают приемы до тех пор, пока они не начинают получаться безупречно.

Обдумывание помогает нам лучше понимать, что происходит в мозге. Непрерывные тренировки и их анализ способствуют постоянному припоминанию, а значит, лучшему сохранению упражнения в памяти, что в конечном счете приводит к формированию соответствующих структур долговременной памяти. Эрикссон даже заключает из этого, что природных талантов вообще не существует. Оспаривая существование таланта, Эрикссон утверждает, что те, кому приписывают какие-то особые дарования, на самом деле просто упражнялись больше других под руководством лучших наставников и правильно обдумывали то, что делали. Именно поэтому такие люди становятся лучшими, но и другие, если бы так же тратили свои силы, энергию и время, тоже могли бы достигнуть таких же результатов. Думаю, что здесь Эрикссон заходит слишком далеко. Например, если рост человека меньше метра шестидесяти, то ему едва ли стоит становиться футбольным вратарем.