Психология шаманов

Я уже говорил, что большинство шаманов – нервные, легко возбуждающиеся люди, часто даже стоящие на границе сумасшествия. Для того чтобы подтвердить это положение, я приведу несколько примеров.

Шаман с Телькепской тундры, по имени Kelewgi (дух‑ человек), с которым я познакомился в Мариинском посту, даже среди русских имел репутацию вздорного малого, поднимающего ссору по малейшему поводу. Однажды он пришел к русскому казаку, принес пару обтрепанных оленьих шкур, из которых шерсть наполовину вылезла, и настоятельно требовал, чтобы ему заплатили за них такую же цену, как за лучшие сорта шкуры. Услышав отказ казака, он моментально вытащил нож и набросился на него, но тот во‑ время отскочил и ударил его палкой. Немедленно после этого не в меру экзальтированный торговец был изгнан из помещения, где произошел этот инцидент.

Вскоре после моего приезда Kelewgi пришел ко мне и заявил о своем намерении дать мне ценный материал относительно местообитания «духов» и путей, по которым они приходят к людям. Его объяснения, однако, были слишком несвязны и противоречивы и не имели никакой ценности. Между прочим он рассказал мне свою биографию. Он был внуком одного большого шамана, давно уже умершего. Когда он был еще совсем молодым, он услышал голос, сказавший ему: «Иди на тундру, там ты найдешь маленький бубен. Возьми его и испробуй, хорош ли он». Он нашел бубен и стал бить в него. Тогда он увидел весь мир – оба берега реки Анадыря и всю тундру. Затем он поднялся на небо и раскинул шатер на облаках. С этого времени он сделался шаманом и скоро стал равным по силе своему деду, а затем превзошел его.

Все это, очевидно, заимствовано из различных сказок и заклинаний. Например, маленький бубен, сделанный из кожи жука или даже из маленькой вши, фигурирует во многих коряцких и чукотских сказках. Когда его находят на тундре, он дает своему обладателю шаманскую силу. [180] То же самое можно сказать и относительно земли на облаках. [181]

Kelewgi был настолько уверен в высокой ценности его информации и в том, что он получит за нее много денег, что он ничего не принес на продажу, кроме этого сокровища своих знаний. Относительно количества провизии и товаров, которые он хотел забрать у меня, он всецело полагался на мою щедрость и на мой здравый рассудок. Разочаровавшись в своих предположениях, он в течение нескольких месяцев причинял мне неприятности и заботы. Никакая цена не казалась ему достаточной данью его знаниям и мудрости.

Шаман «Скребущая женщина» проявлял черты еще более неуравновешенной и легко возбуждающейся натуры. Он не мог сидеть долго на одном месте, часто вскакивал с буйными, резкими телодвижениями. Однажды он пришел ко мне с жалобами на боль, которую он чувствует «где‑ то внутри спины». Я попробовал приложить ему горчичник. Он был, однако, совершенно неспособен вытерпеть жжение и начал кричать, что огонь русского шаманства пожирает его тело. Я должен был снять горчичник. Двое других чукоч, пришедших в это же время лечиться от ревматических болей (их я лечил также припарками), говорили, что они чувствуют только тепло, как в русской бане.

Несмотря на свою молодость, «Скребущая женщина» перессорился уже со многими соседями. Постоянно затевая драки со своими ровесниками, он всегда бывал побежден, потому что не имел силы и уменья драться. Он становился совершенно невменяемым, если выпивал хоть немного водки. Однажды он сидел у меня в доме и только что начал рассказывать о своих «духах», как в комнату неожиданно вошел его дальний родственник, по имени Gьjewtegьn. Мы увидели, что он был пьян. Должно быть, он достал водку на русском пароходе, который стоял на якоре в бухте близ Мариинского поста. Gьjewtegьn сказал, что он тоже будет слушать рассказ шамана. Однако «Скребущая женщина» был застенчив, тем более, что темой нашего разговора являлись его мысли и взгляды относительно «духов». Ему не хотелось иметь другого слушателя, в особенности из своего народа. Разгорелась ссора. Gьjewtegьn грозил «пересчитать ребра» шаману, если он когда‑ нибудь придет к нему на стойбище. Шаман нахмурился и весьма недвусмысленно намекнул на «духов», которыми он владеет. В конце концов Gьjewtegьn объявил, что готов уйти, если я угощу его водкой. Это, должно быть, и было настоящей целью его прихода. Видя, что шаман весь дрожит от возбуждения и вот‑ вот набросится на своего противника, я поспешил успокоить его и отправить домой. Здесь некогда было рассуждать, применить убеждение или даже насилие, так как Gьjewtegьn категорически заявил, что он скорее позволит себя убить, чем уйдет без водки, и я был вполне уверен в искренности его слов. [182] Когда же он ушел наконец со своей большой бутылкой, которая теперь содержала две унции неразбавленного спирта, «Скребущая женщина» затеял ссору со мной.

«Смотри теперь, – сказал он, – какой я глупый. Другие люди получают в моем присутствии драгоценную водку, но мне ты ничего не даешь». Тут ничего нельзя было сделать, кроме как предложить ему тоже выпить. К моему удивлению, он некоторое время молчал, а затем неожиданно отказался от угощения.

«Видишь, – объяснил мне „Скребущая женщина“, – я буду с тобой искренен… Выпивка делает меня слишком скверным. Когда я выпью, моя жена сторожит меня и убирает все ножи. Но когда ее нет со мной, я боюсь пить». При этом он показал мне длинный шрам на своем плече, который, как он сказал, явился результатом пьяной драки, случившейся в отсутствие жены.

Это лишь один инцидент, характеризующий шамана «Скребущая женщина». Следует прибавить, что все угрозы, высказанные Gьjewtegьn’ом, были забыты ими на следующее утро.

У шамана Jetьlьn’а, упомянутого раньше, лицо все время подергивалось нервной дрожью, и чукчи, смеясь, говорили, что он, должно быть, с «духом совы» (tьle‑ kelelьn), намекая на дерганье совиной головы в то время, как сова пожирает добычу.

Другой шаман, по имени Кьтьqә j, которого я встретил в районе Большого Анюя и который принадлежал к семье, насчитывавшей за три поколения четыре самоубийства, страдал такой же болезнью. [183]

Я говорил уже о женщине‑ шаманке Telpьŋ ә. По ее собственным словам, она была буйно‑ помешанная в течение трех лет. Во время ее болезни родственники должны были принимать ряд предосторожностей, чтобы она не причинила вреда себе и окружающим.

В другом роде был шаман Korawge, которого я встретил в районе реки Анюя. Это был красивый, хорошо сложенный человек со спокойными манерами. Правда, каждое грубое слово повергало его в сильное возбуждение. Он достиг совершенства в технике шаманского искусства, несомненно требующей большой физической силы, проворства и ловкости. Однако он не считал себя большим шаманом и говорил, что его отношения к «духам» не должны приниматься всерьез. Он пояснил, что в молодости он страдал сифилисом и, чтобы вылечиться, он прибегал к помощи «духов». Через два года, когда он стал искусным шаманом, он был совершенно здоров благодаря их помощи. После этого он поддерживал сношения с «духами» в течение нескольких лет и был уже близок к тому, чтобы сделаться действительно большим шаманом. Но внезапно его счастье ушло. Одна из его собак родила двух черных щенков, и они, когда подросли, уселись перед ним на задние лапы и стали смотреть ему в глаза, он принял это как знак того, что пришло время оставить шаманскую практику. К нему возвратилась его болезнь, а в его стаде появилась копытница. Боясь, чтобы его не постигло еще худшее несчастье, он бросил серьезные шаманские занятия и занялся совершенно безвредными трюками. Раньше он был чародеем, употреблявшим большей частью злые силы и черное искусство, но после возвращения его болезни он оставил эту практику, опасную для его собственного здоровья.

Не может быть, конечно, и сомнения в том, что шаманы во время своих действий прибегают к обману. Они сами этого не отрицают.

«В нашем ремесле очень много лжи, – сказал „Скребущая женщина“. – Один приподнимает шкуру в пологе пальцем ноги и будет уверять, что это сделали „духи“, другой говорит из‑ под ворота рубашки или сквозь рукав и уверяет, что голос исходит из самых необыкновенных мест».

Сам он, конечно, готов был поклясться, что никогда не применяет лжи в своей практике. «Посмотри на мое лицо, – говорил он, – язык того, кто произносит ложь, заплетается. Тот, чья речь льется непринужденно, ровно, говорит правду». Это был, конечно, довольно сомнительный аргумент, но я удержался от возражений.

Многие чукчи великолепно знают о том, что шаманы часто обманывают. В разговоре о всевозможных шаманских проделках чукчи говорили мне, что необыкновенные трюки шамана вовсе не совершаются на самом деле, а представляют собою иллюзию части зрителей. Другие шли еще дальше. Так, Kuvar, торговец с мыса Чаплина, с которым мне часто приходилось беседовать, утверждал, что почти все знаменитые шаманы – просто искусные фокусники. «Когда я следил со вниманием за их самыми хитрыми штуками, – говорил он, – я всегда видел обман. Шаман делает вид, что он собирается вспороть живот больного. Но я следил за движениями ножа и видел, что он даже не царапает кожи, кровь же, которую мы все видим, шаман выплевывает изо рта».

Этот скептицизм – позднейшее явление, возникшее в результате сношений с цивилизованными людьми. Некоторые шаманы, впрочем, применяют обман и надувательство не только в области магии. Мы поймали шамана «Скребущая женщина» во время кражи нашего белья, развешенного на веревках. На мысе Чаплина мы тоже поймали в воровстве одну шаманку. [184]

Однако, подавая советы нуждающимся в них людям, чукотские шаманы проявляют большую мудрость и осмотрительность, особенно когда они относятся к делу внимательно и прилагают для решения его все свои знания и опыт. Наиболее внимательны они, когда к ним обращаются такие редкие пациенты, как, например, русские чиновники или купцы, которые при случае не пренебрегают помощью чукотских «духов». Помощник начальника Анадырского округа во время шаманского сеанса попросил «Скребущую женщину» сказать, какой из его билетов второго внутреннего займа выиграет в предстоящем в этом году розыгрыше. Не легко было объяснить шаману, что такое значит «билет внутреннего займа». Но как только он понял, он сразу же ответил, что видел, как растет богатство начальника, оставленное им на родине. Казаку, который хотел узнать, на каком почтовом пароходе придет его отпускной билет, шаман ответил: «Большое судно принесет перемену и радость всем людям в нашем районе». Я мог бы привести ряд других ответов, ни в чем не уступающих ответам Дельфийского оракула.

Когда же я сам пробовал задавать шаманам какой‑ нибудь вопрос, то они мне обычно отвечали, что моя родина слишком далеко и у kelet слишком маленькие ноги, чтобы дойти туда. Кроме того, kelet относятся очень недоверчиво ко всему, что касается обитателей таких отдаленных мест. Я заметил, что такую же осторожность шаманы проявляют, отвечая и на вопросы некоторых туземцев. Шаман, живущий внутри страны, отказывается давать советы береговым жителям относительно морской охоты, объясняя это тем, что его «духи» пригодны только для хождения по суше и боятся моря.