- Как вы относитесь к опыту отца Георгия Кочеткова по русификации службы?

- Мне кажется странным, что сторонниками перехода на русский язык в богослужении порой являются пастыри тех приходов, где преобладает гуманитарная интеллигенция. Действительно, богослужебная комиссия Поместного Собора 1917-1918 годов предложила: “В целях приближения нашего церковного богослужения к пониманию простого народа признаются и права общерусского языка для богослужения”[78][78]. Как видим, речь идет о “простом народе”. И если бы храм в районе ЗИЛа решил перейти на русский язык и на упрощенное богослужение - это было бы понятно. Но зачем же заниматься упрощенчеством ради общины, состоящей из “доцентов с кандидатами”? Получается очевидная излишность. Русифицированность, облегченность богослужений должна быть очень временной, чтобы именно и лишь на первых порах облегчать людям усвоение того, что они в теории узнают на уроках. Но странно совмещать высокоинтеллектуальные игры в приходских лекториях с упрощенным богослужением. Ведь нельзя читать одновременно годичный курс по символике православной иконописи и при этом храм украшать комиксами. И комиксам есть свое место, и детскую Библию можно дать не только ребеночку. Но нелогично предлагать упрощенную службу прихожанам, которые только что прослушали фундаментальный курс по символике и истории богослужения.

- Предложения все же начать перемены в церковном богослужении оставляют Вас равнодушным? Это ведь уже не только внутриприходские разговоры. Об этом уже нередко говорят и на страницах прессы…

- Дня не проходит, чтобы кто-нибудь из журналистов[79][79] не отчитал ”моду ходить в православные храмы”. На деле ”мода” на православие уже давно улеглась. Напротив, декларирование своих претензий к Церкви уже с 1991 г. стало “хорошим тоном” в столичной журналистской среде. Действительно, нехорошо, если человек, в душе оставаясь атеистом, из каких-то посторонних по отношению к вере соображений позирует в храме со свечкой в руках. И в самом деле — плохо, что для миллионов людей зайти в храм и поставить свечку есть некий чисто внешний ритуал, отнюдь не мешающий им уже к вечеру с головой окунуться в гороскоп и магию. Но сам-то этот тип всеядного и духовно примитивного обывателя сформирован разве не самими публицистами? Не газеты ли ежедневно нам твердят, что все “духовные пути” хороши? Не телевидение ли с утра до ночи уверяет русских людей, что православие и магия — близнецы-братья? Нынешняя журналистика лишь плодит свое собственное религиозное безвкусие — а затем, случайно увидев себя в зеркале, громко возмущается — никакой, дескать, серьезности у людей в решении духовных вопросов!

Было бы наивно считать, что, мол, православие подвергается регулярной критике в либеральных органах массовой информации потому, что оно слишком консервативно в своих обрядах. Есть такой тип мышления, который не смирится ни с какой формой существования христианства, пока последнее не откажется от всех своих нравственных и духовных принципов.

Мне представляется, что надо всерьез осмыслить опыт подсоветского бытия церкви. Поначалу казалось, что для того, чтобы более-менее мирно жить с новой властью, с властью хамов, надо их не задирать. Церковь, не обличая товарищей, въехавших в Кремль, должна просто говорить свое, вечное - о Евангелии, о молитве, о покаянии... Невмешательство церкви в политику было очень подчеркнутым. Патриарх Тихон отказался дать даже тайное благословение Белому Движению. Но для того, чтобы уберечь Церковь от репрессий, этого оказалось недостаточно. Тогда был сделан следующий шаг. Патриарх сказал: мы не отождествляем себя с монархическим прошлым России, и хоть я по воспитанию монархист, но я советской власти не враг. Но и этого оказалось мало. Советская власть не просто хотела, чтобы Патриарх сказал, что он ей не враг, она требовала большего: “скажите, что вы наши друзья”. И вот в 1925 г. появилось завещание Патриарха Тихона, в котором христиане призывались быть лояльными по отношению к советской власти. Казалось, это остановит волну репрессий. Не остановило. И в 1927 г. появляется декларация митрополита Сергия, где он говорит, что интересы советской власти оказываются тождественны интересам церкви, и церковь их целиком и полностью поддерживает. Казалось бы - всё. Нет, машина заработала с еще большими оборотами, и даже священников, подписавших Декларацию, ссылали и расстреливали без особых церемоний. И даже стопроцентно коммунистические заявления церковных иерархов 50-х годов не остановили хрущевских репрессий. Такова логика любой тотальной идеологии. Сколько-нибудь живая церковь ее не устраивает. Реверансов вежливости оказалось явно недостаточно при разговоре с палачом.

Очень похоже обстоит дело и в отношениях либеральной прессы и Церкви. Демпресса Москвы активно поддерживает московских священников-реформаторов. Но было бы большой ошибкой считать их единомышленниками. О. Георгий Кочетков все же желает добра церкви. Это добро он понимает по своему, не всегда его видение согласно с моим или с тем, что сложилось у многих иных священнослужителей и богословов. Но все же путем реформ он желает добиться увеличения церковного влияния на жизнь людей и страны. А светские идеологи и журналисты, поддерживающие его реформаторство, подталкивают церковь к реформам с совершенно противоположными целями. Не мир они хотят раскрыть для возрастающего влияния Евангелия и церкви, но церковь сделать подвластной мнениям мира, добиться от церкви полной мимикрии под светскую идеологию. В конечном счете - просто ликвидации церкви как сообщества людей, думающих иначе, чем идеологи “нового мирового порядка”.

Когда светским СМИ желательно оправдать неотложность церковной реформы, они говорят: " Ну, знаете, это чтобы Церкви самой было лучше. Это же для вашего блага, чтобы больше людей приходило в Церковь, чтобы Церковь была более живой. Именно ради этого Церковь должна открыться, измениться и придти к людям". Из своего личного опыта я знаю, насколько можно доверять таким заявлениям. Потому что я прекрасно помню, что в годы советской власти точно также говорили чекисты. Для того, чтобы добиться от церковных людей каких-либо уступок и компромиссов, они говорили: " Ну это же для блага Церкви. Церкви же будет лучше, если в семинарию не будут принимать людей с высшим образованием: сами знаете, от умников одни ереси происходят".

Как и былых чекистов, то течение в общественной мысли и в прессе, которое сегодня поддерживает идею церковной реформации, трудно заподозрить в глубинной симпатии к церкви. Трудно представить, что именно эти СМИ и именно эти журналисты всерьез озабочены проблемой скорейшей евангелизации России. Скорее, ровно наоборот. Поэтому здесь узнаваем некий сюжет, который знаком по церковной истории Западе.

Нас призывают быть открытыми к опыту западных христиан. Согласен. Но как раз этот опыт и предостерегает против слишком поспешных приспособлений церковной жизни и веры к модам газет. Давно уже западная пресса настроена антицерковно. Она именно не выражает антицерковные настроения, но их сознательно формирует. Очень многие западные издания ищут поводы к тому, чтобы укусить Католическую церковь[80][80]. При начале такого рода конфликтов многие церковные писатели, церковные иерархи и политики решили: " действительно, в этих нападках есть своя правда, есть свой смысл... Ну хорошо, давайте попробуем это сделать. Тогда у нас начнется диалог со светским миром, светской культурой и в наших храмах будет больше людей". Но после того, как проходила первая волна реформ, очень быстро выяснялось, что это была не более чем прелюдия.

Лишь для начала был предложен очень незначительный круг желательных миру церковных перемен: " Вот вы только начните служить не на устаревшей латыни, а на французском, так сразу же у вас будет полный храм. И вы тем самым поясните, что Церковь способна к реформам, что она не погрязла в невежестве средневековья”. Церковь пошла на эти условия. Изменили язык, изменили чин богослужения. И что же - волна критики спала? Ни в малейшей степени. Далее пресса требует изменить церковный взгляд на церковную же историю: “Давайте, побольше, побольше покаяния, товарищи. Побольше самокритичности. С Галилеем разберитесь. Оправдайте всех еретиков. И вообще признайте, что вы все время грешили, грешили и грешили... ”. В конце-концов для христианина естественно каяться, поэтому и эти требования были приняты. Все необходимые дела были пересмотрены, извинения принесены, антисемитизм осужден, иудеи названы “старшими братьями”. Как верх абсурда - в то время, как газеты объявлений заполнены рекламой ведьм и приворотов, церковь кается в том, что по невежеству она выдумала существование ведьм в XVI веке, слепо и суеверно верила в них и даже боролась с ними[81][81].

Но все же - покаялись, исправились и гневно осудили... Невозможно идти дальше, чем католики в покаянном выворачивании наизнанку, в заискивании перед либеральной идеологией. Но что бы они ни делали, все равно находился повод для того, чтобы поставить их в угол: Вот вы аборты запрещаете, а это - " нарушение прав человека". И опять пресса наводняется обличениями “христианского мракобесия”. Мир очень жестко требует от Церкви принять чисто светскую, гуманистическую, либеральную, но в сути своей атеистическую систему ценностей. И принять ее всю, по всем вопросам - без всяких исключений. Любая идеология требует тотального согласия. Если с Советской властью человек был согласен на 99%, а на 1 % нет, ему приходилось непросто. Так же и с идеологией human rights. Если ты на 99% соглашаешься с либеральной идеологией, но, выступаешь против того, чтобы гомосексуалисты могли усыновлять мальчиков, то всё - ты уже отпетый мракобес и отрыжка средневековья[82][82]... Даже папе Иоанну-Павлу 2 в дни его похорон европейская пресса пеняла за то, что он был недотстаточно чуток к правам и претензиям гомосексуалистов…

И даже самый либеральный протестантизм не защитит от обвинений. Американская пресса воспитывает в своих читателях такое воспрятие протестантизма: “Многое из того, что происходит в религии, внушает нам сомнение, -говорит г-н Найхус, воспитанный в пресвитерианстве, но в настоящее время лютеранин. -Мы видим множество проявлений нетерпимости, церковь слишком похожа на деловое предприятие”. “У меня и моего мужа есть очень серьезные проблемы с некоторыми традиционными христианскими догмами, -говорит Куртни Обата, 45-летняя художница из Миссури, принадлежащая по воспитанию к епископальной церкви, - но у нашего ребенка есть естественная потребность в молитве. Он то и дело застает нас врасплох”. “Ничего из того, в каком виде духовная жизнь была преподнесена мне, я не хотела бы повторить для Макса, - говорит г-жа Обата о своем 7-летнем сыне. - Мне это казалось очень неинтеллектуальным”. “Рой и Кэти Херт из Техаса были из семей баптистов и посещали церковь несколько раз в неделю. Но повзрослев, они отвергли многое из того, чему их учили, как проявление нетерпимости и решили воспитывать своих детей вне какой-либо официальной церкви. - “Я лично нахожу, что некоторые формы религии вредят интеллектуальному развитию и формированию мировоззрения”, -говорит г-н Херт”[83][83]. Итак, даже протестанты (причем самые либеральные из них - “епископалы”) не защищены от обвинений в устарелости и нетерпимости.

Наивно было бы надеяться, что в России Православная Церковь избежит ударов “четвертой власти”, если примет все литургические и богословские новшества о. Георгием Кочетковым. Самые громкие призывы к “обновлению Церкви” и к созданию “живой Церкви” исходят от тех, кто мечтал бы видеть христианство просто мертвым.

Если бы московская демпресса напала на проекты отца Георгия Кочеткова, а не поддержала его - церковная история России могла бы стать совсем иной... Тогда бы церковные люди задумались: смотрите, издания, озабоченные сохранением “светскости” росийского общества и заинтересованные в снижении церковного влияния на жизнь страны, выступают против реформаторов. Это значит, что по их ощущению эти реформы действительно усиливают позиции церкви. Значит, эти реформы и в самом деле на пользу нам. Вот ведь даже наши недобрежелатели признают это, опасаются этого, и потому выступили с такой дружной и резкой критикой нежелательной для них активизации церковной жизни. Что ж, раз так, то давай, дорогой отец Георгий, расскажи нам как и наши приходы сделать столь живыми, столь активными, чтобы и они стали беспокойны для нецерковных сил...

Но все произошло ровно наоборот. Реформаторов поддержали именно те издания, о руководителях и авторах которых трудно предположить, что они ночей не спят потому, что непрерывно терзаются раздумьями о том, как бы это больше людей просветить светом Евангелия и сделать православные храмы более посещаемыми... И тут не уйти от вопроса: в чем же тогда их-то интерес? И может ли христианин принимать помощь от таких сил?

Поддержка московских реформаторов - лишь первая волна атаки на Церковь. И если Патриарх завтра скажет “я полностью с ними согласен и все то, что они предлагают, я с завтрашнего дня в обязательном порядке ввожу во всей нашей Церкви", то не стоит ожидать, будто на следующий день критика Церкви в этих СМИ прекратится. Ни языковая, ни литургическая, ни административная реформа - как бы они ни приветствовались и ни провоцировались поначалу внецерковными влиятельными кругами- не остановят следующей волны критики.

Наш либеральные критики не успокоятся до тех пор, пока христианство официально не редуцирует себя к статусу одной из разновидностей психоаналитической терапии или ритуально-этнографического заповедника, перестав придавать какое бы то ни было значение не только “обрядам”, но и “догмам” своего вероучения. Так должна ли Церковь с энтузиазмом встречать все новые и новые призывы к “обновлению”, идущие от духа века сего? Призывы к ускорению, призывы к реформам - “быстрее, дальше, глыбже” - хороши, но не в том случае, если они исходят от наших могильщиков. Если человек мечтает тебя закопать и говорит тебе: " Ну, ускорьтесь, товарищи, перестройтесь, ну давайте, быстрее идите вперед! ”, тогда, пожалуй, не стоит сразу прислушиваться к его советам.

Такие призывы таких идеологов христианин в лучшем случае сможет счесть “смешными”. Как смешна реплика Александра Гуревича, поданная им ради ограждения мнений модернистов от богословской критики: “Взаимное противостояние в Церкви между традиционалистами и сторонниками церковного обновления отвлекает верующих от духовной жизни, объективно мешает обеим сторонам заниматься внутренним духовным деланием”[84][84]. Не так давно главный грех религии атеистическая пропаганда видела в том, что призывая к “внутреннему деланию”, Церковь отвлекает людей от активной общественной жизни и классовой борьбы. Ловко перекинув этот полемический топор из одной руки в другую, сегодня его снова пускают в ход: “не мешайте нам реформировать вашу Церковь! Не смейте вступать в дискуссию с нашими людьми! Сидите себе и занимайтесь “духовным деланием”, пока мы не перестроим вашу веру по нашей моде! ”.