Строки, написанные на расстоянии нескольких миль от тинтернского аббатства

Уильям Блейк

Песни невинности

НЕГРИТЕНОК

Там, где рожден я, - солнце и песок, И черен я, одна душа бела. Английский мальчик - белый ангелок, А негритянский - черная смола.   Мать прятала меня в тени дерев От зноя, наступающего днем, И, к небу руку черную воздев, С любовью говорила мне о нем:   - На небе солнце, а на солнце Бог, Он дарит свет, он дарит свет и тень, Чтоб каждый человек, зверек, листок Хвалил рассвет и славил ясный день.   Лучи любви небесной горячи, И жар любви мы вытерпеть должны; Сгорели б мы, Господь не облачи Нас в черные сплошные пелены.

Душа не знает этой черноты И белоснежной выйдет из пелен, Когда раздастся Голос с высоты И призовет ягнят на небосклон.   Так мать мне говорила в той стране, Так, белый мальчик, я скажу тебе: - Ты в белой, сам я - в черной пелене, Но нас, ягнят, зовет Господь к себе;   Я помогу тебе снести жару На солнечной дороге в небеса, И выйдем, братья, к божьему шатру, И я твои поглажу волоса.

Песни опыта

ОТВЕТ ЗЕМЛИ

Но тяжело во мрак Смотрит Земля слепая Свет иссяк! Камень и прах! В горе склонилась глава седая.   "Море меня сдавило. Зависть звезд извела, Как могила, Мне тело изрыла Ярость Отца Мирового Зла.   Низкий себялюбец Творец! Злобный завистник Страх! Утру обещанная, Обесчещена, Стонет на дыбе Невинность в цепях!

Вешнему ветру нельзя не веять, Почкам - не набухать. Может ли сеятель Ночью сеять, Пахарь - во тьме пахать?   Холод звездных оков ледяной Кости мои пронзил. Страшный! злой! Любуясь собой, Радость и рабство ты слил".

Уильям Вордсворт

СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ НА РАССТОЯНИИ НЕСКОЛЬКИХ МИЛЬ ОТ ТИНТЕРНСКОГО АББАТСТВА

ПРИ ПОВТОРНОМ ПУТЕШЕСТВИИ НА БЕРЕГА РЕКИ УАЙ

Пять лет прошло; зима, сменяя лето, Пять раз являлась! И опять я слышу Негромкий рокот вод, бегущих с гор, Опять я вижу хмурые утесы - Они в глухом, уединенном месте Внушают мысли об уединенье Другом, глубоком, и соединяют Окрестности с небесной тишиной. Опять настала мне пора прилечь Под темной сикоморой и смотреть На хижины, сады и огороды, Где в это время года все плоды, Незрелые, зеленые, сокрыты Среди густой листвы. Опять я вижу Живые изгороди, что ползут, Подобно ответвленьям леса; мызы, Плющом покрытые; и дым витой, Что тишина вздымает меж деревьев! И смутно брезжат мысли о бродягах, В лесу живущих, или о пещере, Где у огня сидит отшельник. Долго Не видел я ландшафт прекрасный этот, Но для меня не стал он смутной грезой. Нет, часто, сидя в комнате унылой Средь городского шума, был ему я Обязан в час тоски приятным чувством, Живящим кровь и в сердце ощутимым, Что проникало в ум, лишенный скверны, Спокойным обновлением; и чувства Отрад забытых, тех, что, может быть, Немалое влияние окажут На лучшее, что знает человек, - На мелкие, невидные деянья Любви и доброты. О, верю я: Иным я, высшим даром им обязан, Блаженным состояньем, при котором Все тяготы, все тайны и загадки, Все горькое, томительное бремя Всего непознаваемого мира Облегчено покоем безмятежным, Когда благие чувства нас ведут, Пока телесное дыханье наше И даже крови ток у нас в сосудах Едва ль не прекратится - тело спит, И мы становимся живой душой, А взором, успокоенным по воле Гармонии и радости глубокой, Проникнем в суть вещей. И если в этом Я ошибаюсь, все же - ах! - как часто Во тьме, средь обликов многообразных Безрадостного дня, когда все в мире Возбуждено бесплодной суетой, - Как часто я к тебе стремился духом, Скиталец Уай, текущий в диких чащах, Как часто я душой к тебе стремился.

А ныне, при мерцанье зыбких мыслей, В неясной дымке полуузнаванья И с некоей растерянностью грустной, В уме картина оживает вновь: Я тут стою, не только ощущая Отраду в настоящем, но отрадно Мне в миге этом видеть жизнь и пищу Грядущих лет. Надеяться я смею, Хоть я не тот, каким я был, когда, Попав сюда впервые, словно лань, Скитался по горам, по берегам Глубоких рек, ручьев уединенных, Куда вела природа; я скорее Напоминал того, кто убегает От страшного, а не того, кто ищет Отрадное. Тогда была природа (В дни низменных, мальчишеских утех, Давно прошедших бешеных восторгов) Всем для меня. Я описать не в силах Себя в ту пору. Грохот водопада Меня преследовал, вершины скал, Гора, глубокий и угрюмый лес - Их очертанья и цвета рождали Во мне влеченье - чувство и любовь, Которые чуждались высших чар, Рожденных мыслью, и не обольщались Ничем незримым. - Та пора прошла, И больше нет ее утех щемящих, Ее экстазов буйных. Но об этом Я не скорблю и не ропщу: взамен Я знал дары иные, и обильно Возмещены потери. Я теперь Не так природу вижу, как порой Бездумной юности, но часто слышу Чуть слышную мелодию людскую Печальную, без грубости, но в силах Смирять и подчинять. Я ощущаю Присутствие, палящее восторгом, Высоких мыслей, благостное чувство Чего-то, проникающего вглубь, Чье обиталище - лучи заката, И океан, и животворный воздух, И небо синее, и ум людской - Движение и дух, что направляет Все мыслящее, все предметы мыслей, И все пронизывает. Потому-то Я до сих пор люблю леса, луга И горы - все, что на земле зеленой Мы видеть можем; весь могучий мир Ушей и глаз - все, что они приметят И полусоздадут; я рад признать В природе, в языке врожденных чувств Чистейших мыслей якорь, пристань сердца, Вожатого, наставника и душу Природы нравственной моей.

Быть может, Не знай я этого, мой дух в упадок Прийти бы мог; со мной ты на брегах Реки прекрасной - ты, мой лучший друг, Мой милый, милый друг; в твоих речах Былой язык души моей я слышу, Ловлю былые радости в сверканье Твоих безумных глаз. О да! Пока Еще в тебе я вижу, чем я был, Сестра любимая! Творю молитву, Уверен, что Природа не предаст Ее любивший дух: ее веленьем Все годы, что с тобой мы вместе, стали Чредою радостей; она способна Так мысль настроить нашу, так исполнить Прекрасным и покойным, так насытить Возвышенными думами, что ввек Злословие, глумленье себялюбцев, Поспешный суд, и лживые приветы, И скука повседневной суеты Не одолеют нас и не смутят Веселой веры в то, что все кругом Полно благословений. Пусть же месяц Тебя в часы прогулки озарит, Пусть горный ветерок тебя обвеет, И если ты в грядущие года Экстазы безрассудные заменишь Спокойной, трезвой радостью, и ум Все облики прекрасного вместит, И в памяти твоей пребудут вечно Гармония и сладостные звуки, - О, если одиночество и скорбь Познаешь ты, то как целебно будет Тебе припомнить с нежностью меня И увещания мои! Быть может, Я буду там, где голос мой не слышен, Где я увижу взор безумный твой, Зажженный прошлой жизнью, - помня все же, Как мы на берегу прекрасных вод Стояли вместе; как я, с давних пор Природы обожатель, не отрекся От моего служенья, но пылал Все больше - о! - все пламеннее рвеньем Любви святейшей. Ты не позабудешь, Что после многих странствий, многих лет Разлуки, эти чащи и утесы И весь зеленый край мне стал дороже... Он сам тому причиной - но и ты!

 

Сэмюэль Тэйлор Кольридж Кубла Хан, или Видение во сне

В стране Ксанад благословеннойДворец построил Кубла Хан,Где Альф бежит, поток священный,Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,Впадает в сонный океан. На десять миль оградой стен и башенОазис плодородный окружен,Садами и ручьями он украшен.В нем фимиам цветы струят сквозь сон,И древний лес, роскошен и печален,Блистает там воздушностью прогалин. Но между кедров, полных тишиной,Расщелина по склону ниспадала.О, никогда под бледною лунойТак пышен не был тот уют лесной, Где женщина о демоне рыдала.Пленительное место! Из него,В кипенье беспрерывного волненья,Земля, как бы не в силах своегоСдержать неумолимого мученья,Роняла вниз обломки, точно звеньяТяжелой цепи: между этих скал,Где камень с камнем бешено плясал,Рождалося внезапное теченье,Поток священный быстро воды мчал,И на пять миль, изгибами излучин,Поток бежал, пронзив лесной туман,И вдруг, как бы усилием замучен,Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,В безжизненный впадал он океан.И из пещер, где человек не мерялНи призрачный объем, ни глубину,Рождались крики: вняв им, Кубла верил,Что возвещают праотцы войну. И тень чертогов наслажденьяПлыла по глади влажных сфер,И стройный гул вставал от пенья,И странно-слитен был размерВ напеве влаги и пещер.Какое странное виденье --Дворец любви и наслажденьяМеж вечных льдов и влажных сфер.

Стройно-звучные напевыРаз услышал я во сне,Абиссинской нежной девы,Певшей в ясной тишине,Под созвучья гуслей сонных,Многопевных, многозвонных,Ливших зов струны к струне.О, когда б я вспомнил взорыДевы, певшей мне во снеО Горе святой Аборы,Дух мой вспыхнул бы в огне,Все возможно было б мне.В полнозвучные размерыЗаключить тогда б я могЭти льдистые пещеры,Этот солнечный чертог Их все бы ясно увидалиНад зыбью, полной звонов, дали,И крик пронесся б, как гроза:Сюда, скорей сюда, глядите,О, как горят его глаза!Пред песнопевцем взор склоните,И этой грезы слыша звон,Сомкнемся тесным хороводом,Затем что он воскормлен медомИ млеком рая напоен!

Сэмюэль Тейлор Кольридж

Поэма о старом моряке (1797-1798)

Перевод Николая Гумилева (1919)

Часть первая

 

Старый Моряк встречает трех юношей, званых на свадебный пир, и удерживает одного.   Старик Моряк, он одного Из трех сдержал рукой. "Что хочешь ты, с огнем в глазах, С седою бородой?   Открыты двери жениха, И родственник мне он; Уж есть народ, уж пир идет, Веселый слышен звон".   Но держит все его старик: "Постой, корабль там был..." "Пусти седобородый лжец". Старик его пустил.   Свадебный Гость зачарован глазами старого мореплавателя и принужден выслушать его рассказ.   Вперил в него горящий взор. Гость - дальше ни на шаг, Ему внимает, как дитя, Им овладел Моряк.   Присел на камень Брачный Гость И головой поник; И начал с пламенем в глазах Рассказывать старик.   "Корабль плывет, толпа кричит, Оставить рады мы И церковь, и родимый дом, Зеленые холмы.   Моряк рассказывает, как корабль плыл к югу при хорошем ветре и тихой погоде, пока не приблизился к Экватору.   Вот солнце слева из волны Восходит в вышину, Горит и с правой стороны Спускается в волну.   Все выше, выше с каждым днем Над мачтою плывет..." Тут Гость себя ударил в грудь, Он услыхал фагот.   Свадебный Гость слышит музыку; но Моряк продолжает свой рассказ.   Уже вошла невеста в зал, И роз она милей, И головы веселый хор Склоняет перед ней. И Гость себя ударил в грудь,

Но дальше ни на шаг. И так же, с пламенем в глазах, Рассказывал Моряк. Корабль унесен штормом к Южному полюсу Но вот настиг нас шторм, он был Властителен и зол, Он ветры встречные крутил И к югу нас повел.   Без мачты, под водою нос, Как бы спасаясь от угроз За ним спешащего врага, Подпрыгивая вдруг, Корабль летел, а гром гремел, И плыли мы на юг. И встретил нас туман и снег И злые холода, Как изумруд, на нас плывут Кругом громады льда.   Страна льда и пугающего гула, где не видно ничего живого.   Меж снежных трещин иногда Угрюмый свет блеснет: Ни человека, ни зверей, - Повсюду только лед.   Отсюда лед, оттуда лед, Вверху и в глубине, Трещит, ломается, гремит. Как звуки в тяжком сне.   Наконец большая морская птица, называемая Альбатросом, прилетает сквозь снеговой туман. Ее встречают радостно и гостеприимно.   И напоследок Альбатрос К нам прилетел из тьмы; Как, если б был он человек, С ним обходились мы.   Он пищу брал у нас из рук. Кружил над головой. И с громом треснул лед, и вот Нас вывел рулевой.   И вот Альбатрос оказывается добрым предзнаменованием и сопровождает корабль, возвращающийся к северу сквозь туман и плавучие льды.   И добрый южный ветр нас мчал, Был с нами Альбатрос, Он поиграть, поесть слетал На корабельный нос.   В сырой туман на мачте он Спал девять вечеров, И белый месяц нам сиял Из белых облаков".

Старый Моряк, нарушая гостеприимство, убивает птицу, приносящую счастье. - Господь с тобой, Моряк седой, Дрожишь ты, как в мороз! Как смотришь ты? - "Моей стрелой Убит был Альбатрос". Часть вторая   "Вот солнце справа из волны Восходит в вышину Во мгле, и с левой стороны Уходит и глубину.   И добрый южный ветр нас мчит, Но умер Альбатрос. Он не летит играть иль есть На корабельный нос.   Товарищи бранят Старого Моряна за то, что он убил птицу, приносящую счастье.   Я дело адское свершил, То было дело зла. Я слышал: "птицу ты убил, Что ветер принесла; Несчастный, птицу ты убил, Что ветер принесла".   Но когда туман прояснел, они оправдывают его поступок и тем самым приобщаются к его преступлению.   Когда же солнечным лучом Зажегся океан, Я слышал: "птицу ты убил, Пославшую туман. Ты прав был, птицу умертвив, Пославшую туман".   Ветер продолжается. Корабль входит в Тихий Океан и плывет на север, пока не доходит до Экватора.   Белеет пена, дует ветр, За нами рябь растет; Вошли мы первыми в простор, Тех молчаливых вод.   Стих ветр, и парус наш повис, И горе к нам идет, Лишь голос наш звучит в тиши Тех молчаливых вод. Корабль неожиданно останавливается.   В горячих, медных небесах Полдневною порой Над мачтой Солнце, точно кровь, С Луну величиной.

 

За днями дни, за днями дни Мы ждем, корабль наш спит, Как в нарисованной воде, Рисованный стоит.   Месть за Альбатроса начинается.   Вода, вода, одна вода. Но чан лежит вверх дном; Вода, вода, одна вода, Мы ничего не пьем.   Как пахнет гнилью - о, Христос! - Как пахнет от волны, И твари слизкие ползут Из вязкой глубины.   В ночи сплетают хоровод Блудящие огни. Как свечи ведьмы, зелены, Красны, белы они.   Их преследует дух, один из незримых обитателей нашей планеты, которые - не души мертвых и не ангелы.   И многим спился страшный дух, Для нас страшней чумы, Он плыл за нами под водой Из стран снегов и тьмы.   В гортани каждого из нас. Засох язык, и вот, Молчали мы, как будто все Набили сажей рот.   Матросы, придя в отчаянье, хотят взвалить всю вину на Старого Моряка, в знак чего они привязывают ему на шею труп морской птицы.   Со злобой глядя на меня, И стар и млад бродил; И мне на шею Альбатрос Повешен ими был".   Часть третья   Старый Моряк замечает что-то вдали.   "Так скучно дни идут. У всех Стеклянный блеск в глазах. Как скучно нам! Как скучно нам! Как страшен блеск в глазах! Смотрю вперед, и что-то вдруг Мелькнуло в небесах.   Сперва, как легкое пятно, И как туман потом; Плывет, плывет и, наконец Явилось кораблем.

Пятно - туман - корабль вдали, И все плывет, плывет: Как бы по воле духа вод То прыгнет, то нырнет. При приближенье это оказывается кораблем; и дорогой ценой Моряк добывает у Жажды возможность говорить.   С засохшим, черным языком Кричать мы не могли; Тогда я руку прокусил, Напился крови и завыл: - Корабль, корабль вдали!   С засохшим, черным языком, В движеньях не тверды, Они пытались хохотать И снова начали дышать, Как бы хлебнув воды.   Взрыв радости и за ним ужас. Ибо разве бывает корабль, плывущий без ветра или течения?   - Смотри! - кричал я - как он тих, Не даст он счастья нам; Но без теченья, без ветров Летит он по водам. -   На западе волна в огне, Уходит день, как дым; И был над самою волной Шар солнца недвижим, Когда чудесный призрак вдруг Меж нами встал и ним.   Ему кажется, что это только скелет корабля.   Сквозь снасти Солнце видно нам (Услышь, Мария, нас!) Как за решеткою тюрьмы Горящий, круглый глаз.   Увы! (я думал и дрожал) Он продолжает плыть! И неужели паруса - На Солнце эта нить?   И реи кажутся тюремной решеткой на лике заходящего Солнца. На борту корабля-скелета только женщина-призрак и смерть, ее товарищ. Каково судно, такова и команда! Смерть и Жизнь по Смерти разыгрывают между собой моряков, и последняя получает Старого Моряка.   Пылает Солнце, как в тюрьме Ужели между рей? И женщина смеется нам? - Не Смерть ли? И вторая там? Не Смерть ли та, что с ней?

Рот красен, желто-золотой Ужасный взор горит: Пугает кожа белизной, То Жизнь по Смерти, дух ночной, Что сердце леденит.   Вот близко, близко подошли И занялись игрой, И трижды свистнув, крикнул дух: "Я выиграл, он мой!"   Нет сумерек на заходе солнца.   Уж Солнца нет; уж звезд черед: Недолго вечер был, И с шумом призрачный корабль Опять в моря уплыл.   Мы слушали, смотрели вновь И как из кубка, нашу кровь Точил нз сердца страх; Мутнели звезды, мрак густел Был рулевой под лампой бел;   Восход месяца.   Роса - на парусах. А на востоке встал тогда Рогатый месяц, и звезда Запуталась в рогах.   Один за другим.   И каждый месяцем гоним, Безмолвие храня, Глазами, полными тоски, Преследует меня.   Его товарищи падают мертвыми.   И двести их, живых людей (А я не слышал слов), С тяжелым стуком полегли, Как груда мертвецов.   Помчались души их, спеша Покинуть их тела! И пела каждая душа, Как та моя стрела".   Часть четвертая   Свадебный Гость боится, что говорит с призраком.   -Ты страшен мне, седой Моряк С костлявою рукой Ты темен, как морской песок, Высокий и худой.   Но Старый Моряк уверяет его, продолжает свою ужасную исповедь.

 

Страшны горящие глаза, Костлявая рука, - "Постой, не бойся, Брачный Гость! Не умер я пока.   Одни, один, всегда один, Один среди зыбей! И нет святых, чтоб о душе Припомнили моей.   Он презирает тварей, порожденных затишьем,   Так много молодых людей Лишились бытия: А слизких тварей миллион Живет; а с ними я.   И сердится, зачем они живут, когда столько людей погибло.   Гляжу на гниль кишащих вод И отвожу мой взгляд; Гляжу на палубу потом, Там мертвецы лежат.   Гляжу на небо и мольбу Пытаюсь возносить, Но раздается страшный звук, Чтоб сердце мне сушить.   Когда же веки я сомкну, Зрачков ужасен бой, Небес и вод, небес и вод Лежит на них тяжелый гнет, И трупы под ногой.   Но проклятье ему видно в глазах мертвецов.   Холодный пот с лица их льет, Но тленье чуждо им, И взгляд, каким они глядят, Навек неотвратим. Сирот проклятье с высоты Свергает духа в ад; Но, ах! Проклятье мертвых глаз Ужасней во сто крат! Семь дней и семь ночей пред ним Я умереть был рад. Подвижный месяц поднялся И поплыл в синеве: Он тихо плыл, а рядом с ним Одна звезда, иль две.   Была в лучах его бела, Как иней, глубина; Но там, где тень от корабля Легла, там искрилась струя Убийственно-красна.   При свете месяца он в полной тишине видит божьих тварей.

Где тени не бросал корабль, Я видел змей морских: Они неслись лучам во след, Вставали на дыбы, и свет Был в клочьях снеговых. Где тени не бросал корабль, Наряд их видел я, - Зеленый, красный, голубой. Они скользили над водой, Там искрилась струя.   Их красота и их счастье.   Они живыми были! Как Их прелесть описать! Весна любви вошла в меня,   Он благословляет их в сердце своем.   Я стал благословлять: Святой мой пожалел меня, Я стал благословлять.   Чары начинают спадать.   Я в этот миг молиться мог: И с шеи, наконец, Сорвавшись, канул Альбатрос В пучину, как свинец".   Часть пятая   "О, милый сон, по всей земле И всем отраден он! Марии вечная хвала! Она душе моей дала Небесный милый сон.   По милости богоматери Старый Моряк освежен дождем.   На деле чан один пустой Случайно уцелел; Мне снилось, полон он водой: Проснулся - дождь шумел. Мой рот холодным был и ткань На мне сырой была; О, да! Пока я пил во сне, И плоть моя пила. Но я ее не замечал, Так легок стал я вдруг, Как будто умер я во сне, И был небесный дух.   Он слышит звуки и замечает странные небесные знаменья.   И я услышал громкий ветр; Он веял вдалеке, Но все ж надулись паруса, Висевшие в тоске. И разорвались небеса, И тысяча огней

То вспыхнет там, то здесь мелькнет; То там, то здесь, назад, вперед, И звезды пляшут с ней.   Идущий ветер так могуч, - Сломать бы мачту мог; Струится дождь из черных туч, И месяц в них залег.   Залег он в трещине меж туч, Что были так черны: Как воды падают со скал, Так пламень молнии упал С отвесной крутизны.   Трупы корабельных матросов заколдованы, а корабль плывет.   Ветров не чувствует корабль, Но все же мчится он. При свете молний и Луны. Мне слышен мертвых стон.   Они стенают и дрожат, Они встают без слов, И видеть странно, как во сне, Встающих мертвецов.   Встал рулевой, корабль плывет, Хоть также нет волны; И моряки идут туда, Где быть они должны,   Берясь безжизненно за труд, Невиданно-страшны.   Племянник мертвый мой со мной Нога к ноге стоял: Тянули мы один канат, Но только он молчал".   Но не души умерших матросов и не демоны земли или воздуха, но благословенный рой ангелов ниспослан по молитве его святого.   - Ты страшен мне, седой Моряк! "Не бойся, Гость, постой! Не грешных душ то рать была, В свои вернувшихся тела, А душ блаженный строй:   Когда настал рассвет, они Вкруг мачт сошлись толпой; И, поднимая руки ввысь, Запели гимн святой.   Летели звуки вновь и вновь, Коснутся высоты И тихо падали назад, То порознь, то слиты.

 

То пенье жаворонка я Там различал едва; То пенье птички небольшой Меж небесами и водой Струила синева. Уединенной флейты плач, Оркестра голоса, Хор ангелов, перед каким Немеют небеса. Все смолкло; только в парусах До полдня слышен зов, Как бы в июньскую жару Журчанье ручейков, Что нежным голосом поют В тиши ночных лесов. И так до полдня плыли мы Средь полной тишины: Спокойно двигался корабль, Влеком из глубины.     Одинокий дух мчит корабль от Южного полюса до Экватора, повинуясь сонму ангелов, но возмездие должно продолжаться.   На девять сажен в глубине Из стран снегов и тьмы Плыл дух; и наш взносил корабль На водные холмы. Но в полдень зов средь парусов Затих, и стали мы. Над мачтой Солнце поднялось, Идти нам не дает: Но через миг опять корабль Вдруг подскочил из вод, Почти во всю свою длину Он подскочил из вод. Как конь, встающий на дыбы, Он сразу подскочил: В виски ударила мне кровь И я упал без сил.   Демоны, спутники Полярного Духа, незримые обитатели стихий, принимают участие в его работе, и двое из них сообщают один другому, что долгое и жестокое мщенье Старому Моряку совершено Полярным Духом, который возвращается на юг.   Как долго я лежал без чувств, Я сам узнать бы рад; Когда ж вернулась жизнь ко мне, Я услыхал, что в вышине Два голоса звучат.   - Кто это? - говорил один, - Не это ли матрос, Чьей злой стрелою был убит Незлобный Альбатрос?

Самодержавный властелин Страны снегов и мглы Любил ту птицу и отмстил Хозяину стрелы. -   Ответный голос схожим был С медвяною росой; - Он к покаянью принужден На век останний свой".   Часть шестая   Первый голос   "Но расскажи мне! - слышно вновь, - Ответь подробней мне, Затем так движется корабль? Что скрыто в глубине?   Второй голос   Как пред своим владыкой раб И океан смирен; Его горящий круглый глаз На Месяц устремлен -   И если знает он свой путь, То это Месяц правит им; Смотри, мой брат, как нежен взгляд Взгляд Месяца над ним.   Первый голос   Но как в безветрии корабль Идет, заворожен?   Моряк лежит без чувств, потому что ангелы уносят корабль на север так быстро, что человек не может выдержать.   Второй голос   Раздался воздух впереди, Сомкнулся сзади он.   Летим, мой брат, скорей летим! Мы запоздали так: Пока корабль идет вперед, Пробудится Моряк. -   Чудесное движенье замедлено; Моряк очнулся, а возмездие продолжается.   Проснулся я; и мы плывем В безветренных водах: Кругом столпились мертвецы, И Месяц в облаках.   Стоят на палубе они, Уставя на меня Глаза стеклянные, где луч Небесного огня.

С проклятьем умерли они, Проклятье в их глазах. Я глаз не в силах отвести, Ни изойти в слезах.   Возмездие, наконец, кончается.   И чары кончились: опять Взглянул я в зелень вод, И хоть не видел ничего, Но все глядел вперед.   Как путник, что идет в глуши С тревогой и тоской И закружился, но назад На путь не взглянет свой И чувствует, что позади Ужасный дух ночной.   Но скоро ветер на меня, Чуть ощутим, подул: Его неслышный, тихий шаг Воды не колыхнул.   Он освежил мое лицо, Как ветр весны, маня И, проникая ужас мой, Он утешал меня.   Так быстро, быстро шел корабль, Легко идти ему; И нежно, нежно веял ветр, - Мне веял одному.   И Старый Моряк снова видит родину.   О, дивный сон! Ужели я Родимый вижу дом? И этот холм и храм на нем? И я в краю родном?   К заливу нашему корабль Свой направляет путь - О, дай проснуться мне, Господь, Иль дай навек заснуть!   В родном заливе воды спят, Они, как лед, ровны, На них видны лучи луны И тени от луны.   Немым сиянием луны Озарены вокруг Скала и церковь на скале, И флюгерный петух.   Ангелы оставляют трупы и являются в одеждах света.   И призраки встают толпой, Средь белых вод красны, Те, кто казались мне сейчас Тенями от луны.

 

В одеждах красных, точно кровь, Они подходят к нам: И я на палубу взглянул - Господь! Что было там!   Лежал, как прежде, каждый труп, Ужасен, недвижим! Но был над каждым в головах Крылатый серафим.   Хор ангелов манил рукой И посылал привет, Как бы сигнальные огни, Одеянные в свет.   Хор ангелов манил рукой, Ни звука в тишине, Но и безмолвие поет, Как музыка во мне.   Вдруг я услышал весел плеск И кормщика свисток; Невольно обернулся я И увидал челнок.   Там кормщик и дитя его, Они плывут за мной: Господь! Пред радостью такой Ничто и мертвых строй.   Отшельника мне слышен зов Ведь в лодке - третьим он! Поет он громко славный гимн, Что им в лесу сложен. Я знаю, может смыть с души Кровь Альбатроса он.   Часть седьмая   Лесной Отшельник.   Отшельник тот в лесу живет У голубой волны. Поет в безмолвии лесном, Болтать он любит с Моряком Из дальней стороны.   И по утрам, по вечерам Он молит в тишине: Мягка его подушка - мох На обветшалом пне.   Челнок был близко. Слышу я: - Здесь колдовства ли нет? Куда девался яркий тот, Нас призывавший свет?   И не ответил нам никто, - Сказал Отшельник, - да! Чудесное приближенье корабля. Корабль иссох, а паруса? Взгляды, как ткань худа! Сравненья не найти; одна

С ней схожа иногда Охапка листьев, что мои Ручьи лесные мчат; Когда под снегом спит трава И с волком говорит сова. С тем, что пожрал волчат. -   -То были взоры сатаны! (Так кормщик восклицал) - Мне страшно. - Ничего! плывем! - Отшельник отвечал.   Челнок уже у корабля, Я в забытье немом, Челнок причалил к кораблю, И вдруг раздался гром.   Корабль внезапно тонет.   Из-под воды раздался он И ширится, растет: Он всколыхнул залив, и вот Корабль ко дну идет.   Старый Моряк находит спасенье и челноке.   От грома океан застыл, И небеса в тоске, И, как утопленник, я всплыл Из глуби налегке; Но я глаза свои открыл В надежном челноке.   В воронке, где погиб корабль, Челнок крутил волчком; Все стихло, только холм гудел, В нем отдавался гром.   Открыл я рот - и кормщик вдруг, Закрыв лицо, упал; Святой Отшельник бледен был И Бога призывал. Схватил я весла: и дитя, Помешано почти, Смеется, не отводит глаз От моего пути. - Ха! Ха! - бормочет, - как я рад, Что может Черт грести. - И я в стране моей родной, На твердой я земле! Отшельник вышел и спешит, Скрывается во мгле.   Старый Моряк умоляет Отшельника принять его исповедь; и его душа облегчена. "Постой! Я каяться хочу!" Отшельник хмурит взор И вопрошает: "Кто же ты? Что делал до сих пор?" -

И пал с меня тяжелый груз С мучительной тоской, Что вынудила мой рассказ; И я пошел иной.   Но все-таки тоска заставляет его бродить из страны в страну.   С тех пор гнетет меня тоска В неведомый мне час, Пока я вновь не расскажу Мой сумрачный рассказ. Как ночь, брожу из края в край, Метя то снег, то пыль; И по лицу я узнаю, Кто может выслушать мою Мучительную быль. О, как за дверью громок шум! Собрались гости там; Поет невеста на лугу С подружками гостям, И слышится вечерний звон, Зовя меня во храм. О, Брачный Гость, я был в морях Пустынных одинок, Так одинок, как, может быть, Бывает только бог. Но я тебя не попрошу: На пир меня возьми! Идти мне слаще в божий храм С хорошими людьми.   Ходить всем вместе в божий храм И слушать там напев, Которым с богом говорят, Средь стариков, мужчин, ребят, И юношей, и дев.   И учит на своем собственном примере любви и вниманью ко всей твари, которую создал и любит бог.   Прощай, прощай! Но, Брачный Гость, Словам моим поверь! Тот молится, кто любит всех, Будь птица то, иль зверь. Словам моим поверь!   Тот молится, кто любит все - Создание и тварь; Затем, что любящий их бог Над этой тварью царь".   Моряк, с глазами из огня, С седою бородой Ушел, и следом Брачный Гость Побрел к себе домой. Побрел, как зверь, что оглушен, Спешит в свою нору: Но углубленней и мудрей Проснулся поутру.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: