ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои, задействованные в сценах сексуального содержания, вымышленные и достигли возраста 18 лет.

Глава 1

 

Гермиона уже полчаса как сидела на диване и теребила в руках столь долгожданное письмо, но всё никак не решалась его вскрыть. Что оно ей сулило: билет в лучшее завтра или же наоборот — своеобразную эпитафию для её жизни в магической Британии? Этого бывшая глава Отдела по работе с разумными магическими существами не знала. Однако оставаться в неведении и гадать было всё невыносимей. И она, надломив печать Хогвартса, подрагивающими от нервного напряжения пальцами достала из конверта столь важное для неё письмо. О, этот аккуратный сдержанный почерк она узнала бы из тысячи похожих — рука Северуса Снейпа не раз за время обучения занижала ей оценку, выводя всего лишь "Удовлетворительно" в уголке пергамента. И вот, спустя четыре года, Гермиона вновь скользила взглядом по столь ненавистным завитушкам с каллиграфической точностью написанных букв: "Мисс Грейнджер, мы рассмотрели ваше заявление о приеме на работу в должности преподавателя Зельеварения. Должен вам сообщить, что не будь мы в столь стесненных обстоятельствах, ваше письмо полетело бы сразу же в камин. Однако помня ваши заслуги перед магическим сообществом, мы пойдем навстречу и удовлетворим вашу просьбу, хотя нам и нежелателен в Хогвартсе человек с сомнительной репутацией. Тем не менее, проверив ваши достижения по данному предмету, мы можем предложить вам лишь должность лаборанта-помощника. О своем согласии уведомите профессора МакГонагалл в ближайшие три дня". А ниже шла подпись: "Директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, Северус Снейп".

Прочитав письмо до конца, Гермиона выпустила его из рук, и оно с легким шелестом упало на пол. Сама же она закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Получалось, её берут на работу не потому, что другого преподавателя им не хватает времени найти, и не за то, что результаты её экзаменов до сих пор остаются недосягаемыми для других учеников, а лишь из жалости. Словно подбирают бездомную собачонку. Хотя разве не таковой была героиня войны с Темным Лордом? Северус Снейп протягивал ей подачку, зная, что она не может отказаться, а значит, можно сразу приступать к унижениям. Кем она будет? Сходи-подай-помой? И это та, кто до сих пор может по памяти скопировать все учебники по Зельеварению. Слезы от незаслуженного унижения сами чертили влажные дорожки на её щеках. Напряжение последних дней, когда она ждала это письмо, требовало выхода. И сколько бы Гермиона не вытирала соленые капли со щек, те всё так же продолжали течь.

— Ненавижу... Ненавижу... — шептала Гермиона сквозь слезы. Это письмо словно пробило плотину, сдерживающую чувства внутри, что она так скрупулезно воздвигала, защищая себя от так жестоко обошедшегося с ней мира. И сейчас, вместе со слезами обиды и ненависти к Снейпу, Гермиона наконец-то смогла оплакать свою жизнь, что разбилась в один миг от одного лишь слова "Нет", сказанного честолюбивой гриффиндоркой, не пожелавшей продать своё тело.

Гермиона вновь и вновь задавала себе одни и те же вопросы: "Почему? Почему всё так получилось? Что я сделала не так?". Но ответ был и так известен. Он жег изнутри и выходил солёными слезами — она просто была наивной дурочкой, видевшей лишь то, что хотела. "Когда долго смотришь вдаль, перестаешь обращать внимание на то, что под ногами", — сказал ей как-то Снейп перед выпускными экзаменами. Все-таки прав был он, говоря эти слова. Но среди оваций так легко потеряться...

* * *

В год после окончания войны она вернулась в Хогвартс, чтобы закончить обучение, а Гарри и Рон пошли в Аврорат ловить и предавать суду оставшихся Пожирателей. Слава победителей и героев войны обрушилась на них, меняя судьбы. Гермиона и сейчас не могла сказать, как так получилось, что Гарри, мальчик-который-выжил, отошел на второй план, и именно она стала главным лицом победы. Возможно, причина была в том, что девушка на первой полосе газеты привлекала больше внимания, или людей просто забавляли её речи о равенстве… Ох, сколько она провела жарких дебатов в тот год, отстаивая права домашних эльфов, гоблинов, великанов! Вся магическая Великобритания, да и не только она, следила за её успехами. Подготовке к экзаменам, как и самим испытаниям, были посвящены даже специальные выпуски «Ежедневного Пророка». Лишь одно омрачало сказочную идиллию и веру в то, что она своими силами сможет сделать этот мир лучше. И этим негативным моментом был Северус Снейп. Лишившись своего "мальчика для битья" в лице Гарри, он переключился на неё, хотя раньше практически не замечал. И теперь уроки Зельеварения превратились для Гермионы в нечто ужасное. За малейшие несоответствия в зелье, что могли приготовить лишь единицы среди взрослых волшебников, котел сразу же опустошался, и приходилось начинать все заново. А уж сколько раз Снейп прохаживался по её маггловскому происхождению, было вообще не счесть. Тем не менее она выдержала всё и блестяще окончила Хогвартс.

Возможно уже тогда Гермиона, стараясь на каждую издевку Снейпа ответить новым интервью, заявлением или предложением по улучшению чего-либо, ступила на тропу ошибок, что и привела к краху. Но ей просто некогда было смотреть по сторонам. Свадьба с Роном (фамилию она свою сохранила, общественность была в восторге от церемонии), работа в Министерстве и быстрый взлет по карьерной лестнице до главы целого отдела превратили тот первый год после окончания Хогвартса в какую-то нескончаемую феерию успехов и побед. Тогда ей казалось, что она в силах сотворить невозможное. Идеальная ученица в прошлом, идеальный работник сейчас, идеальная семья, незапятнанная репутация — и всё это направлено на создание лучшего общества.

Вот только постепенно берега вдоль реки её жизни становились всё более обрывистыми и каменистыми. Званые вечера для неё были ещё одной возможностью реализации рабочих планов и программ, но для Рона, простого аврора, являлись только источником унижений. Пренебрежительный тон вышестоящих и обеспеченных, постоянные расспросы о Гарри Поттере и о том, почему Рон бросил тогда в лесу своих друзей, восхваление жены на фоне его скромных успехов — всё это привело к тому, что он отказался от посещения подобных мероприятий. В тот день произошла их первая ссора, но Гермиона так и не смогла убедить мужа, что эти встречи ей необходимы. Гриффиндорское упрямство сыграло злую шутку — Рон упёрся, а без него она не могла выходить в свет, иначе это бросило бы тень на их семью. В результате Гермионе приходилось всё чаще возвращать приглашения, и, соответственно, она стала реже появляться на страницах «Ежедневного Пророка». Без возможности вовремя переговорить с нужными людьми её предложения уже не получали прежнюю поддержку, что отражалось на финансировании отдела и премировании работников — с коллегами на работе стало труднее общаться. Но хуже всего дела обстояли дома, точнее, в спальне. Нет, у Рона не было никаких проблем с желанием, да и «скорострелом» его нельзя было назвать — должное количество возвратно-поступательных движений Гермиона получала в полной мере. Но ей этого становилось мало — насыщенная жизнь, да ещё и все усиливающийся стресс требовали подпитки чем-то большим, чем поза миссионера. Страстная натура Гермионы требовала огня, яростных постельных баталий, сменяемых томной негой и лаской. Имея в подчинении больше сотни людей, в постели она хотела подчиняться сама, почувствовать, что её именно берут, заставляя умолять не останавливаться.

Гермиона не раз пробовала намекнуть Рону быть более жестким и грубым, хотя бы шлепнуть ее несколько раз по заднице во время оргазма, но тот либо делал вид, что не понимает намеков, либо просто говорил "нет", считая всё подобное извращением. В результате, ей приходилось давить свои желания, быть в постели той женщиной, которая устраивает Рона. И постепенно отсутствие искренности выстроило между ними стену непонимания, а затем и отчуждения. Секс становился реже и был именно обязанностью, а не песнью страсти и желанию близости, как в первые месяцы брака. Ссоры становились чаще, а проблемы на работе лишь усугубляли ситуацию.

* * *

Гермиона ещё месяц назад обратила внимание на то, что Люциус Малфой оказывается слишком часто в её обществе, хотя по работе они вообще не должны были пересекаться, разве что лишь на собрании глав отделов. В то время она продвигала предложение о разрешении гоблинам иметь волшебные палочки. Её непосредственное общение с Люциусом и началось как раз с обсуждения этого. Они столкнулись в лифте. Пара приветствий, несколько слов о погоде, а потом Гермиона даже и не заметила, как речь зашла об её проекте. Она приводила всевозможные доводы в пользу этого разрешения, убеждая Малфоя, что это лишь укрепит отношения между гоблинами и людьми. Он же, хотя явно и не высказывал свое мнение, но классическими для него полунамеками говорил о нежелательности продвижения данной инициативы, предупреждал, что слишком много будет недовольных среди высокопоставленных лиц. И почему она тогда не приняла его слова во внимание? Ах, да, Гермиона считала себя способной самостоятельно справиться с любыми угрозами и неприятностями.

Их последняя на тот момент встреча случилась мартовским вечером, как раз накануне Слушаний по её предложению. Многие сослуживцы уже прямым текстом говорили, что идея провальная, просили отказаться или хотя бы перенести это всё на пару месяцев позже, чтобы ещё раз взвесить все за и против. Однако гриффиндорское упрямство взяло верх.

Была уже глубокая ночь, а Гермиона продолжала проверять и перепроверять документы перед завтрашними Слушаниями. Лёгкий стук в дверь, прозвучавший оглушительно громко в тишине ночного Министерства, заставил Гермиону вздрогнуть. Несколько секунд она судорожно пыталась вспомнить, кто из её работников мог так же допоздна засидеться, но подходящей кандидатуры не находилось. Тем не менее правила вежливости требовали хоть какой-то реакции.

— Войдите, — произнесла Гермиона, надевая туфли и вставая из-за стола, чтобы встретить ночного гостя.

Дверь медленно раскрылась, впуская в кабинет человека, которого она меньше всего ожидала здесь увидеть.

— Вы?

Её удивление было настолько сильным, что она даже забыла поздороваться с Люциусом Малфоем. Однако тот, словно совершенно никого не замечая, неспешно проследовал в центр кабинета и стал его осматривать. Гермиона молчала, внутренне сожалея, что так и не удосужилась отправить все эти папки, возвышающиеся стопками вдоль стен, в архив на хранение. Пауза затягивалась, и Гермиона уже начала нервничать, не зная, чего ожидать от такого ночного визита. Наконец, вдоволь налюбовавшись кипами бумаг, Малфой обратил внимание на хозяйку кабинета:

— А у вас уютно, хотя и немного тесновато. Мне кажется, вам бы подошел более просторный кабинет. Что-то наподобие моего…

На последних словах Люциус испытывающе посмотрел Гермионе прямо в глаза, чем несколько её смутил.

— Что вы хотите этим сказать? — проговорила Гермиона, почему-то ощущая себя кроликом перед удавом, приготовившимся к броску.

— О, ровным счетом ничего. Так, мысли вслух. Не берите это в свою прекрасную головку.

Люциус отвернулся от Гермионы и подошел к стопкам документов у её стола.

— «Случаи нападения великанов, спровоцированные магглами», — прочел он, открыв верхнюю папку. — Гермиона, вы отлично поработали. Столько труда, столько времени… Надеюсь, вы не против, если я буду называть вас по имени?

Пальцы Люциуса оставили папку и теперь оценивали качество полировки на рабочем столе. Две последних недели девушка усиленно готовилась к Слушаниям, и ей совершенно не хватало времени на поддержание в кабинете чистоты. Еще только став главой отдела, Гермиона полностью отказалась от технического персонала, который был в Министерстве представлен эльфами. Увеличить их заработную плату и облегчить условия труда в вышестоящих инстанциях отказались, а пользоваться в своём отделе на стандартных условиях услугами тех, за чьи права она так яро боролась, Гермиона просто не могла себе позволить. В результате её работникам вменялось в обязанность самостоятельно наводить порядок и поддерживать чистоту в кабинетах. Не все восприняли это нововведение с энтузиазмом, но несогласным было предложено оплачивать труд уборщиков из своего кармана. После этого инициатива Гермионы получила единогласную поддержку. Проследив за его пальцами, которые оставляли дорожки в накопившейся на краю стола пыли, Гермиона смутилась ещё больше и смогла лишь согласно кивнуть головой на его вопрос.

— Если бы в моём отделе был хоть один человек с работоспособностью в треть вашей, то я бы стал самым счастливым главой отдела в Министерстве, — с мечтательными нотками в голосе произнес Малфой и вновь посмотрел Гермионе прямо в глаза. Та увидела, как расширены сейчас его зрачки, хотя в кабинете было достаточно освещения. Заметив это, она почувствовала, как по её спине пробежал холодок. Почему-то ей казалось, что от обычно сдержанно-отстраненного Малфоя сейчас веет какой-то угрозой.

«Да что с тобой такое? — мысленно спросила себя Гермиона. — Ну не съест же он тебя, в конце-то концов. Так что успокойся и продолжай беседу».

А её собеседник тем временем подошел к ней практически вплотную и произнес:

— Гермиона, вам не следует завтра ходить на Слушания. Скажитесь больной, возьмите отпуск или... — голос Люциуса чуть дрогнул, — просто проспите.

Это очень удивило девушку, раньше она не замечала за ним подобного. Обычно тот всегда держал себя в руках независимо от ситуации. А сейчас, когда Люциус стоял так близко, Гермиона, к тому же, заметила, как тяжело тот дышит, хотя и старается это скрыть.

«Да что же такое происходит?» — подумала она. Казалось, что, разговаривая с ней, Малфой думал о чем-то ещё, более важном. Словно хотел ей что-то сказать, но запрещал себе это делать. И возможно именно с последующим вопросом Гермионы и сдвинулся первый камушек будущей лавины.

— Люциус, говорите прямо, что вы хотите сказать, — Гермиона сама не заметила, как впервые назвала Малфоя по имени. На секунду тот замер, и девушка даже успела подумать, что сейчас будет отчитана за столь фамильярное обращение. Но уже в следующий миг всё смешалось, и она оказалась в объятиях Малфоя.

— Гермиона, — шептали его губы ей на ухо, опаляя дыханием и чуть прикасаясь к нежной коже, — тебе завтра не выиграть. Не спрашивай почему, это уже решенный факт. Но скажи лишь одно слово, и ты получишь через неделю стопроцентную поддержку. Я сделаю это для тебя! Ты завладела моим умом и телом. Когда ты рядом, я не в силах думать ни о чем другом. Будь моей… Сейчас... И в скором времени ты станешь заместителем министра, а потом займешь и его пост. Ты знаешь, мне это по силам. Гермиона, стань моей, и вся страна будет в твоем распоряжении! И никто никогда не посмеет назвать тебя грязнокровкой. Только скажи «да»…

Пораженная таким поворотом событий и той страстью, которая сейчас исходила от Малфоя, Гермиона даже не оказывала сопротивления, позволяя Люциусу обнимать себя. Его губы практически скользили по мочке ее уха, от чего спина покрывалась приятными мурашками. Гермионе казалось, что еще миг, и он просто изнасилует её прямо на полу среди этих бесчисленных папок. Воображение уже рисовало в сознании картину того, как он раздвигает коленом её ноги и, сдвинув узкую полоску ткани, входит одним сильным движением, не спрашивая разрешения.

Руки Люциуса опустились ей на бёдра и крепко сжали ягодицы, чуть приподнимая. Это было настолько волнительно, что она не смогла сдержаться и шумно выдохнула. Гермиона не стала его останавливать, хоть и понимала, что это измена, что позволяет себя лапать чужому мужчине. Но, возможно, долгое воздержание, а скорее всего та страсть, что исходила сейчас от Люциуса и которую так тщетно она искала в Роне, помрачили разум, не позволяя вырываться. Малфой вновь прижал её к себе, и девушка почувствовала, как в низ живота упёрлось что-то твёрдое. От этого ощущения Гермиону словно молнией пронзило. Она поняла, что уже сама хочет, чтобы он взял её, и плевать на последствия! Молодое тело жаждало секса, требовало ощутить в себе горячую твердую плоть. Еще мгновение, и она сама задерёт юбку, позволяя его жадным рукам прикоснуться к телу. Но тут до Гермионы дошёл смысл его последней фразы, и слово «грязнокровка» словно обдало её ледяной водой, воскрешая в памяти все те издевательства, что ей пришлось вкусить от его чистокровного сынка, да и от других представителей змеиного факультета. Чего только стоили пытки Беллатрисы, память о которых хранили шрамы на руке… И страсть в одну секунду сменилась ненавистью к тому, кто так нагло требовал отдаться, стать любовницей в обмен на поддержку и высокий пост в Министерстве. «И это твоя цена? — пронеслось в её голове. — Всего несколько слов, а ты уже готова раздвинуть ноги перед тем, кто даже не посмотрел бы на тебя в случае победы Волдеморта?». И, чуть отстранившись, она со всей силы ударила мужчину коленом в пах. Люциус, совершенно не ожидавший такого, выпустил её и с громким протяжным стоном повалился на пол.

— Нет! Никогда! — выкрикнула Гермиона и выбежала из кабинета.

Возвращение домой прошло как в тумане. И лишь только сидя в ванной, она смогла более-менее прийти в себя после случившегося.

«Что с тобой происходит, Гермиона? — спрашивала она себя, мучаясь угрызениями совести. — Ты же почти отдалась ему, почти раздвинула ноги перед ним. И если бы не это слово, то… Ты ударила самого Люциуса Малфоя! Да ещё в такое место. Что же теперь будет?»

С одной стороны, она защищала свою честь замужней женщины, а с другой — сама же позволила ему так далеко зайти, давая надежду на продолжение. Могла ведь просто оттолкнуть, дать пощечину, в конце-то концов. Почему сделала именно это? И что он сделает в ответ? Будет ли мстить? Только сейчас она начала осознавать весь ужас своего поступка и его возможные последствия. Но больше всего Гермиону жгло осознание того, что в тот момент ей было совершенно неважно, кто именно её обнимал. Главным было лишь желание секса, страстного, запретного, но от этого ещё более сладкого. Одно хорошо — Рон был на ночном дежурстве, и ей хотя бы сегодня не придется смотреть на мужа, делая вид, что ничего не произошло.

На следующий день Гермиона пришла в Министерство намного раньше обычного. И причина была не в желании еще раз все досконально проверить перед Слушаниями. Ранним приходом она хотела минимизировать свои шансы встретиться с Малфоем. Гермиона понимала, что это неизбежно, опять же он тоже должен был там присутствовать, но эта встреча будет происходить при множестве людей, а вот возможность столкнуться с ним лицом к лицу, в одном из многочисленных коридоров Министерства, пугала неимоверно. Она совершенно не представляла, как вести себя в этом случае: делать вид, что ничего не было или с первых же слов принести извинения? Ясно лишь одно — их ночная встреча должна была остаться в тайне, и Гермиона была в этом полностью уверена.

Однако Люциуса на Слушаниях не было, и ей хотя бы по этому поводу не пришлось краснеть. А так, всё прошло именно в том ключе, что и предвещал Малфой. Её предложение разгромили по всем статьям. Она услышала в адрес своего отдела и себя лично обвинения в растрате средств и в протирании штанов, пока другие заняты настоящим делом, и фразы о неоправданных ожиданиях. Гермиона пыталась отстаивать своё предложение, приводила в пример цифры и опросы, но её просто не хотели слушать. Единогласное «нет» — вот с чем покинула она зал заседаний. Люциуса, по причине отсутствия, посчитали воздержавшимся, а значит, косвенно согласным.

Газетчики не замедлили этим воспользоваться. И утром следующего дня Гермиону на рабочем столе поджидали свежий выпуск «Ежедневного Пророка» с первой критической статьей о ней, а также пять заявлений от её работников о переводе в другой отдел. И это было только начало.

В течение следующих трёх недель на стол легло, в общей сложности, сорок заявлений — почти половина отдела. Её программы закрывались одна за другой. Когда она пробилась к министру на прием с целью выяснения причин этого, ей ответили лишь тем, что «магическая Британия вступила в период экономического кризиса, и Министерству приходится расходовать средства более экономно». Сначала Гермиона думала, что это происки Малфоя, как месть за отказ и удар. Но позже узнала, что тот отбыл в Европу на неопределенный срок буквально через пару дней после Слушаний и возвращаться явно не собирался, занимаясь налаживанием связей с Министерствами магии других стран. Да и сокращение финансирования коснулось и многих других отделов. В результате она постепенно перестала искать «руку Малфоя» в каждом приказе министра об очередном сокращении чего-либо в Отделе по работе с разумными магическими существами и полностью сосредоточилась на сохранении того, что еще оставалось.

Дни шли за днями. С Роном она виделась достаточно редко, с точки зрения семьи. Тот почти все время пропадал на работе — с ухудшением финансовой обстановки в стране резко возросло количество преступлений. Да и сама Грейнджер частенько коротала ночи на маленьком диванчике в своем кабинете. С гриффиндорским упрямством она продолжала свою работу по признанию и защите прав разумных магических созданий, не считаясь с тем, что ее отдел уже переживал агонию перед неминуемым закрытием. Которое и состоялось в тот самый день, 6 августа, когда до празднования своеобразного юбилея — два года работы — оставалось буквально три дня...

 

Глава 2

 

Ещё только проснувшись утром, Гермиона почувствовала, что этот день будет для неё особенным. И не потому, что сейчас она ощущала себя намного лучше, чем после вчерашнего салатика из Министерской столовой, которым она благополучно отравилась — хорошо хоть, в доме всегда имелся запас необходимых зелий для подобных случаев. В общем, день словно обещал ей что-то удивительное и незабываемое. Чем была вызвана эта уверенность, она не знала.

«Может, Рон сегодня вернется?» — с некоторой надеждой подумала девушка. К этому моменту её муж вот уже два месяца как находился в длительной командировке. Пусть их редкий секс и не приносил нужного для её страстной натуры удовлетворения, но всё же какую-то разрядку давал. И сейчас, при таком длительном воздержании, Гермиона была бы безмерно рада возвращению мужа. Тем более что в последние две недели ей практически каждую ночь снились эротические сны, которые, словно зная её тайные желания, подкидывали сюжеты один волнительнее другого. Сегодня, например, она во сне была сразу с двумя. И это было так восхитительно: одновременно и чувствовать, и видеть, как горячая, подрагивающая от возбуждения плоть скользит во рту, проникая в горло, как ненасытные губы посасывают клитор, прикусывают нежную чувствительную плоть, заставляя стонать от наслаждения…

— О, нет, — пробормотала Гермиона, чувствуя, как от воспоминаний о ночных удовольствиях внизу живота начинает разливаться сладостное томление. — Ну же, давай, сосредоточься! Перестань думать только о сексе! Сегодня тебе должны объявить о планах по реорганизации твоего отдела. Нужно быть собранной, а ты грезишь лишь только об удовольствиях.

Но увещевания не подействовали. Воображение настойчиво рисовало картины, где она, полностью обнаженная, была привязана к кровати. Веревки обвивали запястья и лодыжки, раздвигая ей ноги как можно шире, чтобы Мариет, девочке с её отдела, было максимально удобно работать своим шаловливым язычком. А вокруг зеркала, зеркала, зеркала… Лишь только контрастный душ помог Гермионе прогнать из своего сознания пошлые мысли. Наскоро собравшись, Гермиона поспешила на работу.

Перед тем как пройти в свой кабинет, Грейнджер заскочила в столовую, чтобы устроить небольшой разнос за несвежие продукты, а заодно и взять стаканчик своего любимого капучино. Однако день снова напомнил ей о своей необычности странным привкусом напитка, обнаруженным уже в лифте. Возвращаться не хотелось, да и вкус нельзя было назвать слишком уж плохим. В результате, пока ехала, она всё-таки допила свой кофе, о чем практически сразу и пожалела — при выходе на нужном этаже начались «приключения». Стоило дверям лифта закрыться, как Гермиона почувствовала настолько сильное головокружение, что ей пришлось остановиться и опереться о стену, чтобы не упасть. После этого её затошнило, и она как можно быстрее поспешила к туалету. Но стоило сделать буквально несколько шагов, как плохое самочувствие также неожиданно прошло, как и началось. Понимая, что не следовало пить тот странный кофе, и, обещая себе разгромить весь Отдел внутреннего питания, Гермиона всё же добралась до своего кабинета.

На столе уже лежала папка с планом реорганизации. И Гермиона, усевшись в кресло, сразу приступила к изучению бумаг. Однако уже через несколько минут она поняла, что смысл написанного ускользает от неё, мысли путались, да ещё и в кабинете почему-то стало душно и жарко.

«Похоже, что всё-таки отравилась», — подумала Гермиона. Тем не менее в медпункт к колдомедику она решила не ходить, чтобы не терять времени, а лишь сняла мантию и расстегнула верхнюю застёжку на своей блузе. Немного подумав, она проделала подобное еще с парой пуговиц и, облегченно вздохнув, продолжила перебирать листы. Но уже через десять минут Гермиона освободила еще одну пуговку, а затем и еще. В результате она расстегнула блузу полностью и, вытащив из юбки, распахнула полы в стороны. Она не боялась, что её кто-нибудь увидит. Уже давно глава Отдела по работе с разумными магическими существами проводила рабочие дни в одиночестве, а если ей кто-нибудь из еще оставшихся сотрудников был нужен, то предпочитала сама к нему сходить.

Тем не менее распахнутая блуза принесла облегчение лишь ненадолго. Теперь уже бюстгальтер сжимал ей ребра словно тисками. Казалось, что он резко уменьшился на пару размеров. Но хуже всего было то, что трусики словно решили раздавить её половые губки, которые впридачу ещё и странно зудели. Не понимая, что с ней, Гермиона проверила застежку лифчика, но та была застегнута как обычно. Да и на ощупь чашки бюстгальтера были положенного размера. Но вот грудь, она, казалось, набухла, а соски вообще были так напряжены, что грозили прорвать нежную ткань. Чувствуя, что задыхается, Гермиона отстегнула бретельки и стащила лифчик с груди вниз. Однако возможность вдохнуть поглубже так и не принесла долгожданного облегчения. Даже наоборот, теперь её грудь стала ныть, словно требуя массажа. Дыхание девушки участилось, сердце стучало так сильно, что отдавало в висках. Ни о каких походах к колдомедику уже не могло быть и речи, учитывая состояние. Не осознавая себя, она положила руку на грудь и пальцами слегка сжала сосок. И в то же мгновение словно электрический импульс пронзил Гермиону, заставив выгнуться и застонать от захлестнувшей её волны удовольствия.

"Так мои ощущения — это следствие всего лишь сильного возбуждения?" — промелькнула в её голове мысль, но была тут же стерта очередной волной экстаза, когда пальцы неосознанно сжали сосок ещё раз. Краем сознания она понимала, что такое сильное возбуждение невозможно без специального воздействия, но уже ничего не могла с собой поделать. Сознание помутилось, а изголодавшееся тело взяло над её разумом полный контроль, заставляя ласкать свою грудь, сжимая и покручивая соски. Она чувствовала, как сладостное наслаждение наполняет тело, требуя чего-то более радикального. Не в силах отказать себе, Гермиона опустила руку на бедро и стала медленно сдвигать юбку вверх, открывая доступ к самому сокровенному. Она чувствовала, что трусики стали совсем мокрыми между ног.

Грейнджер, несмотря на свою любовь к чувственным наслаждениям, не была любительницей мастурбации. Будучи подростком, она несколько раз приобщилась к этому опыту, но совершенно не впечатлилась фактом засовывания в себя чего-либо с целью самоудовлетворения, предпочитая получать удовольствие лишь с помощью партнера. Но сейчас все это было сметено в сторону. Раздвинув ноги шире, она сдвинула влажную полоску трусиков и стала ласкать половые губки, заставляя себя выгибаться и постанывать, когда палец проникал чуть глубже в жаркое лоно. Вот только все эти действия, хоть и дарили наслаждение, но не настолько сильное, как хотелось. Желая как можно скорее оказаться на пике наслаждения, Гермиона ввела в себя сразу два пальца и стала двигать ими, массируя при этом клитор другой рукой. Ощущения были невероятными. Она ускорила движения, но столь желанный оргазм все не приходил. Возможно, сказывалось отсутствие опыта, а может то, что её пальцы не шли ни в какое сравнение с настоящим членом, который, проникая намного глубже, в полной мере может наполнить страстью и наслаждением. Но такового здесь не имелось, и Гермиона, продолжая скользить в себе пальцами, стала осматривать кабинет в поисках подходящей замены. И она нашлась практически сразу. В прошлом году её награждали как самого лучшего работника. Эта награда в виде узкого и чуть удлиненного конуса с выгравированными поздравлениями, дарственной надписью, гербом Министерства и его девизом подходила для её целей как нельзя лучше. Не отдавая себе отчета, Гермиона схватила её и, облизав кончик, приставила к себе. На несколько мгновений насладившись прикосновением прохладного металла к разгоряченной плоти, она надавила на основание, вгоняя статуэтку как можно глубже в свое влагалище.

— М-м-м-м... — застонала Гермиона от наслаждения, стараясь раздвинуть ноги ещё больше. Она совершенно потеряла счет времени, не помнила, где находится и как её зовут. Все её желания и стремления сейчас были сосредоточены там, где скользящий туда-сюда металл обещал приближение оргазма. В последние мгновения она даже не дышала, воспаряя на волнах наслаждения, что накатывались на неё, грозя утопить. Ещё миг, и мощный оргазм накрыл Гермиону.

Возможно, именно протяжный стон удовольствия явился спусковым крючком, а может, там просто посчитали, что достаточно ждать, но, пока Гермиона потягивалась в кресле в сладостной истоме, в кабинет ворвался какой-то человек, и вспышка колдофотоаппарата разрушила её жизнь. Ни требований денег, ни подписи на необходимом документе — к ней не поступило никаких предложений. А поиск того человека ничего не дал. Для доступа к данным о посетителях Министерства нужны были серьезные основания или приказ из Аврората, но рассказывать о произошедшем, по понятным причинам, она не хотела. И уже ночью к ней в дом прилетела сова, принеся свежеотпечатанный «Ежедневный Пророк», а также — письмо от Министра Магии. Письмо она открыла лишь на следующий день, потому что всем её вниманием завладела первая полоса газеты, на которой крупными буквами было написано: "Гермиона Грейнджер: герой войны или сосредоточие порока?". А ниже была большая колдография, на которой испуганная и изумленная Гермиона пытается прикрыть свою грудь рукой, в то время как другая все ещё сжимает находящуюся в её влагалище министерскую награду лучшего работника. Это был спецвыпуск «Пророка», распространяемый лишь по индивидуальной подписке, и в открытую продажу он не поступал, в связи с зачастую откровенным содержанием. Но Гермиона понимала, что всё это уже стало достоянием общественности. В конверте же был приказ об её увольнении с лишением всех званий, наград и привилегий, а также запрет занимать какие-либо должности в Министерстве Магии. Так же там был ещё один лист, на котором было написано о начале расследования по статьям «Превышение должностных полномочий» и «Перерасходование средств». Покидать город, как и удаляться от дома дальше, чем на сто метров, до окончания расследования было запрещено под угрозой заключения в Азкабан. Но самое главное — ей было запрещено колдовать. Почему? Объяснений никаких не прилагалось.

Буквально через два часа после получения газеты в дверь её дома постучался первый репортер с просьбой прокомментировать ситуацию. Она не открыла. А еще через час уже другая сова доставила новый спецвыпуск с большой статьей Риты Скитер, рассказывающей о личной жизни Гермионы и об её сексуальных проблемах. С восходом солнца ей в окно ударился первый камень, а ещё через полчаса перед домом появились какие-то люди с плакатами, на которых крупными буквами было написано "Шлюха", "Пример для подражания?", "Самоудовлетворяйся дома", "Не позорь Министерство", "Чем еще себя трахаешь?", и много других. Благо, дом был защищен и никто не мог к ней поникнуть без разрешения.

Гермиона не понимала, что происходит. Ведь, по сути, произошедшее — это только её личное дело, ну, и Рона. Да, уволили из Министерства, хорошо, но почему там, наверху, допустили такую огласку? Встречи с любовниками и любовницами, пьяные вечеринки, скандалы и интриги — всего этого в Министерстве хватало, работали же там люди, а не существа без чувств. Но если что-то выходило наружу, то сразу же заминалось, скрывалось. Кому надо выплачивали деньги, кого следовало увольняли. Сейчас же происходило обратное — Министр собственноручно открыл двери перед Ритой Скитер, разрешая той беспрепятственно собирать в Министерстве любую информацию о Грейнджер.

Гермиона хотела покинуть дом, спрятаться в каком-нибудь отеле или хотя бы просто уехать из города, но камин оказался заблокирован, а антиаппарационные чары можно было снять лишь вместе с защитой всего дома. Выходить же на улицу она просто боялась. Вся эта ситуация выбила почву у неё из-под ног, она элементарно растерялась. Гермиона отправила письма Гарри и Рону, но либо её сова была перехвачена, либо они просто не стали отвечать. А те совы, что приносили газеты, отказывались ей подчиняться. Отрезанной от мира, оказавшейся в один миг без какой-либо поддержки, ей лишь оставалось безучастно взирать на то, как её втаптывают в грязь всё больше и больше, приписывая даже то, чего не было. Гермиона не понимала, как все эти люди, даже её друзья, смогли так быстро отвернуться от неё. Или же людям свойственно радоваться падениям других? На их фоне они тогда кажутся себе более успешными, более достойными? Возможно, что и так... Гермиона за те первые две недели после её «уничтожения» открыла дверь лишь только Рону. Однако тот даже не зашёл, лишь молча протянул через порог заявление о разводе, чтобы она подписала, а затем исчез из её жизни.

Ей повезло, что толпе на улице перед её окнами надоело стоять с плакатами раньше, чем у неё в доме закончилась вся еда. Общественное порицание и незаслуженное унижение ударили по ней очень сильно. Гермиона замкнулась и лишь украдкой выбегала поздним вечером в магазин за продуктами, стараясь не замечать следующих за ней в отдалении авроров, что приставлены были для контроля за её перемещениями. Из регулярно присылаемых ей кем-то свежих выпусков «Пророка» она узнавала, как втаптывают в грязь не только её саму, но и все её труды, от чего становилось намного больнее.

Но ещё хуже было видеть в газете лицо Малфоя, вернувшегося в Лондон на следующий день после её позора. Его интервью о том, что «культура брака — это ценность, которой не дорожит современное поколение», что «чистокровные семьи всегда стояли на страже нравственности и порядка», вызывали в Гермионе бессильную ярость. Она теперь понимала, что с их последней встречи вся её жизнь шла по заранее спланированному им сценарию. Сокращения в отделе, закрытие программ и даже командировка Рона — всё это было лишь инструментами в осуществлении изощренной мести Люциуса Малфоя. Гермиона неоднократно прогоняла в памяти тот злополучный день, теперь уже видя, как легко она попалась в расставленную ловушку. Во-первых, получалось, что её давно опаивали чем-то очень серьезным, раз она не смогла этого заметить. Готовил зелье, похоже, истинный гений. Во-вторых, в тот капучино была добавлена намного большая доза, но она была уже немного не в себе, поэтому и не заострила на странном вкусе напитка свое внимание. А в-третьих, все те обнимающиеся и целующиеся парочки, что она встречала по дороге на работу, случайно услышанные фразы о сексе — всё это было подготовлено заранее, с целью настроить Гермиону на определенные мысли и действия. Когда пришло по

Поделиться: