 |
В.А.Курочкин. На войне как на войне
|
|
|
|
Незабвенному другу
Ванюше Кошелкину
посвящаю эту повесть
Двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот сорок третьего года Первый
Украинский фронт перешел в наступление. На участке Радомышль -- Брусилов
оборону немцев прорывала 3-я Гвар дейская танковая армия. Первые три дня
самоходный полк полковника Басова находился в резерве начальника артиллерии
6-го Гвардейского танкового корпуса.
Самоходки закопались в лесу, куда они прибыли еще за два дня до начала
наступления. Лес этот младший лейтенант Малешкин -- командир СУ-85 -- считал
ни с чем не сравнимым убожеством. Немецкие летчики с артиллеристами так его
обработали, что он просматривался на сквозь -- и с боков, и сверху.
Две ночи экипаж Сани Малешкина сидел под машиной в яме, около танковой
печки. В яме было невыносимо жар ко, и дым безжалостно выедал глаза. Огонь в
печке надо было поддерживать все время. Таков был приказ командира полка.
Последнюю ночь Саня не смыкал глаз до утра. Дежурство у печки он
побоялся доверить даже заряжающему -- ефрейтору Бянкину, самому опытному и
толковому бойцу экипажа. Накануне в полку произошло ЧП. Экипаж Саниного
приятеля лейтенанта Пашки Теленкова так усердно топил печку, что раскалил
днище машины. Дюритовые со единения на трубопроводах обуглились и лопнули.
Из мотора и баков вытекло все масло и горючее. Если бы полк не задержался в
лесу еще на сутки по каким-то неизвестным Сане Малешкину причинам, Теленкову
могли бы приписать умышленную порчу машины перед боем и от править его в
штрафную роту. Но Пашку пощадили. Впрочем, Пашка -- парень действительно
отчаянный, смелый, а самоходку вывел из строя потому, что уснул с экипажем и
|
|
|
чуть сам не сгорел.
Младший лейтенант Малешкин подогревал свою самоходку осторожно и все
время беспокойно ощупывал днище под мотором. По мнению Сани, температура
была в самый раз, чтоб мотор завелся в одну секунду и самоходка, выскочив из
ямы, ринулась в бой.
На войне младшему лейтенанту Малешкину пока что ужасно не везло. Вот
уже полгода как он на фронте, а еще не выпустил по врагу ни одного снаряда.
На своей самоходке Саня догонял немцев по пыльным дорогам Полтавщины вплоть
до Днепра. И вот тут ему, казалось, улыбнулось счастье. Но увы! Оно только
улыбнулось-- не больше. Во время переправы на Буклинский плацдарм, когда
Санина самоходка уже вскарабкалась на паром, немец, словно нарочно, пустил
всего лишь один снаряд, и он плюхнулся у парома. Никто не пострадал, кроме
Малешкина. Осколком снаряда, словно гигантским топором, обрубило у пушки
конец ствола. Нелепейший случай! А не будь его, Саня переправился бы на ту
сторону реки и наверняка стал бы героем. По крайней мере он так думал.
Впрочем, кто знает, может, и стал бы. В приказе командующего фронтом
значилось, что первый воин -- пехотинец, танкист, артиллерист,-- ставший
ногой на правый берег Днепра, получает звание Героя Советского Союза. А ведь
Санина машина переправлялась первой.
Самоходку Малешкина стащили с парома и поволокли в тыл менять пушку.
Ребята воевали, дрались за Киев, а он все это время сидел около пустого
корпуса своей самоходки. За это Пашка Теленков присвоил ему звание
"корпусного генерала". Оно так прилипло к Малешкину, что теперь
редко кто называл его младшим лейтенантом.
Очередного наступления Малешкин ждал с нетерпением и твердо был уверен,
что в конце концов он покажет себя. Всю эту длинную декабрьскую ночь Саня
подогревал машину, размышляя о своей злосчастной судьбе, думал о предстоящих
боях и мечтал об ордене. У всех ребят в полку были ордена, у Пашки
|
|
|
Теленкова-- три. А у Малешкина-- ни медали, ни значка.
Под утро Саня чуть-чуть прикорнул и был разбужен зычным голосом
комбата:
-- Командиры машин, ко мне!
-- Подымайся! Живо!-- закричал Саня на свой эки" паж, который
вповалку спал на дне ямы.
Командир четвертой батареи капитан Сергачев в белом полушубке, туго
стянутом ремнями, нетерпеливо постегивал прутиком по голенищу хромового
сапога.
-- Гвардии младший лейтенант Малешкин по вашему приказанию явился!--
прокричал Саня, приложив к ушанке черную, как у трубочиста, руку.
Сергачев не то с удивлением, не то с презрением посмотрел на Малешкина.
-- Шапку поправь, разгильдяй.
Саня схватился обеими руками за шапку, повернул ее на сто восемьдесят
градусов, перетащил с бока на живот пряжку ремня и, став по стойке
"смирно", без страха ел глазами командира. Весь его вид говорил:
"Смотри, комбат, какой я сегодня молодец, не только шапку, но и ремень
поправил".
Подбежал лейтенант Теленков и тоже доложил, что он явился.
-- Машина готова? -- вместо приветствия спросил комбат.
-- Так точно, товарищ капитан! Всю ночь работали.
-- Скажи мне спасибо, а то бы наверняка тебя под трибунал закатали.
Легко подпрыгивая, прибежал младший лейтенант Чегничка, стукнул
каблуками и ловко вскинул к бровям руку. За ним не торопясь, развалисто
подошел лейтенант Беззубцев и небрежно махнул рукой. Этого угрюмого,
широкоплечего офицера на батарее побаивались и уважали. Он всем им годился в
батьки, обладал невероятной силой и удивительным спокойствием. У Беззубцева
была тяжелая нижняя челюсть, исковерканная осколком, квадратный нос и
крохотные колкие глаза. Вздувшаяся на лбу синяя вена, словно веревка,
стягивала его мысли. Вероятно, поэтому Беззубцева считали тугодумом.
Сергачев внимательно осмотрел свой комсостав и, кривя тонкие губы,
усмехнулся:
-- Ну и видик! От одного вашего вида немцы разбегутся куда попало.
-- Пусть разбегаются. Мы к ним не на блины собрались,-- проворчал
лейтенант Беззубцев.
Малешкин, чтоб сгладить столь неучтивое отношение угрюмого Беззубцева к
комбату, радостно воскликнул:
-- Вы б посмотрели, товарищ капитан, на моего механика-водителя. Вот
|
|
|
это видик! Черт чертом. Словно его из лекла вытащили.
Сергачев на столь важное замечание Малешкина не обратил внимания и
приказал приготовить карту.
-- А у меня ее нет, -- пожаловался Саня.
-- У тебя никогда ничего нет,-- заметил комбат.
-- А я виноват, что мне ее не дали?-- обиженно протянул Малешкин.
Сергачев отлично знал, что Малешкину карты не досталось, и все же не
упустил случая упрекнуть его в разгильдяйстве.
-- Отмечаем по карте маршрут движения. Младший лейтенант Малешкин,
достаньте бумажку и записывайте...
Саня схватился за сумку, которая болталась сбоку, и стал торопливо ее
расстегивать. В сумке бумажки не оказалось. Вообще в ней ничего не было,
кроме трех кружков печенья-- остаток дополнительного пайка, который он вчера
получил и вместе с экипажем в один присест уничтожил. Саня об этом знал и в
сумку полез просто так, для отвода глаз комбата.
Сергачев перечислял села, мимо которых они должны были ехать, и
названия их были очень знакомые: все те же Каменки, Боярки, Городища,
Барановки. А сколько их за полгода проехал на своей самоходке младший
лейтенант Малешкин! Потом мысли Сани перекинулись на самого себя. Он с
тоской размышлял о том, отчего ему так не везет в жизни. Все над ним
насмехаются, подтрунивают, что ни случись в полку-- все сразу почему-то
вспоминают Малешкина. До чего дошло-- карты ему не дали! Всем хватило, даже
командиру автоматчиков, а командиру машины, основной боевой единицы в полку,
не досталось. А зачем этому автоматчику карта? Ведь он со своим взводом
только и делает, что штаб охраняет.
Горестные размышления младшего лейтенанта Малешкина прервал голос
комбата:
-- Вопросы будут?
Саня вздрогнул и непроизвольно громко выпалил:
-- Вопросов нет. Все ясно, товарищ капитан.
Пашка Теленков захохотал. Даже мрачный Беззубцев заулыбался, и хмурое
лицо его стало необыкновенно ласковым и добродушным. Капитан Сергачев
показал Малешкину кулак.
-- На подготовку и завтрак-- двадцать минут.
Когда Малешкин вернулся к своей самоходке, заряжающий с наводчиком
|
|
|
сидели на верху машины под брезентом и курили. Они не обратили на своего
командира никакого внимания. Это взорвало Саню.
-- Чего сидите?-- закричал он.-- Встать!
Наводчик с заряжающим вылезли из-под брезента, неуклюже поднялись,
переглянулись, пожали плечами.
-- А где Щербак?
-- На кухню пошел,-- ответил наводчик.
-- За завтраком,-- пояснил заряжающий.
-- Я вас не спрашиваю, ефрейтор Бянкин, зачем он пошел. Я спрашиваю,
почему Щербак пошел, а не вы?-- Саня передохнул.-- Сколько раз запрещал
отлучаться водителю с наводчиком. Почему не исполняются мои приказания?!-- У
Сани голос сорвался, и он последние слова просвистел фистулой.
Сержант с ефрейтором опять переглянулись и, как показалось Сане,
усмехнулись нарочито оскорбительно.
-- Сержант Домешек, прекратите корчить рожи и отвечайте на вопрос:
почему не исполняются мои приказания?
Сержант Домешек, тощий одесский еврей с выразительными печальными
глазами, принял стойку "смирно". -- Не могу знать, товарищ
гвардии младший лейтенант.
-- Ефрейтор Бянкин, почему не выполняются мои приказания?
-- Почему? -- Бянкин вздохнул, сдвинул шапку на лоб, со лба опять на
затылок и, глядя на командира ясными, невинными глазами, пояснил:-- Очень
Гришка Щербак любит ходить на эту кухню.
-- Даже больше, чем старый еврей в синагогу,-- добавил Домешек.
От этого замечания у Сани не дрогнул ни один мускул, хотя кто знает,
каких усилий ему это стоило. Он сердито посмотрел на своего наводчика.
-- Отставить шуточки, сержант, -- и хотел было четким командирским
голосом отдать приказ на выступление. Но командирский запал у него уже
иссяк. Саня широко улыбнулся и радостно сообщил, что через двадцать минут
полк выступает, что наконец-то они выберутся из этого проклятого леса.
Однако наводчик с заряжающим не разделили Саниного восторга. Фронтовая жизнь
научила их многому, н в первую очередь-- не торопиться. Заряжающий с
наводчиком стали сворачивать брезент. Появился Щербак с картонной коробкой,
которую он держал перед собой обеими руками. Забыв про брезент, экипаж
Малешкина наблюдал, как Щербак осторожно обходит упавшую сосну. Всех,
конечно, интересовал не сам Щербак, а картонка. Поставив коробку у ног Сани,
Щербак выпрямился, козырнул и, глупо улыбаясь, доложил:
-- Водку и энзе выдали, товарищ лейтенант. А чтоб два раза не ходить, я
выпросил у чмошников коробку.
Чмошниками солдаты называли хозяйственников. В переводе это слово не
выдержит никакой цензуры.
В коробке Щербак приволок два котелка супа, фляжку с водкой, хлеб,
сухари, четыре куска сала, четыре банки свиной тушенки и кулек с сахаром.
|
|
|
Саня, забыв про свое возмущение, искренне похвалил его за солдатскую
смекалку, и экипаж здесь же, на несвернутом брезенте, сел завтракать. Выпили
по сто граммов водки, закусили энзеновским салом, принялись за суп. У одного
котелка пристроились наводчик с водителем,у другого-- Саня с ефрейтором.
Осип Бянкии почистил пальцем ложку и, навесив ее над котелком, ждал, когда
командир приготовит свою. Но Саня, сколько ни шарил за голенищем, ложки там
не находил. Не оказалось ее и в другом сапоге.
-- Черт знает куда она девалась,-- пробормотал Ма-лешкни, виновато
посматривая на Бянкина.-- Вчера, ты помнишь, была?
-- Наверное, под машиной в яме валяется,-- заметил ефрейтор.-- Слазить
посмотреть?
-- Не надо. Я сам. Чего ты смотришь? Жри,-- сердито приказал Малешкин и
полез под машину.
Минут десять Саня рылся в песке и наконец нашел свою ложку на гусенице
под опорным катком. Саня крепко выругался и закричал:
-- Эй вы, черти, кто мою ложку под каток засунул?
-- Я, наверное,-- отозвался Щербак.
-- Что же ты мне сразу не сказал?
-- Забыл...
И прежняя злость на механика-водителя вспыхнула у Сани с еще большей
силой.
-- Ты вечно все забываешь. -- Саня выполз из-под самоходки и, держа
ложку как пистолет, пошел на Щербака.-- Я тебе запретил шляться на кухню. А
ты опять забыл? Зачем потащился на кухню, а? Встать, разгильдяй, когда с
тобой разговаривают!
Щербак поднялся и, сгорбись, опустив голову, стоял перед командиром.
-- Отвечай: почему пошел на кухню?
-- За завтраком.
-- А почему ты пошел?
-- А кому-то все равно надо было идти.
-- Не кому-то, а заряжающему! Я же приказывал!
-- Приказывал, -- как эхо, повторил Щербак.
-- А почему же вы, Щербак, нарушаете мой приказ?
-- А Бянкин мне сказал: "Бери котелки и топай на кухню".
-- А кто здесь командир? Я или Бянкин? Отвечай мне, кто здесь командир,
я или...
-- Конечно, вы, товарищ лейтенант. И полно вам ругаться. Рубайте суп, а
то совсем холодный будет,-- сказал ефрейтор и потянулся к банке с тушенкой.
-- Отставить тушенку, ефрейтор Бянкин. Разве вы не знаете, что это
неприкосновенный запас!-- прикрикнул Саня на заряжающего.
Ефрейтор покидал с руки на руку банку и, вздохнув, бросил ее в коробку.
Саня, довольный тем, что Бянкин, которого он, откровенно говоря, побаивался,
беспрекословно выполнил его приказание, уже не так грозно смотрел на
водителя, и голос его сразу подобрел. Он еще продолжал ругать Щербака, но
гнев его теперь звучал как награда собственному самолюбию. Впрочем, ругать
Щербака можно было сколько хочешь. Он никогда не возражал, да и не обижался.
Он чем-то напоминал старую, задубелую клячу, которую сколько ни бей, сколько
ни кричи, она не оглянется и не прибавит шагу.
Бестолковый, неряшливый Щербак стоял, беспомощно опустив руки, и
преданно смотрел на командира. Сане одновременно стало жалко водителя и
стыдно за свой разнос. Но он не знал, как сменить гнев на милость. Малешкину
хотелось сказать Щербаку что-нибудь доброе, теплое, но подходящих слов не
находилось. И он сказал:
-- Ты бы хоть рожу помыл. А то ведь ужас на кого ты похож.
Щербак понял, что командир выдохся, и охотно согласился после завтрака
помыться. Малешкин, доказав, какой он строгий командир, спокойно уселся
хлебать остывший суп. Наводчик с заряжающим переглянулись и, втянув головы в
плечи, хихикнули. Экипаж давно раскусил своего командира: вспыльчив, горяч,
но отходчив, а вообще мягкий, как лен, хоть веревки вей.
Бянкин, видя, как командир вяло шевелит ложкой, заметил, что баланда
сегодня жидковата. Саня, не чувствуя вкуса, утвердительно кивнул головой.
Хотя суп был обычный-- и наваристый, и довольно-таки густой,-- Осип Бянкин
руганул чмошников и, не спуская глаз с командира, вынул из коробки банку
свиной тушенки. Подкинул ее, как мяч, поймал и поставил перед Саней. Домешек
тоже взял банку и тоже ее подкинул.
-- Ни-ни,-- замотал головой Саня.
-- Ну, товарищ лейтенант!-- жалобно протянул Домешек.
Когда экипаж с командиром жил в полном согласии и дружбе, то повышал
его в звании и величал лейтенантом.
-- По уставу не положено,-- сказал Саня.
Бянкин вынул из кармана нож.
-- Лейтенант, неравно убьют, так зачем же добру пропадать.
-- А если не убьют, то на тетушкином аттестате проживем,-- заявил
Щербак.
Саня помолчал, вздохнул и махнул рукой. Возражал он не потому, что был
такой уж дотошный хранитель уставных норм, а просто потому, что был
командир. И если бы заряжающий с наводчиком не проявили инициативы насчет
тушенки, то он проявил бы ее сам.
Позавтракав, экипаж закурил и, покурив, нехотя поднялся и стал готовить
машину к маршу. Свернули брезент и накрыли им снарядные ящики, которые были
штабелем сложены над мотором самоходки. По обеим сторонам машины и сзади,
над трансмиссией-, лежали толстые бревна, к которым были привязаны бочки с
горючим и маслом. Самоходный полк в составе 6-го корпуса 3-й Гвардейской
танковой армии после прорыва обороны немцев должен был выйти на оперативный
простор. Об этом Малешкину не докладывали, но он сам догадывался, потому как
машина его была загружена снарядами и горючим до отказа.
Саня лично проверял крепление бочек и боеукладку. Все было в порядке.
Малешкин спрыгнул с машины, критически осмотрел ходовую часть. Ему
показалось, что с правой стороны гусеничная лента сильно провисла.
-- Гришка!-- закричал Саня.
-- Чего?
-- Подтяни правый ленивец.
-- Ладно.
Однако Щербак даже не пошевелился. Он сидел в машине и, не зная, что
ему делать, тер пальцем стекло тахометра. Приказ командира донесся до него
издалека, как
эхо, он так же, как эхо, ответил: "Ладно". Механик-водитель
не любил самоходку и боялся ее. Сокровенной мечтой Щербака было' перебраться
в ремонтную роту. Но перебраться туда не так-то просто, особенно когда
сидишь за рычагами машины. "Вот было б счастье, если б фриц закатал
болванку в моторный отсек: машине капут, и все живы".
В передний люк просунулось злое лицо Малешкина.
-- Ты чего ж сидишь, обормот грязный! Я кому сказал подтянуть гусеницы?
Ну, погоди, ты меня выведешь из терпения!
Щербак заторопился, стал искать натяжной ключ, приговаривая:
-- Сейчас, сейчас, товарищ лейтенант, все будет в порядке.
Поиски ключа продолжались долго, наконец ключ был найден заряжающим
Осипом Бянкиным. Втроем они стали подтягивать ленивец, но ленивец не
поддавался: он был натянут до отказа.
-- Надо выбрасывать трак,-- заявил ефрейтор.
-- Надо, -- нехотя согласился с ним Щербак.
-- Давайте выбрасывать. Бянкин, тащи паука с выколоткой,-- приказал
Саня.
Бянкин нагнулся, прищурясь, осмотрел гусеницу, ударил по ней каблуком и
решительно плюнул:
-- И так сойдет, лейтенант.
-- А если свалится?
-- Хрен свалится,-- заявил Бянкин.
Авторитет ефрейтора в экипаже был непоколебим. Малешкчн облегченно
вздохнул. Выбрасывать траки-- грязная и утомительная работа. А Саня с минуты
на минуту ждал команду: "Заводи".
-- Щербак, у тебя все готово? -- отрывисто спросил Саня. Щербак
козырнул:
-- Так точно, товарищ лейтенант.
-- У тебя, Бянкин?
Заряжающий пожал плечами:
-- Мои снаряды всегда готовы.
-- Домешек? Где наводчик?
Саня оглянулся. Домешек стоял сзади. Вид его испугал Саню. Вернее, он
не увидел самого Домешена. Он увидел длинный белый, как у грача, нос и
огромные белки, которые, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц. Домешек
протянул Сане руку:
-- Вот...
-- Что это?-- спросил Саня.
-- Чека... от гранаты.
Саня ничего не понимал, не понимали и Щербак с ефрейтором. Но всем
вдруг стало страшно.
-- Я проверял в сумках гранаты и не знаю как... вытащил чеку.-- Домешек
хотел улыбнуться, но вместо улыбки лицо его задрожало и сморщилось.
У Малешкина обмякли ноги, и все вокруг стало нереально маленьким и
серым.
-- Граната без чеки в сумке?-- спросил ефрейтор.
Домешек кивнул и, схватившись за голову, сел прямо в снег.
-- Почему же она не взорвалась?-- вслух подумал Саня.
-- Наверное, трубку взрывателя прижало. А то б она рванула.-- И Бянкин
зябко поежился.
-- Что же теперь делать-то?
Саня по очереди посмотрел на своих ребят. Домешек сидел на снегу и тупо
разглядывал ладонь, на которой лежала чека. Щербак, уставясь на самоходку,
размазывал по лицу грязь. Ефрейтор Бянкин сворачивал цигарку и никак не мог
свернуть: то просыпался табак, то рвалась бумага.
Малешкина сковал ужас. Его самоходка, родной дом, превратилась в
огромную глыбу взрывчатки. Малейший толчок-- капсуль-детонатор срабатывает,
и... Саня закрыл глаза и увидел огромный взрыв, а на месте машины-- черную
яму. Он невольно попятился.
-- Дела так дела,-- протянул Бянкин; ему все-таки удалось свернуть
папироску и закурить.
Малешкин взглянул на ефрейтора, который жадно глотал дым, и протянул
руку. Бянкин отдал ему окурок. Саня затянулся, обжег губы и опять рассеянно
спросил:
-- Что же делать-то теперь, а? Если взорвется машина, нам всем...-- и
не договорил.
Впрочем, все поняли и молчали. И в этом молчании младший лейтенант
Малешкин почувствовал, что теперь все зависит от него. Он командир, он за
все в ответе. Саня закрыл ладонью глаза, стиснул зубы.
-- Сержант Домешек, вы сейчас пойдете в машину и достанете ту гранату.
Понятно?
Домешек скорее удивленно, чем испуганно посмотрел на командира, словно
спрашивая: "Ты что, шутишь, лейтенант?"-- и наконец понял, что
это не шутка, а приказ.
Он поднялся, опустил руки и тихо по складам проговорил:
-- Есть достать гранату.
С минуту он стоял, повесив руки и опустив голову, потом поднял ее,
горько усмехнулся и пошел к машине. Когда он уже занес ногу на гусеницу,
Малешкина обожгла мысль: если Домешек погибнет, ему тоже не жить. "Так
зачем же и ему? Уж лучше один я". И Саня тихо позвал:
-- Мишка.
Домешек через плечо посмотрел на командира.
-- Вернись.
-- Зачем?
-- Назад!-- грубо оборвал его Саня.
Домешек пожал плечами и вернулся.
-- Я сам... Понимаешь, я сам.-- Саня отвернулся от наводчика, посмотрел
на корявую сосну с перебитой макушкой.-- В какой сумке она?
-- С левой стороны.
-- Какая она?
-- Не знаю, лейтенант. Я ее не видел. Когда я увидал в руке чеку, все
забыл, ничего не помню, словно по затылку бревном ахнули...
-- Значит, в левой?
-- Кажется, в левой.
-- "Кажется", "кажется"! Должен точно знать,--
взорвался ефрейтор.-- Лейтенант, давай я ее достану?
-- Нет... Я сам.
-- Разрешите. Для меня эти гранаты раз плюнуть.
-- Ефрейтор!-- И Малешкин так посмотрел на заряжающего, что у того
сразу отпала охота настаивать. Бянкин посоветовал лейтенанту снять фуфайку.
-- Без нее удобнее,-- сказал он.
Саня стащил фуфайку, бросил ее на снег, потом снял шапку и тоже
швырнул, подошел к машине, вскочил на нее и взглянул в открытый люк. Оттуда
на него дохнуло холодом. Он оглянулся на ребят, хотел улыбнуться, помахать
им рукой, сказать что-нибудь доброе, но улыбки не получилось, рука не
поднялась, и сказал он то, что надо было сказать:
-- Отойдите от машины подальше. А то взорвется, и вам будет хана.--
Последних слов Саня не хотел произносить, они сами неожиданно соскочили с
его губ, и Малешкнн почувствовал, что он немеет от страха. -- Господи,
помоги!-- прошептал гвардии младший лейтенант Малешкин и спустил ноги в люк,
как в могилу.
Саня не помнил, как он разыскал гранату, как осторожно и цепко ухватил
ее за взрыватель и вынул из сумки.
Когда Саня вылез из машины и вытер с лица пот, который был холоднее
родниковой воды, он опять увидел мир, огромный и прекрасный, хотя над лесом
висело сырое, тяжелое декабрьское небо. Саня поднял вверх гранату и
закричал:
-- Ребята! Вот она!
Ребята подошли и боязливо покосились на гранату, которую Малешкин так
сжал, что побелели пальцы.
-- Забрось ее вон туда, в кусты,-- посоветовал Домешек.
Но Саня категорически отверг это разумное предложение, сказав, что на
взрыв сбегутся и опять припишут батарее ЧП.
-- Вставить на место чеку. Вот и все,-- сказал Бян-кин,-- Мишка, давай
чеку. -- Ефрейтор подул на чеку, обтер об ватник и подступил к командиру.
-- Где там дырка?
Малешкин протянул заряжающему руку с гранатой.
-- Что же ты зажал дырку? Раздвинь пальцы!
-- Не могу.-- Саня спрятал гранату за спину.
-- Почему?-- удивился ефрейтор.
-- Боюсь.
Бянкин попытался отобрать у Малешкина гранату.
-- Ладно, черт с тобой. Держи крепче взрыватель.
-- А ты что будешь делать? -- испуганно спросил Саня.
-- Ничего. Держи.
Саня не успел сообразить, в чем дело, как Бянкин отвернул от взрывателя
гранату.
-- А теперь бросай взрыватель.
-- Куда?
-- В снег. Да чего ты боишься?
Саня бросил. Взрыватель, описав дугу, упал в снег. Все ждали взрыва, а
его не было.
-- Что за хреновина?-- удивленно протянул Домешек.
Бянкнн поднял взрыватель, подергал трубку.
.-- Брак!
Заряжающий с наводчиком принялись дико хохотать, к ним присоединился и
Щербак.
Домешек схватил Малешкина за руку:
-- Я по этому поводу расскажу анекдот...
Анекдота наводчик рассказать не успел: появился комбат и приказал
выводить машину на дорогу.
На другом конце леса, как молотилка, застрекотала самоходка, к ней
присоединилась вторая. "Первая батарея уже заводит",-- догадался
Малешкин и стал торопливо натягивать фуфайку. Затрещал и защелкал мотор
командирской машины, и в ту же секунду за кустами взвизгнул стартер и, как
пушка, захлопала самоходка Пашки Теленкова. Справа с надрывным воем
выползала из ямы машина Чегнички. Сам он пятился перед ней, махал руками,
грозил кулаком и показывал пальцем то на одну, то на другую, гусеницу.
Теперь весь лес стрекотал, трещал, хлопал, выл... Сизый вонючий дым по
стволам искалеченных сосен пополз к такому же сизому сырому небу, смешался с
ним, и ничего не стало видно.
Саня, прикрывая лицо руками, стоял перед люком механика-водителя и
ждал, когда тот запустит мотор. Стартер визжал, выл, как сирена, а мотор не
заводился. Саня в конце концов не выдержал, подскочил к люку.
-- Почему не заводится, а? Ты что, меня угробить хочешь?!
-- Аккумуляторы сели, -- ответил Щербак.
-- Отчего ж они сели? Вчера заводили, а сегодня сели?
-- Потому что вы всю ночь рацию гоняли!-- закричал Щербак.
Саня опешил. Такого он от Щербака не ожидал. Малешкина затрясло от
обиды.
-- Ты чего валишь с больной головы... Не подготовил машину, а теперь
валишь. Ну погоди, я с тобой разберусь,-- зловеще прошипел Малешкин.
-- Не очень-то, лейтенант, разоряйтесь! А что вы все время музыку
слушаете-- факт, и никуда не попрешь,-- заявил механик.
Действительно, против этого факта переть было некуда. Радио он любил и
частенько часа по два гонял рацию, хотя знал, что от этого аккумуляторы
разряжаются. Саня с тоской посмотрел в глаза механика-водителя. Они от гнева
округлились и пожелтели, стали как медные пуговицы.
-- Давай еще попробуй, Гриша, -- попросил Саня.
Щербак попробовал, и металлический пронзительный звон ударил Малешкина
по ушам. Однако мотор не завелся.
-- Эх ты, механик-водитель, -- простонал Саня.
-- Садитесь сами и заводите, -- огрызнулся оскорбленный
механик-водитель.
Ах, если б Саня умел! Разве бы он не завел? Но Саня не знал мотора и не
умел его заводить, в боевой машине за рычагами сидел всего два раза в
училище на танкодроме, а то все время упражнялся на учебных да на макетах.
Попав на фронт, он целиком доверился механику-водителю. Как в эту минуту он
жалел, что так бесшабашно относился к технике! "Выйдем на формировку--
не
отойду от машины, изучу ее до винтика и научусь водить". Дав себе
такой обет, Саня попросил Щербака попробовать в последний раз. Попробовали,
и ничего не вышло. Подошел ефрейтор Бянкин. -- Лейтенант, может, воздух
попал в систему? -- А может, и в самом деле! -- Саня ухватился за этот
"воздух", как утопающий за бревно, и крикнул наводчику, чтобы
тот спустил из топливной системы воздух.
Домешек давно успел все приготовить к маршу. Закрепил пушку, чтоб она
не болталась, на казенник натянул чехлы, поудобней приспособил сиденье. И
теперь, наблюдая, как Щербак мучается с мотором, злорадно думал: "Так
ему и надо". Он не любил Щербака за трусость, лень и наплевательское
отношение к машине и твердо был уверен, что это для них когда-нибудь
кончится очень печально. Всегда веселый, неунывающий, Мишка Домешек в
последние дни скис и почти перестал рассказывать свои анекдоты.
-- Мишка, выпусти из системы воздух! Там есть краник, поверни вправо!--
кричал младший лейтенант Малешкнн. Сам он толком не знал, где этот краник
находится, но знал, что он есть и что повернуть его надо вправо.
Наводчик же отлично знал этот краник, и поворачивать сто ему
приходилось тысячу раз еще до младшего лейтенанта Малешкина. Домешек полтора
года сидел в танке. Когда после госпиталя его направили в самоходную
артиллерию, он несказанно обрадовался, что наконец-то избавился от
"братской могилы четырех"-- так называли танкисты свою машину.
Но когда его посадили в самоходку, которая почти не отличалась от танка,
Домешек, горько усмехнувшись, сказал: "Нельзя желать того, чего не
знаешь... На войне как на войне".
Наводчик повернул краник, спустил на днище машины сто граммов газойля.
Щербак нажал кнопку стартера, он дзинькнул, и мотор завелся с таким
остервенелым хлопаньем, что у Сани чуть не лопнули барабанные перепонки.
Щербак со страшным скрежетом воткнул первую скорость и дал такой газ,
что машина пробкой вылетела из ямы. Саня едва успел отскочить в сторону, а
Домешек, проклиная дурака водителя, завалился на снаряды.
Малешкин пятился перед самоходкой, показывая Щер баку то на одну, то на
другую гусеницу. Спиной дошел он до канавы на окраине леса, перепрыгнул ее и
стал обеими руками махать водителю, что означало: "Давай смело впе
ред, через канаву". Но самоходка стояла перед канавой, а Щербак
ожесточенно ругался. Саня бросился к ма шине.
-- Опять? Что?
-- Лопнула тяга левого фрикциона.
-- Почему же она лопнула?-- со
слезами на глазах спросил Саня.
-- Лопнула, и вес,-- ответил Щербак.
-- Ну и гад же ты, Гришка! Мерзавец,-- сказал Домешек. -- "У меня
все готово"... Подлец!
Подошел Бянкин и, узнав, в чем дело, мрачно за сопел.
-- Слушай, Щербак, а ведь ты доиграешься.
-- Я виноват, что она лопнула?!-- истошно заорал водитель.
-- А кто ж? Конечно, ты, -- поддержал ефрейтора Домешек.-- Ладно,
лейтенант. Если что, мы скажем, какой он механик-водитель и как он к машине
относится.
-- Факт, командир здесь ни при чем,-- добавил Осип Бянкин.-- А
перед наступлением за такие штучки...-- И ефрейтор выразительно щелкнул
языком.
У Щербака испуганно забегали глаза.
-- Вы что, ребята, с ума сошли? Думаете, я ее нарочно сломал? Ей-богу,
она сама сломалась!
-- Почему же ты перед выездом не проверил, а доложил лейтенанту:
"Все готово"? -- спросил Домешек.
-- Да, почему ты доложил: "Все готово"? -- повторил Саня.
-- Ну что вы на меня все навалились? Подумаешь, тяга! Да я ее сейчас, в
одну минуту... Одну минуту, и поедем, товарищ лейтенант. -- Щербак выскочил
из машины, забегал вокруг нее, с грохотом открывая ящики с инструментом.
бросился назад, к яме, где раньше стояла самоходка, и вернулся с толстым
концом проволоки.
Щелкая по сапогам прутиком, короткими, отрывистыми шажками к машине
подошел капитан Сергачев.
-- Опять у Малешкина не слава богу,-- усмехнулся комбат.
Всех боялся Саня, а капитана Сергачева особенно. В полк Сергачев прибыл
недавно, и его сразу же назначили командиром четвертой батареи, на место
уехавшего в академию старшего лейтенанта Танеева. С приходом Сергачева для
Сани настали черные дни. Капитан с первого взгляда невзлюбил младшего
лейтенанта Малешкина, придирался по любому пустяку, а в последнее время все
чаще грозился снять Малешкина с машины, отчислить из батареи и отправить в
резерв. Это для Сани было подобно смерти. Жить без самоходки, без своих
ребят он уже не мог.
-- Почему стоим, Малешкин?
Саня съежился, как от удара.
-- Тяга лопнула.
-- Что? Какая тяга?
Бянкин хмуро посмотрел на комбата.
-- Бортового фрикциона.
-- Сейчас поедем. Один секунд, товарищ комбат! -- крикнул из машины
водитель.
-- Ни у кого не лопнула, а у Малешкина лопнула. Вот навязали мне на шею
командира,-- желчно, не разжимая зубов, процедил капитан Сергачев и, резко
повернувшись, пошел от машины, четко чеканя шаг.
-- Это еще неизвестно, кого кому навязали. Ишь зачикилял, как принцесса
Турандот,-- сказал Домешек.
Бянкин неожиданно сорвался с места и побежал за комбатом. Догнав, стал
что-то говорить ему, энергично размахивая руками.
Саня смотрел на них и думал, что Сергачев наверняка отнимет у него
самоходку. Настроение было отвратительное. Ничего не хотелось делать, и
ничто не радовало, даже предстоящий марш, наступление, бои, к которым он так
рвался.
-- Над чем, лейтенант, задумался?-- окликнул его наводчик.
-- Да так. Ужасно все плохо, Миша,-- пожаловался Саня.
-- Не унывайте, лейтенант, еще будет и хуже.
Саня вздохнул:
-- Веселый ты парень, Мишка, отчаянный!
Домешек удивленно вскинул на командира свои большие, с тяжелыми веками
глаза и очень серьезно спросил:
-- Это я-то веселый, отчаянный?-- и обнял Малешкина.-- Сейчас, Сан
Саныч, я вам по этому поводу расскажу заплесневелый анекдот.
Саня приготовился слушать. И на этот раз Мишка не успел рассказать свой
заплесневелый анекдот. Из люка высунулась грязная рожа Щербака и, скаля
зубы, объявила:
-- Готово. Поехали.
Самоходка переползла через канаву, Саня с Домешеком вскочили на нее, и
машина покатила по дороге.
Полк Малешкин догнал на северной окраине леса. Он стоял, вытянувшись в
походную колонну, и чего-то ждал. Саня пристроился в хвост и тоже стал
чего-то ждать.
Настроение у младшего лейтенанта Малешкина теперь было превосходное.
Машина готова к бою хоть сейчас. История с гранатой прошла так удачно, что и
комбат не узнал. Саню все радовало, даже это хмурое утро. Он готов был
расцеловать и веселого наводчика, и умного Осп-па Бянкина, а заодно и Гришку
Щербака. За то, что механик-водитель в какие-то десять минут устранил такую
сложную неисправность, Саня простил ему сразу все грехи и пороки.
Прошло полчаса. Колонна продолжала стоять. Сверху посыпался снег,
мелкий, как крупа. Стало подмораживать. Экипаж уселся на жалюзи и накрылся
брезентом. Саня залез в шубу. Шуба эта тоже была своего рода реликвией
полка. Ее привез начальник штаба майор Кенарев из Монголии и сдал на склад
помпохозу Андрющенке. Когда в полк привезли легкие романовские полушубки и
стали одевать в них офицеров, Сане не досталось полушубка. Помпохоз выдал
ему этот тяжелый, как воловья шкура, монгольский тулуп. В него можно было
завернуть двух лейтенантов Малешкиных.
-- Чего стоим? Чего стоим? -- сердито спросил себя Саня.
Его окликнул ефрейтор Бянкин.
-- Лейтенант, узнай, когда тронемся. Может, еще обедать тут будем.
Саня сполз с машины и пошел вдоль колонны. Шел, переваливаясь с боку на
бок, а сзади волочилась шуба, заметая его следы. Саня миновал свою батарею--
никого из командиров не было, третью-- тоже, вторую...
Комсостав полка собрался у самоходок первой батареи. Еще издали
Малешкин услышал дружный хохот.
"Наверное, надо мной..."-- поморщился Саня, но не изменил
ни походки, ни важного вида. Он знал, что сейчас опять начнется комедия и
главную роль в ней будет исполнять он, гвардии младший лейтенант Малешкин.
Саня и сам не понимал, почему это так получалось. С экипажем он был строг и
всячески стремился держать на высоте престиж командира. А как попадал в
общество офицеров, совершенно терялся.
Когда Саня приблизился, круг офицеров разомкнулся, вперед выскочил
лейтенант Наценке и громко доложил:
-- Товарищ генерал Малешкин, полк в полном составе к мар
|
|
|
