Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Сон 1. Северная Таврия, октябрь 1920 г.

Хождение по мукам

Книга первая СЕСТРЫ

Начало 1914 г. Петербург, «замученный бессонными ночами, оглушающий тоску свою вином, золотом, безлюбой любовью, надрывающими и бессильно-чувственными звуками танго — предсмертного гимна жил словно в ожидании рокового и страшного дня». Молодая чистая девушка Дарья Дмитриевна Булавина приезжает в Петербург на юридические курсы из Самары и останавливается у старшей сестры Екатерины Дмитриевны, которая замужем за известным адвокатом Николаем Ивановичем Смоковниковым. Дома у Смоковниковых — салон, его посещают разные прогрессивные личности, толкующие о демократической революции, и модные люди искусства, среди них — поэт Алексей Алексеевич Бессонов. «Все давным-давно умерло — и люди и искусство, — глухо вещает Бессонов. — А Россия — падаль... А те, кто пишет стихи, все будут в аду». Чистую и прямодушную Дарью Дмитриевну так и тянет к порочному поэту, но она не подозревает, что ее любимая сестра Катя уже изменила мужу с Бессоновым. Обманутый Смоковников догадывается, говорит об этом Даше, обвиняет жену, но Катя убеждает обоих, что все неправда. Наконец Даша узнает, что это все-таки правда, и со всем жаром и непосредственностью молодости уговаривает сестру повиниться перед мужем. В результате супруги разъезжаются: Екатерина Дмитриевна — во Францию, Николай Иванович — в Крым. А на Васильевском острове живет добрый и честный инженер с Балтийского завода Иван Ильич Телегин и сдает часть квартиры странным молодым людям, которые устраивают на дому «футуристические» вечера. На один из таких вечеров под названием «Великолепные кощунства» попадает Дарья Дмитриевна; ей совершенно не нравятся «кощунства», но сразу зато ей понравился Иван Ильич. Летом Даша, направляясь в Самару к отцу, доктору Дмитрию Степановичу Булавину, неожиданно встречает на волжском пароходе Ивана Ильича, к тому времени уже уволенного после рабочих волнений на заводе; их взаимная симпатия крепнет. По совету отца Даша едет в Крым уговаривать Смоковникова помириться с женой; в Крыму бродит Бессонов; там же неожиданно появляется Телегин, но только для того, чтобы, объяснившись Даше в любви, проститься с ней перед отъездом на фронт — началась первая мировая война. «В несколько месяцев война завершила работу целого века». На фронте нелепо гибнет мобилизованный Бессонов. Дарья Дмитриевна и вернувшаяся из Франции Екатерина Дмитриевна работают в Москве в лазарете. Смоковников, воссоединившийся с женой, приводит в дом худощавого капитана с обритым черепом, Вадима Петровича Рощина, откомандированного в Москву для приема снаряжения. Вадим Петрович влюблен в Екатерину Дмитриевну, пытается объясниться, но пока без взаимности. Сестры читают в газете, что прапорщик И. И. Телегин пропал без вести; Даша в отчаянии, она еще не знает, что Иван Ильич бежал из концентрационного лагеря, был пойман, переведен в крепость, в одиночку, потом еще в один лагерь; когда ему угрожает расстрел, Телегин с товарищами снова решается на побег, на этот раз удачный. Иван Ильич благополучно добирается до Москвы, но встречи с Дашей длятся недолго, он получает предписание ехать в Петроград на Балтийский завод. В Питере он становится свидетелем того, как Заговорщики сбрасывают в воду тело убитого ими Григория Распутина. На его глазах начинается февральская революция. Телегин едет в Москву за Дашей, потом молодые супруги снова переезжают в Петроград. Комиссар Временного правительства Николай Иванович Смоковников с энтузиазмом выезжает на фронт, где его убивают возмущенные солдаты, не желающие умирать в окопах; его потрясенную вдову утешает верный Вадим Рощин. Русской армии больше нет. фронта нет. Народ хочет делить землю, а не воевать с немцами. «Великая Россия теперь — навоз под пашню, — говорит кадровый офицер Рощин. — Все надо заново: войско, государство, душу надо другую втиснуть в нас...» Иван Ильич возражает: «Уезд от нас останется, — и оттуда пойдет русская земля...» Летним вечером 1917 г. Катя и Вадим гуляют по Каменноостровскому проспекту в Петрограде. «Екатерина Дмитриевна, — проговорил Рощин, беря в руки ее худенькую руку... — пройдут годы, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется одно только — кроткое, нежное, любимое сердце ваше...» Они как раз проходят мимо бывшего особняка знаменитой балерины, где размещается штаб большевиков, готовящихся к захвату власти.

Книга вторая ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ГОД

«Страшен был Петербург в конце семнадцатого года. Страшно, непонятно, непостигаемо». В холодном и голодном городе Даша (после ночного нападения грабителей) родила раньше срока, мальчик умер на третий день. Семейная жизнь разлаживается, беспартийный Иван Ильич уходит в Красную Армию. А Вадим Петрович Рощин — в Москве, во время октябрьских боев с большевиками контужен, едет с Екатериной Дмитриевной сначала на Волгу к доктору Булавину пережидать революцию (уж к весне-то большевики должны пасть), а потом в Ростов, где формируется белая Добровольческая армия. Они не успевают — добровольцы вынуждены уйти из города в свой легендарный «ледовый поход». Неожиданно Екатерина Дмитриевна и Вадим Петрович ссорятся на идейной почве, она остается в городе, он следует на юг вслед за добровольцами. Белый Рощин вынужден вступить в красногвардейскую часть, добраться вместе с нею в район боев с Добровольческой армией и при первом же случае перебегает к своим. Он храбро воюет, но не доволен собой, страдает из-за разрыва с Катей. Екатерина Дмитриевна, получив (заведомо ложное) известие о смерти Вадима, отправляется из Ростова в Екатеринослав, но не доезжает — на поезд нападают махновцы. У Махно ей пришлось бы худо, но бывший вестовой Рощина Алексей Красильников узнает ее и берется опекать. Рощин же, получив отпуск, мчится за Катей в Ростов, но никто не знает, где она. На ростовском вокзале он видит Ивана Ильича в белогвардейской форме и, зная, что Телегин красный (значит, разведчик), все-таки не выдает его. «Спасибо, Вадим», — тихо шепчет Телегин и исчезает. А Дарья Дмитриевна живет одна в красном Петрограде, к ней является старый знакомый — деникинский офицер Куличек — и привозит письмо от сестры с ложным известием о смерти Вадима. Куличек, посланный в Питер для разведки и вербовки, втягивает Дашу в подпольную работу, она переезжает в Москву и участвует в «Союзе защиты родины и свободы» Бориса Савинкова, а для прикрытия проводит время в компании анархистов из отряда Мамонта Дальского; по заданию савинковцев она ходит на рабочие митинги, следит за выступлениями Ленина (на которого готовится покушение), но речи вождя мировой революции производят на нее сильное впечатление, Даша- порывает и с анархистами, и с заговорщиками, едет к отцу в Самару. В Самару же нелегально добирается все в той же белогвардейской форме Телегин, он рискует обратиться к доктору Булавину за какой-нибудь весточкой от Даши. Дмитрий Степанович догадывается, что перед ним «красная гадина», отвлекает его внимание старым Дашиным письмом и по телефону вызывает контрразведку. Ивана Ильича пытаются арестовать, он спасается бегством и неожиданно натыкается на Дату (которая, ничего не подозревая, была все время тут, в доме); супруги успевают объясниться, и Телегин исчезает. Некоторое время спустя, когда Иван Ильич, командуя полком, одним из первых врывается в Самару, квартира доктора Булавина уже пуста, стекла выбиты... Где же Даша?..

Книга третья ХМУРОЕ утро Ночной костер в степи.

Дарья Дмитриевна и ее случайный попутчик пекут картошку; они ехали в поезде, который атаковали белые казаки. Путники идут по степи в сторону Царицына и попадают в расположение красных, которые подозревают их в шпионаже (тем более что Дашин отец, доктор Булавин, — бывший министр белого самарского правительства), но неожиданно выясняется, что командир полка Мельшин хорошо знает Дашиного мужа Телегина и по германской войне, и по Красной Армии. Сам же Иван Ильич в это время везет по Волге пушки и боеприпасы в обороняющийся от белых Царицын. При обороне города Телегин серьезно ранен, он лежит в лазарете и никого не узнает, а когда приходит в себя, оказывается, что сидящая у постели медсестра — это его любимая Даша. А в это время честный Рощин, уже совершенно разочарованный в белом движении, серьезно думает о дезертирстве и вдруг в Екатеринославе случайно узнает о том, что поезд, в котором ехала Катя, был захвачен махновцами. Бросив чемодан в гостинице, сорвав погоны и нашивки, он добирается до Гуляйполя, где находится штаб Махно, и попадает в руки начальника махновской контрразведки Левки Задова, Рощина пытают, но сам Махно, которому предстоят переговоры с большевиками, забирает его в свой штаб, чтобы красные подумали, будто он одновременно заигрывает с белыми. Рощину удается побывать на хуторе, где жили Алексей Красильников и Катя, но они уже уехали неизвестно куда. Махно заключает временный союз с большевиками для совместного взятия Екатеринослава, контролируемого петлюровцами. Храбрый Рощин участвует в штурме города, но петлюровцы берут верх, раненого Рощина увозят красные, и он оказывается в харьковском госпитале. (В это время Екатерина Дмитриевна, освободившись от Алексея Красильникова, принуждавшего ее к женитьбе, учительствует в сельской школе.) Выписавшись из госпиталя, Вадим Петрович получает назначение в Киев, в штаб курсантской бригады к знакомому по боям в Екатеринославе комиссару Чугаю. Он участвует в разгроме банды Зеленого, убивает Алексея Красильникова и всюду ищет Катю, но безуспешно. Однажды Иван Ильич, уже комбриг, знакомится со своим новым начальником штаба, узнает в нем старого знакомца Рощина и, думая, что Вадим Петрович — белый разведчик, хочет его арестовать, но все разъясняется. А Екатерина Дмитриевна возвращается в голодную Москву в старую арбатскую (теперь уже коммунальную) квартиру, где она когда-то хоронила мужа и объяснилась с Вадимом, Она по-прежнему учительствует. На одном из собраний в выступающем перед народом фронтовике она узнает Рощина, которого считала мертвым, и падает в обморок. К сестре приезжают Даша и Телегин. И вот они все вместе — в холодном, набитом народом зале Большого театра, где Кржижановский делает доклад об электрификации России. С высоты пятого яруса Рощин указывает Кате на присутствующих здесь Ленина и Сталина («...тот, кто разгромил Деникина,..»). Иван Ильич шепчет Даше: «Дельный доклад... Ужасно хочется, Дашенька, работать...» Вадим Петрович шепчет Кате: «Ты понимаешь — какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки... Мир будет нами перестраиваться для добра... Все в этом зале готовы отдать за это жизнь... Это не вымысел — они тебе покажут шрамы и синеватые пятна от пуль... И это — на моей родине, и это — Россия...»

Мы

1920

Краткое содержание романа

Читается за 10–15 мин

оригинал — за 4−5 ч

Далёкое будущее. Д-503, талант­ливый инженер, стро­и­тель косми­че­ского корабля «Инте­грал», ведёт записки для потомков, расска­зы­вает им о «высо­чайших вершинах в чело­ве­че­ской истории» — жизни Единого Госу­дар­ства и его главе Благо­де­теле. Название руко­писи — «Мы». Д-503 восхи­ща­ется тем, что граж­дане Единого Госу­дар­ства, нумера, ведут рассчи­танную по системе Тэйлора, строго регла­мен­ти­ро­ванную Часовой Скри­жалью жизнь: в одно и то же время встают, начи­нают и кончают работу, выходят на прогулку, идут в ауди­то­риум, отходят ко сну. Для нумеров опре­де­ляют подхо­дящий табель сексу­альных дней и выдают розовую талонную книжку. Д-503 уверен: «„Мы“ — от Бога, а „я“ — от диавола».

Как-то весенним днём со своей милой, кругло обто­ченной подругой, запи­санной на него 0–90, Д-503 вместе с другими одина­ково одетыми нуме­рами гуляет под марш труб Музы­каль­ного Завода. С ним заго­ва­ри­вает незна­комка с очень белыми и острыми зубами, с каким-то раздра­жа­ющим иксом в глазах или бровях. I-330, тонкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст, читает мысли Д-503.

Через несколько дней I-330 пригла­шает Д-503 в Древний Дом (они приле­тают туда на аэро). В квар­тире-музее рояль, хаос красок и форм, статуя Пушкина. Д-503 захвачен в дикий вихрь древней жизни. Но когда I-330 просит его нару­шить принятый распо­рядок дня и остаться с ней, Д-503 наме­ре­ва­ется отпра­виться в Бюро Храни­телей и донести на неё. Однако на следу­ющий день он идёт в Меди­цин­ское Бюро: ему кажется, что в него врос ирра­цио­нальный № 1 и что он явно болен. Его осво­бож­дают от работы.

Д-503 вместе с другими нуме­рами присут­ствует на площади Куба во время казни одного поэта, напи­сав­шего о Благо­де­теле кощун­ственные стихи. Поэти­зи­ро­ванный приговор читает трясу­щи­мися серыми губами прия­тель Д-503, Государ­ственный Поэт R-13. Преступ­ника казнит сам Благо­де­тель, тяжкий, каменный, как судьба. Свер­кает острое лезвие луча его Машины, и вместо нумера — лужа хими­чески чистой воды.

Вскоре стро­и­тель «Инте­грала» полу­чает изве­щение, что на него запи­са­лась I-330. Д-503 явля­ется к ней в назна­ченный час. I-330 дразнит его: курит древние «папи­росы», пьёт ликёр, застав­ляет и Д-503 сделать глоток в поцелуе. Употреб­ление этих ядов в Едином Госу­дар­стве запре­щено, и Д-503 должен сооб­щить об этом, но не может. Теперь он другой. В десятой записи он призна­ется, что гибнет и больше не может выпол­нять свои обязан­ности перед Единым Госу­дар­ством, а в один­на­дцатой — что в нем теперь два «я» — он и прежний, невинный, как Адам, и новый — дикий, любящий и ревну­ющий, совсем как в идиот­ских древних книжках. Если бы знать, какое из этих «я» насто­ящее!

Д-503 не может без I-330, а её нигде нет. В Меди­цин­ском Бюро, куда ему помо­гает дойти двоя­ко­изо­гнутый Храни­тель S-4711, прия­тель I, выяс­ня­ется, что стро­и­тель «Инте­грала» неиз­ле­чимо болен: у него, как и у неко­торых других нумеров, обра­зо­ва­лась душа.

Д-503 приходит в Древний Дом, в «их» квар­тиру, откры­вает дверцу шкафа, и вдруг... пол уходит у него из-под ног, он опус­ка­ется в какое-то подзе­мелье, доходит до двери, за которой — гул. Оттуда появ­ля­ется его знакомый, доктор. «Я думал, что она, I-330...» — «Стойте тут!» — доктор исче­зает. Наконец! Наконец она рядом. Д и I уходят — двое-одно... Она идёт, как и он, с закры­тыми глазами, закинув вверх голову, закусив губы... Стро­и­тель «Инте­грала» теперь в новом мире: кругом что-то корявое, лохматое, ирра­цио­нальное.

0–90 пони­мает: Д-503 любит другую, поэтому она снимает свою запись на него. Придя к нему проститься, она просит: «Я хочу — я должна от вас ребёнка — и я уйду, я уйду!» — «Что? Захо­те­лось Машины Благо­де­теля? Вы ведь ниже санти­метров на десять Мате­рин­ской Нормы!» — «Пусть! Но ведь я же почув­ствую его в себе. И хоть несколько дней...» Как отка­зать ей?.. И Д-503 выпол­няет её просьбу — словно броса­ется с акку­му­ля­торной башни вниз.

I-330 наконец появ­ля­ется у своего люби­мого. «Зачем ты меня мучила, зачем не прихо­дила?» — «А может быть, мне нужно было испы­тать тебя, нужно знать, что ты сделаешь все, что я захочу, что ты совсем уже мой?» — «Да, совсем!» Сладкие, острые зубы; улыбка, она в чашечке кресла — как пчела: в ней жало и мёд. И затем — пчелы — губы, сладкая боль цветения, боль любви... «Я не могу так, I. Ты все время что-то недо­го­ва­ри­ваешь», — «А ты не побо­ишься пойти за мной всюду?» — «Нет, не побоюсь!» — «Тогда после Дня Едино­гласия узнаешь все, если только не...»

Насту­пает великий День Едино­гласия, нечто вроде древней Пасхи, как пишет Д-503; ежегодные выборы Благо­де­теля, торже­ство воли единого «Мы». Чугунный, медленный голос: «Кто „за“ — прошу поднять руки». Шелест милли­онов рук, с усилием подни­мает свою и Д-503. «Кто „против“?» Тысячи рук взмет­ну­лись вверх, и среди них — рука I-330. И дальше — вихрь взве­янных бегом одеяний, расте­рянные фигуры Храни­телей, R-13, уносящий на руках I-330. Как таран, Д-503 пропа­ры­вает толпу, выхва­ты­вает I, всю в крови, у R-13, крепко прижи­мает к себе и уносит. Только бы вот так нести её, нести, нести...

А назавтра в Единой Государ­ственной Газете: «В 48-й раз едино­гласно избран все тот же Благо­де­тель». А в городе повсюду расклеены листки с надписью «Мефи».

Д-503 с I-330 по кори­дорам под Древним Домом выходят из города за Зелёную Стену, в низший мир. Нестер­пимо пёстрый гам, свист, свет. У Д-503 голова кругом. Д-503 видит диких людей, обросших шерстью, весёлых, жизне­ра­достных. I-330 знакомит их со стро­и­телем «Инте­грала» и говорит, что он поможет захва­тить корабль, и тогда удастся разру­шить Стену между городом и диким миром. А на камне огромные буквы «Мефи». Д-503 ясно: дикие люди — поло­вина, которую поте­ряли горо­жане, одни Н2, а другие О, а чтобы полу­чи­лось Н2О, нужно, чтобы поло­вины соеди­ни­лись.

I назна­чает Д свидание в Древнем Доме и откры­вает ему план «Мефи»: захва­тить «Инте­грал» во время проб­ного полёта и, сделав его оружием против Единого Госу­дар­ства, кончить все сразу, быстро, без боли. «Какая неле­пость, I! Ведь наша рево­люция была последней!» — «Последней — нет, рево­люции беско­нечны, а иначе — энтропия, блаженный покой, равно­весие. Но необ­хо­димо его нару­шить ради беско­неч­ного движения». Д-503 не может выдать заго­вор­щиков, ведь среди них... Но вдруг думает: что, если она с ним только из-за...

Наутро в Государ­ственной Газете появ­ля­ется декрет о Великой Операции. Цель — уничто­жение фантазии. Операции должны подверг­нуться все нумера, чтобы стать совер­шен­ными, маши­но­рав­ными. Может быть, сделать операцию Д и изле­читься от души, от I? Но он не может без неё. Не хочет спасения...

На углу, в ауди­то­риуме, широко рази­нута дверь, и оттуда — медленная колонна из опери­ро­ванных. Теперь это не люди, а какие-то чело­ве­ко­об­разные трак­торы. Они неудер­жимо пропа­хи­вают сквозь толпу и вдруг охва­ты­вают её кольцом. Чей-то прон­зи­тельный крик:

«Заго­няют, бегите!» И все убегают. Д-503 вбегает пере­дох­нуть в какой-то подъезд, и тотчас же там оказы­ва­ется и 0–90. Она тоже не хочет операции и просит спасти её и их буду­щего ребёнка. Д-503 даёт ей записку к I-330: она поможет.

И вот долго­жданный полет «Инте­грала». Среди нумеров, нахо­дя­щихся на корабле, члены «Мефи». «Вверх — 45!» — коман­дует Д-503. Глухой взрыв — толчок, потом мгно­венная зана­весь туч — корабль сквозь неё. И солнце, синее небо. В радио­те­ле­фонной Д-503 находит I-330 — в слуховом крылатом шлеме, свер­ка­ющую, летучую, как древние валь­кирии. «Вчера вечером приходит ко мне с твоей запиской, — говорит она Д. — И я отпра­вила — она уже там, за Стеною. Она будет жить...» Обеденный час. Все — в столовую. И вдруг кто-то заяв­ляет: «От имени Храни­телей... Мы знаем все. Вам — кому я говорю, те слышат... Испы­тание будет дове­дено до конца, вы не посмеете его сорвать. А потом...» У I — бешеные, синие искры. На ухо Д: «А, так это вы? Вы — „испол­нили долг“?» И он вдруг с ужасом пони­мает: это дежурная Ю, не раз бывавшая в его комнате, это она прочи­тала его записи. Стро­и­тель «Инте­грала» — в командной рубке. Он твёрдо прика­зы­вает: «Вниз! Оста­но­вить двига­тели. Конец всего». Облака — и потом далёкое зелёное пятно вихрем мчится на корабль. Иско­вер­канное лицо Второго Стро­и­теля. Он толкает Д-503 со всего маху, и тот, уже падая, туманно слышит: «Кормовые — полный ход!» Резкий скачок вверх.

Д-503 вызы­вает к себе Благо­де­тель и говорит ему, что ныне сбыва­ется древняя мечта о рае — месте, где блаженные с опери­ро­ванной фанта­зией, и что Д-503 был нужен заго­вор­щикам лишь как стро­и­тель «Инте­грала». «Мы ещё не знаем их имён, но уверен, от вас узнаем».

На следу­ющий день оказы­ва­ется, что взорвана Стена и в городе летают стаи птиц. На улицах — восставшие. Глотая раскры­тыми ртами бурю, они двига­ются на запад. Сквозь стекло стен видно: женские и мужские нумера сово­куп­ля­ются, даже не спустивши штор, без всяких талонов...

Д-503 прибе­гает в Бюро Храни­телей и расска­зы­вает S-4711 все, что он знает о «Мефи». Он, как древний Авраам, приносит в жертву Исаака — самого себя. И вдруг стро­и­телю «Инте­грала» стано­вится ясно: S — один из тех...

Опро­метью Д-503 — из Бюро Храни­телей и — в одну из обще­ственных уборных. Там его сосед, зани­ма­ющий сиденье слева, делится с ним своим откры­тием: «Беско­неч­ности нет! Все конечно, все просто, все — вычис­лимо; и тогда мы победим фило­софски...» — «А там, где конча­ется ваша конечная вселенная? Что там — дальше?» Отве­тить сосед не успе­вает. Д-503 и всех, кто был там, хватают и в ауди­то­риуме 112 подвер­гают Великой Операции. В голове у Д-503 теперь пусто, легко...

На другой день он явля­ется к Благо­де­телю и расска­зы­вает все, что ему известно о врагах счастья. И вот он за одним столом с Благо­де­телем в знаме­нитой Газовой комнате. Приводят ту женщину. Она должна дать свои пока­зания, но лишь молчит и улыба­ется. Затем её вводят под колокол. Когда из-под коло­кола выка­чи­вают воздух, она отки­ды­вает голову, глаза полу­за­крыты, губы стис­нуты — это напо­ми­нает Д-503 что-то. Она смотрит на него, крепко вцепив­шись в ручки кресла, смотрит, пока глаза совсем не закры­ва­ются. Тогда её вытас­ки­вают, с помощью элек­тродов быстро приводят в себя и снова сажают под колокол. Так повто­ря­ется три раза — и она все-таки не говорит ни слова. Завтра она и другие, приве­дённые вместе с нею, взойдут по ступеням Машины Благо­де­теля.

Д-503 так закан­чи­вает свои записки: «В городе скон­стру­и­ро­вана временная стена из высо­ко­вольтных волн. Я уверен — мы победим. Потому что разум должен побе­дить».

Константин Федин

1892−1977

Города и годы

Краткое содержание романа

Читается за 5–10 мин

оригинал — за 9−10 ч

Осенью 1919 г. Андрей Старцов приез­жает из мордов­ского города Семи­дола в Петро­град. Он моби­ли­зован в армию и прибыл по месту службы. Но вместо ожида­емой отправки на фронт Андрея остав­ляют писарем при штабе. Вскоре к нему приез­жает Рита — женщина, с которой он был близок в Семи­доле и которая теперь ожидает от него ребёнка.

В это же время в Москве в Герман­ский совет солдат­ских депу­татов явля­ется человек, назы­ва­ющий себя ефрей­тором Конрадом Штейном. Он хочет вернуться на родину, в Германию. Проверяя доку­менты Штейна, служащий инте­ре­су­ется, не знает ли тот некоего фон цур Мюлен-Шенау. Почув­ствовав неладное, мнимый Конрад Штейн неза­метно скры­ва­ется. Он проби­ра­ется в Петро­град и, найдя там своего старого знако­мого Андрея Стар­цова, просит помочь вернуться в Германию. Встреча с этим чело­веком застав­ляет Андрея поду­мать: «Если бы можно было начать жить сначала... Раска­тать клубок, дойти по нитке до прокля­того часа и посту­пить по-другому».

1914 год студент Андрей Старцов встретил в Германии, в Нюрн­берге. Он дружил с худож­ником Куртом Ваном, духовно близким ему чело­веком. Твор­че­ская судьба Курта была нелегка: он вынужден был отда­вать свои картины в коллекцию марк­графа фон цур Мюлен-Шенау, который щедро платил ему — с усло­вием, что художник никогда не будет выстав­лять свои работы. Курт нена­видел «благо­де­теля». Узнав о начале первой мировой войны, Курт отшат­нулся от своего зака­дыч­ного друга Андрея, сказав, что теперь им не о чем гово­рить. Андрей был сослан в городок Бишоф­с­берг. С начала войны он ощущал себя «соринкой среди громадных масс двигав­шихся маши­но­по­добно неиз­беж­но­стей». В бюргер­ском Бишоф­с­берге его охва­тила тоска.

Мари Урбах роди­лась на вилле неда­леко от Бишоф­с­берга, рядом с родовым замком марк­графов фон цур Мюлен-Шенау. Брак её роди­телей считался меза­льянсом: мать проис­хо­дила из старин­ного рода фон Фрей­лебен, отец же был поме­щиком и проводил время за черче­нием непо­нятных проектов. Мари Урбах росла странной девочкой. Ее появ­ление на крестьян­ском дворе или возле сель­ской церкви всегда было пред­ве­стьем несча­стий. Однажды Мари собствен­но­ручно заре­зала гуся, в другой раз попы­та­лась пове­сить кошку, чтобы посмот­реть, как она будет умирать. Кроме того, она была заво­дилой опасных игр — например, поисков клада в подзе­ме­льях сосед­него замка. Со старшим братом Генрихом-Адольфом, прирож­дённым аристо­кратом, Мари жила розно и враж­дебно. Мать не любила Мари за её отвра­ти­тельные проделки. После истории с кошкой она настояла на том, чтобы девочка была отправ­лена в пансион мисс Рони в Веймаре. Неза­долго до своего отъезда Мари позна­ко­ми­лась с соседом, юнкером фон цур Мюлен-Шенау.

Нравы в пансионе были строгие. Мисс Рони подо­зри­тельно прислу­ши­ва­лась даже к разго­ворам об опылении растений на уроках есте­ство­знания. Ее воспи­та­тельная система призна­ва­лась обще­ством и высшим светом безуко­риз­ненной. Попав в пансион, Мари ощутила, что её словно вправ­ляют в железный корсет; ей пришлось подчи­ниться.

Через два года Мари встре­тила на улице Веймара моло­дого лейте­нанта фон цур Мюлен-Шенау. Лейте­нант взял девушку под руку, и, несмотря на громкое возму­щение мисс Рони, Мари ушла с ним. Она отсут­ство­вала трое суток. После этого лейте­нант фон цур Мюлен-Шенау приехал с ней вместе на виллу Урбах и сделал пред­ло­жение в присут­ствии её роди­телей. Обру­чение должно было состо­яться через два года, в 1916 г., когда Мари достигнет совер­шен­но­летия.

Во время войны мать Мари Урбах состояла патро­нессой пита­тель­ного пункта на вокзале. Мари помо­гала матери. После двух лет войны она почув­ство­вала, что ей стало скучно. Однажды во время прогулки в окрест­но­стях Бишоф­с­берга она позна­ко­ми­лась со ссыльным Андреем Стар­цовым. Вскоре Мари стала тайно прихо­дить в его комнату. Из всего, о чем они гово­рили ночами, Андрею и Мари запом­ни­лось только то, что они любят друг друга.

Перед отправкой на восточный фронт марк­граф фон цур Мюлен-Шенау заехал домой, чтобы увидеться с неве­стой. Но Мари встре­тила его холодно. В это время она была занята планом побега для Андрея. Пытаясь перейти границу, Андрей вышел в парк замка Шенау, где был схвачен марк­графом. В замке Андрей увидел картины своего друга Курта Вана. После разго­вора о немецком искус­стве и о чело­ве­че­ской судьбе фон цур Мюлен-Шенау выписал Стар­цову доку­мент, подтвер­жда­ющий, что ссыльный в течение нескольких дней нахо­дился не в бегах, а в замке Шенау. Мари узнала о благо­родном поступке марк­графа, но не расска­зала Андрею о своих отно­ше­ниях с ним. Вскоре фон цур Мюлен-Шенау попал в русский плен. В 1918 г. герман­ские власти объявили Стар­цову, что он может вернуться в Россию. Уезжая, он пообещал вызвать Мари, как только окажется на родине. Ожидая изве­стий от Андрея, Мари прини­мала участие в орга­ни­зации солдат­ского совета в Бишоф­с­берге, помо­гала русским пленным.

В Москве Андрей встретил Курта Вана, став­шего боль­ше­виком. Курт соби­рался в Мордовию, в город Семидол, для эваку­ации немецких пленных и обра­зо­вания среди них солдат­ского совета. Андрей поехал с ним. В Семи­доле он позна­ко­мился с пред­се­да­телем испол­кома Семеном Голо­совым, дело­про­из­во­ди­телем Ритой Тверецкой, пред­се­да­телем особого отдела Поки­сеном. Голосов часто ругал Стар­цова за интел­ли­гент­ские попытки прими­рить идеальное с действи­тельным. Рита Тверецкая влюби­лась в Андрея.

Крестьяне деревни Старые Ручьи Семи­доль­ского уезда потре­бо­вали отмены прод­раз­вёрстки. Им на помощь выступил отряд бывших пленных немцев под коман­до­ва­нием фон цур Мюлен-Шенау. Солдаты семи­доль­ского гарни­зона жестоко пода­вили крестьян­ское восстание, пове­сили инва­лида, кото­рого посчи­тали зачин­щиком. Андрею удалось саги­ти­ро­вать боль­шин­ство пленных немцев перейти на сторону боль­ше­виков. Среди пленных, назна­ченных к отправке в Германию, он узнал пере­оде­того марк­графа фон цур Мюлен-Шенау, кото­рого разыс­ки­вали власти. Марк­граф попросил Стар­цова о помощи. После долгих коле­баний Андрей похитил для него доку­менты на имя Конрада Штейна и попросил по приезде в Бишоф­сбер пере­дать письмо своей невесте Мари Урбах. Марк­граф пообещал это сделать, скрыв от Андрея, что Мари была его неве­стой.

Вернув­шись в Бишоф­с­берг, фон цур Мюлен-Шенау уничто­жает собранные им картины Курта Вана. Встре­тив­шись с Мари, он сооб­щает ей, что у Стар­цова есть жена, ожида­ющая ребёнка. Не веря этому, Мари решает поехать в Россию. Чтобы полу­чить право на въезд, она выходит замуж за русского солдата. Обо всем этом марк­граф пишет Андрею. Придя к своему жениху в Москве, Мари видит бере­менную Риту и убегает.

Андрей в отча­янии, он пони­мает, что жизнь так и не приняла его, несмотря на все его старания быть в центре главных событий. Он не может больше оста­ваться в рево­лю­ци­онной России и хочет уехать в Германию, к Мари. Андрей обра­ща­ется за помощью к Курту Вану, честно расска­зы­вает ему всю историю с марк­графом и поддель­ными доку­мен­тами. Проник­нув­шись нена­ви­стью к бывшему другу, Курт Ван убивает его. Неза­долго до смерти Андрей пишет Мари о том, что всю свою жизнь старался, чтобы все в мире проис­хо­дило вокруг него, но его всегда отмы­вало, отно­сило в сторону. А люди, которые хотели только есть и пить, всегда нахо­ди­лись в центре круга. «Моя вина в том, что я не прово­лочный», — завер­шает он своё письмо.

Рево­лю­ци­онный комитет признает действия това­рища Вана правиль­ными.

Голый год

Краткое содержание романа

Читается за 5–10 мин

оригинал — за 3−4 ч

Роману пред­ше­ствуют два эпиграфа. Первый (ко всему роману) взят из книги «Бытие разумное, или Нрав­ственное воззрение на досто­ин­ство жизни». «Каждая минута клянётся судьбе в сохра­нении глубо­кого молчания о жребии нашем, даже до того времени, когда она с тече­нием жизни соеди­ня­ется, и тогда когда будущее молчит о судь­бине нашей, всякая прохо­дящая минута вечно­стью начи­наться может». Второй эпиграф (к «Вступ­лению») взят из А. Блока: «Рождённые в года глухие, / Пути не помнят своего. / Мы, дети страшных лет России, / Забыть не в силах ничего».

Однако память несу­разна и бессмыс­ленна. Так компо­зи­ци­онно и пред­стают воспо­ми­нания первых рево­лю­ци­онных лет («новой циви­ли­зации») в посто­янном сопо­став­лении с тыся­че­летней исто­рией, со стариной, плохо подда­ю­щейся пере­ковке. В канонном купе­че­ском городе Орды­нине живёт, к примеру, торговец Иван Емелья­нович Ратчин, «в доме кото­рого (за волко­да­вами у каменных глухих ворот) всегда безмолвно. Лишь вече­рами из подвала, где обитают приказ­чики с маль­чи­ками, доно­сится подав­ленное пение псалмов и акафи­стов. Дома у приказ­чиков отби­ра­ются пиджаки и штиб­леты, а у маль­чиков штаны (дабы не шама­на­лись ночами)». Из такого дома когда-то на первую мировую войну уходит сын Ивана Емелья­но­вича — Донат. Повидав мир и однажды подчи­нив­шись безро­потно комму­ни­стам, он по возвра­щении конечно же хочет все изме­нить в сонном царстве и для начала отдаёт отцов­ский дом Красной гвардии. Доната радуют все пере­мены в Орды­нине, любое разру­шение старого. В лесах, раски­нув­шихся вокруг города, заго­ра­ются красные петухи барских усадеб. Без устали, хотя бы в четверть силы, меняя хозяев, рабо­тают Таёжные заводы, куда давно прове­дена железная дорога. «Первый поезд, который оста­но­вился в Орды­нине, был рево­лю­ци­онный поезд».

Опре­де­ляет лицо города и нынешняя жизнь старой княже­ской семьи Орды­ниных. «Большой дом, соби­рав­шийся столе­тиями, ставший трёх­са­женным фунда­ментом, как на трёх китах, в один год полысел, посы­пался, пова­лился. Впрочем, каинова печать была припе­ча­тана уже давно». Князь Евграф и княгиня Елена, их дети Борис, Глеб и Наталья запу­та­лись в водо­во­ротах собственных судеб, которые ещё больше, до безыс­ход­ности, затя­нула родная Россия. Кто-то из них пьёт, кто-то плачет, кто-то испо­ве­ду­ется. Глава дома умирает, а одна из дочерей тянется к новой жизни, то есть к комму­ни­стам. Железная воля, богат­ство, семья как таковые обес­си­лели и рассы­па­ются как песок. «Те из Орды­ниных, кто способен мыслить, скло­ня­ются к тому, что путь России, конечно, особенный. «Европа тянула Россию в свою сторону, но завела в тупик, отсюда и тяга русского народа к бунту... Посмотри на историю мужицкую: как тропа лесная тыся­че­летие, пустоши, починки, погосты, пере­логи-тыся­че­летия. Госу­дар­ство без госу­дар­ства, но растёт как гриб. Ну и вера будет мужичья... А право­славное христи­ан­ство вместе с царями пришло, с чужой властью, и народ от него в сектант­ство, в знахари, куда хочешь. На Яик, — от власти. Ну-ка, сыщи, чтобы в сказках про право­славие было? — лешаи, ведьмы, водяные, никак не господь Саваоф».

Герои, зани­ма­ю­щиеся архео­ло­ги­че­скими раскоп­ками, часто обсуж­дают русскую историю и куль­туру. «Вели­чайшие наши мастера, — говорит тихо Глеб, — которые стоят выше да Винча, Корреджо, Перуд­жино, — это Андрей Рублев, Прокопий Чирин и те безы­мянные, что разбро­саны по Новго­родам, Псковам, Суздалям, Коломнам, по нашим мона­стырям и церквам. Какое у них было искус­ство, какое мастер­ство! Как они разре­шали слож­нейшие задачи. Искус­ство должно быть геро­и­че­ским. Художник, мастер-подвижник. И надо выби­рать для своих работ — вели­че­ственное и прекрасное. Что вели­чавее Христа и бого­ма­тери? — особенно бого­ма­тери. Наши старые мастера истол­ко­вали образ бого­ма­тери как слад­чайшую тайну, духов­нейшую тайну мате­рин­ства — вообще мате­рин­ства».

Однако совре­менные бунтари, обно­ви­тели мира, авторы реформ в орды­нин­ской жизни бескуль­турны и чуже­родны России. Чего стоит комиссар Лайтис, прие­хавший в Ордынин изда­лека со стёганым сшитым мамой атласным одеяльцем и поду­шечкой, которые он по наущению объяв­ля­ю­щего себя масоном Семена Матвеича Зило­това рассти­лает в алтаре мона­стыр­ской часовни, чтобы предаться там любви с совслу­жащей, маши­нисткой Олечкой Кунс, невольной донос­чицей на своих соседей. После ночи любви в алтаре кто-то поджёг мона­стырь, и ещё одно куль­товое здание было разру­шено. Прочи­тавший всего несколько масон­ских книг Зилотов, как старый черно­книжник, бессмыс­ленно повто­ряет: «Пента­грамма, пента­грамма, пента­грамма...» Счаст­ливую любов­ницу Олечку Кунс арестуют, как и многих других неви­новных...

Один из персо­нажей уверен, что новой жизни надо проти­во­стоять, надо проти­виться тому, что так властно ворва­лось, надо оторваться от времени, остаться свободным внут­ренне («отка­заться от вещей, ничего не иметь, не желать, не жалеть, быть нищим, только жить с картошкой ли, с кислой капу­стой, все равно»). Другая анар­хи­чески и роман­ти­чески настро­енная героиня Ирина утвер­ждает, что в новое время нужно жить телом: «Мыслей нет, — в тело вселя­ется томленье, точно все тело немеет, точно кто-то гладит его мягкой кисточкой, и кажется, что все пред­меты покрыты мягкой замшей: и кровать, и простыня, и стены, все обтя­нуто замшей. Тепе­решние дни несут только одно: борьбу за жизнь не на живот, а на смерть, поэтому так много смерти. К черту сказки про какой-то гума­низм! У меня нету холодка, когда я думаю об этом: пусть оста­нутся одни сильные и навсегда на пьеде­стале будет женщина».

В этом героиня ошиба­ется. Для комму­ни­стов барышни, которых они поят чаем с ланд­рином, всегда были и будут «интер­по­ли­тичны». Какое там рыцар­ство, какой пьеде­стал! На экране Вера Холодная может умереть от страсти, но в жизни девушки умирают от голода, от безра­бо­тицы, от насилия, от безыс­ходных стра­даний, от невоз­мож­ности помочь близким, создать семью, наконец. В пред­по­следней главе «Кому — таторы, а кому — ляторы» отчёт­ливо и кате­го­ри­чески вписаны боль­ше­вики, вели­ча­емые автором «кожа­ными курт­ками»: «Каждый в стать кожаный красавец, каждый крепок, и кудри кольцом под фуражкой на затылок, у каждого крепко обтя­нуты скулы, складки у губ, движения у каждого утюжны. Из русской рыхлой и корявой народ­ности — отбор. В кожаных куртках не подмо­чишь. Так вот знаем, так вот хотим, так вот поста­вили — и баста. Петр Орешин, поэт, правду сказал: «Или воля голытьбе или в поле на столбе». Один из героев такого толка на собра­ниях стара­тельно выго­ва­ри­вает новые слова: констан­ти­ро­вать, энегрично, лите­фо­но­

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...