Учебники, которые учат терапевтов тому, как консультировать клиентов, обычно кажутся восхитительными. Техники в них представлены в четкой, ясной логической манере. Однако клиенты гораздо сложнее, чем наши о них теории, поэтому в актуальной практике многие техники, которые выглядят хорошо в учебнике, терпят неудачу в приложении к реальным людям.
Многие из таких расхождений между теорией и практикой случаются во время работы с клиентами из других культур. Несмотря на увещевания о том, что когнитивные техники должны работать везде, многие терапевты обнаруживают, что консультативные техники не обладают универсальной эффективностью. К своему удивлению, они находят, что должны адаптировать свои техники, работая с людьми из других культур, даже если они консультируют клиентов из разных частей Соединенных Штатов.
Метод
1. Когнитивная терапия основана на помощи клиентам изменить свои убеждения, а убеждения в значительной степени подвержены влиянию культуры, к которой клиенты принадлежат. Чтобы помочь клиентам, терапевт должен близко познакомиться с их культурой.
2. Познакомьтесь с искусством, музыкой и литературой культуры.
3. Будьте особенно осведомлены в народных историях, баснях и сказках (см. следующий раздел).
4. Поговорите с терапевтами, которые уже работали с клиентами данной культуры.
5. Адаптируйте свои техники настолько, насколько это необходимо для того, чтобы они отвечали культурным потребностям.
Пример
Моя первая работа в Австралии — психолог в главном государственном наркологическом диспансере недалеко от Сиднея. За лечением туда обращались пациенты со всей Австралии. Люди из глубинки были грубоватыми простолюдинами, искренними, добрыми, прямолинейными, но неискушенными в распознавании определенных своих психологических аспектов. Те, кто приезжал из австралийских городов, таких, как Мельбурн, Сидней или Брис-бейн, были более разговорчивыми и образованными, они больше интеллектуализировали свои проблемы, и им труднее было принимать помощь.
Все психологи в клинике проводили терапию в группах. Обычно 12 или более пациентов набивались в маленькую комнатушку с несколькими окнами и плохой вентиляцией (летом там было довольно жарко). Мы все сидели в кругу на стульях, рассматривая друг друга по полтора часа несколько раз в день, 6 раз в неделю.
Первые сеансы проходили приблизительно так.
ЧЕЛОВЕК ИЗ СИДНЕЯ: Я хочу кое-что сказать.
КОНСУЛЬТАНТ-ЯНКИ: Давай, Колин.
(Несколько человек из глубинки начали ворчать.)
ЧЕЛОВЕК ИЗ СИДНЕЯ: Я требую, чтобы каждый принимал участие в поддержании чистоты помещений. Моя работа — чистить туалет перед групповой терапией, а все там так пачкают, что у меня едва хватает времени, чтобы сюда попасть.
(Громкий взрыв шума. Послышалось: «Вот он опять жалуется». Посыпались аргументы, и люди стали выкрикивать со всех сторон.)
КОНСУЛЬТАНТ-ЯНКИ: У Колина появилась возможность высказаться, пожалуйста, давайте дадим ему это сделать.
(Снова возмущение по поводу того, почему все опять должны меня слушать.)
ЧЕЛОВЕК ИЗ СИДНЕЯ: Они слишком громко храпят, плохо моются и...
ЧЕЛОВЕК ИЗ СЕВЕРНЫХ РАЙОНОВ (перебивая): Убил наповал. Похоже, от нас ждут, что мы будем душиться и надевать кроваво-красные трусы.
ЧЕЛОВЕК ИЗ СИДНЕЯ (обращаясь к консультанту-янки): И вы позволите им так со мной говорить, янки? Я думал, мы должны соблюдать здесь некоторые правила.
(Некоторые начали возмущаться, некоторые говорили: «Хваленые американцы», все заговорили разом.)
КОНСУЛЬТАНТ-ЯНКИ: Сейчас говорит Колин, у всех остальных будет возможность высказаться позже.
(Я говорил самым тихим и спокойным голосом. Но тут начался ад кромешный.)
ЧЕЛОВЕК ИЗ МЕЛЬБУРНА: Некоторые из этих мужланов плохо моются. Они уже здесь две недели, и я не видел, чтобы они мылись. ЧЕЛОВЕК ИЗ ГЛУБИНКИ: Что, приятель? Опять тратишь время на вопрос о душе для парней, а?
(Общий смех мужиков из деревни, сильные возражения горожан, все говорят на высоких тонах.)
ЧЕЛОВЕК ИЗ БРИСБЕЙНА: Как в провинции называют прелюдию?.. Перепихнуться!
(Все горожане начинают истерично смеяться, а в это время деревенские мужики делают угрожающие замечания и потрясают кулаками.)
ЧЕЛОВЕК ИЗ СНЕЖНЫХ ГОР: Черт, тут все воняют. (Опять поднимается шторм. Крики одобрения городских ребят и смех деревенских: «Мы вам покажем, кто здесь воняет, а кто нет».) Кто-то сказал: «Почему мы должны делить комнату со старьевщиком, пукающим как овца?» Другой произнес: «Почему я должен был сразу же попасть в эту проклятую больницу, выпив пару кружек пива, что в этом плохого?»
Комната снова взорвалась воплями и смехом, и человек из Бен-диго сказал, что с десяти лет он уже не останавливался на двух кружках пива. Я перебил его самым спокойным, на какой я способен, образом: «Мы не должны пытаться говорить все сразу».
Несмотря на мои просьбы, все продолжали орать, и я услышал, как кто-то в дальнем углу комнаты под оглушающий шум сказал: «Почему мы должны терпеть этого проклятого янки как нашего консультанта?»
Затем кто-то сказал, что ему не нравится еда, и это вызвало дальнейшие жалобы, причем опять стали громко кричать.
На этом сеансе должна была быть лекция про биохимические компоненты зависимости. В течение нескольких сеансов я пытался дать эту лекцию, но у меня так и не получилось это сделать.
Буря звуков, циркулирующих по комнате, сильно контрастировала с групповыми консультациями с наркоманами, которые я проводил в Америке, — этот процесс шел достаточно хорошо. Можно было быть демократичным и позволять говорить всем, кто этого хотел. Не было больших проблем с шумом, большинство были вежливы и оставались в рамках темы. Работа терапевта состояла в фасилитации группы и ведении людей в терапевтическом направлении. Можно было быть недирективным и не насаждать никому свои взгляды. По большей мере терапевты просто рефлексировали групповые чувства и тихо задавали участникам деликатные вопросы, над которыми они должны были поразмыслить. Это все, казалось, шло так гладко, мягко и тихо. Но это! Что это было такое?
Группа за группой сеансы проходили одинаково. Шум во всех группах был непрекращающимся. Жалобы и эпитеты летели во всех и вся. Несмотря на все это, я сохранял хладнокровие. Я оставался эмпатичным, фасилитивным и продолжал прибегать ко всем техникам, которым меня учили и которые оказались эффективными с американцами. Через некоторое время этот постоянный шум начинал все возрастать, и во время одного сеанса мне это надоело. День был жарким, а сеанс особенно шумным, когда я вдруг поднялся и прокричал что-то вроде:
Заткнитесь. Всем молчать! Не важно, кто пахнет, кто храпит или насколько плоха еда. Все ваше нытье стоит не больше, чем помет коалы или динго и моча утконоса. Вы просто пьяницы и наркоманы, которые здесь из-за того, что превратили свою жизнь в такой бардак, что кто-то должен был вас упечь в эту больницу. Это не отель Шератон Хильтон. Мы не в кантри-клубе, черт возьми. Мы здесь не для того, чтобы отдохнуть и приятно провести друг с другом время или чтобы сладко пахнуть. Вы здесь находитесь, чтобы протрезветь. У вас для этого есть всего несколько недель, так что нет времени, чтобы тратить его на жалобы на все на свете под этим проклятым солнцем. Мне как до задницы кенгуру, из Сиднея вы, или Бурке, или любого другого места. Здесь нет пьяниц и наркоманов из высшего общества; вы все одинаковы. У вас мало остается времени, черт возьми, чтобы спасти свои жизни, поэтому вам лучше начать слушать прямо сейчас, пока я не вышел из себя.
Если бы это было произнесено во время группового сеанса в Соединенных Штатах, пациенты могли бы атаковать физически или, по крайней мере, встать и выйти со словами о том, что они не позволят никому так с ними разговаривать. Возможно, они спустились бы всей толпой в кабинет заведующего и пожаловались, насколько я с ними был непрофессионален и как я на них ругался. Заведующий бы вызвал меня к себе, уволил бы меня или временно отстранил от работы, или попросил бы меня извиниться перед каждым клиентом лично. Жалоба, вероятно, была бы подшита в государственном отделе по лицензированию наркологических консультаций. Но здесь, в австралийской группе, произошла удивительная вещь. Все вдруг оглянулись, посмотрели на меня и замолкли. Они не стали пререкаться, или разыгрывать обиженных, или изображать на лице выражение типа «никто-не-может-со-мной-так-разговаривать». Они уселись, уставились на меня и стали ждать, что я скажу дальше. Я воспользовался возможностью и сказал нечто вроде:
Э... хорошо... так лучше... э. Ну так вот, причина, по которой вы стали... э... зависимы, заключается в том, что у вас всех есть биохимическая предрасположенность, которую вы, возможно, унаследовали... гм... что значит, что ваш организм не в состоянии справиться с этими веществами, как у других людей. Теперь, как это происходит...
Затем я подошел к доске и начал рисовать диаграмму мозга, эндорфинов и нейронов. Они сидели и внимательно слушали, некоторые даже вытащили небольшие блокнотики и срисовывали мои картинки. Поразительно!
Мой взрыв возымел эффект, потому что культура в Австралии в значительной мере отличается от культуры Соединенных Штатов. Американцы могут быть более жестокими физически и могут быстрее перейти к насильственным действиям, когда их обижают или оскорбляют, и в то же время они менее терпимы к вербальной агрессии. Вы можете услышать от австралийцев такое, о чем американец даже не подумал бы. Но то, что было бы в Соединенных Штатах словесной перебранкой, в Австралии останется словами. Австралийцы намного более толерантны к вербальной агрессии, чем американцы, но они менее терпимы к физическому оскорблению. Как они там говорят: «Слова? Не волнуйся, приятель».
Эмпатия и позитивное отношение работали в Соединенных Штатах, но в Австралии не удались. В Австралии терапевт — авторитетная фигура, и от нее ожидается соответствующее поведение. Для членов группы это значило, что терапевт должен быть доминантным, критичным и настоятельным. Нечто меньшее считалось бы занудством и закончилось бы потерей уважения. Поскольку я был янки, люди дали мне небольшую поблажку, но мой американский стиль оказался неэффективным. Пока я не заговорил, не бросил им вызов, не противопоставил им себя, они не желали слушать меня. Если бы я сделал это в Соединенных Штатах, меня бы поколотили или подали в суд. Но в Австралии мое поведение было ожидаемым и воспринималось как адекватное. Благодаря своему срыву я снискал их уважение и заработал право быть выслушанным.
Мораль этого рассказа — это мораль всей главы. Профессиональные консультанты не просто прикладывают абстрактные теории к отвлеченным проблемам людей — они пытаются помочь людям, а эти люди родились и выросли в той или иной культуре. Культура не только дает клиентам язык, эстетику или обычаи, также она дает им метафоры, через призму которых они интерпретируют все, что их окружает. Чтобы эффективно консультировать, вы должны погрузиться в культуру клиента, так чтобы вы могли видеть мир его глазами.
Комментарий
Я не рекомендую такие взрывы, как мой. Я включил его, чтобы продемонстрировать, что отношения между клиентом и профессионалом в области психического здоровья идиоматичны для конкретной культуры. Именно культура определяет, какими должны быть социальные роли терапевта и пациента, ролевые экспектации различны в различных культурах. Терапевт не может переносить отношения клиент—консультант, усвоенные им в Нью-Йорке, в восточный Техас, Гавайи или Сидней, Австралия. Если мы хотим быть эффективными терапевтами, нам нужно узнать об идиоме отношений, которая дозволена в пределах местной культуры.
Одна из главных идиом, которую должны узнать терапевты, когда консультируют в других культурах, — это язык и выражение культуры. Я обнаружил, что понимание языка клиента может стать большой проблемой.
Много лет назад у меня был клиент из восточного Техаса. Это был юный подросток, который родился и вырос в этом районе. Его священник послал его на терапию, потому что он был подавлен потерей своей подруги. Он жил со своей семьей в глухих лесах восточного Техаса и никогда до этого не был в городе. Консультативный кабинет находился на втором этаже двухэтажного здания администрации колледжа, но он отказался подниматься наверх. Он сказал, что никогда не был на втором этаже и не понимал, почему все остальные не проваливаются. Консультативный сеанс проводился на газоне кампуса.
Его первые слова были необычными. Он сказал что-то типа: «Я лежу очень низко, потому что страдания. Показывать не мое мясо, но пард думает, что вы меня чинить».
Я помню, что ужаснулся. Несмотря на все годы, что я учился, чтобы стать психологом, я не имел ни малейшего понятия, о чем он только что сказал. Как мы могли вместе продолжать консультации? С практикой, однако, я все понял и сейчас могу перевести его замечание: «Я подавлен из-за боли от потери своей девушки. Я не очень хорошо могу говорить о таких вещах, но мой священник верит, что вы мне сможете помочь».
После того как я освоил местную идиому, я переехал и консультировал людей, которые говорили на совершенно ином наречии — на диалекте южной Джорджии—северной Флориды. После того как я помучился какое-то время с этим диалектом, я оказался в западной Виржинии, где консультировал клиентов, которые говорили быстро и гнусаво, потом я работал с клиентами из отдаленных горных регионов, которые разговаривали гортанной стенографией. Мне понадобились годы, чтобы научиться понимать адекватно все эти идиомы.
Наконец после многолетнего консультирования клиентов по всем Соединенным Штатам я почувствовал, что достаточно узнал, чтобы иметь возможность понимать большинство американских диалектов. Но когда я поехал работать в Австралию, я снова испытал замешательство и недоумение. Я выбрал англоговорящую страну, рассчитывая на то, что терапевт и клиент выиграют от того, что будут говорить на одном языке. Но, как оказалось, австралийский английский в корне отличается от его американского варианта.
Затем я переехал на Гавайи. На Гавайях разговаривают на смеси нескольках интересных диалектов. Большой остров не похож на Оаху, где находится Гонолулу. Он больше похож на страну третьего мира, страну Тихоокеанского бассейна. Местные жители добрые, мягкие люди, но говорят они на комбинации гавайского и англо-китайского, который пришлым людям понять очень трудно. Клиент-кокаинист, которого прислал наблюдающий за ним офицер, сказал на нашем первом сеансе: «How's it... bummahs man. We got come haole de kine place from now? What you say brah? Fo' real? Eh?» После года изучения нескольких диалектов англо-китайского я наконец мог переводить: «Здравствуйте... Это печальные новости. Должен ли я посещать консультационные сеансы в офисе кавказского терапевта регулярно? Правильно ли я понимаю ситуацию? Это правда?»
Потом я научился отвечать в духе: «Yeah... You got come, brah»1.
Я считаю, что многие терапевты совершают ошибки не из-за неправильной установки диагноза или недостатка умений, а от того, что не знают тех специфических идиом, которые использует клиент, или из-за неудачного взаимодействия с клиентом в рамках идиомы, которую они могут понимать.
Дополнительная информация
Есть много хороших работ по вопросу применения когнитивно-би-хевиоральной терапии в различных культурах (Ivey, Ivey & Simec-Morgan, 1993; Hays, 1995; Pedersen, 1991; and Wehrly, 1995).
Отношения между терапевтом и клиентом в значительной степени определяются культурой (Okpaku, 1998). Например, до недавнего времени врачи в Японии не говорили пациенту диагноз и не требовали осознанного согласия на лечение. Похоже, в культуре было непреложное доверие к доктору и не было причин советоваться с пациентом по подобным вопросам (Kimura, Reich, 1998). В Китае может считаться культурно неправильным взаимодействовать с пытавшимися совершить самоубийство, потому что в некоторых случаях суицид является строжайшим запретом (Qui, 1998). Во многих культурах терапевт не может начинать лечение без полного согласия семьи или человека, несущего ответственность за клиента (Koenig & Gates, 1998).
The Intercultural Press (P. O. Box 700, Yarmouth, ME 04096) — отличный источник информации для всех терапевтов, работающих в других культурах.