Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Молоко для кикиморы

Ах, душа моя ясная! Ежели, ты сказала строй, так я такой дворец отгрохаю, что ты не только пойдешь за меня, поскачешь, как лошадь в мыле. Облюбовал я полянку славную рядом с болотом. Солнца там много, трава сочная. Приглядел деревья ладные для избы, да только огорчение – инструментов нету. А куда без пилы? Что без топора делать? Подумал, поразмышлял, деваться некуда, придется возвращаться в деревню, инструменты забрать.

Шел я в деревню два дня и две ночи. К утру был возле избы своей старой. Пролез в дом, да под лавкою притаился. Нужно было ждать ночи. В ожидании уснул. Просыпаюсь от запаху чудного – порожками с капустой пахнет, нос с ума сводит, живот сам себя готов уже скушать. Выглядываю из-под лавки. Баба ушла во двор, а пироги на столе стоят. Залез я на скатерть белую, пирожков наелся вдоволь, да за пазуху спрятал. От сытости еле с места мог сдвинуться. Перекатился, будто колобок снова под лавку, пока баба не вернулась.

- Караул! Нечисть вернулась! – заорала хозяйка, да как ошпаренная из дома выбежала.

Я скорее в сарай, в сумку инструменты сложил, да собирался было в лес бежать, как Ресничка замычала. Эх, как же я в лесу, да без молока парного? А зачем хозяйке этой злющей две коровы? Она еле успевает их доить, да масло пахтать. Облегчу-ка я ей судьбинушку тяжелую. Спрятался я в коровнике до ночи, а как луна выглянула, взял я корову Ресничку за веревочку и повел за собой в лес.

Ресничка шла за мной послушно. Так всю ночь мы с ней и брели по темным тропам. Я маленький горемыка на себе инструменты еле пер. Запыхался дорогою, но шел стойко. Ох, так избу хотелось мне скорее построить, даже мочи не было терпеть!

Ресничка дорогою вела себя смирно, щипала траву, иногда по-свойски мычала. Я вел с коровой разъяснительную беседу: пусть она и скотина глупая, но все же надо животному объяснить, что мы в страшном Дремучем лесу, где нас могут просто съесть. Корова смотрела на меня, жевала, облизывала языком свою морду и снова мычала.

- Да глупый рогатый скот! – в отчаянии махнул я рукою.

- Ты зачем меня в лес увел, коротышка мудреный?

Я опешил, дара речи лишился от страха, на травушку упал, думал приступ меня хватит. Лежу, от страха умираю, глазоньки свои закрыл. Чувствую мокрый язык на своем лице.

- Ну хватит, нечисть притворяться. Я же в обморок то не упала, когда домового увидела. А ты скорее в конвульсиях биться. Ты мою речь понимаешь, только потому, что в лес волшебный меня завел. В этом лесу и звери, и люди, и нечисть всякая, вроде тебя, друг дружку понимают.

- Да? – осторожно открыл я один глаз. – Так вот что творится в Дремучем лесу. – А почему его так люди боятся?

- А это жители Дремучего леса страх на всех нагоняют, оберегают свой лес.

- А тут и правда страшно. На меня недавно такое чудище свалилось, а за ним рой пчел. Сам повелитель пчел это был. Ох, и страшный детина!

- Ну, про повелителя пчел я не слыхивала. Знаю, что здесь леший водится, да кикимора болотная. Эх, говорят злющая змея она!

- Болтают! – возмутился я. – Врут бессовестно! На честную девушку наговаривают! – не мог остановится я.

- Чего это ты Степан так разбуянился? Что, приглянулась тебе царица болотная?

- С чего ты, рогатая, взяла? – щеки мои от злости покраснели. – Откуда знаешь? – шмыгнул я носом.

- Ох, недотепа ты. Так все же на твоем лице написано.

- Да?

- Глазищи твои горят, как угольки, да щеки румянцем покрываются, когда говоришь о ней.

- Ах! Верно, рогатая!

- Так зачем ты меня из хаты увел, да в самую чащу?

- Тут это, дело такое. Я же обжиться в лесу решил. Полянку подходящую нашел, дом теперь строить буду. У хозяйки все равно две коровы, ей и так вашего молока через край.

- Молочка, значит, решил попить?

- Да ты корова не мычи на меня! Не для себя молочка взял.

- Для кикиморы?

- А что ты думаешь, приятно тиной питаться? От тины характер портится, а от молока сердце добреет.

- Ты чего это, жениться на кикиморе надумал?

- Решил! - загрустил я. – Я решил, а она неприступная. Думаю, хату ей построю, да молоком коровьим отпою, сердце ей отогрею.

- Ладно, молоко твое, но с условием.

- Каким?

- Кикиморе хату, а мне сарай, да просторный.

- Заметано, рогатая!

Поляна для избы

Сижу я себе на берегу моего тинного царства, смотрю на топи, да слеза катится по щеке моей. Ах, молодец, поверила было тебе, а след твой и простыл. Думала, ты сердце мое отогреешь, но нет. Видимо, так и придется мне за Лешего замуж пойти. Хоть и не лежит душа моя к лесному мужику, а деваться некуда. Нет любви в этих дремучих краях, лишь обман один! Так горько стало мне на душе, что слеза напросилась, а потом еще одна и еще. Сижу реву!

- Ты чего это, краса болотная, мокришь?

Оглядываюсь, а Степка мой стоит, сокол ясный, улыбается.

- Где же тебя черти носили, нечисть ты домовая? – так бы и кинулась ему на шею.

- В деревню ходил за инструментами. Избу теперь строить начну.

- Избу? – не обманул.

- Ты что ли, кикимора, памяти лишилась? Я тебе пообещал хату новую.

- Да вас тут толпы ходят, разве все обещания упомнишь!

- Ох, и вредная же ты! Ох, и болотная!

- Где твоя изба? Показывай! – а сердечко так и стучит, когда вижу очи его ясные.

- Изба не за миг строится – это работа тяжелая, мазолистая. – Пошли, я тебе поляну покажу для дома, да еще подарочек один имеется.

- Подарочек?

- Пойдем, краса болотная, все увидишь.

Протянул он мне руку свою сильную, так и обомлела вся. Ах, Степан, я за тобой хоть на край чащи, хоть на край света готова!

- Ты рученьку мою нежную так не сжимай сильно, не бревно, чай!

Привел меня Степан на солнечную полянку. Света здесь было так много, что трава золотилась. Бабочки пестрые летали над землей, цветы яркие всюду росли. Закружилась моя голова от таких красок.

- Ах, Степан! – побежала я по травушке.

- Понравилось тебе место для избы?

- Ох, понравилось!

- Будешь скоро здесь жить, да из окна на красоту поглядывать. Хватит тебе в болоте лягушек считать.

- Эй, коза прыгучая, ты мне травушку не мни! Скачет она, как оглашенная! – я сразу не поняла, что такая грубость мне адресована. Обернулась на голос и увидела чудище рогатое. – Черт! Черт рогатый! – заорала я, да хотела было чувств лишиться, но сокол мой ясный подхватил на руки.

- Че орешь? Какой еще черт рогатый? Эх, нечисть! Один домовой, другая кикимора, а коровушки обыкновенной боятся. Тьфу!

- Это корова? – не могла поверить я сразу, да на всякий случай дрожала.

- Коровушка – кормилица, - заверил меня Степан. – Ресничкою кличут.

- Хм! Корова? – тут меня любопытство разобрало. Никогда прежде коровы не видела, слышала только. Подошла я ближе к рогатой. Вот диво-то! Живая корова! Огромная, ресницы торчат, рога на голове, туловище длинное, а на животе мешок какой-то висит. Подошла ближе. – Зачем тебе на пузе мешок, корова?

- Ну и бестолочь! Степан, зачем тебе такая жена неразумная?

- Я неразумная? – слезы так и хлынули из глаз.

- Да что ты рогатая несешь! – принялся защищать меня Степа, а рукавом слезы мне подтирает.

- Это в такую чащу меня затащить, чтобы кикиморе-слезомойке угодить?

- Ах, ты так! Ну и возвращайся обратно в деревню, никто тебя силком не держит! – рассердился домовой.

- Ммммм…. – корова сжала свои огромные мокрые губы и удивленно выкатила глаза. – А ты мне сарай новый построить обещал. А раз сарай будет, зачем мне в деревню возвращаться? Не пойду, - вильнула корова хвостом.

- Ну, коли остаешься, то будь поприветливее!

- Ладно, приветливость - не молоко, с меня не убудет! Ты, кикимора, чудная девка, но коли Степан решил на тебе жениться, то дело ваше. У меня не мешок на брюхе, а вымя, где я молоко ношу. Налей-ка, Степан, ей молочка парного, пусть узнает, почему корову кормилицей кличут.

Подоил сокол мой ясный рогатую, да кружку мне с белой водой протянул.

- Пей, краса!

Сделала я маленький глоточек. Вкусно! Второй, третий…

- Ах, ничего вкуснее не пробовала! – выпила залпом всю кружку. – Спасибо тебе, кормилица, - погладила я благодарно коровушку.

- Пожалуйста, - довольно прикрыла глаза Ресничка.

Ресничка

Родилась я в деревне в крестьянской семье. Моя мать была уважаемой коровой, которая давала столько молока, что хозяевам не хватало ведер. Когда хозяйская дочка увидела меня, то завизжала:

- Смотрите, какие у этой телочки огромные ресницы, словно паук их плел! Назовем ее Ресничкой.

Так и прозвали меня Ресничкой.

Когда мне был год от роду, меня продали в другую семью. Я долго тосковала по маме, но потом привыкла. В сарае кроме меня жила еще другая корова Рыжуха и лошадь Сивка. Рыжуха приняла меня, тепло и ласково, а Сивка была своенравной и неразговорчивой. Она любила одного хозяина, а других к себе не подпускала.

А я, когда обжилась немного на новом месте, стала себе занятие по душе искать. Ну, кто решил, что корова все время должна только траву жевать, да молоко давать? А, ежели, во мне душа поет? Как такую песню соловьиную в себе держать? Не стала я себя сдерживать. Душа пела, а я подпевала ей. Такие трели выдавать стала! Да песни во мне рождались одна за другою.

Вот и солнышко взошло,

Значит надобно вставать.

Петушок прокукарекал,

Ну, а мне пора мычать.

Му-му-му! Му-му-му!

Проснитесь все скорее!

Му-му-му! Му-му-му!

Коровы уж пропели!

Потянулись, улыбнулись!

Эх, хозяйка не храпи!

Поднимайся, умывайся,

Да коровушку дои!

Му-му-му! Му-му-му!

Проснитесь все скорее!

Му-му-му! Му-му-му!

Коровы уж пропели!

Ах, с какой радостью я стала петь эту песенку каждое утро с восходом солнца. Петушок во дворе еще глазоньки свои открыть не успел, а я уже мумукаю себе во всю. Даже и петух не нужен с такою коровою! Вот с этой ранней песенки все и началось. Раз пропела, в дело пошло, все проснулись, умылись. Второй раз проснулись, умылись. Третий раз хозяйка прибежала полусонная, да как закричит на меня:

- Хватит рогатая мычать спозаранку! Ты корова, а не петух!

Я хотела уже и обидеться, но потом подумала, что у каждого из животных своя роль, пусть Петя сначала кукарекает, а уж потом я для надежности промычу. Но хозяйке и так не понравилось. Стала она меня каждое утро бранить, да платком на меня махать. Вот тут уж я обиделась не на шутку. На меня кормилицу, да платком махать! Перестала я траву щипать, да молока давать. Пусть знают, кто в доме главный! Тогда хозяйка продать меня вздумала, вроде как я уже не молочная корова, а только на холодец и гожусь. Вот и не знаю, чем бы наш спор кончился, но однажды ночью из сарая меня украл домовой, что обиделся на хозяев, да повел меня на свое новое место- жительство, в Дремучий лес.

Степка – жених

Влюбился наш домовой Степан в кикимору болотную. А эта девица попалась с гонором, из себя мнит много, а сама пигалица тощая. Вот то ли дело бабы в нашей деревне! Вот уж дивчины видные, формы пышные, ростом крупные и ввысь, и вширь. Да, к примеру, хозяйка моя прежняя. Вот уж статная женщина. Молока у меня надоит ведра два, да несет их легонько, глазом не поведет. Такая и солнце ясное свое фигурою затмит и закроет от глаз. В общем, сначала мне не понравилась эта мокрущая девица. А потом посмотрела я на домового, думаю, а куда ему видная баба, коли сам он под лавкою умещается, зашибет она его ненароком. Пусть уж милуется со своею лягушенцией болотной.

Тут Степан, чтобы кикимору покорить, решил ей избу построить, да моим молоком парным ее отпоить, чтобы сердце тинное отогреть. А эта квакушка зеленая, та еще штучка оказалась. Ей, видите ли, не только избу подавай, ей еще и чувства неземные понадобились. Так она и заявила хозяйственному:

- Ты, Степан, со мною, как с поленом обращаешься. Никаких я подвигов от тебя не вижу.

- Так, ежели, я подвиги совершать начну, мы с тобой к зиме в сугробе жить будем, а не в хате. Промерзнем все, да и насморк подхватим.

- Ну, хорошо, пусть без подвигов, но ты же мой жених.

- Верно! – заулыбался Степан.

- А женихам принято за невестами ухаживать, да чувства свои неземные показывать. А от тебя что?

- Что от меня? – испугался домовой.

- От тебя одни стружки, да бревна! Где твои ухаживания, Степан?

Развернулась эта болотная девица и пошла себе восвояси. Домовой весь день ходил угрюмый, работа у него не ладилась.

- Эх, хозяйственный ты мужик, Степан, но с бревном лучше обращаешься, чем с девицей, - решила я все взять в свои руки.

- И ты туда же, - обиделся домовой.

- А, ты не хмурься, лучше меня слушай, да на ус мотай.

- Нет у меня усов!

- Тогда запоминай. Ты вот целыми днями рубишь, пилишь, строгаешь, а на девицу свою болотную никакого внимания не обращаешь.

- Как не обращаю? Я же для нее и стараюсь!

- Это ты так думаешь, а ей обидно. Ну, ты хотя бы цветочек на полянке сорви, да подари. Все этой лягушенции приятно будет.

- Колокольчик?

- Ну и колокольчик можно! Сорви цветочки, да отнеси ей.

Обрадовался Степан, нарвал охапку цветов, да кинулся на болото. А я за ним украдкой последовала. Спряталась за кустами, подглядываю. Подошел подлавочный к своей кикиморе, за охапкою его и не видно почти. Протягивает ей цветы. Та зарумянилась вся, заулыбалась.

- Это мне?

- Тебе! – довольно протянул Степан.

- Ой, какие красивые колокольчики! Ты сам собирал?

- Сам, конечно. Корова сказала тебе отнести, чтобы тебя задобрить.

- Что? – тут болотная в лице изменилась, зеленое ее лицо еще больше позеленело. – Не нужен мне твой веник драный!

- Как? Тебе же понравилось! – домовой от горя выронил цветы.

- Веник! Иди строй свою избу, нечего без дела слоняться.

И побрел Степан обратно. Идет, а сам от обиды чуть не плачет. Тут уж я решила заступиться за горемычного. Вышла из укрытия своего, да к кикиморе подхожу. Та нос свой отвернула и в болото уставилась.

- Ты зачем Степана обижаешь?

- А, ты у нас, рогатая, заступница?

- Ты, лягушенция, не больно умничай. Ты знаешь, кто такой домовой?

- Домовой и есть домовой.

- Эх, коза неразумная, домовой – это счастье! У Степана знаешь, какое сердце доброе! Вот ты, кикимора, сколько на своем болоте сидишь, да женихов перебираешь?

- Уж лет триста.

- Много к тебе сваталось?

- Ох, много сваталось женихов знатных, да заморских.

- А, что же ты никого не выбрала?

- Ах, рогатая, сердце не лежало.

- Потому и не лежало, что Степан особенный, может и не умеет он красиво ухаживать, зато сердцем добрый.

- Эх, рогатая, - обняла меня кикимора за шею. – А ведь верно ты говоришь! Не буду больше над Степаном измываться. Буду лучше помогать ему избу строить. А для тебя, кормилицы, у меня подарочек есть.

- Подарочек? Люблю я подарки, - даже сердце мое коровье раздобрело. – Дари скорее!

Сняла кикимора со своих волос ленту яркую, да на мой кудрявый лоб повязала. – Красавица, - глядя на меня, сказала мокрущая.

- Красавица! – от радости прикрыла я глазки.

Щи из крапивы

Гулял я себе по лесу. Собирал крапиву для щей. Ох, и вкусен супец из крапивы, а уж как полезен. Соскучился мой животик по горячему, аж мочи нет! Думаю, нарву я крапивы, огонь разведу, а кикимора сварит обед вкусный. Нарвал я было уже целую охапку, да возвращался на полянку, как упало на мою голову чудище лесное. Смотрю, глазонькам своим не верю – повелитель пчел окаянный. Вспомнил я старое, как он мне косточки все пересчитал, да злость меня такая одолела! Сжал я крапиву в ручке, да как отхлестал по морде это чудище! Тот заревел. Думаю, сейчас вцепится в меня, несдобровать тогда. Пустился наутек, так что и след мой простыл. Прибежал на поляну, Ресничку увидел, да к ней прижался. А тело мое так и дрожит от страха.

- Ты чего, домовитый, трясешься?

- Коровушка, спасай! Охотится, видно, на меня чудище лесное. Помнишь, я про повелителя пчел рассказывал. Так вот он на меня и сегодня напал. Опять с дерева подкараулил. Но я не растерялся! Дал отпор! Крапивою отхлестал, так, что не сунется он ко мне больше.

- Эх, Степан, а со мной какое приключение было.

- Что такое?

- Напали на меня сегодня звери лесные. Отхлестали меня прутьями по самой корме.

- Ох, рогатая! Не принял нас Дремучий лес! Что же делать то?

- Держать рога наготове! Мы с добром пришли. Никому ничего худого не сделали. Будем дом строить, да жить в нем.

- Верно говоришь!

Тут из леса выходит краса моя ясная. Песню ладную напевает. В руках у нее охапка травы.

- Здравствуй, краса моя, - до чего хороша.

- Здравствуй, сокол ясный. Вот крапиву нарвала для щей твоих.

- Хорошо! – обрадовался я. Свою то крапиву я на дело пустил. – Вот тебе котелок, воды наноси, огонь разведи, да щи начинай варить.

- Что? – так на меня глаза свои большие и вытаращила. – Я щи варить?

- А кто же? – не понял я вопроса. – Так испокон веков заведено, что бабы варят, да стряпают.

- Ты что, Степан, ума лишился? Я тебе крапиву надрала, а ты уж давай-ка сам кашеварь, - да траву мне под ноги кинула.

- Вот и ходи голодная! Иди на болото тину горькую жевать! – разозлился я, добрейшая душенька.

- Не хочу тину! Хочу щи с крапивою, - да ножкой еще и притопнула.

- Вы чего развопились, как дети неразумные, - в дело включилась коровушка. – Есть хотите? А, ежели хотите, готовить придется. У тебя Степан изба – три бревна, до осени едва успеть сделать. А ты, кикимора, все равно без дела на болоте своем сидишь, так что тебе и готовить.

- А я не умею ваши щи варить! – запротестовала краса моя несговорчивая.

- Так что там великого? Научу я тебя, бестолковую, - заверила ее Ресничка. – А ты, Степан, иди работать, позже приходи щец наших отведать. Ох, мы с кикиморой наготовим, язык откусишь!

- Верно! Речь от вкуснотищи потеряешь! – заверила меня голубка.

Вот как коровушка моя все ловко разрешила. Я благодарно кивнул Ресничке и побежал осиливать хату.

Встреча

Строил я избу, строил. Устал, так что рученьки ныть стали, да спинушка затрещала. В животе заурчало от голода. Эх, щей надобно отведать! Прихожу я к столу, а там в котле дымятся да ароматом своим завлекают щи крапивные полезные. Краса болотная меня поджидает, да улыбкою очаровательной заманивает.

- Отведай щец свежих, Степан, - в тарелку налила, и мне протягивает.

- Я за ложку, да скорее пробовать. – А вкуснотища! Оторваться не могу. Съел одну тарелочку, добавки попросил. Вторую съел – наесться не могу. Третью отхлебал – насытился.

А голубка моя болотная смеется, да приговаривает:

- Что, Степан, язык проглотил?

Наелся я досыта домашней пищи, да ко сну меня приклонило. Улегся я на травушку, где солнце припекает, да уснул. Проснулся от гула, да криков. Корова меня языком облизывает мокрым и фырчит:

- Вставай, Степан! Поднимайся! Беда!

Я глаза свои открыл, да мамочки! Дрожь по телу пошла, не знаю, как унять. Толпа зверей лесных на нас идет. Я на ножки свои вскочил, топор, что под рукою был, взял, да приготовился красу свою и коровушку защищать. Голубка же моя тинная стоит и глазом не моргнет. Подошли звери лесные к нам ближе, окружили.

- Не подходите! – крикнул я, размахивая топором. – Зарублю! – а у самого сердечко выпрыгнуть из груди готово.

- Ты чего это, Потап, на мои болота пожаловал? Али тебе своих владений мало?

- А ты теперь лихо защищаешь, кикимора? Предала ты лес родной, значит? – обвинил красу мою медведь.

- Какое лихо? Где ты, Потап, лихо то увидел?

- А это кто с тобой? – да кивает на нас с кровушкой.

- Ты что, медведь, ослеп совсем? Что корову с домовым никогда не видывал?

- Это, точно, корова! – вступил в разговор волк. – Обычная деревенская рогатая. От нее вреда никакого, наоборот она еще и молока дает.

- А это домовой, - кивнул на меня лис. Такие коротышки в домах людских живут, да счастья в дом несут.

- Вот так да, - удивился медведь. – А где же тогда лихо? Где прячется?

- Да не видела я никакого лиха! – ответила лягушечка моя.

- А кто же тогда в лесу стучал?

- Я стучал топором, деревья рубил, - честно признался.

- Зачем лес портишь? – грозно спросил волк.

- Так не порчу я вовсе. Я избу строю. Я же домовой, а домовым без избы никак нельзя.

- А что ты вообще в наших краях позабыл?

- Меня хозяйка злющая из дома выжила, вот и подался я в чащу.

- А дым откуда идет?

- Так я ж чай щи хлебать люблю, а их только на костре варить надо.

- А ты, кикимора, почему песни поешь, да венки на голове носишь? Зачем болото свое покинула?

- А чего в этом странного? Влюбилась я, вот и пою, да цветочки собираю. Степан мой жених, - радостно объявила краса моя.

- Ну чудеса! – удивились лесные жители.

- А зачем ты меня крапивой отхлестал? – тут из толпы вышел повелитель пчел.

- А! Повелитель пчел! – ноженьки задрожали. Я топором замахнулся на него, да кричу, - Не подходи! Стой, где стоишь!

Медведь Потап отстранил чудище, да подошел ко мне ближе:

- Ты зачем моего сына крапивою по носу ошпарил?

- Повелитель пчел - твой сын?

- Какой еще повелитель пчел?

- Так я, когда к вам в лес шел, заснул под деревцем, а на меня сверху упало чудище, за которым рой пчел следовал.

- Я не повелитель пчел! Я медвежонок Пузяша. Просто на меня тогда напал сладкожорик и я залез на дерево, медком полакомиться, а пчелы разозлились. Упал я тогда с дерева, а не специально тебя придавил. От пчел убегал.

- Фууух! – с облегчением выдохнул я. – Значит, чудищ в вашем лесу не водится.

- А почему ты меня чуть не забодала? – обратился к коровушке моей волчонок.

- Так ты сам на меня напал! Где родители у этого хулигана?

- Я здесь, - вышел вперед волк.

- Вот и воспитывайте своих детей, а то они творят, что хотят. Паслась я себе на лужайке, травку кушала, никого не трогала, а тут выбегает из кустов, да прутом меня по корме хлещет. Что за молодежь пошла? – возмутилась Ресничка.

- Это правда? – спросил волк у сына.

Волчонок опустил нос:

- Правда. Только я думал, что это лихо. Простите меня, тетя корова.

- Ладно, на первый раз прощаю.

⇐ Предыдущая 12