 |
«жителям округов Ланкастер, йорк и кемберленд
|
|
|
|
«ЖИТЕЛЯМ ОКРУГОВ ЛАНКАСТЕР, ЙОРК И КЕМБЕРЛЕНД
Друзья и соотечественники,
Случайно попав несколько дней тому назад в лагерь у Фредериктауна, я узнал, что генерал и офицеры крайне раздосадованы тем, что их не снабдили лошадьми и транспортом, ожидаемыми от этой провинции, как наиболее способной поставить их; из-за распрей между нашим губернатором и собранием не были выделены деньги, а также не было предпринято ни одного шага для поставок. Предполагалось немедленно послать в эти округа вооруженный отряд, чтобы захватить столько лучших фургонов и лошадей, сколько необходимо, и принудить к службе столько людей, сколько нужно для того, чтобы править ими и ухаживать за ними.
Я боялся, что в таких условиях продвижение британских солдат через эти округа, особенно если учесть их настроение и их возмущение против нас, будет сопровождаться многими серьезными неудобствами для населения, и поэтому я охотно взял на себя труд попробовать сначала, что может быть достигнуто честными и справедливыми средствами. Население этих отдаленных округов еще недавно жаловалось собранию, что в стране недостаточное денежное обращение; теперь у вас есть возможность получить и разделить между собой весьма значительную сумму денег, ибо если служба в этой экспедиции продлится сто двадцать дней, — а это более чем вероятно, — то плата за фургоны и лошадей превысит тридцать тысяч фунтов, которые будут вам выплачены серебром и золотом в королевских деньгах.
Служба будет незначительной и легкой, ибо армия едва ли будет делать более двенадцати миль в день и фургоны и вьючные лошади, несущие на себе вещи, совершенно необходимые для благосостояния армии, должны передвигаться вместе с армией и не быстрее; ради блага армии они будут всегда — на марше или в лагере — занимать самые безопасные места.
|
|
|
Если вы действительно, как я надеюсь, добрые и верные подданные его величества, вы можете сейчас оказать весьма желательную услугу и в то же время облегчить ее для себя: три или четыре человека, которые не в состоянии каждый в отдельности выделить из своего хозяйства на плантации один фургон, четырех лошадей и погонщика, могут объединиться: один поставит фургон, другой — одну или двух лошадей, третий — погонщика, а плату вы можете распределить между собой пропорционально. Но если вы, когда вам предлагается такая хорошая плата и выгодные условия, не окажете добровольно вашему королю и стране эту услугу, то ваша лояльность будет под большим подозрением. Дело короля должно быть сделано; столь многочисленные храбрые войска, прибывшие издалека для вашей защиты, не могут бездействовать из-за вашего нежелания сделать то, что от вас разумно ожидается; фургоны и лошади должны быть получены; возможно, будут применены насильственные меры. Тогда ищите вознаграждения там, где хотите: едва ли кто-нибудь проявит к вам участие или сожаление.
У меня нет личной заинтересованности в этом деле, так как кроме удовлетворения от попытки сделать добро, я ничего не буду иметь.
Если этот способ поставки фургонов и лошадей не удастся, я должен буду сообщить об этом генералу в четырнадцатидневный срок. Предполагаю, что гусар сэр Джон Сент-Клэр немедленно вступит в провинцию с отрядом солдат, о чем мне будет весьма прискорбно услышать, ибо я искренно и честно являюсь вашим другом и благожелателем.
В. Франклин»
Я получил от генерала около восьмисот фунтов на аванс владельцам фургонов; но так как этой суммы было недостаточно, я авансировал дополнительно более двухсот фунтов, и через две недели сто пятьдесят фургонов с 259 вьючными лошадьми двигалось к лагерю. В объявлении была обещана уплата суммы, соответствующей предварительной оценке, в случае если какой-нибудь фургон или лошадь будут утеряны. Но владельцы, ссылаясь на то, что они не знают генерала Брэддока и не уверены, насколько можно надеяться на его обещание, требовали, чтобы я дал им соответствующие обязательства, что я и сделал.
|
|
|
Когда я еще был в лагере, однажды на ужине с офицерами полка полковника Дунбара последний высказал мне беспокойство о своих младших офицерах, которые, по его словам, были в большинстве своем небогаты и в условиях этой местности могли лишь с большим трудом запасаться продовольствием, необходимым для такого долгого похода через пустыню, где ничего нельзя купить. Я посочувствовал их положению и решил попытаться как-нибудь облегчить его, ничего, однако, не сказав ему о своем намерении. На следующее утро я написал в комиссию собрания, располагавшую некоторой суммой общественных денег, горячо рекомендуя рассмотреть положение этих офицеров и предлагая послать им в подарок предметы первой необходимости и напитки. Мой сын, обладавший некоторым опытом лагерной жизни и знакомый с ее нуждами, составил для меня список, который я приложил к моему письму. Комиссия приняла это предложение и проявила такое усердие, что припасы, сопровождаемые моим сыном, прибыли в лагерь одновременно с фургонами. Они состояли из двадцати тюков, содержавших каждый: шесть фунтов кускового сахара, шесть фунтов хорошего сахара Muscovado, один фунт хорошего зеленого чая, один фунт чая hohea, шесть фунтов хорошего молотого кофе, шесть фунтов шоколада, полцентнера лучших белых бисквитов, полфунта перца, одну кварту лучшего белого уксуса, один глочестерский сыр, один бочонок с двадцатью фунтами хорошего масла, две дюжины бутылок старой мадеры, два галлона ямайского рома, бутылку горчицы в порошке, два хорошо прокопченных окорока, полдюжины сушеных языков, шесть фунтов риса, шесть фунтов изюма.
Эти тюки, хорошо упакованные, были взвалены на двадцать лошадей; каждый тюк вместе с лошадью предназначался в подарок одному офицеру. Они были приняты с большой признательностью, и в письмах ко мне командиры обоих полков в самых любезных выражениях благодарили меня за внимание. Генерал также был очень доволен моей помощью в поставке ему фургонов и охотно оплатил по счету все расходы; при этом он неоднократно благодарил меня и просил и в дальнейшем помогать ему, посылая провизию. Я взялся и активно занимался этим, пока мы не услышали о его поражении; на эту работу я авансировал из своих собственных денег более тысячи фунтов стерлингов, на которые дослал ему счет. К счастью для меня, счет попал в его руки за несколько дней до битвы, и он немедленно переслал мне ордер на получение круглой суммы тысяча фунтов, оставив остаток до следующего расчета. Я считаю эту оплату большой удачей, так как остаток я уже так и не смог получить; но об этом после.
|
|
|
Этот генерал был, я думаю, храбрым человеком и мог наверное отличиться как хороший офицер в какой-нибудь европейской войне. Но он был слишком уверен в себе, слишком высокого мнения о достоинствах регулярных войск и слишком низкого — об американцах и индейцах. Наш индейский переводчик Джордж Кроган присоединился к нему во время похода вместе с сотней индейцев, которые были бы очень полезны его армии в качестве проводников и разведчиков, если бы он хорошо обращался с ними; но он держал себя с ними грубо и пренебрежительно, и постепенно все они покинули его.
Однажды в разговоре со мной он отчасти посвятил меня в свои планы продвижения вперед: «Взяв форт Дюкен, — сказал он, — я проследую к Ниагаре, а взяв ее — к Фронтенаку, если успею сделать это до изменения погоды; я надеюсь успеть, так как Дюкен вряд ли задержит меня больше чем на три или четыре дня, а затем я не вижу ничего, что могло бы помешать моему маршу к Ниагаре». Я испытывал сомнения и опасения за исход кампании при мысли о том долгом пути, который должна была проделать его армия по очень узкой дороге, пробиваясь сквозь леса и кустарники, а также о том, что я читал о предшествующем поражении тысячи пятисот французов, вторгшихся в область ирокезов. Но я лишь осмелился заметить:
|
|
|
«Конечно, сэр, если вы благополучно доберетесь до Дюкена с вашими прекрасными войсками, так хорошо снабженными артиллерией, то форт, вероятно, окажет лишь непродолжительное сопротивление, так как он еще не полностью укреплен и, насколько нам известно, не имеет очень сильного гарнизона. Я предвижу только одну опасность, которая может помешать вашему маршу, — это засады индейцев; благодаря постоянной практике они научились очень ловко задумывать и осуществлять такие засады. Необходимость вытянуться в узкую линию около четырех миль длины подвергнет вашу армию опасности неожиданных атак с фланга, и армия может быть перерезана, как нитка, на несколько кусков, которые из-за дальности расстояния не смогут вовремя прийти на помощь друг другу».
Мое невежество вызвало у него улыбку, и он ответил: «Эти дикари могут быть действительно опасным врагом для вашей необученной американской милиции; но, сэр, невозможно, чтобы они произвели какое-либо впечатление на регулярные и дисциплинированные королевские войска». Сознавая, насколько неприлично мне спорить с военным человеком по вопросам, касающимся его профессии, я ничего больше не сказал. Но неприятель не воспользовался вопреки моим опасениям тем, что армия была вытянута в длинную линию на марше, и позволил ей продвигаться без всяких помех, пока она не оказалась на расстоянии девяти миль от цели; когда же она скучилась (ибо она только что перешла реку, и передние отряды остановились, ожидая переправы остальных) на более открытом, чем пройденные, участке леса, атаковал ее авангард сильным огнем из-за деревьев и кустов, что было для генерала первым свидетельством близости врага. Передние ряды смешались, и генерал поспешно послал войска к ним на помощь, что было проделано в большом беспорядке из-за фургонов, багажа и скота; теперь огонь ударил во фланг, и офицеры верхом на конях служили легко заметной и удобной мишенью и быстро гибли; солдаты сбились в кучу и, не получая или не слыша приказов, стояли под огнем, пока две трети из них не было убито; затем оставшиеся, охваченные паникой, стремительно бежали.
Фургонщики взяли из упряжки каждый по лошади и бежали; их примеру немедленно последовали остальные, так что все фургоны, провизия, артиллерия и припасы были оставлены врагу. Генерал был ранен и с трудом выведен из-под обстрела; его секретарь мистер Ширли был убит у него под боком; и из восьмидесяти шести офицеров шестьдесят три было убито или ранено; всего из тысячи ста человек было убито семьсот четырнадцать. Эти тысяча сто человек были цветом всей армии; остальные держались сзади с полковником Дунбаром, который должен был следовать за Брэддоком с более тяжелой частью припасов, провизии и багажа. Беглецы, никем не преследуемые, прибыли в лагерь Дунбара, и принесенная ими паника мгновенно охватила лагерь. Хотя у Дунбара было около тысячи человек, а численность индейских и французских отрядов, разбивших Брэддока, не превышала четыреста человек, он, вместо того чтобы продолжать продвижение вперед и попытаться хотя бы отчасти восстановить утраченную честь, приказал уничтожить все припасы, амуницию и т. п., чтобы иметь меньше громоздкого багажа и больше лошадей для бегства к поселениям. Губернаторы Виргинии, Мериленда и Пенсильвании встретили его там с просьбой разместить войска на границах, чтобы предоставить жителям некоторую защиту; но он продолжал свой поспешный марш через всю страну и почувствовал себя в безопасности лишь тогда, когда прибыл в Филадельфию, где жители могли его защитить. Все это дело внушило нам, американцам, первое подозрение, что наше высокое мнение о доблести британских регулярных войск не совсем обосновано.
|
|
|
К тому же во время своего первого марша со дня высадки до того, как они вышли за пределы поселений, они грабили и обдирали жителей, полностью разорив некоторые бедные семьи; кроме того, они оскорбляли, поносили и арестовывали людей, если те сопротивлялись. Этого было достаточно, чтобы мы перестали думать о таких защитниках, даже если бы мы действительно в них нуждались. Насколько иным было поведение наших французских друзей в 1781 году, которые во время похода через самую населенную часть нашей страны от Род-Айленда до Виргинии (около семисот миль), не вызвали ни единой жалобы по поводу потери поросенка, цыпленка или хотя бы яблока!
Капитан Орм, один из адъютантов генерала, тяжело раненный, был вынесен вместе с генералом и был с ним до самой его смерти, наступившей через несколько дней. Он рассказывал мне, что генерал молчал весь первый день и только ночью сказал: «Кто мог бы это подумать? » На следующий день он снова молчал, наконец, сказал: «В следующий раз мы будем лучше знать, как с ними обращаться», — и через несколько минут умер.
Так как бумаги секретаря со всеми приказами, инструкциями и перепиской генерала попали в руки врагов, они отобрали и перевели на французский язык ряд материалов, которые они напечатали, чтобы доказать враждебные намерения британского двора перед объявлением войны. Среди них я видел некоторые письма генерала министерству, где он высоко отзывался о большой услуге, оказанной мной армии, и рекомендовал меня их вниманию. Давид Юм, бывший несколько лет спустя секретарем лорда Гертфорда, посла во Франции, а затем секретарем генерала Конвея, когда тот был министром иностранных дел, рассказывал мне, что он видел среди этих официальных бумаг письма Брэддока, высоко рекомендующие меня. Но, как видно, из-за неудачи экспедиции моя услуга не была сочтена очень ценной, так как эти рекомендации не принесли мне никакой пользы.
Что касается вознаграждений лично от генерала, то я просил только одного, — чтобы он отдал приказ своим офицерам не вербовать больше наших купленных слуг и отпустить тех, которые были уже завербованы. На это он охотно согласился, и действительно, несколько слуг были по моей просьбе возвращены своим хозяевам. Дунбар, к которому перешло командование, был не так великодушен. Когда он был в Филадельфии во время своего отступления или, скорее, бегства, я обратился к нему, напомнив о приказах покойного генерала по этому поводу, с просьбой отпустить слуг трех бедных фермеров из округа Ланкастер, которых он завербовал. Он обещал мне, что, если хозяева явятся к нему в Трентон, где он будет через несколько дней по пути в Нью-Йорк, он отдаст им их людей. Они взяли на себя труд и издержки, связанные с поездкой в Трентон, а он, к их разочарованию, отказался выполнить свое обещание, что стоило им больших убытков.
Как только разнеслась весть о потере фургонов и лошадей, все владельцы пришли ко мне, требуя обещанной выплаты их стоимости. Эти требования причинили мне много огорчений. Я говорил им, что деньги уже в руках кассира, но что сначала нужно получить от генерала Ширли ордера на их выплату и что я обратился к нему за этими ордерами. Однако они должны набраться терпения, ибо генерал далеко, и ответ придет не так скоро. Но всего этого было недостаточно, чтобы удовлетворить их, и некоторые подали на меня в суд. Генерал Ширли, наконец, выручил меня из этого ужасного положения, назначив комиссаров для проверки требований и выдав ордера на уплату. Счета достигали двадцати тысяч фунтов; выплата такой суммы совершенно разорила бы меня.
До того, как мы получили известие о поражении, ко мне пришли два доктора Бонд с подписным листом для сбора денег на оплату стоимости большого фейерверка, который предполагалось устроить, как только будет получено известие о взятии нами форта Дюкен. Я нахмурился и сказал, что, по моему мнению, у нас будет достаточно времени организовать увеселение, когда мы узнаем, что у нас есть повод, чтобы веселиться. Они, казалось, были удивлены, что я не согласился сразу же на их предложение. «Какого черта, — сказал один из них, — неужели вы думаете, что форт не будет взят? ». «Я не уверен, что он не будет взят, но я знаю, что предугадать ход военных действий очень трудно». Я изложил им причины моих сомнений; от подписки отказались, и тем самым инициаторы этого дела избежали горького разочарования, которое они испытали бы, если бы фейерверк был подготовлен. Доктор Бонд впоследствии по другому поводу говорил, что он не любит предчувствий Франклина.
|
|
|
